ЛИЧНЫЕ ПЕРЕПИСКИ
СТРАШИЛКИ НА НОЧЬ
СТРАШИЛКИ НА НОЧЬ
Из любопытного: такая история сделана при помощи нейросетей, легкого креатива автора в сюжете и программы монтажа:)
Буду рада почитать отзывы о подобном формате.
Если вдруг кому-то зайдёт - милости прошу на мой Ютуб канал)
Собственно ссылка: https://www.youtube.com/@Strashilkyna
P.S. если будете кидать тапками - буду рада почитать замечания и что-нибудь улучшить:)
Всех приветствую! Хотел бы поделиться своим музыкальным треком - здесь постарался создать тёмную мистическую атмосферу с нарастающим напряжением.
Полный небольшой альбом доступен для прослушивания на всех площадках: https://band.link/pkf78
Если музыка пришлась по душе, буду благодарен за подписку и лайк здесь и на Ютубе. На канале много разной авторской музыки в разных стилях :)
Выспаться, провести генеральную уборку, посмотреть все новые сериалы и позаниматься спортом. Потом расстроиться, что время прошло зря. Есть альтернатива: сесть за руль и махнуть в путешествие. Как минимум, его вы всегда будете вспоминать с улыбкой. Собрали несколько нестандартных маршрутов.
Впервые в жизни бабушка не рада Валиному приезду.
Разумеется, поначалу она пыталась это скрыть: и улыбалась, и умилялась, и охала. И даже пыталась поднять внучку на руки, только вот Вале уже исполнилось десять, и за прошедший год она стала, по словам папы, “здоровой кобылой”.
Бабушка напекла пирогов с малиновым вареньем и налепила вареников с капустой. Бабушка достала любимое Валино постельное белье с лунами и солнцами. Бабушка подарила Вале свои серебряные серьги с синими камушками, обещанные еще на прошлый день рождения. При встрече бабушка сияла во весь беззубый рот.
И все же бабушка совсем не обрадовалась. Еще в середине весны она сказала, что на это лето не сможет принять внучку. Ссылалась на здоровье и важные дела по огороду. Когда в начале июля мама позвонила ей и сказала, что Валю все-таки придется привезти, бабушка начала рассуждать, у кого из родственников ребенку будет лучше. На следующий день она позвонила и сказала, что не сможет принять Валю, потому что обещают сильные дожди. Удивленная мама тут же объяснила, что это точно не причина отменять поездку. “У тебя же крыша на месте, не протекает”, — сказала. — “Валька взрослая вон совсем, будет тебе помощница, не переживай, что не уследишь”.
Теперь, гуляя меж деревенских домиков, Валя разглядывает синее-синее небо без единого облачка. Никакими дождями не пахнет, пахнет только сеном, цветами и навозом. Странное выдалось лето — никому оказалась не нужна. Родители уехали, а бабушка почему-то не радуется как раньше, словно ее подменили.
Деревня тоже стала неуловимо другой. Вроде те же лупоглазые коровы и разноцветные заборы, та же смешная конура с черепичной крышей во дворе деда Антона, тот же корявый куст сирени перед домом тети Марины. Всё то же самое, но как-то насторожилось и встречает Валю с опаской, будто она может наброситься и укусить. Соседи улыбаются нервно и неправдоподобно, никто не спрашивает, как дела и с какими оценками закончила учебный год. Кажется, вообще стараются не разговаривать, только недоуменно переглядываются и расходятся по домам.
Дальше еще страннее — вышедшая на крыльцо баба Ира говорит, что Танька этим летом не приезжала и не приедет.
— Почему? — удивляется Валя.
— А мне почем знать, — кривится баба Ира. — Не хочет, сказала. Влюбилась, поди. Вам же, девкам молодым, только любовь и подавай.
Звучит фальшиво и неуверенно, как плохо отрепетированная речь на детском утреннике.
— Врете же, баб Ир, — осмеливается Валя. — Танька деревню больше всего на свете любит. Другую любовь ей не надо.
Баба Ира качает головой, глядя на Валю тоскливо, а потом молча уходит в дом.
Обойдя всех, Валя выясняет, что в этом году не приехала не только Танька, но и Катька, и Юрка, и Петька. И Машка. Вообще ни один из друзей, как будто сговорились. Такое лето в деревне будет совсем не веселым.
***
Бабушка ставит тарелку с варениками на стол и щедро вываливает сверху полбанки сметаны. Густой пар из чайной кружки пахнет смородиной и шалфеем, румяные пирожки источают аппетитный жар. Солнце за окном клонится к горизонту, белые блики дробятся в висюльках старой люстры, рассыпаясь по потолку. Устроившись на табуретке, Валя умудряется одновременно болтать ногами и орудовать ложкой. Бабушка подпирает подбородок ладонью и с умилением наблюдает.
— Никто не приехал, — делится Валя, не переставая жевать. — Вообще никто, кроме меня.
— Говорила же я, сиди там у себя дома, — отвечает бабушка, тут же хмурея. — Да кто будет слушать, я ж дура старая.
Валя пожимает плечами:
— А я-то что. Как мама сказала, так и надо. Они поехали к дедушке, он сильно заболел, надо помогать. Там все очень серьезно, а я буду мешаться.
Она выдает это заученной скороговоркой, избавляясь от наложенного мамой бремени обязательства. Велено было убедительно объяснить, что другого выхода, кроме отправки Вали в деревню, нет. Это на случай, если бабушка будет сердиться и ругаться. Только вот бабушка совсем не выглядит рассерженной, скорее расстроенной и растерянной.
— Золотце мое, да не надо оправдываться, — говорит она с усмешкой, наклоняясь. — Я очень хотела, чтобы ты приехала, как же иначе. Просто нужно было повременить, пока все не устаканится. Мы тут сейчас сами не знаем, чего ждать.
— Почему?
Не отвечая, бабушка пододвигает корзинку с пирожками и бросает встревоженный взгляд в окно.
***
Вечером, когда свет снаружи постепенно наливается алым, кто-то за оградой зычно окликает бабушку по имени. Внезапный как выстрел, зов повисает в воздухе, разом делая тише и лай соседской шавки, и птичий щебет, и мычание загоняемых где-то в стойло коров.
— Укладывайся пока, я поговорю быстренько и вернусь, — велит бабушка, деловито нашаривая ногами шлепанцы у порога.
Дождавшись, когда хлопнет дверь, Валя бросается в кухню и пригибается под подоконником, чтобы стать незаметной.
— …что никаких посторонних, — доносится из открытой форточки. — Договаривались же! С какой это стати мы соблюдаем как надо, а ты творишь что хочешь?
Это баба Ира, и Валя не помнит, чтобы раньше хоть раз слышала, как она кричит. Неизменно дружелюбная и радушная, она всегда была из тех, кого папа называет божьими одуванчиками. Теперь же истеричный визгливый голос разносится, наверное, на кучу километров вокруг, распугивая животных и раскачивая ветви деревьев.
— Да я пыталась, — слабо возражает бабушка. — Никто меня не послушал, как я могла…
— Всех послушали, а ее не послушали! Плохо пыталась, значит. Ничем хорошим это не кончится, помяни мое слово! Доведешь до беды, а мы и так не знаем, как расхлебывать.
Затаившись, Валя старается даже не дышать. Творится что-то совсем уж непонятное. Раньше бабушка и баба Ира всегда были лучшими подругами, ходили вместе по ягоды и постоянно звали друг друга на чай, чтобы посплетничать. Трудно представить, что должно произойти для такого представления.
— Сегодня твой черед, не забыла? — говорит Ира, наконец понижая тон.
— Да как же? — удивляется бабушка. — У меня ребенок дома, я ее что, одну оставлю?
— А вот раньше надо было думать! Никто за тебя выходить не будет, так что ноги в руки и марш! Скоро закат.
Слышно, как баба Ира тяжело шаркает прочь. Взвизгивают петли калитки, и Валя юркает в спальню, принимая невинный вид. Сердце мечется внутри как пойманный в обувную коробку мышонок, дыхание сбилось и никак не выравнивается. Запрыгнув в кровать, Валя накрывается одеялом, когда в спальне появляется бабушка. Вид у нее потерянный и виноватый, какой бывает у папы, когда приходит домой пьяный и старается не бесить маму.
