LaSombra шикарно воплотила образ Королевы Ножей Лелит Гесперакс 💪🔥

Предисловие автора

Дорогой читатель.

Перед тобой — история не о великих битвах, воспетых бардами, и не о подвигах, чьи герои увековечены в мраморе. Это история о тихом шепоте за спиной, о тени, падающей не от того, что стоит напротив, а от того, что гложет изнутри. О цене, которую приходится платить за мир, и о долге, который не исчезает даже тогда, когда стираются имена тех, кто его отдал.

Мы часто думаем, что храбрость — это громкий клич и ярость в сердце. Но настоящая сила порой рождается в безмолвии, в принятии своей судьбы без надежды на славу или благодарность. Это повесть о такой силе. О «Забытом Отряде», который пожертвовал не жизнью — её отдать легко. Они пожертвовали покоем, памятью о себе и самым дорогим, что есть у воина — честью быть примером для потомков.

Я писал её, размышляя о том, что истинное зло редко приходит с огнем и мечом. Чаще оно стучится в дверь под маской отчаяния и благих намерений. И самое страшное сражение происходит не на поле брани, а в душе человека, стоящего на краю пропасти.

Пусть эта история напомнит нам, что некоторые войны не заканчиваются последним ударом меча. А некоторые герои навсегда остаются в тени, чтобы мы могли жить на свету.

Пролог

Они говорили, что его имя забыто. Что его храмы стёрты с лица земли, жрецы преданы огню, а манускрипты сожжены. Мир, уставший от ужаса, предпочёл удобную ложь. Легче считать, что тьма побеждена, чем признать, что она просто… ждёт.

Но боги не умирают. Особенно те, что старше самих богов.

Глубоко в недрах земли, в Сердце Скверны, куда не ступала нога смертного много веков, воздух сгустился, стал тяжёлым, как ртуть. Стены пещеры, отполированные до зеркального блеска не водой, а бесчисленными прикосновениями чего-то невыразимого, отражали лишь тьму. И в центре этой тьмы пульсировал Чёрный Алтарь. Не камень, не металл — нечто иное, твёрдая тень, материализовавшийся голод.

Перед ним на коленях стоял человек. Его роскошный плащ был в пыли, пальцы окровавлены о острые камни пола. В его глазах горело отчаяние, способное спалить душу.

— Я зову тебя! — его голос сорвался на шёпот, съёденный неестественной тишиной места. — Я принёс то, что требовалось! Душу клана! Их веру! Их будущее! Язык мой — твой ключ!

Тишина в ответ была оглушительной. Она давила на уши, на разум, выворачивала наружу все самые потаённые страхи.

И тогда Оно отозвалось.

Не звуком. Отсутствием его. Беззвучным визгом, который ощущался лишь в костях.

— Малый король… с пустыми руками… пришёл просить… — слова возникали прямо в сознании, холодные и острые, как осколки льда. — Что ты можешь… предложить… тому… у кого есть всё?

Человек сжал кулаки, и капли крови упали на тёмный пол, исчезнув без следа.
— Всё! — выдохнул он. — Души моих воинов! Мою душу! Мою честь! Всё, что осталось!

Тьма за алтарём зашевелилась. Не так, как движется что-либо живое. Скорее, как сходится горизонт перед бурей.

— Честь… — беззвучный хохот прокатился по пещере. — Малый… ты принёс мне… крупицу песка… и просишь за него… океан… Твои души… уже мои… они всегда были моими… ты лишь… подносишь их ко рту…

Из тени протянулось нечто. Не рука. Проявление концепции, идея прикосновения, сотканная из мрака и отрицания всего сущего. Оно коснулось лба человека.

Боль была вселенской. Не физической. Это было ощущение полного и окончательного стирания. Стирания памяти, надежды, самой сути «я».

— Ты получишь… свою войну… — прошептал голос. — Ты получишь… свою месть… Ты увидишь… как горит мир… И ты будешь… моим факелом…

Когда человек поднял голову, его глаза стали абсолютно чёрными. Без белка, без зрачков. Глубокими, как сама Пустота.

— А потом… — добавил голос, уже уходя в небытие. — Я приду… и за тобой…

Человек, которого больше не было, поднялся. Он больше не чувствовал страха. Не чувствовал ненависти. Лишь бесконечный, всепоглощающий голод.

Он вышел из пещеры. И за ним, из трещины в алтаре, хлынул поток чёрных теней — безликих, безголосых, бессчётных.

Они шли на запад. К богатым землям. К сияющим городам. К жизни.

А далеко впереди них, в крепком замке, старый владыка Мораксус стоял на балконе и смотрел на восток, теребя в руках древний серебряный медальон.

Ему вдруг показалось, что стало очень холодно.

Первые лучи солнца коснулись вершин Белой Башни, самой высокой точки Цитадели Меча. Золотистый свет медленно спускался по каменным стенам, зажигая огоньки в витражах Храма Предков и заставляя сверкать доспехи стражей у Ворот Вечности. Город просыпался медленно, словно нехотя покидая объятия сна.

