История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса.
Со слов очевидцев
Не вижу смысла что-то говорить по поводу того, что многие украинцы сегодня празднуют двадцать шестую годовщину независимости от здравого рассудка.
И всё дело вот в чём, вся эта местечково – нэзалэжная холопья плесень на мозгах завелась не сейчас. Достаточно почитать книгу Владимира Корнилова «Донецко – Криворожская Республика. Расстрелянная мечта». Я оттуда взял немного цитат, хотя о самой книге потом поговорим отдельно. Это – именно высказывания очевидцев происходившего. Но, когда читаешь всё это, вынужден себя постоянно одёргивать, дескать, это же всё не о днях сегодняшних, всё это происходило почти сто лет назад…
Вот Вам, кстати, и вопрос – а так ли надумано и привнесено из непонятного откуда-то то самое украинство? Или проблема всё же куда более глубока и серьёзна? Заметьте, за сто лет нэзалэжного украинского одиночества, в этой системе координат не изменилось ничего. Но, судя по всему, проблема имеет куда более глубокие корни.
Итак…
Генерал Людендорф жаловался на качество украинских частей, которые пришлось расформировать, и причитал: «Мы могли бы в конце концов получить хоть немного поддержки со стороны сыновей земли, которую мы освобождали от большевистского доминирования».
Колин Росс в докладе германскому МИДу вынужден был признать: «Украинская самостийность, на которую опирается Рада, имеет в стране чрезвычайно слабые корни. Главным ее защитником является небольшая группа политических идеалистов. Рада… все же опирается теперь, как, по всей вероятности, еще долго и в будущем, на немецкие штыки. Украинское войско — войско наемников; оно состоит из бывших солдат и офицеров, безработных и авантюристов… Численность Украинской армии приблизительно равна 2000 человек; армия делится на целый ряд отрядов, отличающихся друг от друга своей формой… Боевая ее сила чрезвычайно мала».
Командующий войсками Киевского военного округа полковник К. Оберучев: «Но напрасно вы стали бы искать на фронте всех… этих украшенных национальными эмблемами защитников Украины, которой, к слову сказать, угрожал сильный враг. — Их не было там, они туда не пошли, а разбежались по деревням. Чуть только я посылал в какой — либо запасный полк приказ о высылке маршевых рот на фронт в подкрепление тающих полков, как в жившем до того времени мирною жизнью и не думавшем об украинизации полку созывался митинг, поднималось украинское желто — голубое знамя и раздавался клич: «Підем під українським прапором»… И затем ни с места. Проходят недели, месяц, а роты не двигаются ни под красным, ни под желто — голубым знаменем».
Публицист Иван Солоневич: «Совершенно случайно мне пришлось быть живым свидетелем одного исторического симптома. С Фундуклеевской на Крещатик вливались мощные колонны каких — то серожупанников — петлюровской гвардии, одетой и вооруженной немцами. Со стороны Липок туда же проскочил какой — то казачий отряд, едва ли больше двух — трех десятков нагаек. Казаки сразу атаковали петлюровскую армию, и атаковали ее нагайками. Петлюровская армия бежала сразу… Если бы я сказал, что петлюровская гвардия состояла из трусов, — это было бы глупым утверждением… Серожупанники бежали вовсе не потому, что они струсили, а потому, что никто из них не собирался проливать своей крови из — за петлюровского балагана… Никто никогда ни за каких Мазеп, ни Петлюр не воевал».
Немецкий журналист Рольф Брандт о Киеве: «50 процентов населения признает себя русскими, однако в умах граждан господствует такой хаос, оставленный в наследство революцией, что вывести отсюда какие — либо заключения весьма трудно… Между прочим киевляне задавали вопрос: привезли ли вы с собою украинцев из Берлина для Украины?»