— Ты спи, золотце, — говорит. — А мне по делам еще сходить надо.
— Куда? — осторожно спрашивает Валя.
— Да тут буду, рядом, не бойся. В доме деда Антона.
— А когда вернешься?
— Поздно. Ты спать уже будешь. Так что засыпай сразу и не жди, хорошо?
Валя хмурится:
— И что за дела у тебя в такое время?
Помятая и взъерошенная, бабушка долго молчит, раздумывая, что сказать. Глаза бегают, пальцы нервно теребят подол засаленного платья. Раньше она всегда была уверенной, остроумной, знающей ответ на любой вопрос, теперь же похожа на вытащенную к доске двоечницу. Валя глядит из-под одеяла, не веря глазам и ежась от осознания, что родители очень и очень далеко, а рядом только вроде бы привычные и знакомые жители деревни, но ведут они себя совсем не привычно и не знакомо.
— Что ты будешь делать? — повторяет Валя, уже не надеясь на ответ.
Но бабушка угрюмо выдает:
— Баюкать Настеньку.
И, не дожидаясь новых вопросов, уходит.
***
Валя долго лежит в темноте, разглядывая белеющий потолок. Звездный свет просачивается сквозь занавески, заливая все тусклым серебром. Дверца старого шкафа чуть приоткрыта, и чернота внутри кажется глубокой как колодец. Маленький телевизор в углу отблескивает экраном, отражая комнату. Если прищуриться, чудится, что в отражении носятся неясные тени. Стебли рассады на подоконнике напоминают щупальца инопланетян из фильмов. Стоит заснуть, как они тут же вытянутся, чтобы обвить ноги и утащить в неизвестность.
Раньше не случалось, чтобы Валя ночевала без взрослых. Кто-то всегда находился поблизости, заботился, оберегал — это было естественным и обязательным. Неотъемлемым. А теперь вдруг оказалось, что можно остаться одной посреди нескончаемой темноты пустой спальни.
Время течет неторопливо, отмеряемое мягким тиканьем часов в гостиной. Минута за минутой ничего не происходит, и страх постепенно блекнет. Откинув одеяло, Валя соскальзывает с кровати и подбирается к окну, чтобы отодвинуть банки с рассадой и выглянуть.
Деревня спит, укрытая звездным одеялом. Чернеют треугольники крыш, чуть шевелятся на ветру макушки яблонь и черемух. Во мраке тлеет всего один огонек — окошко в доме деда Антона. Щурясь, Валя прижимается носом к стеклу, будто так получится увидеть, что происходит за далекими занавесками. Почти сразу глаза улавливают непонятное движение, словно темнота ожила и течет круговоротом. Уходит почти минута, чтобы разобрать очертания плеч и голов, сцепленные руки. Это люди. Они водят хоровод вокруг Антонова дома.
Невольно пригнувшись, Валя возвращается под одеяло. Увиденное не укладывается в голове и отдается непонятным чувством неловкости, какое бывает, когда случайно замечаешь что-то неприличное.
Она накрывается с головой и зажмуривается, но картинка все равно стоит перед глазами. Воображение дорисовывает детали, дополняет скрытое, и с каждой секундой все сложнее убедить себя, что темнота не дала рассмотреть лица, что горящие глаза не смотрели прямо на Валю.
Они не могли ее видеть. Конечно, нет.
***
Проспав почти до обеда, бабушка выползает в кухню и вяло гремит посудой. Шипит на сковороде масло, тянется по комнатам запах жареной картошки. Забравшись в кресло, Валя шелестит старыми газетами, разглядывая черно-белые фото и придумывая, как подступиться с вопросами. Увиденное ночью точно не предназначалось для ее глаз, поэтому лучше спрашивать осторожно. Кто знает, что будет, если выдать себя.
Бабушка крошит зелень на потертой разделочной доске, когда Валя застенчиво ступает в кухню, теребя воротник платья.
— Скоро, золотце, вот-вот уже, — говорит бабушка, заметив ее. — Еще чуть-чуть, и готово.
— Ты какая-то уставшая, — тянет Валя. — Во сколько ты пришла?
— На рассвете, золотце.
Валя вскарабкивается на табурет и прижимается подбородком к столешнице, глядя, как мельтешит нож с налипшими колечками зеленого лука.
— Ты всю ночь баюкала Настеньку?
Нож неподвижно зависает над доской, но почти сразу возвращается в прежний ритм.
— Баюкала, — кивает бабушка, сдувая с лица выбившуюся из-под косынки седую прядь.
— Она совсем маленькая, да? И спит плохо?
— Она как ты примерно. Может, постарше даже.
— Зачем тогда ее баюкать? — удивляется Валя.
— Надо, — неохотно отвечает бабушка.
По лицу не понять, сердится ли она. Губы сжаты, брови сдвинуты, глаза не отрываются от доски. Сплошная сосредоточенность на обеде. Выждав на всякий случай минуту или две, Валя продолжает:
— А чья внучка Настенька? Тут же Насть никогда не было.
Скидывая зелень в сковородку, бабушка говорит:
— Настя пришла из леса. Никто не знает, чья она внучка.
Заинтересованная, Валя непоседливо ерзает на табурете. Быть может, лето не будет унылым, если получится завести новых друзей.
— А с Настей можно погулять?
— Нет.
Ответ резкий и холодный, как дуновение из открытой форточки в декабре. Таким голосом бабушка разговаривает, когда Валя плохо себя ведет. Значит, дальше пока лучше не расспрашивать.
***
Пообедав, Валя запрыгивает в босоножки и мчит вверх по улице в сторону леса. Соседи здороваются без энтузиазма, почти все такие же сонные и вымотанные, как бабушка. Баба Ира поливает цветы в саду и отвечает на Валино приветствие только еле заметным кивком.
Жизнь в деревне, пусть и заторможенная, идет своим чередом: гремят ведра с водой для коров, потягивается на крыше жирный пятнистый кот, кудахчут куры за синим забором дяди Миши. Зелень купается в жарком солнечном свете, по небу ползут редкие жидкие облака.
Дом деда Антона высится над оградой, непривычно мрачный и недружелюбный. Заросший сорняком палисадник вытоптан у самых стен, все окна плотно занавешены, а в конуре с черепичной крышей пусто. Только сейчас Валя сквозь забор замечает, что цепь с ошейником валяется рядом, а миска для воды давно высохла и покрылась налетом. Прошлым летом с трудом удалось подружиться с огромным псом по кличке Мальчик, что заливался лаем при приближении любого постороннего. Валя целый месяц носила ему объедки, пока наконец не начал узнавать и ластиться, а дед Антон, смеясь, уверял, что такого еще никому не удавалось. Теперь же не видно ни Антона, ни Мальчика, будто дом в одночасье бросили, как при пожаре. Если не знать, что там Настенька, можно решить, что он вовсе нежилой.
Заметив, как напряженно косятся на нее из-за соседних заборов, Валя торопится прочь. Мельтешат перед глазами домики, удирает напуганная курица. Дорожка уводит из деревни в заросшее высокой травой поле, потом к ветхому мостику над чахлым ручьем, и вот наконец лес обступает со всех сторон, спасая от зноя.
Березовые кроны шелестят на ветру, будто рассказывают что-то успокаивающее. Пахнет мхом и грибами, лесной настил пружинит под подошвами как надувной матрас. В пробивающихся сквозь листву лучах роится мошкара, где-то высоко заливается трелью птица. Валя ступает осторожно, с любопытством вертя головой. Лес не густой, и взрослые не особо запрещают здесь гулять — говорят, главное, не сворачивать с тропинки. Поэтому Валя с друзьями давным-давно исходили тут все вдоль и поперек. Даже от тропинки отклонялись, только недалеко, чтобы добраться до самых густых зарослей малины.