На главной площади уже кипела жизнь. Торговцы расставляли прилавки с товарами, повара жарили на углях мясо, наполняя воздух аппетитным ароматом, а дети с криками носились между лотками, играя в войнушку деревянными мечами. Их смех смешивался с равномерным звоном кузнечных молотов из Оружейного квартала – музыкой, под которую Цитадель жила уже много лет.

Высоко на обзорной площадке Белой Башни стоял Мораксус, владыка клана Мечей. Его седые волосы были перехвачены простым серебряным обручем, а на плечи наброшен темно-синий плащ с вышитым гербом – скрещенными мечами над горной вершиной. Его пронзительные голубые глаза, выцветшие от лет, но не от слабости, изучали город с высоты. Пальцы с набрякшими венами сжимали резные перила из черного дуба.

— Слишком долгий мир, — тихо произнес он, обращаясь скорее к себе, чем к кому-либо.

— Разве мир может быть слишком долгим? — раздался за его спиной молодой голос.

Мораксус обернулся. На площадку, запыхавшись, поднялась Лира, капитан элитного отряда «Стальные Когти». Ее темные волосы были небрежно собраны в боевую косу, а на левой щеке краснела свежая царапина. На поясе висели два изогнутых кинжала в простых, но надежных ножнах.

— Ты опять опоздала, капитан, — заметил Мораксус, но в его голосе не было упрека.

— Ночные учения затянулись, владыка. «Тени» устроили засаду у Старого Дуба. Пришлось... проявить изобретательность. — На ее губах играла легкая улыбка.

— Ты гоняешь новобранцев так, будто завтра война, — покачал головой Мораксус.

— А разве не так надо? — Лира прислонилась к перилам рядом с ним. — Если они сломаются сейчас на тренировке, это лучше, чем если сломаются в настоящем бою.

Их взгляды одновременно упали вниз, на тренировочный двор казарм. Там молодой воин в потрепанной форме неуклюже отражал атаки инструктора. Его движения были резкими, неотточенными – видно было, что он никогда не дрался насмерть.

— Третье поколение, не знавшее войны, — вздохнул Мораксус. — Они умеют красиво фехтовать на турнирах, знают все парадные стойки... но если завтра на стены взберутся настоящие враги...

Его слова прервал странный гул, донесшийся с востока. Это был не гром и не штурмовой таран – что-то более глубокое, будто содрогнулась сама земля. Лира мгновенно выпрямилась, ее правая рука непроизвольно легла на рукоять кинжала.

— Вы это слышали? — прошептала она.

Мораксус нахмурился, его пальцы сжали перила так, что побелели костяшки.

— Да. И это не гроза.

Оба повернулись к востоку. За грядами Синих Гор, на фоне постепенно светлеющего неба, первые лучи солнца окрасили редкие облака в тревожный багровый цвет.

Будто сама природа предупреждала о чем-то.

Лира внимательно посмотрела на Мораксуса. Она видела, как напряглись его плечи, как сузились глаза. Она знала это выражение – так он выглядел, когда ожидал беды.

— Вы хотите, чтобы я отправила разведку? — спросила она тихо.

Мораксус медленно покачал головой, не отрывая взгляда от кровавого горизонта.

— Нет. Но удвой стражу на стенах. И скажи своим «Когтям»... пусть пока отдыхают. Завтра может все измениться.

Лира кивнула и, бросив последний взгляд на багровое небо, поспешила вниз по винтовой лестнице.

Мораксус остался один. Его рука непроизвольно потянулась к медальону на груди – древнему серебряному диску с выгравированными рунами защиты. Он не снимал его со дня коронации.

— Тридцать семь лет мира, — прошептал он. — Неужели все это было лишь затишьем перед бурей?

Ветер донес с востока запах гари.

Но не от костра.

Словно что-то большое горело.

✱✱✱

После ухода Лиры Мораксус еще долго стоял на балконе, вглядываясь в багровеющую даль. Тревога, которую он старался скрыть от капитана, теперь сжимала его сердце ледяными пальцами. Он был стар и достаточно опытен, чтобы доверять своим предчувствиям. А сейчас все его существо кричало об опасности.

Он медленно спустился в свои покои – просторное помещение с минимальным убранством, где главным украшением служила коллекция древнего оружия на стенах. Подойдя к камину, он нажал на резную розетку в камне. С тихим скрипом одна из панелей отъехала в сторону, открывая потайную нишу.

Внутри, на бархатной подушке, лежал не меч и не драгоценность. Лежал старый, потрепанный дневник в кожаном переплете – записи его отца, Владыки Арриона, правившего кланом во времена Последней Великой Схватки.

Мораксус бережно перелистал пожелтевшие страницы. Его отец был человеком немногословным, и его записи были краткими, как выстрел:

«…ветер с востока снова принес запах пепла. Старейшины шепчутся о „спящем гневе“. Никто не помнит, что это значит…»

«…ночью видел сон. Черные солдаты без лиц. Идут сквозь стены. Оружие бессильно…»

«…нашел в древних свитках упоминание о „Детях Пустоты“. Говорят, их нельзя убить, можно лишь изгнать. Но чем?..»

Сердце Мораксуса заколотилось чаще. «Дети Пустоты». Это имя встречалось в старейших легендах, в тех, что рассказывали у огня шепотом, боясь спугнуть удачу.