Харьковчанин Диманштейн: «Рада, как и правительство, совершенно не опирается на симпатии населения… Парламентарии в Центральной Раде какие — то не настоящие, поддельные… Интерес публики сосредотачивается не на парламенте, хотя он и председательствуется «самим» Грушевским, а на тех истинных властителях страны в серых костюмах и стальных касках, которые никогда не показываются в парламенте… Невидимый, но явно ощутимый во всех проявлениях государственной жизни вершит свое дело управления страной бронированный кулак. И всем ясно до последней степени, что и Рада… будет собираться, принимать мистические запросы министрам и одобрять столь же мистические законопроекты, пока этого захочет германское командование. Эти марионетки делают все от них зависящее, чтобы казаться совсем живыми людьми. Спорят до хрипоты, подводят друг против друга мины, и все же не смогут добиться к себе интереса».
В первые часы пребывания на харьковской земле полковник А. Шаповал издал приказ о введении украинского языка в качестве официального. Примечательно, что тем же пунктом представитель украинской власти вводил немецкое время. Приказ гласил буквально следующее: «Приказываю во всех государственных институциях Харьковщины все дела вести только на украинском языке; кроме того — с этого времени приказываю пользоваться календарем нового стиля, а часы перевести по — среднеевропейски (на 1 час 8 минут назад)».
Комиссар Южной железной дороги М. Свергун распорядился: «Решительно приказываю уничтожить все надписи, которые имеются по Управлению и по станциям на русском языке, и заменить их на украинские. Украинские Громады милостиво прошу особенно побеспокоиться об этом деле». Кстати, вскоре Министерство путей сообщения УНР распорядилось принимать на службу в железную дорогу «исключительно подданных Украинской республики и при том только знающих украинских язык и украинское правописание».
Прокурор Харьковской судебной палаты получил письмо от адъютанта украинского губернского коменданта. В письме значилось: «Крім того пан отоман прохає на перед звертатися тільки на державній мови Украинской Народной Республики, а не на мові чужеземной). Неудивительно, что в прессе сразу же появились объявления следующего содержания: «Негайно потрібний фаховець — знавець літературної української мови для навчення. Адреса: Дворянська, д. № 12. Присяжний повіренний Леонид Константинович Берман».
Деникин: «Начальник пишет бумаги на русском языке и дает ее переводить писарю. Последний берет словарь Толпыго, подыскивает украинские слова и, не зная оборотов речи, склоняет и спрягает их по — русски… Интересно, что сношения с немцами приказано было вести только на русском или немецком языках».
Представитель Центральной Рады Довгорученко вообще приравнял отказ от украинизации к подрыву государственности. Выступая 21 апреля на заседании Харьковского уездного земства, он заявил: «Мы живем в Украинской Народной Республике и всякие враждебные выступления против Украинской державы будут строго караться. Истекающей из этого необходимостью является повсеместное введение украинского языка»[1088].
Сергей Штерн: «Насильственное навязывание украинского языка, малопонятного южно — русскому населению, не освоившемуся с «галицизмами» «мовы», было длительной трагикомедией. Учреждения засыпались бумагами, которые надо было переводить, среди чиновничества началось нездоровое соревнование в знании украинской мовы, шпионаж и доносительство на говорящих «по — московски»… Можно, не рискуя впасть в преувеличение, утверждать, что все разновидности украинской самостийнической власти отдали дань, и не малую, срыванию вывесок на русском языке, переименованию улиц и площадей, перекрашиванию в желто — голубой цвет почтовых ящиков и т. д. Все это делалось с ожесточением, грубо, озлобленно, благо украинские самостийники вербуют адептов преимущественно из малокультурных рядов сельской полуинтеллигенции, а прозелиты и мелкие карьеристы строили на «кацапофобии» свое личное благополучие».
Знание украинского языка стало неким пропуском для неизвестных доселе людей, той самой «сельской полу — интеллигенции».