Но сейчас малина совсем не интересна. Затаив дыхание, Валя высматривает что-нибудь необычное и незнакомое. Подсказку к возникновению Настеньки. По рассказам бабушки, далеко за лесом начинаются горы — там нет других деревень или каких-нибудь поселений, откуда могли бы прийти люди. А будь где-то тут избушка или хижина отшельников, все бы давно знали. Но не появилась же маленькая девочка посреди чащи просто сама по себе, не упала с неба, не вылезла из-под земли. Так не бывает. Может, бабушка вообще придумала это, потому что не хотела рассказывать правду. Судя по всему, про Настеньку она говорить не хочет.
Тропинка виляет меж стволов, заводя глубже в лес, и Валя все чаще тревожно оборачивается, будто хочет убедиться, что деревья позади не сомкнулись в сплошную стену, отрезав путь к деревне. С Танькой и Юркой здесь было намного веселее, чем одной. Одной совсем не весело, если подумать. Каждый шорох кажется зловещим, в каждом движении на краю обозримого чудятся непонятные силуэты, да еще в памяти всплывают давние дурацкие байки деда Антона про волков и медведей.
Стиснув зубы, Валя упрямо движется вперед. Нет тут волков и медведей, бабушка так сказала. Нет, и никогда не было.
Солнце доплывает до зенита и задумчиво виснет на месте, словно забыло, что нужно двигаться дальше. Духота вытесняет лесную прохладу, воздух делается влажным и липнет к коже как пищевая пленка. Платье на спине мокрое от пота, ноги гудят, во рту пересохло. Усталость заползает в мышцы тонкими щупальцами, сковывая движения. В очередной раз оглянувшись, Валя цепляется ступней за торчащий корень. В выставленные ладони впиваются камешки и хвоинки, коленки стукаются о землю. Боль яркая и мимолетная, как падающая звезда. Сев, Валя отряхивает ладони и рассматривает ссадины на коленях. К горлу подступают слезы, но это скорее от бессердечной жары и усталости, чем от боли. Надо возвращаться домой, а то сил на обратную дорогу вообще не останется.
Подняв голову, Валя вздрагивает: на коре ближайшей березы выжжен незнакомый символ. Черный, с желтоватыми опаленными краями, он углублен в ствол, словно кто-то вдавливал клеймо в дерево. Несколько прямых линий складываются в простой узор. Какой-то иероглиф или руна.
Тут же забыв об усталости и жаре, Валя поднимается и подходит ближе. Руна расположена высоко, даже по меркам папы. Взрослому человеку пришлось бы тащить стремянку, чтобы такое сделать.
Взгляд переползает дальше, различая на сосне неподалеку похожий символ. Менее заметный на темной коре, он все же достаточно четкий, чтобы не пропустить. Другая непонятная буква. На березе за сосной третья, а на следующей березе — четвертая.
Раскрыв рот, Валя уходит с тропинки и следует по выжженным рунам. По ним же легко будет вернуться. Ветви кустов цепляются за подол платья, ко лбу пристает паутина, босоножки утопают во мху. Лес сгущается, символов больше и больше. Тревога сходит на нет, вытесненная восторгом, что нашлась зацепка. Раз уж деревенские собираются молчать, Валя сама все разузнает.
Но лес, похоже, не собирается так просто выдавать свои секреты. Руны уводят в дремучую глубь, даже не думая кончаться, и мысль, что бабушка устроит взбучку, тяжелеет с каждым шагом. Солнце все же начинает сдвигаться вниз, только прохладнее от этого не становится. Пот течет по спине ручьем, а язык сухой и шершавый, как кусок пенопласта.
Упорство тает будто упавшая на пляжный песок льдинка. Кто знает, сколько надо времени, чтобы вернуться. Возможно, не получится успеть дотемна. Ночевать в лесу — так себе приключение, даже если нет волков и медведей. Да и бабушка всех на уши поднимет, а потом устроит скандал, еще и родителям расскажет.
Валя замедляет шаг и утирает пот со лба. Можно вернуться завтра. Прийти пораньше, успеть пройти дальше. Взять с собой воды и что-нибудь вкусное, будет настоящий поход. Жаль, без Таньки.
Уже собираясь разворачиваться, Валя цепляется взглядом за что-то непонятное, совсем не лесное — чуть впереди из-за дерева торчит белая вилка для розетки. Непонимающе нахмурившись, Валя подходит ближе и ахает.
Вилка — это от утюга. Грязный, с налетом ржавчины и отлетевшим колесиком регулировки, он валяется на боку у корней и напоминает убитого зверя. Рядом махровое полотенце, когда-то голубое, теперь грязно-серое, задеревеневшее, кишащее насекомыми. Тут же пустой цветочный горшок, распухшая от сырости книжка с рецептами, плоскогубцы, пачка семян помидоров. Янтарный браслет, топорик для мяса, кожаные ботинки. Случайный хлам, небрежно разбросанный, частично вросший в мох. Эти вещи принесли сюда не чтобы пользоваться, а просто выкинуть и забыть. Только вот кому это надо, когда для мусора есть более подходящие места, к тому же гораздо ближе.
Валя оглядывается. Все деревья тут сплошь исписаны рунами. Символы складываются в нечитаемые слова, а слова — в нечитаемые предложения. Хаотичные, налезающие друг на друга, они похожи на записи в дневнике сумасшедшего. Опаленные края, почерневшая кора.
Передернувшись от накативших мурашек, Валя опускает голову и замечает среди хлама на земле большой собачий череп — круглая голова, немного приплюснутый нос. Совсем как у Мальчика. Торча из-под целлофановой скатерти в цветочек, череп пялится пустыми глазницами с тоской, будто жалеет Валю.
Тяжело сглотнув, она пятится на неверных ногах. Вот теперь точно пора возвращаться.
***
Жаркие летние дни текут в беспокойстве и непонимании. Лишенная друзей и привычных радостей, Валя слоняется по деревне как призрак, то и дело натыкаясь на неодобрительные взгляды жителей. Разговорить никого не получается, только баба Ира, застигнутая как-то утром в добром расположении духа, ласково гладит Валю по голове и советует поскорее уезжать домой.
— Почему? — осторожно спрашивает Валя.
— Да дел у нас по горло, — вздыхает. — Не знаем, куда деваться. Не до вас всех, понимаешь?
Валя не понимает, но медленно кивает.
— Думаешь, я сама по Танюшке не соскучилась? — продолжает Ира. — Думаешь, Вера Геннадьевна Петьку видеть не хочет? К тете Марине вон дочка приехать собиралась с мужем, пришлось отговаривать. Знаешь, какая это мука?
— И все из-за Насти?
Баба Ира тут же мрачнеет:
— Кто тебе про Настю сказал?
Сообразив, что сболтнула лишнего, Валя пожимает плечами:
— Не помню.
— Бабка твоя слишком много себе позволяет, — цедит Ира сквозь зубы, тыча в Валю пальцем. — И секреты хранить не умеет. Доведет до беды, чует мое сердце. Доведет, вот увидишь.
И, мигом растеряв хорошее настроение, она скрывается за своей калиткой. Слышно скрип досок под ногами и тихие ругательства.
По ночам еще страннее. Дожидаясь, когда бабушка уснет, Валя крадется к окну, и картинка снаружи всегда неизменна: горящее окно в доме деда Антона и хоровод. Понаблюдав почти две недели, Валя сделала вывод, что у местных есть какое-то расписание, как график работы. Кто будет водить, кто сидеть внутри, а кто спать. Они сменяют друг друга, чтобы всем успевать отдыхать и при этом не бросать Настю ни на одну ночь.
За это время бабушка ходила к дому Антона три раза. Уже не придумывая оправданий и не утруждаясь объяснениями, она велела Вале укладываться, а потом пропадала до самого утра. Как ни старалась Валя узнать бабушку среди водящих хоровод, ночная тьма оставалась непреклонна, и различить получалось только силуэты.
С каждым днем любопытство гложет Валю все глубже и жаднее. Если поначалу происходящее вызывало только непонимание и испуг, отталкивающие как удар током, то теперь манит и притягивает. Целая куча взрослых, разом сошедших с ума — так не бывает. Поэтому надо любой ценой выяснить правду.