Он отложил дневник и подошел к окну. Город внизу жил своей жизнью, беззаботной и яркой. Он видел, как на площади торговец жареными каштанами что-то весело кричал, завлекая покупателей. Видел, как дети гоняли мяч. Видел влюбленную пару, скрывающуюся в тени арки.

Он защищал все это долгие годы. И теперь что-то темное и древнее протягивало к этому миру свои щупальца.

Внезапно он почувствовал легкое движение воздуха у себя за спиной. Холодок пробежал по коже. Он резко обернулся, его рука привычным движением схватила рукоять парадного кинжала с пояса.

Комната была пуста. Но тяжелая портьера у входа колыхалась, будто только что кто-то вышел. А от ниши с дневником тянулся легкий, едва уловимый шлейф запаха – сладковатого, как гниющие цветы, и острого, как озон после грозы.

Мораксус медленно выдохнул. Он не был трусом. Он смотрел в лицо смерти десятки раз. Но это было другое. Это было нечто, бросающее вызов самой природе мира.

Он подошел к столу и взял маленький серебряный колокольчик. Его звон был услышан только одним человеком.

Через несколько минут в дверь постучали. Вошел стражник в синем плаще – начальник личной охраны Владыки, человек по имени Кайден. Его лицо было невозмутимо, но глаза внимательно изучали комнату, отмечая малейшие детали.

— Владыка?

— Кайден, — Мораксус говорил тихо, но четко. — Удвой негласную охрану архивов и покоев мага Альдрика. Ничего не должно показаться подозрительным. Просто будь начеку.

— Есть проблема, владыка?

— Надеюсь, что нет, — Мораксус взглянул на портьеру. — Но ветер с востока приносит странные сны. И иногда сны становятся явью.

Кайден кивнул, не задавая лишних вопросов. Он был ценен именно этим.

— И Кайден… — Мораксус остановил его у двери. — Если ты или твои люди заметите что-то… необъяснимое. Не пытайтесь разобраться сами. Бегите. И сразу ко мне.

Когда стражник удалился, Мораксус снова подошел к балкону. Багровый отсвет на востоке постепенно таял, сменяясь обычными сумерками. Но тревога не уходила. Она поселилась в цитадели. Тихая, невидимая, как споры болезни перед эпидемией.

Где-то в городе засмеялся ребенок. Звук был чистым и радостным.

Мораксус сжал кулаки. Он позволил своему народу забыть о войне. Теперь ему предстояло научить их сражаться снова. Но на этот раз враг мог быть не из плоти и крови.

Он посмотрел на свой медальон. Древнее серебро было холодным.

— Что ты принесешь нам, восточный ветер? — прошептал он. — И какой ценой нам придется за него заплатить?

Ветер в ответ принес лишь тишину. Но теперь она казалась зловещей.

Всякий раз, когда я закрываю глаза, я снова слышу его смех. Он улыбается, говоря, что я не смогу выжить самостоятельно, что я буду побираться на улицах и вернусь, умоляя взять меня обратно. Что я ничего не могу без него, и поэтому я никогда по-настоящему не уйду, что меня нужно вести и воспитывать, как бездомную собаку.

Он не всегда был таким. Он был милым, пока не начал зарабатывать больше, чем я. После этого начались унижения: он твердил, чтобы я знала свое место, ушла с работы, потому что если я собираюсь получать мизерную зарплату, то лучше будет, если я буду заботиться только о нем и доме. Первые три года отношений он меня не бил. И до словесных оскорблений не было никаких тревожных сигналов, которые я могла бы заметить.

Более полугода я тайно подрабатывала, чтобы заработать достаточно денег для бегства. Не то чтобы у меня были плохие отношения с родителями, но мне не хотелось полагаться на них, потому что была воспитана независимой. В итоге я сделала как хотела, не смотря на возможное несогласие родителей. Потому что они бы умерли, чтобы иметь такую возможность, которую я решила упустить. Потому что признать, что тебе нужна помощь, и признать, что ты достоин ее, чтобы тебе помогли, тоже требует определенного мужества.

И когда он вышвырнул меня из дома под дождь, держа в маленьком чемоданчике последние четыре года своей жизни, я отправилась к родителям.

Мама и папа всегда были добры со мной, но эмоционально отстранены. Они выражали свою любовь более деликатными способами, я полагаю. Тем не менее меня крепко обняли, мама приготовила любимое блюдо, а когда я ее съела, папа взял несколько одеял и уложил меня спать на диване, при этом сам всю ночь дежурил, сидя на кресле рядом, держа ружье на коленях.

Сейчас все это не имеет значения, но это история о том, как 25-летняя писательница-фрилансер смогла купить небольшой и старый, но в остальном очень милый, фермерский дом.

Я всегда мечтала жить одна в сельской местности. Где-то в тихом, но не слишком отдаленном месте, где я могла бы держать собственных кур и работать в тишине, но при этом видеть соседа вдалеке и ездить всего пять минут до местного фермерского рынка.

Родители помогли с приобретением этого чудесного местечка, в котором местами скрипели половицы, а все двери нуждались в смазке, но дом был крепким, с очарованием старины, которое трудно найти в наши дни. К тому же к нему прилагалась корова.

