«Он вдруг перестал называть меня мамой».
Исповедь матери сторонника ИГ, арестованного за попытку взорвать Казанский собор
— По вашему мнению, кто его вовлек в это?
— Я думаю, все началось с соцсетей в интернете. А потом видимо и в реальной жизни появился новый круг общения, о котором он не рассказывал. Женя перестал общаться со школьными друзьями. Имен своих новых знакомых никогда не называл, пожалуй, кроме какого-то Халида, этот человек стал для него авторитетом. Потом выяснилось, что Женя стал изучать арабский язык. По его словам, он учил его через интернет. Дома никаких книжек на арабском кроме Корана я не нашла.
— Когда вы окончательно поняли, что сын запутался и его нужно спасать?
— В марте этого года мы уже забили во все колокола. Самостоятельно на Женю уже не могли повлиять, он стал каким-то отчужденным, потерял интерес к жизни, у него изменился взгляд, он вообще был каким -то потерянным. В какой-то момент он перестал ухаживать за собой, отрастил бороду, стал мыться мылом без мочалки. В его лексиконе стали появляться странные слова. Про христиан он говорил «неверные». Я стала изучать его страничку «Вконтакте», нашла пару подписок на странные группы. Их содержание мне показалось радикальным. И я позвонила на горячую линию ФСБ, объяснила ситуацию. Они взяли мои контакты, записали телефон Жени и через два дня эти группы были заблокированы прокуратурой РФ. А в апреле после теракта в петербургском метро мы с мужем поехали на Литейный, сын тогда вообще находился в невменяемом состоянии, он был похож на овощ, у него совершенно отсутствовали какие-либо эмоции. На Литейном нас вызвали в специальный кабинет, мы рассказали о том, что сын хочет принять ислам, что он перестал есть мясо, плохо отзывается о христианах, и вообще ведет себя неадекватно. С нами долго разговаривали, вся беседа протоколировалась. Но нам на руки никаких копий протоколов не выдали, хотя я просила.
— Почему вы поехали в ФСБ, а не к психологу?
— На тот момент мне казалось, что я поступаю правильно, да и сейчас об этом не жалею. Я до этого следила за историей Варвары Карауловой. Я понимала, что с моим ребенком происходит что-то похожее. Мне казалось, что если я обращусь к силовикам, они мне помогут спасти Женю. После Литейного мы стали ходить по психологам, но от них не было никакой пользы. Все в один голос твердили, что это подростковое явление, юношеский максимализм, он им переболеет — и все пройдет. Но я-то понимала, что все намного серьезнее. Через какое -то время нас с сыном вызвали в детскую комнату полиции, долго разговаривали. Женя воспринял эту беседу в штыки. А затем был Следственный комитет, куда мы приехали тоже вместе. Я опять рассказала о том, что происходит с моим сыном, это уже было начало лета, ему становилось все хуже и хуже. Затем меня уже одну вызвали, причем запретили об этом говорить Жене. Я приехала, мы опять долго беседовали, мне пообещали, что к нам приставят сотрудника ФСБ из отдела экстремизма и терроризма. Мы с ним встретились, он меня успокаивал, обещал помочь, назначить куратора, который будет заниматься нашим делом. Это было в июле. В августе я обрывала этому сотруднику телефон, он на звонки не отвечал. Потом как-то взял трубку и сказал, что нашим делом занимаются. Я умоляла что-то сделать, говорила, что теряю ребенка, что он превращается в зомби. Но так никакой помощи и не дождалась. Протоколов всех этих бесед у меня тоже нет.
- Как вы узнали об аресте сына?
— Поздно вечером 13 декабря к нам в квартиру постучали, это были сотрудники ФСБ, они сказали, что моего сына арестовали. Мне стало плохо, пришлось вызывать скорую. Когда я пришла в себя, начала кричать прямо при сотрудниках полиции. Я их спрашивала, почему вы нас не спасли, мы целый год обивали пороги ФСБ, Следственного комитета, психологов, никто нам не помог, а ведь спасти Женю было можно. Почему довели до всего этого? Я не верю в обвинения, которые предъявляют моему сыну. Жене всего 18 лет, он не мог быть организатором никакой группировки и изготавливать взрывчатку, вчерашнему подростку это не под силу. Он был игрушкой в чьих -то руках, его использовали. А сейчас на него пытаются повесить все грехи. У меня слишком много вопросов к нашим силовикам. Откуда взялись все эти порошки, кто их доставлял? У нас дома был обыск и ничего не нашли. Почему по всем каналам показывают только его, а лица других задержанных скрывают?