***
В очередной субботний вечер, когда небо хмурится тучами, грозя разразиться обещанным дождем, снаружи слышится зов бабы Иры. Подслушивая под окном, Валя убеждается, что сегодня опять бабушкин черед баюкать Настеньку. Значит, ночью дом будет пуст, и никто не заметит, если Валя убежит.
Пока бабушка собирается, Валя выскальзывает наружу и пробирается огородами к дому деда Антона. Перелезая заборы, она зорко следит, чтобы никто не заметил, и трижды царапает коленки о торчащие гвозди. В редких окнах еще горит свет. Многие покидают дома и молча бредут на улицу. Последние солнечные лучи пробиваются сквозь завесу туч, растекаясь по горизонту багровым заревом. Добравшись до огорода деда Антона, Валя прикусывает губу и крадется через одичавшие заросли смородины к крыльцу.
Местные уже здесь — собрались за оградой и ждут. Мысленно молясь, чтобы доски не скрипели, Валя пробирается на веранду и растерянно замирает — на входной двери висит большой амбарный замок. Значит, внутрь пролезть не выйдет и придется уходить. Пока она собирается с мыслями, калитка распахивается, впуская жителей в ограду. Вздрогнув, Валя юркает за старое кресло-качалку и съеживается, чтобы стать незаметнее.
На веранде появляется бабушка. Плечи опущены, голова поникшая, лицо угрюмое. Погремев связкой ключей, она выбирает нужный и вынимает замок из петель. Дверь открывается, выдыхая душный затхлый воздух, и бабушка скрывается в сумраке дома.
Долгие минуты ничего не происходит, только снаружи доносятся шорохи и шелест. Морщась от боли в затекших ногах, Валя выпрямляется и осторожно выглядывает в окошко веранды.
Здесь и баба Ира, и тетя Марина, и дед Андрей, и даже совсем старенькая Ольга Борисовна из домика на окраине, которую все знахаркой называют. Многих Валя узнает с трудом — сгустившиеся сумерки делают морщинистые лица почти одинаковыми, догадаться можно только по деталям одежды. Например, рубашка с оторванным рукавом — это дядя Илья, он в ней сто лет уже ходит. А вон та толстая женщина — баба Инга, только она так повязывает платок на голове, большим узелком кверху, будто цветок на макушке.
Сцепившись руками, они медленно кружат у самых стен, похожие на вырезанные из черного картона фигурки. Развеваются чьи-то распущенные волосы, колышется подол платья, мельтешат размеренно переставляемые ступни. Зыбкую тишину разбавляют удары редких дождевых капель по шиферу и вой набирающего силу ветра.
Валя долго стоит неподвижно, не отрывая глаз от хоровода. Вблизи это выглядит намного реалистичнее и при этом невероятнее. Если раньше, сквозь окна теплой уютной бабушкиной спальни, все отдавало розыгрышем или спектаклем, то теперь видно, какой неподъемной серьезностью переполнено происходящее. Это не шутка, не игра ради удовольствия, а вынужденная мера, необходимая и изнуряющая.
До ушей доносится раскат грома, а потом ливень обрушивается на деревню как по щелчку, мгновенно делая все мокрым. Крыша веранды шумит будто подставленная под струю воды пустая бочка, воздух набирается свежестью и прохладой. Хоровод ни на секунду не останавливается. Свет мелькнувшей молнии на мгновение выхватывает напряженные лица, сжатые губы, свисающую с плеч мокрую одежду. Старая обувь упорно месит превратившуюся в грязь землю, руки словно приросли друг к дружке. Ни за что не остановятся. Придется торчать тут всю ночь, пока не разойдутся.
Валя оглядывается на дверь. Чуть приоткрытая, она едва заметно светится проемом — бабушка зажгла свет. Значит, уже баюкает Настю.
Уже не боясь выдать себя случайным скрипом, Валя топочет вперед и ныряет внутрь, будто кто-то может захлопнуть дверь перед самым носом.
Дом встречает душным сумраком. Внуков у деда Антона не было, только взрослая дочь, поэтому он любил зазывать соседских детей в гости и угощать чаем со сладостями, бесконечно рассказывая байки о буйной молодости. Валя бывала тут много раз, но теперь обстановка кажется незнакомой: с большого дубового стола снята скатерть, старенький холодильник выдернут из розетки, а с подоконников исчезли цветы. Не скучает на плите грязная кастрюлька, не сушатся над печкой хлебные корочки, а взамен ярких занавесок на окнах новенькие плотные шторы. Все убрано, вытерто и вымыто, как никогда не бывало у деда Антона.
Свет зажжен только в дальней спальне. Дверь там открыта настежь, и оранжевое свечение расползается по всему дому, углубляя тени под столом и за печкой. Валя ступает медленно, широко распахнув глаза, чтобы ничего не упустить. В углу спальни заметно одинокую настольную лампу, а на стенах тяжелые ковры со сложными узорами. Бабушка расположилась на высоком стуле спиной к двери, немного склонившись. Ее скрипучий голос едва различим сквозь шум дождя:
Люли-люли да баю,
В колыбель пущу змею.
Не поймаешь скользкий хвост,
Днем оттащим на погост.
Баю-баю да люли,
Не сбежишь из-под земли.
Хмурясь, Валя невольно замедляется, чтобы послушать. В песенке много куплетов, и все одинаково кровожадные. Никто не будет петь такое ребенку.
С каждой секундой происходящее становится все более и более неправильным. Наверное, лучше Вале не знать, что там за Настя и почему ее нужно баюкать каждую ночь жестокой песней. Наверное, лучше спрятаться на веранде, переждать дождь и хоровод, а потом вернуться домой вперед бабушки, чтобы сделать вид, будто ничего не было. И весь остаток лета лучше промаяться от неведения, чем пытаться переварить увиденное. Так говорит здравый смысл.
Но любопытство толкает вперед.
Валя подкрадывается к порогу спальни и поднимается на носочках, чтобы заглянуть через бабушкино плечо. Посередине комнаты на двух маленьких табуретках установлен обитый красным бархатом гроб, а в гробу девочка лет десяти или двенадцати. Черное платье, сложенные на груди руки, покрытая белым платочком голова. Губы у девочки синие, слипшиеся корочкой запекшейся крови, глаза плотно закрыты, а бледные щеки уродуют зеленовато-розовые следы разложения.
Баю-баю да люли,
Ты заплачь да заболи.
Картинка укладывается в голове постепенно, втискивается с трудом, царапаясь всеми своими шероховатостями и заостренностями. А когда наконец встает на место, Валя разевает рот и кричит.
Прервавшись, бабушка вскакивает так резко, что стул с грохотом валится на пол. Увидев Валю, она прижимает руки к лицу и выдыхает сквозь пальцы:
— Дура!
Это простое и нелепое обзывательство — худшее, что можно от нее услышать. Так бабушка называет Валю только в самых крайних случаях, когда та разбивает старую дорогущую вазу или пытается дотянуться пальцами до шипящего в сковородке масла.
От удивления Валя мгновенно перестает кричать и даже немного успокаивается, но бабушка грубо хватает ее и волочет к выходу. Успев оглянуться, Валя замечает, как Настенька открывает глаза и садится в гробу.
Снаружи все еще льет. От бабушкиного крика “Настя проснулась!” хоровод распадается, и все бегут в разные стороны как перепуганные муравьи.
— Я же говорила! — доносится голос бабы Иры.
(окончание в комментариях)
Кристина Никогда бы не подумала, что с ней это может случиться. Она задержалась на работе дольше обычного, и шла домой по темной улице. Было не много прохладно и она куталась в пальто, шла быстро, потому что в душе существовал детский страх, мама всегда говорила, что девочкам нужно быть аккуратнее ночью на улице и, если подойдет какой-то дядя не стесняться и звать помощи. Вдруг Кристина услышала сзади шаги, сердце ее забилось быстрее, на висках проступил пот, внутри начало покалывать от страха. Она ускорилась, мысленно успокаивая себя, что ей все это мерещится, шаги сзади ускорились, Кристина дышала тяжело ноги напряглись и она изо всех сил старалась перебирать ими быстрее, наконец человек, который шел сзади поравнялся с ней, это был мужчина высокий в пальто, через несколько секунд он обогнал ее и шел уже впереди. Кристина выдохнула и замедлилась, боже какая же она глупая, она хотела было посмеяться над собой, но не успела, мужчина впереди резко остановился, развернулся к ней и занес свои руки в порыве удара. Кристина не успела вскрикнуть, все вокруг потемнело.