Дом находился в трех часах езды от места, где мы раньше жили с бывшим парнем, поэтому я чувствовала себя в безопасности. И была готова начать все сначала.

***

Мама и папа посвятили весь день тому, чтобы помочь мне с переездом и сделать небольшой ремонт.

– Разве в объявлении не говорилось, что к дому прилагается пятьдесят цыплят? А их всего сорок два! - доложила мама, отчего я не смогла удержаться от смеха. Это было в ее духе - считать цыплят, когда есть более насущные дела.

– Наверное, они имели в виду примерно пятьдесят, - ответил папа.

– Но сорок два - это примерно сорок, а не примерно пятьдесят!

– Или ты просто неправильно их посчитала, мам. Цыплята все на одно лицо.

Вечером папа привез на ужин еду из соседнего городка. Мы ели сидя среди коробок и пыльной мебели.

– Вы останетесь на ночь? - поинтересовалась я, уплетая пиццу.

В доме была спальня хозяев, спальня поменьше, которую я планировала использовать как домашний офис, и третья спальня, которую нужно было хорошенько доработать, прежде чем кто-то сможет ей пользоваться.

Они переглянулись, и я почти увидела, как в их мозгу закрутились шестеренки: остаться означало то, что они проведут ужасную ночь, так как у обоих сильная аллергия на пыль, но, возможно, я буду чувствовать себя в большей безопасности и покое. Уехать означало, что у них будет возможность нормально отдохнуть, чтобы вернуться на следующий день, и, возможно, я почувствую себя более самостоятельной и сильной, но не факт.

– Думаю, мы просто поедем в гостиницу в городе, - наконец ответила мама.

Я согласно кивнула.

Мне предстояло провести свою первую ночь в одиночестве и я была готова к этому.

К тому же мне предстояло узнать, что я далеко не одинока здесь.

***

Даже не знаю, зачем я пошла на чердак в ту ночь. Вымотавшись, мне нужно было всего лишь принять горячий душ и пораньше лечь спать.

Полагаю, я просто хотела хорошенько осмотреть свое новое жилище и почувствовать удовлетворение от того, что у меня есть собственное место для жизни.

– О, мой Оркус, наконец-то! - напугал меня очень высокий голос, когда я поднялась наверх. Испугавшись, я попыталась схватить что-нибудь для защиты

– Эй, остановись, давай без этого дерьма - добавила она, и мое бестолковое оружие (подгнивший кусок дерева) выпало из руки.

Посветив фонариком в сторону голоса, я увидела очаровательную, хотя и крайне странную, женщину.

Ее малиновые волосы были уложены, как у дивы 20-х годов, в тон ее блестящему платью цвета лазури, украшенному сложной вышивкой. Ее светло-коричневая кожа блестела, но на плечах была покрыта черными чешуйками, лицо было красивым, но на нем виднелась пара клыков, частично скрывающих пухлые губки.

Глаза ее были необычными и завораживающими: кошачьи зрачки - две узкие щели, почти теряющиеся в огромной бледно-розовой радужке и длинные густые ресницы, которые делали ее самой красивой женщиной, которую я когда-либо видела, несмотря на клыки, покрытые чешуйками плечи и (о боже!) похожие на драконьи, потрепанные крылья.

Я не сразу уловила, что ее босые ноги похожи на копыта козла, а прическа почти скрывает два завитых черных рога.

Кончики ее пальцев тоже были черными и покрыты засохшей кровью.

Некоторое время я просто наблюдала, не зная, что делать. Присутствие женщины не казалось мне угрожающим, просто внушительным.

Затем она улыбнулась и запричитала, словно капризная королева:

– Ну же, накорми меня! За сегодня я съела лишь одну курицу.

Не задумываясь, словно под действием заклинания, я отправилась в курятник, чтобы принести заказ.

Закончив трапезу, она заговорила.

– Мое имя не имеет значения. Все равно произносить его вслух слишком опасно. Но твое - Мелинда, верно? - Я кивнула. - Так вот, подруга, твой дом стоил дешево, потому что в нем водятся привидения. Но, к счастью для тебя, я здесь императрица, поэтому низшие призраки не будут тебя беспокоить, если ты будешь следовать моим правилам. Будь умницей, и ты сможешь жить счастливо, выращивая телят или что ты там надумала. Готова их услышать? Только не кивай, как болванчик.

– Да. Да! Готова, - поспешно ответила я.

– Правило номер один. Ты будешь кормить меня двумя сырыми курицами каждый день. Мне все равно, откуда они берутся, но их не будет, я устрою хаос на этой маленькой ферме и заживо съем всех кур и всех остальных животных, которые у тебя есть. После чего некоторое время не захочу с тобой мириться. А это значит, что Летающая Голова Стю будет посещать твои сны.

– Заметано!

Меня передернуло, но с этим можно было смириться.