—Каким он был ребенком?
— Женя рос спокойным, жизнерадостным ребенком, у него было хорошее чувство юмора, он любил шутить. Всегда был отзывчивым и безотказным человеком, всех жалел, не мог просто так пройти мимо бездомной кошки или собаки. Он очень легко сходился с людьми, у него всегда были друзья. Учился Женя хорошо, все уроки делал сам. Очень любил иностранные языки и химию. У него была мечта поступить на химический факультет в СПбГУ. В этом году он закончил 11 класс, сдал все экзамены. По ЕГЭ получил очень высокие баллы, он проходил по ним на бюджетное отделение.
— Но не стал подавать документы в вуз, почему?
— Передумал. Об этом мы узнали после того, как он сдал все экзамены, объяснил, что у него пропал интерес. Мы с отцом стали его уговаривать подать документы хоть куда-нибудь. Надеялись, что новый коллектив и учеба как-то его увлекут. Он был непреклонен, сказал, что хочет годик отдохнуть, поработать.
— А в армию он не собирался?
— Он ее не боялся, постоянно спрашивал, не приходила ли повестка, ему ведь 11 сентября исполнилось 18 лет. Но в этот осенний призыв нам повестка не пришла.
— И он пошел работать?
— В сентябре, по его словам он нашел на «Авито» объявление, что в частную школу иностранных языков в городе Кировске, это Ленинградская область, требуется преподаватель. Он свободно владел английским языком. Я пыталась его отговорить от этой затеи, что ездить далеко, можно найти работу в Петербурге. Но он захотел пойти туда. Ему там нравилось, хотя деньги платили небольшие. А летом его знакомый по имени Халид пригласил работать на стройку. Все лето он там отработал, но денег ему не заплатили. В какой -то момент, к сожалению, я его пропустила, он вдруг перестал меня называть мамой. Мне стало очень обидно. Я постоянно задавала вопрос почему? Но ответа так и не услышала.
— Как он увлекся исламом?
— В нашей семье нет мусульман. Мы все православные. Началось все с малого: он стал слушать арабскую музыку. Сначала мы не придали этому значения. Но слушает и слушает. Хотя она нам не нравилась, что-то в ней было ненормальное, что давило на голову. Началось это после того, как ему исполнилось 17 лет, он только начал учиться в 11 классе. Потом отказался от свинины. Сказал, что хочет стать мусульманином, потому что они живут правильной жизнью. Не пьют, не курят, не ругаются. Я пыталась его вразумить. Но он не слушал. Сказал, что христианские праздники отмечать не будет, стал плохо отзываться о христианах.
— Когда вы впервые обратились за помощью?
— Незадолго до его 18-летия он не пришел домой ночевать. Я стала обрывать телефон, он сбрасывал звонки, а затем вообще его отключил. В 11 вечера я вызвала наряд полиции, объяснила ситуацию, что ребенок несовершеннолетний, его нет дома, а телефон отключен. В 2:45 мне позвонили из отделения полиции, спросили кем мне приходится Ефимов Евгений Романович. У меня земля ушла из-под ног, я думала, что с ним случилось что -то плохое. Оказалось, что его задержали на Новочеркасском проспекте в молельном доме. В отделении с ним провели профилактическую беседу, дождались меня и нас отпустили. Не успели мы выйти на улицу, как он от меня сбежал. Я присела на скамейку и расплакалась. Пыталась дозвониться до него, но не могла. Когда я уже в такси подъезжала к дому, у него включился телефон. Он мне сказал, что находится в мечети, и приедет домой к 9 утра. Так и произошло.
— По вашему мнению, кто его вовлек в это?
— Я думаю, все началось с соцсетей в интернете. А потом видимо и в реальной жизни появился новый круг общения, о котором он не рассказывал. Женя перестал общаться со школьными друзьями. Имен своих новых знакомых никогда не называл, пожалуй, кроме какого-то Халида, этот человек стал для него авторитетом. Потом выяснилось, что Женя стал изучать арабский язык. По его словам, он учил его через интернет. Дома никаких книжек на арабском кроме Корана я не нашла.
— Когда вы окончательно поняли, что сын запутался и его нужно спасать?
