Воспоминания моей бабушки, часть IХ, начало в ссылках в комментариях.
Из Вьерзона я поехала в Париж, где у наших была квартира, чтобы по мере возможности навести там справки и узнать, где Горушка.
Это путешествие было очень интересным и поучительным для меня.
Энтузиазм был огромный, ехала «на перекладных» то в теплушке, то в грузовике, то пешком. Все пели песни, обнимались, плясали и благодарили не американцев, а советских!
Все мосты через красавицу Луару были взорваны. Прекрасный Орлеан в развалинах, и только чудом статуя Жанны д,Арк (Jeann d,Arc) осталась целой.
Жанна стояла высоко на своем пьедестале, гордо смотря на любимый город, на любимую Францию и вселяла бодрость в сердца своих подданных.
Незабываемое зрелище!
Париж голодный, но веселый, ликующий, повсюду следы недавних уличных боев и цветы на тех местах, где погибли партизаны, очищая его от смердящего присутствия врага.
На улицах множество военной техники и машины союзников, на всех перекрестках американские регулировщики МР (эм -пэ) ( Military Police). Быстро, по-американски, освоили Францию. Похоже было, что уходить им не охота! Но тут сыграл свою огромную роль генерал де Голь (de Gaule), дорогой Шарль де Голь.
По моему, он не меньше презирал союзников, чем фрицев. Он все узрел и предвидел.
Французскую компартию возглавлял Морис Торез (Maurice Torreze) - сильная и умная личность – настоящий
Ленинец. Но вернемся в Париж.
Остановилась я у моей подруги по Британской школе – Милочки Галич, а в рюкзаке у меня была колбаса, масло и соленая утка. Роскошь по тем временам неслыханная в Париже. Но Вьерзон –провинция, там все было можно достать.
Радости было много. У Милочки я познакомилась и с Буниным.
Очень едкий и непреклонный старикан, не дурак выпить и приударить за партизанкой.
Но некогда мне было его прощупывать, надо было разыскать Горушку.
Представьте мое удивление, когда я его нашла на его квартире, 79 Бульвар Сэн Мишель, свеженького, как огурчик, и очень смущенного моим неожиданным появлением!
По его словам, ждал каких-то милостей от союзников, которыми они одаряли освобожденных или узников фашизма. Что-то вроде приличного костюма, обуви и одеяла!
До сих пор не пойму, почему мать – безумно любимую, не известил о том, что жив! Почта, хотя и медленно, но действовала.
Известив обо всем свою свекровь, я уехала прямо в Лион, домой.
Незабываем день, когда фашистов вымели из Лиона!
Был особенно яркий и солнечный день. Сережа, я и Наташенька спустились на Place Bellecour на набережной Соны.
Кое-где еще отстреливались с крыш засевшие на чердаках фашисты, особенно со старинного здания больницы Part Dieu.
Оттуда строчили пулеметы. Несмотря на опасность, нельзя было сдержать ликование толпы.
Ведь «боши» (так зовут немцев презрительно во Франции) – исконные враги французов!
Скоро Лион навестил генерал де Голь, и мы опять ходили его приветствовать на ту Place Bellecour. Там он произнес речь. Патриотом и французом он был до мозга костей. Да и фамилия его носит галльско-кельтское происхождение, уходящее вглубь истории Франции.
Удивительно быстро восстанавливались промышленность, снабжение и вообще нормальная жизнь! Но карточная система еще существовала, и на продукты питания и на одежду!
Очень модными стали сразу юбки цветов французского национального флага (синий, белый, красный) и большие кожаные сумки, очень вместительные, с карманами.
Их шикарно носили через плечо, но на ногах туфли все еще на деревянных подошвах, причем очень элегантные. Начали выдавать по талонам прекрасные шерстяные ткани!
В очередях, конечно.
А деревня не переставала помогать нашей семье.
Ведь там столько завелось друзей. Жизнь быстро входила в нормальное русло! Ведь разрушений в «петэновской зоне» почти не было, кроме мостов, снесенных фрицами и домов и заводов, разрушенных бомбежками союзников.
Итак, перехожу к новой, менее поэтичной главе.
Моя работа в лагере по репатриации советских военнопленных.
Начать с того, что они пользовались неограниченной свободой: могли выходить куда и когда хотели, но к 9 часам должны были быть в казармах.
Управлялись они нашими офицерами из пленных.
Комендантом был такой лейтенант Ламкин – мелкая душонка, глупая голова, но зато способностью приспосабливаться владел ловко. Форсу напустил на себя – скоро основал и свою тюрьму, с довольно свободными правилами, но с запрещением выходить из определенной зоны.
Туда попадали всякие неловкие субчики, не сумев доказать, что сдались в плен в экстремальных условиях. Все они считались врагами Родины.
Отдельно держалась группа тех, кому удалось попасть в партизаны до освобождения Франции.
