Неизвестные истории, для массовой публики, похождений великих Led Zeppelin!
Сразу скажу, что не думаю найти тут людей, которые в теме, но поделиться с вам этим я бы хотел.
********
Джимми Пейдж был сильно зол. Первый американский тур закончился на невероятно высокой ноте. Группа в эйфории возвращалась в Англию. Но в офисе Питера Джимми прочёл некоторые рецензии на концерты и был обескуражен. Можно подумать, что Led Zeppelin изобрели лекарство от рака или от сердечной болезни.
— Какой-то абсурд, — бормотал Джимми. — Эти критики ни хрена не знают музыку. Они вообще не в теме. Ни разу.
Ко второму туру вокруг наших номеров и за кулисами сцены всегда вилось множество девушек. Их в основном интересовали Плант и Пейдж, но многие не были столь разборчивыми. И группа делегировала мне полномочия в организации ночных развлечений, и с девчонками было меньше всего проблем.
Когда речь заходила о девушках, Джимми говорил: «Чем моложе, тем лучше». Больше остальных его возбуждали девчонки, чьи лица казались детскими и невинными, а тела ещё не сформировались. Но он был не единственным, кто любил помоложе. Наверно, это был признак нашей незрелости, но ведь нам было всего двадцать-двадцать один, поэтому четырнадцати-пятнадцатилетние не казались чем-то безумным, по крайне мере в то время. Что касается женатых членов группы, большинство из них закрывали глаза на то, что в Англии их ждут супруги. Если у них и возникали приступы вины, я этого никогда не видел.
— Я мечтаю, — откровенничал Пейдж, — найти молоденькую, похожую на Джони Митчелл девушку... тоненькую, угловатую, с длинными светлыми волосами и с голосом, который убаюкивает тебя.
Я искал во все глаза, но так и не смог найти что-нибудь похожее. Я даже думаю, что ему никто не понравится, кроме самой Джони Митчелл.
— Ричард, я скажу тебе, что я хотел бы видеть, — сказал Джимми. — Чтобы Джони Митчелл сидел на краешке кровати, играла на гитаре и пела для меня.
Дальше он не углублялся, но уверен, что он хотел от Джони нечто большее, чем игра на гитаре.
В мае, незадолго до двадцать первого дня рождения Бонэма, цеппелины давали два концерта в Пасадене. Барри Имхофф, промоутер мероприятия, прекрасно знал о нашем образе жизни. И он выбрал подарок, который Джон не мог не оценить — полутораметровую бутылку шампанского!
Между первым и вторым шоу Бонзо в одиночку выдул почти треть бутылки. Когда настало время выходить на второй концерт, он потащил бутылку на сцену. Для трезвого зрителя, зрелище скорее всего было жутким: словно штангист, выжимающий большой вес, он поднимал бутылку над головой между песнями и заливался шампанским. Бонзо так напился, что дважды падал со стульчика. Когда концерт закончился, бутылка опустела.
Имхофф припас нам ещё один подарок: четыре живых осьминога.
— И что нам с ними делать? — спросил я его.
— С ними прикольно принимать ванну, — ответил он. — Веселее, чем с резиновыми утятами.
Уже в отеле Барри пригласил пару девушек, и я прикинул, что с ними осьминогов можно использовать поинтереснее.
— Девчонки, кажется, вам нужно помыться. Снимайте одежду и забирайтесь в ванну, — велел я им.
Они согласились и после того, как они залезли в ванну, мы с Джимми принесли осьминогов и бросили их в воду.
— Кажется, вам не хватает общества, — хихикнул Джимми.
Девчонки остались невозмутимыми, несмотря на то, что вокруг них плавали какие-то создания. Мы заметили, что осьминоги инстинктивно почуяли, где нужно собираться и куда можно засунуть щупальца. Одна из девушек, маленькая брюнетка, от которой Джимми не мог отвести глаз, аж замерла от того, как один из осьминогов исследовал её гениталии.
— Боже мой, — взвизгнула она. — Я возьму себе одного. Это похоже на восьмирукий вибратор!