— В марте этого года мы уже забили во все колокола. Самостоятельно на Женю уже не могли повлиять, он стал каким-то отчужденным, потерял интерес к жизни, у него изменился взгляд, он вообще был каким -то потерянным. В какой-то момент он перестал ухаживать за собой, отрастил бороду, стал мыться мылом без мочалки. В его лексиконе стали появляться странные слова. Про христиан он говорил «неверные». Я стала изучать его страничку «Вконтакте», нашла пару подписок на странные группы. Их содержание мне показалось радикальным. И я позвонила на горячую линию ФСБ, объяснила ситуацию. Они взяли мои контакты, записали телефон Жени и через два дня эти группы были заблокированы прокуратурой РФ. А в апреле после теракта в петербургском метро мы с мужем поехали на Литейный, сын тогда вообще находился в невменяемом состоянии, он был похож на овощ, у него совершенно отсутствовали какие-либо эмоции. На Литейном нас вызвали в специальный кабинет, мы рассказали о том, что сын хочет принять ислам, что он перестал есть мясо, плохо отзывается о христианах, и вообще ведет себя неадекватно. С нами долго разговаривали, вся беседа протоколировалась. Но нам на руки никаких копий протоколов не выдали, хотя я просила.
— Почему вы поехали в ФСБ, а не к психологу?
— На тот момент мне казалось, что я поступаю правильно, да и сейчас об этом не жалею. Я до этого следила за историей Варвары Карауловой <Интервью с отцом Варвары Карауловой читайте здесь — The Insider>. Я понимала, что с моим ребенком происходит что-то похожее. Мне казалось, что если я обращусь к силовикам, они мне помогут спасти Женю. После Литейного мы стали ходить по психологам, но от них не было никакой пользы. Все в один голос твердили, что это подростковое явление, юношеский максимализм, он им переболеет — и все пройдет. Но я-то понимала, что все намного серьезнее. Через какое -то время нас с сыном вызвали в детскую комнату полиции, долго разговаривали. Женя воспринял эту беседу в штыки. А затем был Следственный комитет, куда мы приехали тоже вместе. Я опять рассказала о том, что происходит с моим сыном, это уже было начало лета, ему становилось все хуже и хуже. Затем меня уже одну вызвали, причем запретили об этом говорить Жене. Я приехала, мы опять долго беседовали, мне пообещали, что к нам приставят сотрудника ФСБ из отдела экстремизма и терроризма. Мы с ним встретились, он меня успокаивал, обещал помочь, назначить куратора, который будет заниматься нашим делом. Это было в июле. В августе я обрывала этому сотруднику телефон, он на звонки не отвечал. Потом как-то взял трубку и сказал, что нашим делом занимаются. Я умоляла что-то сделать, говорила, что теряю ребенка, что он превращается в зомби. Но так никакой помощи и не дождалась. Протоколов всех этих бесед у меня тоже нет.
— В протоколе задержания вашего сына написано, что его задержали в час ночи 14 декабря. Согласно материалам дела, через полтора часа его допросили. На видео, выложенном силовиками, мы видим, что его задерживают в дневное время. Так когда все это произошло?
— Я не могу объяснить эти нестыковки. Но точно знаю, что его задержали утром или днем 13 декабря. Могу объяснить, почему. Утром 13 декабря я ушла на работу в 9:30. Женя еще спал. Я его разбудила и мы попрощались. Когда возвращалась домой вечером, телефон у него был не в сети. В течение дня ему не звонила, потому что он злился, что я постоянно его контролирую. Когда подходила к дому, в наших окнах свет не горел. Войдя в квартиру, я увидела, что его верхней одежды и обуви нет. Я позвонила своим родителям, спросила, не у них ли он. Они ответили, что не видели его в этот день. Около 12 ночи раздался звонок, я открыла дверь. На пороге стояли сотрудники ФСБ. От них я узнала, что сына арестовали. Они сказали, что задержали его на другом конце города на Литовской улице, я понятия не имею, как он там оказался и что делал. О контейнере, порошках, взрывных устройствах я узнала из СМИ. У нас дома тоже был обыск, ничего не нашли. У меня вопрос: почему его таким выставляют? Откуда у него эти порошки? Я не верю, что мой сын — 18-летний парень, — мог что -то организовать.
— Что-то еще странное в последнее время вы не замечали за сыном?
— Он стал пользоваться какими-то арабскими духами. Этим запахом пропахла вся наша квартира. Их аромат жуткий и очень странный. Знаете, я иногда возвращалась домой уставшая, падала с ног. Заходила в квартиру и от этого запаха становилась какой-то возбужденной, могла переделать кучу дел. А в последнюю неделю перед задержанием он каждую ночь бредил, мне кажется, его мучили кошмары. Он постоянно вскакивал с кровати и нес какую-то несуразицу, я не могла понять, что он говорит.