Внутреннее управление лагерем было свое, а снабжением ведали французы (одежда, питание), американцы (бензин, медикаменты), англичане (медикаменты и транспорт).
Американцы вели себя вызывающе, но с меня – взятки гладки. Я же находилась на службе от французов и не зависела от союзников, которые ненавидели друг друга. Не могли спеться корректные, но бедные англичане с богатыми и наглыми американцами, жующими бесконечную жвачку, надувая из нее шары и фамильярно хлопающие всех по плечу, даже офицеров в чинах, кладущих ноги на стол и пускающие в нос дым своих сигар, даже на официальных встречах.
Когда я ездила в их штаб с нашими ребятами, то всегда вежливо просила полковника или майора перед началом переговоров, опустить ноги под стол, подняться и протянуть каждому пришедшему руку и отложить на время беседы сигару.
Благо, что на каждом столе у них стояла табличка с именем и рангом офицера, да и знаки они такие же носили на груди.
Представьте себе – слушались, т.к. укусить меня не могли!
Возмущало нас всех их отношение к неграм на заправочной станции! Мы же к этому не привыкли. Заведовал этой станцией откровенный фашист: и я вечно с ним препиралась, а он на меня жаловался!
Но приходилось им меня терпеть. Как иначе наладить контакт без переводчика, владеющего тремя нужными им языками?! А французы были в восторге, что я америкашкам утирала их высоко задранные носы!
С Ламкиным у меня отношения были официальные, т.к. интереса ни как человек, ни как администратор он не представлял никакого.
Был еще такой лейтенантик Хизгияев из кавказских. Маленький юркий подлец, который позволял себе бить по лицу низших чинов. Воняло от него плохими духами и водкой за километр. Он хлипко вилял задом и раздобыл где-то белые перчатки!
Остальные ребята были нормальные.
К сожалению не могу сказать этого про бедных, изуродованных пленом девчат. Их было мало, и они были нарасхват.
Пока разобрались, что к чему, они многих ребят заразили венболезнями, и их пришлось изолировать и лечить. Страшное наследие войны! Я их очень жалею, ведь сильные духом все были уничтожены фашистами.
Я была очень рада, когда узнала, что под цистерны с горючим жители подвели подкоп и выкачали весь бензин на нашей заправочной!
Хотя это нас лишило бензина на несколько дней, но зато погорел мой личный враг американский фашист. Его убрали и на его место попал хороший парень югославского происхождения.
Пил он горькую, и негры, с которыми я наладила полный контакт, отпускали нам бензин без лимита!
Это путешествие было очень интересным и поучительным для меня.
Энтузиазм был огромный, ехала «на перекладных» то в теплушке, то в грузовике, то пешком. Все пели песни, обнимались, плясали и благодарили не американцев, а советских!
Все мосты через красавицу Луару были взорваны. Прекрасный Орлеан в развалинах, и только чудом статуя Жанны д,Арк (Jeann d,Arc) осталась целой.
Жанна стояла высоко на своем пьедестале, гордо смотря на любимый город, на любимую Францию и вселяла бодрость в сердца своих подданных.
Незабываемое зрелище!
Париж голодный, но веселый, ликующий, повсюду следы недавних уличных боев и цветы на тех местах, где погибли партизаны, очищая его от смердящего присутствия врага.
На улицах множество военной техники и машины союзников, на всех перекрестках американские регулировщики МР (эм -пэ) ( Military Police). Быстро, по-американски, освоили Францию. Похоже было, что уходить им не охота! Но тут сыграл свою огромную роль генерал де Голь (de Gaule), дорогой Шарль де Голь.
По моему, он не меньше презирал союзников, чем фрицев. Он все узрел и предвидел.
Французскую компартию возглавлял Морис Торез (Maurice Torreze) - сильная и умная личность – настоящий
Ленинец. Но вернемся в Париж.
Остановилась я у моей подруги по Британской школе – Милочки Галич, а в рюкзаке у меня была колбаса, масло и соленая утка. Роскошь по тем временам неслыханная в Париже. Но Вьерзон –провинция, там все было можно достать.
Радости было много. У Милочки я познакомилась и с Буниным.
Очень едкий и непреклонный старикан, не дурак выпить и приударить за партизанкой.
Но некогда мне было его прощупывать, надо было разыскать Горушку.
Представьте мое удивление, когда я его нашла на его квартире, 79 Бульвар Сэн Мишель, свеженького, как огурчик, и очень смущенного моим неожиданным появлением!
По его словам, ждал каких-то милостей от союзников, которыми они одаряли освобожденных или узников фашизма. Что-то вроде приличного костюма, обуви и одеяла!
До сих пор не пойму, почему мать – безумно любимую, не известил о том, что жив! Почта, хотя и медленно, но действовала.
Известив обо всем свою свекровь, я уехала прямо в Лион, домой.