– Правило номер два. Никаких ночевок. Как у хозяина дома, у тебя есть некие привилегии, но не у твоих гостей. Ты можешь принимать гостей, но если они гостят в темное время суток, я не обязана быть с ними милой. Поэтому я буду рисовать перманентным маркером маленькие пенисы на их лбах, хватать за ноги, чтобы разбудить, и, возможно, сяду им на грудь, чтобы немного развлечься их сонным параличом, если мне захочется. И даже не стоит говорить о том, что с ними сделает Безногая Линда.

Это показалось мне немного забавным. Услышав о других призраках, я почувствовала себя неуютно, но почему-то знала, что могу ей поверить - они оставят меня в покое, если она не скажет обратного.

В целом, мне подумалось, что все не так уж страшно: я не планировала приглашать родителей или друзей на ночь, и если у меня когда-нибудь появится новый парень или девушка, мы просто будем тусоваться у них дома.

До сих пор голос женщины звучал игриво и даже расслабленно. Но потом ее лицо стало мрачным, а серьезность настолько жуткой, что у меня задрожали коленки. На какую-то долю секунды я задумалась о том, что, возможно, бывший прав и я самостоятельно не смогу сделать ничего путного. Что я сама себя загоняю в ситуацию, куда более ужасную, чем то насилие, через которое прошла.

Когда женщина вновь заговорила, то звучала уже как совершенно иной демон.

– Правило номер три. Я никогда не шумела, даже когда бродила по окрестностям. Остальные тоже ведут себя тихо, если не считать случайного падения горшка из шкафа посреди прошлой ночи. Так что если ты вдруг услышишь шаги, знай - это не мы. В таком случае единственное безопасное место - твоя кровать. Укройся с головой одеялом и жди, пока я не разрешу выйти, - ее зрачки сузились еще больше.

– Я могу быть красивым, древним и страшным демоном, но в этом мире есть куда более опасные существа, чем я.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Я сижу на кухне собственного дома у открытого окна и ем виноград, выращенный на своем участке. На часах половина одиннадцатого. Небо ясное и звездное, сверчки громкие, а я беззаботный и довольный, как деревенский кот на завалинке. Мне хорошо и спокойно.

Второй я, пожилой, в теле другого человека, стоит сейчас в темноте августовской ночи и жадно впитывает каждое мгновение.

Молодой я не осознаёт, как ему повезло. Он счастлив, что виноград созрел до холодов, что его не съели осы и не склевали птицы, что весной его не прихватили заморозки. Ему хорошо, ведь в детской сопит дочка, а жена тихонько читает в кресле новый роман какого-то популярного автора.

Пожилой я всего этого не помню. Не помню тот вечер, какую книгу читала жена и даже сверчков. Это моя плата за долгую жизнь. Плата за крепкое тело в мои восемьдесят четыре. Плата за возможность путешествовать во времени.

Этот способ «переброски» изобретут меньше, чем через полвека. Сознание человека начнут переносить в мозг другого, находящегося в прошлом. Первый не сможет повлиять на ход событий, а второй практически не ощутит внутри себя вторую личность.

Правда, не все пройдет гладко.

Во время первого же эксперимента обозначат главный запрет путешествий в прошлое – к себе приближаться нельзя. И дело тут не в пространственно-временном континууме или других заумных штуках. Дело все в человеческой психике. Первый испытатель из будущего, встретившись с собой из прошлого, пережил такой шок, что тронулся умом. Говорят, его до сих пор держат где-то в недрах военной лаборатории. На такой случай позднее изобретут предохранитель, выбрасывающий сознание в свое тело в случае опасности.

Второе правило – даже скорее закон – ты ни на что не можешь повлиять. Тебя закидывают в человека (чья психика наиболее восприимчива к такому перебросу в конкретный момент времени) на несколько часов. И ты сидишь там, как в смирительной рубашке с кляпом во рту, и смотришь на происходящее, будто на экране широкоформатного телевизора. При этом ощущения и эмоции подопытного доступны в полном объеме. Поначалу это нагоняет жути, хочется немедленно сбежать оттуда, поэтому первый переброс делают всего на десять секунд. Ты просто сидишь в этом тесном чулане с приступом клаустрофобии и считаешь от десяти до одного. Если не обгадишься, перебросы в прошлое затянут хуже наркоты.

Третий закон – никаких контактов с «сосудом», если он дожил до дня твоего путешествия. То есть, если ты, вернувшись в свое время, увидел человека, в тело которого погружалось твое сознание, с ним говорить запрещено.

Все три закона я нарушил после своего десятого переброса.

Поначалу технология переброски была слишком сырой, а путешествия – спонтанными. Невозможно было выбрать конкретный «сосуд» и момент времени, в который хотел бы отправиться. Только когда путешествия поставили на коммерческие рельсы и ведущие мировые корпорации выделили для этого свои бюджеты (в дополнение к государственным), выяснилось, что посетить можно временной промежуток, равный продолжительности твоей жизни. Причем оборудование перебрасывает тебя в человека, который так или иначе контактировал с тобой в прошлом (прошел мимо, стоял рядом в автобусе, нашел твои ключи от гаража и т.д.).

Когда я узнал это, я составил план действий.

Мне не хотелось умирать. А пришлось бы, ведь я спустил все накопления на эти проклятые перебросы. На очередной апгрейд здоровья не хватало. Ни мне, ни моей семье… А без плановой инъекции организм одряхлеет и развалится года за полтора.