— Может нам стоит заняться продвижением на рынок, — сказал я Джимми. — Успеха добьёмся большего, чем музыкой.
Мы находились в Лос-Анджелесе почти неделю, в отеле мы постоянно донимали обслуживающий персонал, требуя без конца выпивку.
— Лос-Анджелес — это что-то особое, — любил повторять Бонзо. — Он необыкновенный. Он — декадентский.
Дома в Англии цеппелины жили нормальной прозаичной семейной жизнью. Но гастроли — особенно Лос-Анджелес — становились местом излишеств. Конечно, мы проводили больше времени в американских аэропортах, где смотрели телевизор или говорили о музыке. Больше времени мы торчали в студиях, и ещё больше — на сцене. Но до сих пор в моей памяти живо вплывают некоторые самые дикие, безумные эпизоды. По ночам мы оказывались в положении, когда делать можно было всё, что угодно. А Лос-Анджелес был Меккой для свободомыслящих девушек, отзывчивых и покладистых. Для группы из рабочего класса Лос-Анджелес казался Землёй Обетованной.
Я сидел в бунгало Джона Бонэма как-то вечером, с нами были девушки. И хотя мы отнюдь не были Казановами, но тоже могли оставить несколько зарубок на видавших виды кроватях отеля. К тому времени мы опустошили несколько бутылок, и заняли свои места. Одежда в беспорядке валялась на полу.
Пока я кувыркался с подругой по имени Робин из Санта-Моники, Бонзо решил перевести дух и сходить на кухню выпить воды. Там он обнаружил две большие банки запечённых бобов, в нём моментально проснулся повар.
Бонзо открыл банки и поскакал с ними в спальню.
— Ужин! — объявил он. — Идите кушать!
Мы с Робин с ужасом подняли глаза, и увидели Бонзо, державшего банки над нашими головами. Он опрокинул холодное содержимое банок на наши обнажённые тела.
— Ах ты мудак! — вскрикнул я, тщетно попытаясь спрятаться от линии огня.
Через пару секунд мы с Робин плавали в липком озере из бобов, забрызганные с ног до головы. Прямо-таки сцена из «Тома Джонса».
Не успели мы перевести дух, как в номер вошёл Питер и уставился на пейзаж. Обычно он негативно реагировал на подобные инциденты, но не в этот раз.
— Питер, — взревел Бонзо. — Бери ложку и угощайся!
Питер засмеялся и решил принять участие в озорстве.
— Коул, презренный червяк, тебя хоть чему-нибудь учили? Дай-ка я тебе преподам урок утончённости.
Он вытащил из буфета полную бутылку шампанского, встряхнул её, снял пробку и окатил нас с Робин содержимым.
У Бонзо на глаза слёзы наворачивались, когда нам пришлось выезжать из отеля. В последнюю ночь он изрядно выпил и решил поиграть в доктора. Он позаимствовал белый халат и тележку у портье и посадил в неё девушку по имени Кэнди, симпатичную юную блондинку из Майами, с которой мы познакомились в первом туре. Она тайком пробралась в отель и не прочь была позабавиться с цеппелинами. Они её не разочаровали.
Бонэм раздел её в тележке, пока он стаскивал с неё одежду, глупо хихикал. Когда она осталась в чём мать родила, Бонзо объявил:
— А теперь, дорогая, займёмся хирургией.
Он заскочил в ванную и вернулся с помазком, кремом для бритья и бритвой.
— Милая, больно не будет, — сказал он Кэнди, которая покорно лежала в тележке, пока он наносил на её интимные места крем.
Следующие десять минут мы по очереди брили её вагину: Роберт энергично и большими мазками... Джимми со страстью Родена или Микеланджело. Кэнди не могла остановиться от смеха.
Когда мы закончили и любовались полученным результатом, Роберт неожиданно издал душераздирающий вопль, прервав наш праздник.
— Блядь! Бонэм, как ты мог? Как?
Роберт схватил кисточку и помахал ею в воздухе.
— Это мой. Сука, это мой помазок.