Были еще два момента, которые меня насторожили. Как-то в сентябре я готовила ужин. Захожу к нему в комнату — он сидит на диване, обхватив голову руками, и смотрит в пол. Я стала перед ним на колени и спросила: «Женя, что с тобой?» Он поднял на меня глаза, они были наполнены слезами, что-то хотел сказать, но резко опустил голову и что-то стал тихо нашептывать. Я ничего не понимала, через несколько минут он опять стал как зомби, глаза стали стеклянными. Сказал, что с ним все в порядке. Я никогда такого взгляда у него не видела, он смотрел на меня как котенок, которого загнали в угол. Я умоляла его рассказать, что происходит, плакала. Но он ничего не рассказал.
Оксана Ефимова, мать задержанного
Все эти странные вещи стали происходить с ним с того момента, как он познакомился с этим Халидом. Именно он его позвал работать на стройку летом. По словам Жени, Халиду 30 лет и он агрессивный человек. Я просила нас познакомить, сын отказался. Где-то в середине лета Женя стал говорить, что уедет с Халидом в Крым, будто ему обещали там бесплатное жилье за то, что он будет учить кого-то арабскому языку. Я его спрашивала, как же он будет преподавать арабский, если сам его плохо знает. Он ответил, что его знаний достаточно для этого. Но поездка слава богу не состоялась.
— А потом он собрался ехать в Сирию?
— Такие разговоры тоже были. Он говорил о том, какая там хорошая жизнь, что там дают бесплатное жилье, машину. А поскольку я до этого следила за историей Вари Карауловой, то понимала, что все это ему кто-то внушает. Потом начались ночные телефонные звонки, ему могли позвонить в любое время дня и ночи. Разговаривал он по-арабски. Иногда куда-то срывался, говорил, что идет на работу. Тогда он еще на стройке работал. Говорил, что ему звонят братья.
— Вы говорили, что Женя отращивал бороду, но на видеосъемке он аккуратно подстрижен и побрит.
— Он ее то отращивал, то сбривал. В последний месяц старался быть таким, как раньше. Как мне объяснили, это последняя фаза вербовки, она заключается в том, чтобы усыпить бдительность близких. Он ведь знал мою реакцию. Вы не представляете, сколько раз я его умоляла все рассказать, я стояла перед ним на коленях, говорила «Женя, не бойся, расскажи, что с тобой происходит, мы родители, все поймем и поможем, только не молчи, не закрывайся в себе».
— А отец с ним разговаривал?
— Неоднократно, но тоже не мог до него достучаться. В последние недели он возвращался домой в странном состоянии. У него были расширены зрачки. Я пыталась принюхиваться, но алкоголем от него не пахло, он вообще не пил и не курил. Один раз пришел домой, а зрачки вообще на весь глаз. Я спрашиваю «Женя, что с тобой?» Он говорит «Все хорошо, я устал, иду спать». В два часа ночи он подскочил, его выворачивало наизнанку. От вызова скорой отказался, сказал, что, наверное, где -то отравился.
Так вот, когда я смотрю видео, выложенное ФСБ, я вижу у сына такой же безумный взгляд как тогда, такие же огромные зрачки. Мне кажется, это как-то взаимосвязано с его духами, их запах ничем не вывести. Я буквально сейчас начинаю приходить в себя. Все дни после его задержания я жила как в тумане, мне казалось, будто все это происходит во сне. Я хочу, чтобы люди поняли, что Женя не такой, каким его выставляют.
Александр Почуев, адвокат Евгения Ефимова:
«На данный момент идет следствие и преждевременно говорить о виновности Евгения в том, что ему инкриминируют, а именно изготовление взрывчатого вещества и чуть ли не организацию бандподполья. В деле очень много нестыковок и вопросов. Возможно, оно еще выведет на целую сеть вербовщиков и террористов которые законспирировались и подкрались вплотную к нам и нашим детям.»
— Вы общались с сыном после задержания?
— Один раз по телефону. В тот вечер, когда его задержали. Тогда он по телефону впервые за все это время назвал меня мамой. «Мамочка, я только сейчас понял, какую ошибку совершил. Я тебя очень люблю». Я расплакалась. И вот после этого я стала орать на сотрудников ФСБ, почему они не помогли нам, когда я била во все колокола, почему довели ситуацию до этого. Почему никто меня не хотел слушать. Я не верю во все эти обвинения. Он не мог планировать взрывы, он был игрушкой в чьих-то руках.