Поэтому я и пришел сюда.

Поэтому я нарушил законы путешествий во времени.

Поэтому я сейчас смотрел на себя из темноты, и пытался угадать, пользовался ли кто-нибудь из будущего моим телом.

А это важно, очень важно, ведь меня не должны поймать.

Продолжение следует...

Высокое голубое небо с проседью облаков на мгновение сделалось черным – ни единой звездочки или просвета, сплошной черный бархат. Все, кто находился на улице в этот момент, вздрогнули, будто потемнело у них в головах. Испуг испарился сразу, оставив дымиться обожженное пятно где-то глубоко внутри. Но и оно со временем сошло на нет.

Клетиан Шин тоже внутренне содрогнулся, хотя и не понял из-за чего. С его рабочего места не было видно неба. Клетиан следил за работой посевной, поливочной и уборочной техники, что трудилась без устали на полях поселенцев. И в тот миг, когда небеса покрылись черным бархатом, он ощутил слабый отголосок, словно некто могучий затронул струну, на которой держалось само мироздание, и она болезненно завибрировала. Клетиан поднял голову, огляделся – кажется, никто больше не почувствовал этой перемены. За перегородкой напротив всё так же размеренно пыхтел толстяк Магорыч. Операторы в других отсеках их длинного, разделенного на секции офиса, усердно трудились. Клетиан снова посмотрел на экран – показатели техники и ее программного обеспечения в норме.

– Показалось, – прошептал он, и тут же увидел над перегородкой потный лоб и изрядные залысины.

– Ты мне что-то сказал?

Магорыча тяготила его работа. Он уже сорок лет сидел за этим столом и только и искал повода, чтобы поговорить. К тому же, процентов на девяносто он состоял из любопытства, а остальные десять занимала нелюбовь к тому, что он делает. Клетиан понимал, что его друга скоро спишут в утиль.

– Нет, ничего, – Шин бросил на него короткий взгляд, – показалось просто.

– Что показалось?

Так легко от него не отделаешься, поэтому Клетиан встал, надавил на макушку Магорыча и затолкал его обратно в его же отсек, где царил беспорядок. И как раз вовремя – его монитор замигал красным. Магорыч запричитал, выругался и принялся проворно бегать по кнопкам толстыми пальцами.

По коридорчику между рядами столов переваливаясь, будто откормленный сверх меры престарелый гусь, торопился начальник корпуса – не менее толстый и потный, чем Магорыч. Залиман впился маленькими круглыми глазками в лицо Клетиана, словно хотел на расстоянии передать некую мысль, но не мог. Из отсеков, мимо которых он пробегал, высовывались головы и провожали своего шефа взглядами. Одни недоуменно, другие с улыбкой, третьи безразлично – короткий взгляд, и они снова возвращались к работе. Получилась своего рода человеческая волна. Клетиану даже показалось, что эти головы всплыли над поверхностью моря, как буйки, а затем погрузились обратно. Он улыбнулся.

Добежав, Залиман, отдуваясь и с сипением после каждого слова, заговорил:

– Шин… завтра… после… работы, – начальник сделал глубокий вдох, выдохнул и заговорил быстрее, – зайди ко мне. Подождешь в приемной, пока не вызову. Может и не вызову… – задумался он, вытирая со лба испарину мятым платочком, – хорошо бы, если не придется. Просто будь там на всякий случай.

– Хорошо.

– А что случилось? – вынырнул из-за перегородки красный лоб Магорыча. Ему было лень подниматься со стула полностью, поэтому толстяк каждый раз привставал, держась руками за столешницу.

– Не твое дело, – обозлился Залиман. Но Клетиану тихо и доверительно добавил, – Большое начальство приезжает. Очень большое! – он зачем-то указал пальцем в потолок и зашлепал губами. – Просили список составить. Интересуют работники с идеальными или близкими к идеальным, показателями.

Залиман довольно похлопал Клетиана по плечу. Он гордился тем, что взрастил безупречно работающий винтик сложной системы.

– Хорошо, – повторил Клетиан. – Я приду.

Когда начальник переваливаясь выкатился из помещения, над перегородкой снова появился Магорыч.

– Повысят тебя, друг! Как пить дать, повысят! – круглое лицо его расплылось в улыбке, глаза сияли.

– Или заберут, – раздался голос из-за перегородки справа.

– Куда заберут? – Магорыч покраснел еще сильнее, запыхтел и постарался разглядеть говорившего, вытягивая коротенькую шею.

Его звали Павис. Он устроился на эту должность раньше Клетиана, но позднее Магорыча. Был нелюдим, неразговорчив и бледен. Всегда здоровался, когда приходил, и прощался перед уходом. Иногда Клетиану казалось, что Павис здесь лишь для того, чтобы не пустовало место.

– Туда же, куда и других до него.

Теперь уже и Клетиан поднялся над перегородкой. Павис не отрывался от монитора и говорил сухо, будто жевал солому.

Почувствовав на себе взгляды коллег, он решил пояснить.

– Я уже пятый десяток в нашем управлении служу, – Магорыч округлил глаза, но промолчал. – Видел, как троих лучших работников вызывало большое начальство. После этого они не возвращались.