Все, кто находился в номере, взорвались от смеха. Джон Пол хлопнул Роберта по плечу:
— Приятного бритья.
********
Джимми Пейдж был сильно зол. Первый американский тур закончился на невероятно высокой ноте. Группа в эйфории возвращалась в Англию. Но в офисе Питера Джимми прочёл некоторые рецензии на концерты и был обескуражен. Можно подумать, что Led Zeppelin изобрели лекарство от рака или от сердечной болезни.
— Какой-то абсурд, — бормотал Джимми. — Эти критики ни хрена не знают музыку. Они вообще не в теме. Ни разу.
Ко второму туру вокруг наших номеров и за кулисами сцены всегда вилось множество девушек. Их в основном интересовали Плант и Пейдж, но многие не были столь разборчивыми. И группа делегировала мне полномочия в организации ночных развлечений, и с девчонками было меньше всего проблем.
Когда речь заходила о девушках, Джимми говорил: «Чем моложе, тем лучше». Больше остальных его возбуждали девчонки, чьи лица казались детскими и невинными, а тела ещё не сформировались. Но он был не единственным, кто любил помоложе. Наверно, это был признак нашей незрелости, но ведь нам было всего двадцать-двадцать один, поэтому четырнадцати-пятнадцатилетние не казались чем-то безумным, по крайне мере в то время. Что касается женатых членов группы, большинство из них закрывали глаза на то, что в Англии их ждут супруги. Если у них и возникали приступы вины, я этого никогда не видел.
— Я мечтаю, — откровенничал Пейдж, — найти молоденькую, похожую на Джони Митчелл девушку... тоненькую, угловатую, с длинными светлыми волосами и с голосом, который убаюкивает тебя.
Я искал во все глаза, но так и не смог найти что-нибудь похожее. Я даже думаю, что ему никто не понравится, кроме самой Джони Митчелл.
— Ричард, я скажу тебе, что я хотел бы видеть, — сказал Джимми. — Чтобы Джони Митчелл сидел на краешке кровати, играла на гитаре и пела для меня.
Дальше он не углублялся, но уверен, что он хотел от Джони нечто большее, чем игра на гитаре.
В мае, незадолго до двадцать первого дня рождения Бонэма, цеппелины давали два концерта в Пасадене. Барри Имхофф, промоутер мероприятия, прекрасно знал о нашем образе жизни. И он выбрал подарок, который Джон не мог не оценить — полутораметровую бутылку шампанского!
Между первым и вторым шоу Бонзо в одиночку выдул почти треть бутылки. Когда настало время выходить на второй концерт, он потащил бутылку на сцену. Для трезвого зрителя, зрелище скорее всего было жутким: словно штангист, выжимающий большой вес, он поднимал бутылку над головой между песнями и заливался шампанским. Бонзо так напился, что дважды падал со стульчика. Когда концерт закончился, бутылка опустела.
Имхофф припас нам ещё один подарок: четыре живых осьминога.
— И что нам с ними делать? — спросил я его.
— С ними прикольно принимать ванну, — ответил он. — Веселее, чем с резиновыми утятами.
Уже в отеле Барри пригласил пару девушек, и я прикинул, что с ними осьминогов можно использовать поинтереснее.
— Девчонки, кажется, вам нужно помыться. Снимайте одежду и забирайтесь в ванну, — велел я им.
Они согласились и после того, как они залезли в ванну, мы с Джимми принесли осьминогов и бросили их в воду.
— Кажется, вам не хватает общества, — хихикнул Джимми.
Девчонки остались невозмутимыми, несмотря на то, что вокруг них плавали какие-то создания. Мы заметили, что осьминоги инстинктивно почуяли, где нужно собираться и куда можно засунуть щупальца. Одна из девушек, маленькая брюнетка, от которой Джимми не мог отвести глаз, аж замерла от того, как один из осьминогов исследовал её гениталии.
— Боже мой, — взвизгнула она. — Я возьму себе одного. Это похоже на восьмирукий вибратор!
— Может нам стоит заняться продвижением на рынок, — сказал я Джимми. — Успеха добьёмся большего, чем музыкой.
