Хоть каплю тепла.
Автор: Abracadavre
История моя может показаться очередным фольклором деревенским, да вот только дед мой, царствие ему небесное, человек был не слишком верующий, и над сказками бабкиными посмеивался постоянно.
Не любил он сказки, не до сказок ему было. Но когда он рассказывал то, что я вам сейчас поведать хочу, то было в его голосе что-то такое... жуткое. От чего слова в память намертво врезались.
Деревня, где он всю жизнь прожил, и где я рос, с одной стороны к болоту почти вплотную примыкала, с другой к лесу, а с третьей - речушка текла. Вот и получается, что мы как в подкове жили.
Выйдешь бывало за околицу, несколько шагов - и можно грибов набрать, или если со взрослыми идешь - дичь какую подстрелить. Вот только на болото лучше не ходить - мертвое оно, как и все болота. Неверный шаг - и поминай как звали. Сколько народу утопло, тьма...
Не любил я болота никогда, хоть там и клюква, и другая ягода. А после рассказа дедовского - и вовсе сторониться стал. Слушайте, да мотайте на ус. Нет во мне дедовского красноречия, да и не передать письменной речью того, как дед мне это рассказывал, но я постараюсь его словами говорить да не соврать нигде.
Только представьте, что болото утопленника принимает и не отпускает никогда. И не уйти ему по человечески, и не найдут его никогда в топи. Тело даже не разлагается толком, скорее бальзамируется и остается на дне лежать веками.
А лежать им там плохо. Холодно им там. Одиноко. Вот и выходят бродить. Всплывают с пузырьками газа и идут так далеко, как только смогут.
Далеко их болото не отпускает, верста-другая и все. Они бы и рады упасть да исчезнуть навсегда, но тянет их обратно, пропитала их жижа болотная.
Мертвые они... Совсем мертвые. Холодные. Даже душа, и та болотной жижей пропиталась.
Кости их не кости уже - коряги гнилые. Глаза - как огни болотные. А душа - что червей комок. Вот и тянут они руки свои склизкие, плачут да без слез. Тепла им хочется... Да только откуда им тепла... Не найти.
Вот и выходят раз за разом, год за годом. А с каждым годом - все злее и злее холод грызет. Уже и не помнят зачем выходят, а все идут. Стоят под окнами. Смотрят. Смотрят и тоскуют. А от тоски до ненависти - один шаг, маленький шажочек.
Когда наползает туман с болота - может статься, что гостей ждать. Потому в окна ночью лучше не выглядывать - много лишнего увидеть можно.
Вот такая история. И хоть на моей памяти не видел их никто, но все же жители ставни на ночь запирали, да в сторону болота старались не смотреть в сумерках.
А мне жутко становится от одной мысли, что может ночью стояла душа неприкаянная под окном у меня. И тосковала, тепла хотела. Простого человеческого тепла. И жутко, и грустно. Потому как не найти ей тепла теперь.
Нет больше деревни моей. Кто умер, кто уехал. Остались дворы пустые да дома обветшалые. И как-то до щемящей боли в груди холодно мне становится, как представлю, что выходят они из болота, ищут... ищут... ищут и не находят. Даже остатков тепла. Раньше хоть лучиком, хоть искоркой света меж ставней грелись. А теперь...
История моя может показаться очередным фольклором деревенским, да вот только дед мой, царствие ему небесное, человек был не слишком верующий, и над сказками бабкиными посмеивался постоянно.
Не любил он сказки, не до сказок ему было. Но когда он рассказывал то, что я вам сейчас поведать хочу, то было в его голосе что-то такое... жуткое. От чего слова в память намертво врезались.
Деревня, где он всю жизнь прожил, и где я рос, с одной стороны к болоту почти вплотную примыкала, с другой к лесу, а с третьей - речушка текла. Вот и получается, что мы как в подкове жили.
Выйдешь бывало за околицу, несколько шагов - и можно грибов набрать, или если со взрослыми идешь - дичь какую подстрелить. Вот только на болото лучше не ходить - мертвое оно, как и все болота. Неверный шаг - и поминай как звали. Сколько народу утопло, тьма...
Не любил я болота никогда, хоть там и клюква, и другая ягода. А после рассказа дедовского - и вовсе сторониться стал. Слушайте, да мотайте на ус. Нет во мне дедовского красноречия, да и не передать письменной речью того, как дед мне это рассказывал, но я постараюсь его словами говорить да не соврать нигде.
Только представьте, что болото утопленника принимает и не отпускает никогда. И не уйти ему по человечески, и не найдут его никогда в топи. Тело даже не разлагается толком, скорее бальзамируется и остается на дне лежать веками.
А лежать им там плохо. Холодно им там. Одиноко. Вот и выходят бродить. Всплывают с пузырьками газа и идут так далеко, как только смогут.
Далеко их болото не отпускает, верста-другая и все. Они бы и рады упасть да исчезнуть навсегда, но тянет их обратно, пропитала их жижа болотная.
Мертвые они... Совсем мертвые. Холодные. Даже душа, и та болотной жижей пропиталась.
Кости их не кости уже - коряги гнилые. Глаза - как огни болотные. А душа - что червей комок. Вот и тянут они руки свои склизкие, плачут да без слез. Тепла им хочется... Да только откуда им тепла... Не найти.
Вот и выходят раз за разом, год за годом. А с каждым годом - все злее и злее холод грызет. Уже и не помнят зачем выходят, а все идут. Стоят под окнами. Смотрят. Смотрят и тоскуют. А от тоски до ненависти - один шаг, маленький шажочек.
Когда наползает туман с болота - может статься, что гостей ждать. Потому в окна ночью лучше не выглядывать - много лишнего увидеть можно.
Вот такая история. И хоть на моей памяти не видел их никто, но все же жители ставни на ночь запирали, да в сторону болота старались не смотреть в сумерках.
А мне жутко становится от одной мысли, что может ночью стояла душа неприкаянная под окном у меня. И тосковала, тепла хотела. Простого человеческого тепла. И жутко, и грустно. Потому как не найти ей тепла теперь.
Нет больше деревни моей. Кто умер, кто уехал. Остались дворы пустые да дома обветшалые. И как-то до щемящей боли в груди холодно мне становится, как представлю, что выходят они из болота, ищут... ищут... ищут и не находят. Даже остатков тепла. Раньше хоть лучиком, хоть искоркой света меж ставней грелись. А теперь...