Когда она проснулась в глаза ей ударил свет яркий до боли в глазных яблоках. Голова болела, пульсировали виски. Она огляделась она лежала в каком-то полуподвальном помещении, на непонятной кровати, пахло сыростью. Очень болела голова.
-Пс, тебя как зовут?
Кристина в ужасе обернулась и увидела в другой части комнаты девушку.
-Я, я Кристина, а ты кто? Мы где?
- Я, Яна, нас с тобой похитили, этот мужлан подошел ко мне на улице, но я знаю как мы можем выбраться, я сама не смогу, а ты мне поможешь, вместе мы сможем убежать. Его сейчас нет, он вышел на охоту, у нас есть пару часов, видишь в том углу комнаты окно, оно высокое, сама я до него не доберусь, но если ты меня подсадишь, то я смогу выбраться, а потом и тебе руку подать. Но надо действовать быстро.
-Хорошо, конечно, сейчас, у меня очень болит голова.
Кристина с трудом встала и подошла к окну, все размывалось, голова кружилась.
Она присела и подсадила Яну себе на шею, виски запульсировали еще сильнее.
-Ну что ты там дотянулась?
-Да почти.
Кристина почувствовала, что шея ее полегчала, кажется Яне удалось дотянуться до окна, и туту ее пронзила страшная мысль, она же не оставит меня здесь одну.
Кристина подняла голову и увидела девушку, лицо ее постоянно было размытое потому что очень болела голова, она тянула руку
-Давай скорей.
Кристина начала вылазить из окна, и когда она уже вылезла полностью осталась одна нога, дверь в комнату распахнулась и в нее зашел мужчина.
-Это он, закричала Яна, побежали скорее.
Кристина высунула ногу и побежала, побежала что есть мочи, через дворы, через деревья она видела впереди Яну и бежала за ней. Только бы он не догнал ее только бы не догнал. Кристина выбежала на дорогу, вокруг бесновались машины она упала прямо на проезжую часть, очень болит голова.
Очнулась она в палате. Рядом сидела заплаканная мама.
-Мамочка.
-Доченька, слава богу как же я испугалась.
-Мамочка, как хорошо, мама а где она где Яна?
-Какая… - мама осеклась.
В палату вошел полицейский и врач.
-Здравствуйте Кристина, рад что вы пришли в себя, я старший лейтенант Обухов Николай Иванович. Даже не представляю что вам пришлось пережить, скажите вы сможете дать показания в суде против мужчины который вас похитил.
-Вы его нашли?
-Он, бежал за вами, но возле дороги оставил погоню, и вернулся в свое логово. Но смогли обнаружить его проследив ваш путь по городским камерам наблюдения. Вы были не первой его жертвой, вам необходимо дать показания.
-Я дам все дам, только скажите как Яна?
-Какая Яна, ну девушка, мы были вместе в заточении, если бы не она, я бы не смогла выбраться из того окна.
-Врач и полицейский переглянулись.
-Как я уже говорил вы были не первой его жертвой, первую девушку звали Яна Поклавская, он похитил ее месяц назад, изнасиловал а потом убил, останки мы нашли в подвале в котором он вас держал.
У Кристины пропал дар речи
-Но как же так…я видела ее, видела, у меня очень болела голова, но я ее видела.
-Милочка, у вас очень сильное сотрясение мозга в следствии удара по голове, вам могло привидеться.
-Но как же, как же я тогда дотянулась до окна, мне бы роста не хватило.- протестовала Кристина.
-Когда человек напуган, его организм способен на разные вещи, а теперь я попрошу всех покинуть помещение, пострадавшей нужен покой.
Мама поцеловала Кристину в лоб и вышла, наступила звенящая тишина. Кристина сидела и плакала, а потом вдруг тихо сказала
- Яна, спасибо тебе за помощь, ты спасла меня, без тебя я бы не справилась.
И в этот момент резко открылось окно, должно быть от ветра. Но Кристина очень явно услышала
-Пожалуйста.
Ночное небо блекнет и выцветает, проявляясь над кронами рассветной серостью. Ветер шумит молодой листвой, чирикает вдалеке ранняя пташка. Пропахший грибами и сыростью воздух кажется таким плотным, что заполняет легкие будто мутная вода.
Гулко хрустит сухая ветка под ногой осторожно ступающей женщины. Теряясь в сумраке среди деревьев, она тщательно выбирает место для каждого шага. Длинные спутанные волосы спадают на лицо, губы тревожно кривятся. Бордовая кофта с короткими рукавами, свободные джинсы, перепачканные грязью кроссовки — ночная прохлада мая с легкостью проникает сквозь легкую одежду, холодя взмокшую спину. Ползут по затылку мурашки, дыхание вырывается изо рта зыбкими облачками пара.
Женщина бережно прижимает к груди сверток из одеяла и шепчет:
— Не бойся.
Древний лес неохотно принимает в объятия. Здесь нет тропинок, только мшистая земля, укрытая прошлогодней листвой и хвойным настилом. Машину пришлось оставить несколько часов назад, когда ехать стало совсем невозможно. Теперь, пробираясь глубже и глубже, женщина с каждой секундой все сильнее сомневается, что сможет найти дорогу назад.
— Не бойся, — повторяет она младенцу. — Не бойся.
Рассвет вытесняет тьму, обрисовывая детали. Необъятные стволы деревьев, корявые ветви, разросшиеся кусты. Подрагивают капли росы на паутине, цепляются за шнурки колючки сорняков. Здесь нет разбросанных бутылок и следов от костров, не попадаются указатели и расчищенные для ночлега полянки. Нетронутое, непорочное естество дикой глуши кажется неприветливым и озлобленным.
Подняв глаза, женщина невольно вздрагивает: на стволах вековых сосен вырезаны лица. Скорбные, вытянутые, с плотно сомкнутыми губами и опущенными веками, они угадываются на коре даже в потемках.
— Не бойся, — хрипло шепчет она, вцепившись в ребенка так, будто его пытаются отнять. — Хочешь, расскажу сказку?
Где-то далеко-далеко каркает ворон, и эхо разносится по округе оглушительной волной. Стараясь смотреть только под ноги, женщина говорит:
— Жила-была девочка.
Краем глаза она цепляет неясное движение в стороне, но не подает виду.
— Давным-давно, сотни и сотни лет назад. Тысячи лет назад. Так давно, что никто представить не может.
Теплое дуновение, похожее на дыхание, касается голой шеи, и сердце срывается в галоп, требуя осмотреться, различить опасность до того, как настигнет.
— Девочка вела обычную жизнь и радовалась каждому новому дню, — рассказывает женщина, не поднимая глаз. — Девочка хотела вырасти красивой девушкой и завести семью, чтобы жить долго и счастливо.
Нечто совсем уж явное маячит на границе обозримого, и она невольно вскидывает голову. Рассвет отпугнул тьму, но она не ушла совсем, а спряталась, съежившись у корней и под кустами. Плотная и текучая, она движется как живой туман, складываясь в тени, и тени насмешливо изображают сказку. Вот, то удаляясь, то приближаясь, меж стволов танцует хрупкая фигурка, сотканная из тающей темноты.
— Но девочке была уготована другая судьба, — шепчет женщина, завороженно наблюдая за театром теней. — Девочку ждала иная великая цель.
Вздрагивает задетая ветка, сбрасывая на голову брызги утренней влаги. Прохлада впитывается в кожу, устремляясь к костям, и пальцы, сжимающие ребенка, кажутся деревянными.
— Потому что девочка была внучкой одной из первых ведьм, — говорит женщина. — Девочке предстояло унаследовать огромную силу. Огромную и опасную.
Над танцующей тенью появляются другие — большие, бесформенные. Нависают как волки над добычей.