Незабываем день, когда фашистов вымели из Лиона!
Был особенно яркий и солнечный день. Сережа, я и Наташенька спустились на Place Bellecour на набережной Соны.
Кое-где еще отстреливались с крыш засевшие на чердаках фашисты, особенно со старинного здания больницы Part Dieu.
Оттуда строчили пулеметы. Несмотря на опасность, нельзя было сдержать ликование толпы.
Ведь «боши» (так зовут немцев презрительно во Франции) – исконные враги французов!
Скоро Лион навестил генерал де Голь, и мы опять ходили его приветствовать на ту Place Bellecour. Там он произнес речь. Патриотом и французом он был до мозга костей. Да и фамилия его носит галльско-кельтское происхождение, уходящее вглубь истории Франции.
Удивительно быстро восстанавливались промышленность, снабжение и вообще нормальная жизнь! Но карточная система еще существовала, и на продукты питания и на одежду!
Очень модными стали сразу юбки цветов французского национального флага (синий, белый, красный) и большие кожаные сумки, очень вместительные, с карманами.
Их шикарно носили через плечо, но на ногах туфли все еще на деревянных подошвах, причем очень элегантные. Начали выдавать по талонам прекрасные шерстяные ткани!
В очередях, конечно.
А деревня не переставала помогать нашей семье.
Ведь там столько завелось друзей. Жизнь быстро входила в нормальное русло! Ведь разрушений в «петэновской зоне» почти не было, кроме мостов, снесенных фрицами и домов и заводов, разрушенных бомбежками союзников.
Итак, перехожу к новой, менее поэтичной главе.
Моя работа в лагере по репатриации советских военнопленных.
Начать с того, что они пользовались неограниченной свободой: могли выходить куда и когда хотели, но к 9 часам должны были быть в казармах.
Управлялись они нашими офицерами из пленных.
Комендантом был такой лейтенант Ламкин – мелкая душонка, глупая голова, но зато способностью приспосабливаться владел ловко. Форсу напустил на себя – скоро основал и свою тюрьму, с довольно свободными правилами, но с запрещением выходить из определенной зоны.
Туда попадали всякие неловкие субчики, не сумев доказать, что сдались в плен в экстремальных условиях. Все они считались врагами Родины.
Отдельно держалась группа тех, кому удалось попасть в партизаны до освобождения Франции.
Внутреннее управление лагерем было свое, а снабжением ведали французы (одежда, питание), американцы (бензин, медикаменты), англичане (медикаменты и транспорт).
Американцы вели себя вызывающе, но с меня – взятки гладки. Я же находилась на службе от французов и не зависела от союзников, которые ненавидели друг друга. Не могли спеться корректные, но бедные англичане с богатыми и наглыми американцами, жующими бесконечную жвачку, надувая из нее шары и фамильярно хлопающие всех по плечу, даже офицеров в чинах, кладущих ноги на стол и пускающие в нос дым своих сигар, даже на официальных встречах.
Когда я ездила в их штаб с нашими ребятами, то всегда вежливо просила полковника или майора перед началом переговоров, опустить ноги под стол, подняться и протянуть каждому пришедшему руку и отложить на время беседы сигару.
Благо, что на каждом столе у них стояла табличка с именем и рангом офицера, да и знаки они такие же носили на груди.
Представьте себе – слушались, т.к. укусить меня не могли!
Возмущало нас всех их отношение к неграм на заправочной станции! Мы же к этому не привыкли. Заведовал этой станцией откровенный фашист: и я вечно с ним препиралась, а он на меня жаловался!
Но приходилось им меня терпеть. Как иначе наладить контакт без переводчика, владеющего тремя нужными им языками?! А французы были в восторге, что я америкашкам утирала их высоко задранные носы!
С Ламкиным у меня отношения были официальные, т.к. интереса ни как человек, ни как администратор он не представлял никакого.
Был еще такой лейтенантик Хизгияев из кавказских. Маленький юркий подлец, который позволял себе бить по лицу низших чинов. Воняло от него плохими духами и водкой за километр. Он хлипко вилял задом и раздобыл где-то белые перчатки!
Остальные ребята были нормальные.
К сожалению не могу сказать этого про бедных, изуродованных пленом девчат. Их было мало, и они были нарасхват.
Пока разобрались, что к чему, они многих ребят заразили венболезнями, и их пришлось изолировать и лечить. Страшное наследие войны! Я их очень жалею, ведь сильные духом все были уничтожены фашистами.
Я была очень рада, когда узнала, что под цистерны с горючим жители подвели подкоп и выкачали весь бензин на нашей заправочной!
Хотя это нас лишило бензина на несколько дней, но зато погорел мой личный враг американский фашист. Его убрали и на его место попал хороший парень югославского происхождения.
Пил он горькую, и негры, с которыми я наладила полный контакт, отпускали нам бензин без лимита!