Он отвернулся к монитору и потерял всякий интерес к соседям.

– Пятый десяток, – хмыкнул Магорыч. – Я тоже не первый день лямку тяну! Ах ты чёрт! – что-то запищало, замигало и он кинулся к компьютеру и застучал по клавиатуре. – Чертов Павис, заболтал меня…

Клетиан сел на место, ощущая смутное беспокойство, а Магорыч продолжил ворчать. Минуту спустя он подскочил над перегородкой и бросил:

– Повысят тебя, друг! Даже если переведут, начальником станешь!

Затем он исчез и не появлялся добрых полчаса.

Клетиан не знал, что на это ответить. Он просто опустил взгляд к монитору и задумался, не видя меняющихся в пределах нормы показателей.

Шин не хотел уходить отсюда, ему здесь нравилось, он знал свою работу и гордился, что за восемь лет в его смену не было ни одной аварии. Ему нравился Магорыч, его шутки на грани дозволенного, разговоры в столовой, когда к ним присоединялись ребята из отдела статистики. Он любил свой стол, где каждый карандаш, каждый листок бумаги и коробочка со скрепками лежали на своем месте. Ему всего хватало, он был всем доволен. Зачем что-то менять?

С другой стороны – Клетиан взглянул на всё еще улыбающегося соседа – он не хотел просидеть здесь до пенсии, не хотел превратиться в толстого и неуклюжего клерка, неспособного прожить дня без аварии или сбоя. Клетиан боялся, что начнет совершать ошибки, они будут копиться, словно жир на боках Магорыча, Залимана или десятка других старожил их офиса. Шин любил свою работу, но только до тех пор, пока она приносила радость. Так может, стоит согласиться, если предложат повышение?

От необходимости принимать решение его отвлекла кривая графика эффективности капельного полива в теплицах. Она поползла вниз, к желтой зоне, и почти коснулась ее. Если бы Клетиан не скорректировал объем подаваемой воды, сверившись с текущей температурой и влажностью снаружи, а также с прогнозом на завтра, овощи могли погибнуть. Секунду спустя график выровнялся, кривая осталась в зеленой зоне, поползла вверх и остановилась рядом с зоной максимальной эффективности.

Магорыч исчез. Он пыхтел и тихо ругался, пытаясь исправить очередную ошибку. Клетиан был уверен, что друг в этот момент опасливо озирается, как-бы кто не увидел. Но проверять не стал – если Магорыч снова заговорит о повышении, придется что-то отвечать, а он пока не решил, он хочет еще несколько часов побыть в своей привычной шкуре.

Однако в душе у него было неспокойно. Что-то тревожило его, что-то, связанное с недавним помутнением и внутренней дрожью. Клетиан вдруг осознал, что это нечто может испортить все его планы на будущее.

***

Пока Клетиан сомневался, стоит ли ему соглашаться на повышение, которое еще не предложили, на окраине города на территории поселенцев случилось нечто странное.

Слушая музыку в своей неприбранной комнате, завешанной постерами звезд, Рокси Тофид услышала голос. Она перестала грызть неровный ноготь безымянного пальца, сдвинула массивные, мягкие наушники сначала на виски, а затем стянула их на шею, прислушалась. Голос доносился снаружи, и Рокси поднялась с не заправленной кровати, открыла окно и насторожилась. За оградой, окружающей их трёхэтажку, шумел лес – деревья раскачивались от ветра, листва шелестела, а временами начинала шипеть, словно волны, накатывающие на песчаный берег.

Рокси посмотрела вниз – ровные грядки с клубникой, помидорами, кабачками и зеленью, между ними утоптанные черные дорожки со змеящимися зелеными шлангами для полива. За спиной в соседней комнате бубнит телевизор – это мама смотрит новости.

Рокси уже хотела закрыть окно, но тут снова услышала этот голос. Мужской, глубокий, не терпящий возражений. Она не могла разобрать ни слова, но почувствовала, как всё в ней готово подчиниться обладателю голоса. Он звал ее, гудел внутри головы, в груди, постепенно разливался по всему телу, завладевал каждой частицей, каждым органом. Из наушников гремели гитары, задавали ритм ударные и завывая хрипел женский вокал, но Рокси ничего этого не слышала. Не слышала она и шума листвы, и телевизора за стеной, и даже собственных мыслей. Всё её существо звучало в унисон с вибрациями этого голоса.

Рокси развернулась, не видя ничего перед собой, вышла из комнаты, прошла мимо мамы – отец ещё не вернулся с работы – и направилась к выходу.

– Ты надолго? – мама отвлеклась от экрана, рассеянно посмотрев на дочку.

– Нет. Прогуляюсь немного.

Женщина ещё что-то сказала, но Рокси не ответила. Она взяла ветровку и закрыла за собой дверь.

Улица встретила её прохладным ветерком и слепящими лучами заходящего солнца. Рокси сощурилась, оббежала дом и устремилась к ограде, выходить за которую с наступлением ночи строго воспрещалось. Небо над лесом окрасилось в холодные тона и покрылось румянцем, но где-то далеко – Рокси видела это так ясно, что невозможно было поверить – разрасталась тьма, будто дым от костра, в котором жгут пластмассу. И чем громче звучал голос, тем чётче становилось это дымчатое облако.