— И первые ведьмы нашли ей особое применение. Уже тогда они столкнулись с непониманием обычных людей. Обычные люди завидовали и боялись. Они были уверены, что чужая сила обязательно будет направлена против них, а потому старались истребить ее. Ведьм искали, мучили и убивали. Их было намного меньше, это не оставляло шансов на победу. И ведьмы поняли, что так будет всегда. Что нет способа, способного привести к миру. И что на протяжении всего своего существования им придется бежать и прятаться.
Тени вьются и мечутся меж стволов, придавливая девочку к земле. Она прикрывает голову руками и сутулится, стараясь стать незаметнее. Лица нет, только непрестанно перекатывающиеся клубы тумана, но воображение с готовностью рисует испуганно перекошенный рот и распахнутые глаза.
— И вот тогда первые ведьмы задумали месть. Их план был прост — извести всех людей, от которых исходила опасность. Для этого требовалась невероятная мощь, какой никто не обладал, но они придумали особенный способ. Они сделали девочку сосудом для мрака. Ей предстояло оплакать все человечество.
Маленькая фигурка падает, рассыпаясь черными завихрениями, и тени давят сверху. Жадная клокочущая темнота растекается по земле, скрываясь от света под ветками и листьями. Тонкими щупальцами она тянется к кроссовкам женщины. Не позволяя себе впасть в панику, та упорно продолжает:
— Девочку усыпили и наполнили самым темным, что было в душах ведьм — гневом и ненавистью. Дальше ей полагалось только спать как можно дольше вдали от всех, чтобы тьма внутри с каждым годом копилась и усиливалась. Чтобы потом, когда девочка проснется, это зло вырвалось и обрушилось на людской род, уничтожив всех обычных людей. Это очень долгий способ мести, но другого не дано.
Небо постепенно меняется с серого на голубое, воздух едва заметно теплеет. Ноги ломит от бесконечной ходьбы, но женщина улыбается, глядя на дитя.
— Не бойся, — говорит. — Нам ничего не будет, ведь мы не обычные люди. Наши предки были выбраны ведьмами среди людей, которые пытались их защищать. Нам доверили главную задачу — показать, где спрятана девочка. Когда придет время. Потому что место, где она спит, ведьмы стерли даже из собственной памяти. Они знали, что желание отомстить очень сильное, и это могло привести к тому, что девочку разбудят слишком рано, когда ее сил будет не достаточно. А потому хранить ее тайну полагалось не ведьмам.
Женщина останавливается перед небольшой поляной, заросшей сорной травой. Спящие лица на деревьях бесстрастны и неподвижны. Птицы перелетают с ветки на ветку, шуршат в листве суетливые белки.
— Но ведьмы также и не могли позволить, чтобы девочку вообще не разбудили. Ведь кто захочет брать на себя вину в гибели стольких людей? И тогда они добавили условие — тот, кто в свое время раскроет, где спит девочка, может просить о чем угодно, и это будет исполнено.
Запустив руку под ворот кофты, женщина выуживает висящую на шее деревянную флейту и дергает. Льняной шнурок лопается, оставляя на коже красноватую полоску. Флейта, тонкая и короткая, выполнена из дерева, давным-давно почерневшего от старости. Щербатые края похожи на растрескавшийся пергамент.
— Я услышала эту сказку, когда была совсем маленькой, — говорит женщина ребенку. — Больше, чем ты, но все равно маленькой. Всю жизнь я, как и все, кто был до меня, удивлялась. Всю жизнь я не понимала, какое желание может привести сюда? Ради какого желания можно пожертвовать столькими жизнями? Я была уверена, что никогда не сделаю этого. Думала, передам флейту по наследству, как получила ее сама, и что мои наследники передадут ее своим, и это никогда не прекратится.
Она долго молчит, прислушиваясь к звукам леса, словно ждет, что кто-то окликнет. Что кто-то помешает. Но минуты уходят одна за другой, а древний покой остается ненарушенным. Тогда женщина дрожащей рукой подносит флейту к губам и выдыхает.
Похожий звук бывает, когда дуешь в горлышко пустой бутылки — тихий, протяжный, напоминающий тоскливый вой.
Лица на деревьях с треском распахивают глаза. Опадает крошащаяся кора, отблескивают рубиновые зрачки. Ветер налетает безумным порывом, едва не сбивая с ног и ломая в вышине хлипкие ветви. Птицы рассыпаются по небу черными точками, клекоча и хлопая крыльями. Сгорбившись, женщина прижимает ребенка к груди.
Земля ходит ходуном. Поляна впереди бугрится, похожая на волнующуюся морскую поверхность. Выворачиваются спутанные корни, извиваются черви, в нос бьет затхлый запах влаги и прелой травы. Лица разевают бездонные черные провалы ртов, и все заполняет оглушительный стон множества голосов. Женщина кричит, но не слышит себя.
Поляна проваливается вниз, словно где-то в глубине образовалась большая пустота. Деревья вокруг кренятся, сыпля листьями и смыкаясь кронами. Из-под земли показывается дощатая крыша. Женщина невольно отступает. Крепкая приземистая изба вырастает перед ней, выкапывается снизу как оживший мертвец. Проходит меньше минуты, и она предстает во всей красе: закрытые ставнями окна, крыльцо с низкими ступенями, сложенные из толстых бревен стены, радушно приоткрытая дверь.
Ветер мгновенно утихает, уступая тишине. Лица снова засыпают, делаясь всего лишь узорами на древесной коре. Тяжело дыша, женщина подходит ближе. Колени дрожат, виски пульсируют.
— Не бойся, — говорит она то ли ребенку, то ли себе. — Мы сделали это. Она исполнит желание.
Поднявшись на крыльцо, она оглядывается, еще не уверенная, что все происходит взаправду. Все еще смутно ожидающая, что кто-нибудь остановит. Хотя поздно останавливать.
— Не бойся. Мы не будем ее будить. Мы бы не смогли, даже если бы захотели. И будет хорошо, если ее вообще никто никогда не разбудит.
Прикусив губу, женщина тянет за дверную ручку. Тихонько скрипят петли, дышит изнутри домашнее тепло.
Здесь всего одна комната, ярко освещенная желтоватым светом, хотя источников не видно — в избе нет ни свечей, ни ламп, ни фонарей. Пахнет свежей древесиной и натопленной печью, словно стены, когда-то чуявшие эти запахи, до сих пор их помнят. Посередине дубовая кровать с соломенной периной. Девочка лежит на спине, раскинув руки в стороны. Длинные русые волосы разметались по подушке, белое ситцевое платье расшито разноцветным бисером и украшено бархатными лентами.
Женщина приближается, не сводя глаз с бледного лица спящей. Опущенные веки едва заметно подрагивают, уголки губ опущены. Грудь мерно поднимается и опускается в такт дыханию. Кажется, достаточно одного лишь прикосновения, чтобы девочка проснулась.
Виновато сутулясь, женщина усаживается на краешек кровати и укладывает ребенка рядом.
— Скоро тебя найдут, — говорит. — Ведьмы тысячи лет тебя искали, но ты была скрыта. А теперь ты на виду, они почувствуют. Скорее всего, уже почувствовали. Я сделала, что от меня требовалось.
Девочка остается неподвижной.
— Это ведь значит, что я могу просить?
Ответа снова нет.
Трясущимися руками женщина медленно разворачивает одеяло. Показываются тонкие ручки, лиловые от трупных пятен, и посиневшее личико. На губах белесый налет, приоткрытые глаза высохли и запали. Женщина прижимает руку ко рту и кусает себя за пальцы. Впервые за долгое время она позволяет усталости взять верх и будто ломается изнутри пополам, мгновенно превращаясь в старую куклу.
— Я… я не виновата.
Слезы струятся по скривившемуся лицу, слюни пузырятся в уголках рта, сочатся по подбородку. Спина содрогается от рыданий.
— Я не хотела. Я бы все отдала, чтобы этого не случилась, я бы саму себя… я бы свою жизнь… только чтоб… Отвлеклась всего на минутку, разве я могла знать? Кто-то постучал в дверь, и я пошла открыть, а там никого. Я сразу почуяла… сразу поняла, что случилось… плохое… Сразу побежала в спальню, а он… он упал со стола… я положила его, чтобы запеленать… Меня меньше минуты не было… а он упал… я просто… я…
Она бьет себя кулаком в нос, и кровь тут же размазывается по губам вместе с соплями и слезами. И девочка, и ребенок лежат на кровати без единого движения.