Мы находились в Лос-Анджелесе почти неделю, в отеле мы постоянно донимали обслуживающий персонал, требуя без конца выпивку.
— Лос-Анджелес — это что-то особое, — любил повторять Бонзо. — Он необыкновенный. Он — декадентский.
Дома в Англии цеппелины жили нормальной прозаичной семейной жизнью. Но гастроли — особенно Лос-Анджелес — становились местом излишеств. Конечно, мы проводили больше времени в американских аэропортах, где смотрели телевизор или говорили о музыке. Больше времени мы торчали в студиях, и ещё больше — на сцене. Но до сих пор в моей памяти живо вплывают некоторые самые дикие, безумные эпизоды. По ночам мы оказывались в положении, когда делать можно было всё, что угодно. А Лос-Анджелес был Меккой для свободомыслящих девушек, отзывчивых и покладистых. Для группы из рабочего класса Лос-Анджелес казался Землёй Обетованной.
Я сидел в бунгало Джона Бонэма как-то вечером, с нами были девушки. И хотя мы отнюдь не были Казановами, но тоже могли оставить несколько зарубок на видавших виды кроватях отеля. К тому времени мы опустошили несколько бутылок, и заняли свои места. Одежда в беспорядке валялась на полу.
Пока я кувыркался с подругой по имени Робин из Санта-Моники, Бонзо решил перевести дух и сходить на кухню выпить воды. Там он обнаружил две большие банки запечённых бобов, в нём моментально проснулся повар.
Бонзо открыл банки и поскакал с ними в спальню.
— Ужин! — объявил он. — Идите кушать!
Мы с Робин с ужасом подняли глаза, и увидели Бонзо, державшего банки над нашими головами. Он опрокинул холодное содержимое банок на наши обнажённые тела.
— Ах ты мудак! — вскрикнул я, тщетно попытаясь спрятаться от линии огня.
Через пару секунд мы с Робин плавали в липком озере из бобов, забрызганные с ног до головы. Прямо-таки сцена из «Тома Джонса».
Не успели мы перевести дух, как в номер вошёл Питер и уставился на пейзаж. Обычно он негативно реагировал на подобные инциденты, но не в этот раз.
— Питер, — взревел Бонзо. — Бери ложку и угощайся!
Питер засмеялся и решил принять участие в озорстве.
— Коул, презренный червяк, тебя хоть чему-нибудь учили? Дай-ка я тебе преподам урок утончённости.
Он вытащил из буфета полную бутылку шампанского, встряхнул её, снял пробку и окатил нас с Робин содержимым.
У Бонзо на глаза слёзы наворачивались, когда нам пришлось выезжать из отеля. В последнюю ночь он изрядно выпил и решил поиграть в доктора. Он позаимствовал белый халат и тележку у портье и посадил в неё девушку по имени Кэнди, симпатичную юную блондинку из Майами, с которой мы познакомились в первом туре. Она тайком пробралась в отель и не прочь была позабавиться с цеппелинами. Они её не разочаровали.
Бонэм раздел её в тележке, пока он стаскивал с неё одежду, глупо хихикал. Когда она осталась в чём мать родила, Бонзо объявил:
— А теперь, дорогая, займёмся хирургией.
Он заскочил в ванную и вернулся с помазком, кремом для бритья и бритвой.
— Милая, больно не будет, — сказал он Кэнди, которая покорно лежала в тележке, пока он наносил на её интимные места крем.
Следующие десять минут мы по очереди брили её вагину: Роберт энергично и большими мазками... Джимми со страстью Родена или Микеланджело. Кэнди не могла остановиться от смеха.
Когда мы закончили и любовались полученным результатом, Роберт неожиданно издал душераздирающий вопль, прервав наш праздник.
— Блядь! Бонэм, как ты мог? Как?
Роберт схватил кисточку и помахал ею в воздухе.
— Это мой. Сука, это мой помазок.
Все, кто находился в номере, взорвались от смеха. Джон Пол хлопнул Роберта по плечу:
— Приятного бритья.