Рокси хлопнула калиткой, забежала в тень деревьев и устремилась к нему. Спустя час и двадцать минут она встретилась с обладателем голоса и перестала существовать навсегда.

***

Когда прозвенел звонок, сообщающий об окончании дневной смены и начале ночной, сотрудники отдела, где работал Клетиан, засуетились, принялись выключать компьютеры, надевать куртки и пиджаки, кто-то натягивал кепки и шляпы. Люди поднимались со своих мест, переговаривались, улыбались или угрюмо приводили в порядок рабочие столы. Клетиан уже забыл о недавнем визите шефа, он предвкушал возвращение домой, ужин, вечер у телевизора и приятный, глубокий сон.

Он попрощался с коллегами, не спеша спустился на первый этаж, отметился на проходной, проведя пластиковой карточкой по считывающему механизму, и вышел через крутящуюся дверь. Потоки служащих девятого корпуса растекались тонкими струйками в разные стороны. Кто-то останавливался покурить, щурясь от заходящего солнца, кто-то торопился на автобус, а кто-то, как Клетиан, ждал друзей, чтобы вместе отправиться домой.

Магорыч, как всегда, задержался. Клетиан готов был поклясться, что несмотря на все его старания, стол соседа по офису так и остался в беспорядке. Магорыч натягивал на ходу свой пиджак с заплатками на локтях, поправлял взъерошенные ветром волосы и хмурился.

Жили они в разных домах, но до остановки всегда ходили вдвоем.

– Ну и ветер сегодня, – проворчал Магорыч, запахивая пиджак на выпирающем животе и поднимая воротник.

Клетиан кивнул, посмотрел на небо и на секунду замер.

– Ты чего?

Внутренности Клетиана будто смерзлись и тут же оттаяли с неприятным хрустом, и теперь с них капал холодный конденсат, заполняя тесное пространство между органами. Ему почудилось, что небо снова почернело, сделалось мертвым и обожженным, как лес после пожара. Но это было всего лишь видение, порождение его испуганного разума. В нем еще тлел отпечаток ужаса, который Клетиан ощутил днем, хоть и не помнил, что стало его причиной.

– Эй, Кле, ты в порядке?

– Да, задумался что-то, – выдавил из себя Шин, и догнал Магорыча.

В троллейбусе он не проронил ни слова. Магорыч тоже мало говорил, хотя поначалу и пытался развить тему общественного транспорта (он был уверен, что троллейбусов слишком мало, а людей слишком много). Затем он вышел, и Клетиан остался стоять, зажатый десятком усталых работяг, у двери.

Он жил на окраине. За высокой бетонной стеной начинался другой мир, который он никогда не увидит – мир поселенцев. Ее ровная бежевая поверхность походила на крем в последних лучах светила. В тон ей окрасился и двухэтажный дом, где жил Клетиан. Он поднялся на второй этаж, повернул направо и пошел к одинокой двери в конце длинного коридора с дощатым скрипучим полом. За дверью его ждала Капса – большая, пушистая и пятнистая кошка, больше похожая на миниатюрную панду. Она принялась мяукать и тереться о его ноги, выпрашивая угощение. Клетиан рассеянно почесал ее за ухом, умылся, покормил Капсу, а потом и себя, и включил телевизор.

Как раз начинались местные новости. Наевшись, Капса запрыгнула к нему на колени и принялась наводить чистоту.

Клетиан любил свою кошку, наверное, больше кого-бы то ни было в этой жизни. Настоящих друзей, кроме Магорыча, конечно, у него не было. Родители умерли рано, оставив ему эту старенькую, но все же уютную квартиру. В доме жили в основном старики-затворники, пожилые семейные пары, с которыми Клетиан здоровался, возвращаясь с работы (они усаживались у подъезда рядками и о чем-то тихо беседовали), и такие же одиночки, как он.

Если бы Клетиан увлекался хоть чем-то, то, может быть, у него появились бы друзья, но единственным его увлечением была Капса и три телевизионных канала (два местных и один центральный – его транслировали на все города).

Новости закончились прогнозом погоды, от которого Клетиану снова стало не по себе. Отголоски пережитого ужаса всплывали на поверхность, когда привлекательная и крепко сбитая ведущая рассказывала о безоблачном завтрашнем дне. Страх исчез лишь при звуках викторины, которую всегда показывали по вторникам. Эти же звуки донеслись из-за стены – старик по соседству был глуховат.

Когда стемнело, Клетиан выключил телевизор, осторожно переложил свернувшуюся клубком Капсу с колен на диван, и пошел спать. Он любил свою спокойную и размеренную жизнь. В ней было все, чего он когда-либо желал. И главное – Клетиан точно знал, что будет завтра. Это в своей жизни он ценил больше всего, даже, наверное, больше Капсы.

Представляя, что завтрашний день начнется в точности, как сегодняшний, Клетиан тихо уснул с улыбкой на лице. И ничто в этом мире не способно было потревожить его сон.

Книга целиком на Литрес.

Здесь буду публиковать по главам.