— Я… я ведь могу просить? — всхлипывает женщина. — Я хочу попросить… Я прошу, чтобы т-ты… вернула… Я прошу, чтобы ты вернула его. Я прошу, чтобы ты вернула его. Я прошу, чтобы ты вернула. Пожалуйста. Пожалуйста. Обещаю, я больше глаз с него не спущу, ни на секунду одного не оставлю. Прошу, пожалуйста. Я обещаю, слышишь? Я клянусь, я все на свете отдам, только верни мне его! Я что угодно…
Она осекается, заметив, как дрогнул указательный пальчик младенца. Она закусывает кулак, различив, как расширяются его ноздри, втягивающие воздух. Она ревет в полный голос, когда синева на коже блекнет, уступая здоровой розовости. Она подхватывает ребенка на руки, когда он открывает ясные глаза.
Женщина кружится по комнате и хохочет до хрипа, прижимая к себе дитя. Нет больше утомления, сомнений и страха, весь пройденный путь кажется одной мимолетной секундой. Неважно, что было до и что будет после, важно только то, что сейчас.
Немного успокоившись, она склоняется над девочкой и целует ее в теплый лоб.
— Спасибо. Спасибо. Спасибо, — шепчет на ухо. — Я больше никогда его не оставлю.
Женщина выходит наружу и осторожно ступает прочь, оставляя избу позади. Лес залит солнцем, наливающейся весенней зеленью и птичьим пением, здесь не осталось и крупицы той живой тьмы, что царила еще час назад. Наверное, она вернется ночью, но это уже не имеет значения.
Свет в избе гаснет, но дверь остается распахнутой настежь — здесь ждут новых гостей.
Автор: Игорь Шанин
3 страшные истории:
1) Хитрый гость. Эта страшная история об ужасах ночи и ее не совсем обычных обитателях;
2) Отверстия. Особо интересная и пугающая история об отверстиях, периодически появляющихся в доме, и природе их происхождения;
3) Ужасы ночной школы. Мистическая страшилка на ночь о паранормальном, творившемся в стенах школы ночью.
Видеоряд - игра INSIDE
ХИТРЫЙ ГОСТЬ
Я часто люблю выбираться на природу. Подальше от всей этой городской суеты, грязного воздуха и людского непонимания. Мне повезло, ведь у меня есть домик в одной деревушке, которая расположена прямо посреди леса. Как же я любил выбираться туда на выходных... Почему любил? Сейчас я вам расскажу.
После тяжелой рабочей недели я как обычно решил выбраться за город. Набрал продуктов, закинул их в багажник и двинулся в путь. Приехал под вечер, в дороге утомился и тут же лег спать. Уснул быстро и крепко. Меня разбудил шум сигнализации машины. Ну, думаю, может зверек какой пробежал. Выглянул в окно, убедился, что воришек нет, и вырубил этот ужасный шум. Снова прилег и только начал засыпать, как сигнализация снова заработала. Уже не вставая я нажал на кнопку, и все затихло. Но через 5 минут сигналка снова заорала. Ну ладно один раз... ну ладно два… но больше... начинаешь думать о плохом. Немного струхнув, я все же встал, снова отключил, но не лег, а начал наблюдать сквозь занавеску, кто же решил так поиграться посреди ночи. Я наблюдал. И тут вижу, за светом фонаря в кустах начала появляться чья-то тень. И тень приближалась к машине, проявляя свои очертания. Нечто тощее, в черном плаще с капюшоном, ростом под два метра, с длинными тонкими руками не спеша подошло к машине, стукнуло по колесу и отошло обратно в кусты. В этот момент я понял, что время начинать бояться. Трясясь от страха, я отключил сигнализацию и продолжил наблюдение. Нечто вышло из кустов, подошло к воротам, перекинуло руку через них и убрало перегородку, держащую дверцы ворот закрытыми. Меня сковал страх. Кто это, что ему от меня нужно, почему оно не уходит? Я не мог пошевелиться, мурашки от моей головы пробегали до пят и обратно, отдаваясь в теле крупной дрожью. Во рту пересохло, мысли панически стали рисовать страшные картины. Стиснув зубы и сжав руки в кулаки, я пришел в себя и со всей возможной быстротой побежал по лестнице на первый этаж, и только рука потянулась нажать на выключатель, чтобы найти что-то, чем можно было худо-бедно защититься от гостя… я замер... Замер, потому что оно глядело в окно. Прижав руки к стеклу, оно высматривало, есть кто дома или нет. Тут я понял. Все эти проделки с машиной были для того, чтобы выманить жертву наружу. Зачем? Я не хотел и не хочу знать этого. Но факт есть факт. Оно здесь, и оно ищет меня. От его дыхания окно начало запотевать. И я был рад этому, потому что я не мог оторвать взгляд от его лица. Кожа цвета золы, покрытая морщинами. Глубокие, маленькие черные глаза, похожие на бусинки. Вместо носа были две дырки. Дыхание было настолько тяжёлым и хриплым, что у меня у самого сводило легкие... Губ не было, были только два ряда острых желтых зубов.
Меня не было видно, ведь я был в глубине дома. Но и просто так уходить оно не собиралось. Постояв у окна, оно подошло к двери. Стук. За ним ещё один. В щели под дверью я увидел, как оно пытается просунуть пальцы под дверь. Ручка бешено начала дергаться вверх-вниз. И звуки... это не было похоже на человеческий голос. Это было звериным рычанием. Знаете, когда у собаки начинаете отбирать кость и она рычит от злости. Нечто похожее на эти звуки, только злее и утробнее, издавало это существо. Я знал, что если оно меня услышит, то не оставит в покое и найдет-таки способ попасть в дом. Поэтому я просто лег на лестнице и ждал, когда же это закончится. Слезы непроизвольно текли по моему лицу, как бы я ни сдерживал их. В висках начало постукивать, да так, что казалось, душа сотрясается. Я отключился. Проснувшись, я сразу глянул на дверь. Дверь была на месте. Так счастлив я не был никогда. Встав со ступенек, я выглянул в окно. За окном уже был день, и солнце на небе стояло довольно высоко. Не долго думая я поднялся наверх, взял ключи и не собирая вещей пошел к машине. Выйдя за порог, я увидел на земле его следы. Доказательство того, что я не псих. Об этом также говорили отломанная ручка, царапины на двери и доски от ворот, которые валялись посреди дороги. Запрыгнув в машину, я уехал прочь из этой деревни. По дороге, включив радио, я услышал, что в районе этой деревни утром нашли тела двух девушек. Трупы были изувечены и сброшены в болото. Все-таки оно нашло то, что искало...
ОТВЕРСТИЯ
Когда мне было 7-8 лет, я жил с бабушкой и дедушкой в Южной Каролине. У них был большой дом. Мне нравился этот дом, но через какое-то время я начал чувствовать, что что-то не так. Я заметил, что мои вещи начали пропадать. Ничего особо ценного, просто обычные вещи вроде зубной щетки или расчески. Это ставило меня и мою семью в замешательство. Они шутили, что я, должно быть, понравился призраку.Я стал обращать внимание на мелкие шумы и детали. Всякий раз, когда слышалось что-то странное, я пугался до крайности. Но самое главное — на стенах по всему дому стали появляться маленькие отверстия.
Впервые они появились в моей комнате, но потом распространились по всему дому. В кухне, в ванной, в гостиной. Везде, кроме спальни бабушки и дедушки. Я заметил, что почти все в доме, что имело ко мне хоть какое-то отношение, или исчезло, или было сломано. В моей комнате теперь появилось по крайней мере еще тридцать новых отверстий разных форм и размеров.
