История пейзажа
История европейской живописи позднего Средневековья напоминает историю выздоравливающего после операции на зрение.
"Чтобы нарисовать гору, положи на стол перед собой камень и скопируй его так точно, как только сможешь", — симптоматично советует итальянское руководство по живописи начала 15 века, подтверждая принцип: изображено может быть только то, что рядом, то, что можно увидеть целиком, потрогать, взять в руку. Природа — это что-то по дефолту непонятное и опасное, и довольно долго она присутствует на картинах и миниатюрах в виде разве что вот таких срисованных с камушков игрушечных гор и символических деревьев на золотом фоне, а ещё hortus conclusus-а — куска приручённой человеком земли с поимённо известными растениями. Тревожный внешний мир прорывается в уютные евангельские сцены постепенно, через готические окна сцен Благовещения, пока наконец, на заре 16 века, библейские фигуры не оказываются затерянными посреди необъятных, ослепительных равнин с кудрявыми скалами, бурными реками, городами, облаками, лесами, пастухами, оленями.
В выставочных каталогах такие пейзажи обычно называют "фантастическими", и на этом месте становится страшно обидно за Иоахима Патинира — художника, который, собственно, и ввёл их в живописную традицию. Для Патинира они были самыми что ни на есть реальными, потому что ему повезло вырасти в краях, поразительно не-нидерландских: городке Динан на реке Маас, обрамлённой драматическими отвесными утёсами. Мне нравится думать, что то, что последователи художника подхватили как экзотический тренд, для него самого было, вероятно, попыткой справиться с навязчивостью топосов детства, насильно милых сердцу, преследующих во снах, видоизменяющихся и с кошмарным ускорением разрастающихся на целый мир; да и, в общем-то, приподнятая точка зрения на полотнах Патинира — это не вознесённость ренессансного человека, а взгляд летающего во сне ребёнка.
Со временем Патинир стал рисовать на своих картинах только фон; впрочем, совсем без сюжета было всё-таки нельзя, и библейские фигуры дорисовывал друг художника, великий Квентин Мессейс. Он же стал опекуном его детей, когда первый европейский пейзажист умер в возрасте 44 лет — окончательно сделав свой выбор между жанровыми сценками и бескрайними равнинами в пользу, разумеется, последних.