Еще в 1915 г. беженцы из Галиции, собравшиеся в Харькове, через городского голову В. Багалея пытались истребовать материальную помощь от вице — консульства США — почему — то галичане считали, что американцы должны иметь «соответствующие ассигнования для оказания помощи» именно выходцам из Галиции.
Деникин: «Дикие и обидные формы украинизации, отталкивавшие одних и не удовлетворявшие других, восстанавливали против власти большевицкое и противобольшевицкое население городов, настроение которых сдерживалось присутствием австро — германских гарнизонов».
Британский публицист Карл Эрик Бехгофер: «Каждый украинский крестьянин считает себя русским, и, более того, прокламации, публикуемые на «украинском языке» (смесь русского и польского) украинским националистическим Правительством в 1917–18 гг., приходилось переводить на русский язык, чтобы рядовой украинец мог понять их смысл».
Русский лингвист, академик Дмитрий Овсянико — Куликовский: «Современные деятели украинского возрождения ненавидят наш великий общерусский язык… и нашу великую литературу, ставшую одной из мировых, и здесь — то и усматривают важнейшую опасность для национального возрождения Украины. Они готовы черпать слова и выражения откуда угодно, только не из этого источника. Они посылают проклятия по адресу языка Пушкина и Лермонтова, Толстого и Тургенева. К этой дикой вражде и чудовищной нетерпимости присоединяется у них еще одно, очень странное, недоразумение: они полагают, что распространение на Украине общерусского языка и литературы ведет к «обрусению» Украины, т. е. к превращению украинцев в великороссов (в «кацапов», в «москалей»). Вот именно тут — то и скрывается ключ к загадке шовинизма и, так сказать, лингвистического фанатизма вождей возрождающейся Украины… Перед нами уже картина, очень близкая к психопатологии и очень далекая от разума и морали, — и мы реагируем на нее не ощущением брезгливости, а нравственным ужасом и умственным отвращением».
Уже в первый день появления украинской власти в Харькове и. о. губернского коменданта полковник А. Шаповал торжественно объявил: «Все население Украины должно принять подданство Украинской Народной Республики, после чего будут считаться гражданами Украинской Республики». При этом альтернативы у жителей ДКР было немного: «Не согласные с этим должны покинуть пределы Украины». Такие драконовские меры по отношению к «негражданам» не привели к тому, что за украинскими паспортами выстроились очереди. Харьковская пресса так описывала мучения местного чиновника: «И они покупают портреты Т. Шевченко, которого еще так недавно… называли хохлацким мужицким поэтом. Учат украинский язык, коверкают украинские слова и жалуются друг другу, что дела идут плохо: никак не могу выговорить по — мужицки… Сидят читают газеты и переводят их на украинский язык и среди молчания иногда слышится: “Мефодий Андрианович, как по — украински «неделя»?» — «Не знаю, я сам хотел это слово узнать, но у кого не спрошу, никто не знает». Через несколько минут снова кто — нибудь спрашивает новое слово, а там снова… Бедные чиновники аж потеют с теми переводами».
С. Штерн: «Беда только в том, что это большинство населения, в общем, политически недостаточно активно, неорганизованно. Аморфной массе большинства населения противопоставляется шумливое и крикливое ничтожное его меньшинство, твердящее о самостийности».
Германский философ Курт Рицлер: «Способствовать восстановлению России, которая может вновь стать империалистической, — не очень приятная перспектива, но эта опция может быть неизбежной, так как, учитывая полную нестабильность Рады (это все видят тут), любая идея о длительной независимости Украины представляется сейчас лишь фантазией… Украина должна пасть вместе с большевиками. Свершившийся факт существования династии в Киеве [видимо, автор имеет в виду династию Скоропадского. — Авт.] может слегка продлить жизнь этого искусственного государства, но не более того». Посол Германии в Москве Вильгельм Мирбах: «Позитивная политическая аксиома заключается в том, что перманентное отделение Украины от остальной России должно быть объявлено невозможным». Создание же Украины Мирбах относил к «мероприятию военного времени».