Я проснулся около двенадцати ночи от стука, потом услышал удар. И затем еще один. В конце концов, удары стали ритмичными. Было страшно до сумасшествия. Вскочив, я стал осматривать комнату — схватил фонарик, который держал в тумбочке у кровати, и стал светить повсюду. Пол, стены, эти отверстия… Стук прекратился, но я продолжал отчаянно озираться. И вот луч света наткнулся на что-то блестящее. Как только до меня дошло, что это, я закричал и заплакал. ЭТО БЫЛ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ГЛАЗ! Он смотрел прямо на меня! Бабушка и дедушка прибежали и тоже увидели это — немигающий человеческий глаз таращился на комнату из отверстия. Мы вызвали полицию. Полицейские открыли опечатанную часть дома и стали осматривать все секретные пути, которые только могли найти. И вот они добрались до коридоров за дальней стеной моей комнаты, откуда на спальню пялился глаз…
Тогда мне ничего не сказали, но когда я подрос, бабушка и дедушка открыли мне эту страшную тайну. Полицейские протиснулись в маленькую комнатку за стеной, в которой нормально разместиться мог только один человек. Первое, на что они наткнулись, был внушительный слой мусора. Большую часть этого «мусора» составляли мои пропавшие вещи — расчески, зубные щетки, носки, обувь, мочалки. У стены, окруженный моими фотографиями, находился мужчина. Он был совершенно голый, и единственное, что удерживало его в вертикальном положении — ремень на его шее, завязанный на нижней балке. Причиной его смерти было аутоэротическое удушье. Он умер, когда смотрел на меня и занимался самоудовлетворением.
Я не думаю, что найдется кто-то, прошедший через подобное. Мне страшно находиться в темноте, и теперь, когда я иду спать, все, о чем я могу думать — те самые отверстия.
УЖАСЫ НОЧНОЙ ШКОЛЫ
Почти в каждой школе есть свои страшилки, связанные с её зданием. Вот и в одном маленьком городке среди учеников ходила легенда, что 15-го числа каждого лунного месяца ночью в школе творятся странные вещи — например, что у статуи напротив входа вращаются глаза, число ступенек в лестничных пролётах меняется, в лабораториях из кранов вместо воды начинает течь кровь. И если в это время кто-то осмелится войти в крайний туалет на первом этаже, то этого человека больше никто не увидит. Однажды группа детей решила проверить, правду ли говорят, или это просто байки. Они собрались 15-го числа лунного месяца и ближе к полуночи подошли к школе. Глаза статуи у входа смотрели влево — проходя мимо него, ребята специально обратили на это внимание. Подождав некоторое время, они убедились, что глаза не двигаются ни на миллиметр. — Сказки это всё, — сказал один из мальчиков. — Давайте ещё посмотрим... Они вошли в здание и подошли к лестнице. Одна ступенька, два, три... Итого тринадцать ступеней. Правильно, их и должно было быть тринадцать, как у каждой лестницы в здании. Потом ребята прошли в лабораторию. Открыли один из кранов, из него хлынула вода. — Да уж, напрасно пришли, — страх ребят окончательно развеялся, и они уже без особой надежды решили проверить крайний туалет на первом этаже. Правда, перед дверью туалета их пыл несколько остудился. Хоть они и говорили наперебой, что ничему уже не верят, войти никто не торопился. Наконец, один мальчик, Игорь, сказал, что он не боится ничего, открыл дверь и вошёл в туалет. Его друзья взглянули на часы. Был ровно час ночи. Через минуту мальчик вышел из туалета: — Ничего нет, всё это сказки! Ребята, смеясь, пошли прочь. Выйдя из школы, они разбежались по домам. Один мальчик из этой компании, Олег, перед уходом ещё раз взглянул на статую у входа. Её глаза по-прежнему смотрели влево. — Сказки, — презрительно прошептал он и направился домой. Наутро ему позвонила мать Игоря: — Послушай, вчера Игорь ведь был вечером с вами? Он до сих пор не вернулся домой. Ребята почувствовали неладное. В конце концов, они решили рассказать родителям и учителям о своём «эксперименте» прошлым вечером. Вместе со взрослыми они пошли в здание школы. — Что вы говорите? У статуи возле школы глаза смотрят вправо, — сказал директор школы, слушая рассказ ребят. — Как так? Но вчера мы специально подходили — они смотрели влево! Войдя в ворота, все увидели, что глаза действительно смотрят вправо. — Но ведь ещё были ступени! — ребята быстро побежали к лестнице. — Одна, две, три... двенадцать?! — Да, в этой лестнице всегда было двенадцать ступеней, — сказал директор школы. — Она короче остальных лестниц на одну ступеньку, архитекторы ошиблись в проектировании. — Это невозможно! — Но кран в лаборатории... — вспомнил один мальчик. Войдя в лабораторию, все посмотрели на кран. В раковине под ним запеклась красная лужица. — Но... но ведь Игорь ходил в тот туалет! — все оцепенели от страха. — Пойдём скорее, посмотрим, — директор почувствовал, что дело становится серьёзным. Толкнули дверь... Первое, что они увидели, было изуродованное тело Игоря. Его глаза были широко распахнуты, в них застыл ужас. Шея была разрезана широко поперёк. Вся кровь из тела вытекла, отчего лицо было бледным, как бумага. Вывернутые наружу внутренности лежали в уже высохшей раковине. Мать Игоря вскрикнула и упала в обморок. Некоторые из присутствующих учителей не смогли сдержать рвоту. Олег, не мигая, уставился на часы на руке Игоря. Они показывали ровно час — время, когда тот вошёл в туалет.
Я любил путешествовать по аномальным зонам. Но после путешествия на Бермудский треугольник я остался в своём городе навсегда.
Как-то раз я с друзьями поехал на Бермуды. Самолёт летел нормально. Когда мы высадились, пошли в отель.
Первый день прошёл нормально. На второй день слышались шорохи, на третий слышались чьи-то шаги. После той ночи мы решили прогуляться по островам и расспросить местных жителей. Они говорили очень плохие вести.
Вечером мы пошли к морю. Когда пришли, то мы не увидели Лехи. Мы подумали, может, он пошёл к кому-то погостить. А с моря были слышны чьи-то крики. Решили нырнуть в море и, может быть, залезть в какой-то старый корабль. Надели костюм для дайвинга и нырнули. Увидели один старый затонувший корабль, и мы туда заплыли. Вид внутри был такой, что, казалось, тут кто-то живёт.
На улице была ночь - до отеля добираться далеко. Зашли в каюту и легли спать.
Просыпаюсь (не помню, во сколько) - мой лучший друг Никита сидит с встревоженными глазами.
- Что случилось, Никита?! Где остальные?!
- Я не знаю! Проснулся я пять минут назад, хотел выйти из каюты, но в коридоре я увидел чьи-то тени!
- Никита, ты чё, сдурел?! Какие ещё тени?
- Не веришь, сам посмотри!
Я, конечно, не совсем верю во всё это, но решил посмотреть, кого он там увидел. Достаю мобильник, а он, как назло, разряженный, приходилось брать фонарик. Никого я не увидел, сбегал в туалет.
Иду я к каюте, но ощущение наблюдения было такое, что хочется прямо побыстрее к каюте добраться. Пришёл к каюте - хотел обернуться, кто там такой. Только зря это сделал. Там оказались люди с косами! Я быстро же закрыл дверь на замок и залез под кровать. Но Никиты я не увидел. В соседней каюте кто-то кричал. В дверь начали стучать.
Держался я долго. Через несколько часов начался рассвет. Стуки в дверь прекратились. Выглянул я из каюты - никого не было. Но послышались шаги, показались опять чьи-то тени. Я опять быстро закрыл дверь. Через несколько минут я выглянул, но никого не было. Но кто-то был, так как были шаги. Но вдруг там выбежал человек с топором. Я забежал, опять закрыв дверь в каюту на замок. Слышались опять стуки, я наконец всё-таки вылез через окно.
Выплыл быстро на берег, там меня ждал Серёжа. Рассказывать я ничего не стал, всё равно не поверит.
Сережа увидел мою тревогу и спросил:
- Что случилось?
Я ему все рассказал, и мы поспешили в аэропорт, чтобы скорее улететь отсюда.
В наш город прилетели только я и Серёжа.
Источник - 4stor.ru
А еще получит ачивку в профиль. Рискнете?