Жизнь...
Высвеченная ярким мертвящим неоном улица кишела людьми. Толпа спешила мимо; я сторонился, меня сторонились. Что-то ужасное есть в оживленном вечернем городе: черствость, безличность, отчужденность.
Неугомонный поток городской жизни, напоминает бурлящую воду, настолько шумную и мощную, что над ним в виде облака парит огромное количество мелких брызг.
Общественный транспорт, который особенно омерзителен вечером, останавливается, изрыгает пассажиров и тут же заглатывает новых.
Мерный звук саксофона, который доносился до меня сквозь ряды проходящих передо мной людей, придавал всей этой вечерней сутолоке определённый шарм и колорит. Под ловкими пальцами молодого человека из саксофона струилась мелодия песни careless whisper. Люди, проходя мимо него, замедляли шаг, улыбались, и в благодарность за скрашенный пару-тройку секунд будничного вечера, бросали мелочь в футляр, лежавший перед музыкантом.
В какой-то момент один из прохожих остановился перед маэстро. Это был бледный и изношенный мужчина с печатью явной усталости, в длинном пальто и с портфелем в руке. Он будто бы замер, словно почувствовал момент и слился с ним. Было в его неподвижности что-то трагическое. С глазами полной печали он слушал музыку. Казалось, ноты, льющиеся из инструмента, проникали во все уголки его души.
Так он стоял минуты две. Должно быть, музыка растрогала его. Он опустил голову к груди и заплакал, прикрыв лицо ладонью. Это был затаенный плач, внутреннее рыдание без слёз. Случайно услышанная на улице музыка, вероятно, раскрыла трагический эпизод его жизни. С глубоким вздохом опустив в футляр купюру, наш незнакомец ушёл, растворился в толпе, словно дым.
Эта немая сцена, которая воскресает периодически в моей памяти вот уже второй год, оставила у меня не боль в душе, но тягостно саднящий осадок.
У каждого человека есть своя трагедия, с которой он живёт всю жизнь, и как много таких людей, прячущих свою боль и страдание за маской веселья и доброты.
