Записки главы города
Пришел юрист по фамилии Масло. Он работал в Уставном суде. Уставной суд – это удивительная субстанция. Делать там особо ничего не надо, зарплаты там гигантские, а пенсия по 200 тысяч. Мало того решения Уставного суда оспариванию не подлежат. Нормально так устроились. И вот этот парень вошел в конфликт с председателем суда Пантелеевым. Сначала у этого парня провели обыск, потом его просто заперли в кабинете на 5 часов и применяли физическую силу. Он попытался сбежать через окно 2 этажа. Получил травмы, повредил руку, 11 швов на брови. Сделали операцию. Прошло уже более полугода. Парень жалуется, что у него еще украли там вещи. Продолжают угрожать. Он реально боится за свою жизнь, а уголовное дело так и не возбуждают. Какие милые люди там в Уставном суде. Это была рубрика «Их нравы».
Пришла женщина лет 45 без зубов, уставшая. Я, говорит, хочу развестись, но идти мне некуда. Видно, что совсем у нее плохо. А |Лейла] говорит ей: «Мы попробуем помочь, сколько можете потерпеть?». А бедная женщина вздохнула и говорит: «Ну, года два могу». Я вдруг вспомнил народную мудрость: «Если смолоду терпеть, то жизнь-то долгой покажется»…
А потом мужик зашел, еле ходит. Никому я, говорит, не нужен, все меня бросили, можете меня куда-нибудь определить? Вроде решили.
Потом две женщины подряд пришли по ветеранству. У одной 50 лет стажу, у другой 51. У одной отец на фронте погиб, а у другой инвалидом вернулся. Распаковывают полиэтиленовые пакетики, показывают трудовые, похоронки на отцов, значки ударника и прочие бережно хранимые и дорогие сердцу мелочи. И когда пенсия 8 тысяч, то прибавка к пенсии в 800 рублей для них, конечно, существенная. Даже не знаю, как их утешить, может рассказать, что у судей Уставного суда пенсии по 200 тысяч?
Потом пришла женщина, пострадавшая при аварии на Маяке. Многие считают, что эта авария была гораздо серьезнее Чернобыля. Говорит: «Мы хотим отметить эту дату». Я говорю: «А когда?». Она говорит: «6 августа». Я говорю: «А почему 6 августа?». «Потому что в этот день Американцы бомбили Хиросиму» - говорит. Я говорю: «А, тогда понятно».
А потом женщина пришла, у нее сын сидит за торговлю наркотиками, 8 лет дали. Она говорит: «Он только сунулся, даже нажить-то ничего не успел, можете за него похлопотать?». А у меня там рядом Лена сидит, у которой сын от наркотиков умер. Я думаю: «Хоть бы она не услышала». Тут на днях узнал. У моего товарища сын 19 лет, успешный, в институте учился, через интернет списался и стал закладки делать, заработал 5 тысяч, а со следующей партией его поймали. Получил десятку. Освободится в 29. Пытаюсь почувствовать в себе жалость, но не получается. Сделал себе наживу. Всех предупреждали.
И буквально вслед за ней зашла женщина, ее сын был у нас в 2000 году. Вот уже 17 лет не колется. Слава Богу, все нормально. Я уже говорил: каждый день я вижу кого-то из своих реабилитантов.
Потом парень пришел. У него жена вышла погулять с двухлетним сыном и исчезла. Он побежал в полицию, везде. Обнаружили ее через 2 дня у родителей в Казахстане. А он сына любит и понимает, что она уже не вернется. И просит, чтобы я как-то ему помог. А я понимаю, что он не всё говорит, и не просто так она сбежала. Я представляю как ему больно.
А некоторое время назад ко мне приходил серьезный парень. У него жена с 5 летней дочкой и 9 летним сыном уехала в Химки, нашла себе девушку и стала с ней жить. Он судился, у него на руках решение суда, что он может видеться со своими детьми. Долгое время он летал в Химки каждые выходные, но чувствует, что дети отдаляются, раздражение растет, конфликт углубляется. А он их любит и боится их потерять. На мой взгляд, здесь надо просто смодерировать ситуацию. Я искал пути, позвонил, в конце концов, мэру Химок. Посмотрим, что можем сделать совместными усилиями, не хочу отпускаться.
И еще одна ситуация. У парня трое сыновей: 12, 6 и 3. Жена собрала их всех, ушла из дома и скитается по приютам. Детей ему не показывают. У нее своя версия. А он сыновей очень любит, и у него своя версия. Она нашла сочувствующих, и не мудрено. Женщина с тремя детьми вынуждена прятаться. И вокруг нее выставили стену, а он скучает по детям и пытается эту стену пробить. Естественно входит в конфликты. И все говорят: «Вот видите, он сумасшедший». А я вижу, что он не сумасшедший и не знаю, как я бы себя вел в этой ситуации. Не хочу отпускаться.
Потом пришла одна убежденная женщина-общественница. Я с ней сталкивался по самым разным темам. В этот раз она борется с конями, на которых катаются в Калиновском лесопарке. И кони там… не знаю даже как сказать, потому что коню не подходят такие слова как «серют» и «гадят», не солидно как-то. И вот по этому вопросу она хотела записаться на прием к прокурору области Охлопкову. Я решил ее утешить и рассказал историю, как зимой в 30 градусный мороз на углу Энгельса-Белинского, прямо у [Музея Невьянской иконы] лошадь, на которой катают маленьких деток, навалила целую кучу. И так я на нее ругался в душе, обзывался. А потом через полчаса иду обратно, а там сидит стайка воробьев, уже всю кучу расклевали и очень довольные. Она выслушала, покивала головой и твердо сказала: «С этим необходимо бороться».
Потом мужик пришел, многодетный отец. Сделали операцию на позвоночнике, выписали из больницы, надо ехать в санаторий восстанавливаться, а у больницы квот нет. Вообще по медицине очень много обращений стало. Когда прижмет, ждать очереди невмоготу, а платно – никаких денег не хватит. И на лекарства тоже денег нет, и все чаще нет нужных лекарств. В каждом частном случае пытаемся что-то решить. Врачи всегда идут навстречу. Но в целом в области проблемы огромные.
Потом парень пришел с ДЦП, Дмитрий Горнев зовут. Стойкий и разумный, ищет работу. Работа нужна любая, но он по образованию звукорежиссер.
Еще пришли несколько многодетных, снова становятся востребованными одежда, детская одежда, расходники, продукты. Это все приходится решать за счет фонда.
Да, и еще одна ситуация меня поразила. Один мужик много лет проработал начальником караула в пожарной части на углу Московской-Радищева. Ему там дали квартиру. Потом сын эту квартиру приватизировал, и жили они вчетвером. А потом пожарную часть упразднили и снесли вместе с приватизированной квартирой. И семья из 6 человек осталась на улице. И вот они уже несколько лет судятся, и никто никуда не торопится. Вспоминаю слова фронтового хирурга, который вынужден был делать операции без наркоза. И когда уже у него уши закладывало от крика, он смотрел на раненного и грустно говорил: «Что ты орешь? Мне же не больно».