Untitled⁠⁠

Вторая картинка напомнила.
Простите за простыню, но оно стоит того.

Что ж, подумал он. Что ж. Пойду косить. Он не сказал им ни слова на прощанье. Он повернулся (в нем медленно закипала злоба), взял косу и пошел в поле - сначала быстрым шагом, потом побежал, потом понесся длинными упругими скачками. Колосья били его по ногам, а он, одержимый, неистовый, мучился жаждой работы. Он с криком продирался сквозь густую пшеницу и вдруг остановился. - Молли! - выкрикнул он и взмахнул косой. - Сюзи! - выкрикнул он. - Дрю! - И взмахнул еще раз. Раздался чей-то вопль. Он даже не обернулся взглянуть на пожарище. А потом, захлебываясь от рыданий, он снова и снова взмахивал косой и резал налево и направо, налево и направо, налево и направо. И еще, и еще, и еще. Выкашивая огромные клинья в зеленой пшенице и в спелой пшенице, не выбирая и не заботясь, ругаясь, еще и еще, проклиная, содрогаясь от хохота, и лезвие взлетало, сияя на солнце, и шло вниз с поющим свистом! Вниз! Взрывы бомб потрясли Москву, Лондон, Токио. Коса взлетала и опускалась как безумная. И задымили печи Бельзена и Бухенвальда. Коса пела, вся в малиновой росе. И вырастали грибы, извергая слепящие солнца на пески Невады, Хиросиму, Бикини, вырастали грибы все выше и выше. Пшеница плакала, осыпаясь на землю зеленым дождем. Корея, Индокитай, Египет. Заволновалась Индия, дрогнула Азия, глубокой ночью проснулась Африка... А лезвие продолжало взлетать, крушить, резать с бешенством человека, у которого отняли - и отняли столько, что ему уже нет дела до того, как он обходится с человечеством. Всего в нескольких милях от главной магистрали, если спуститься по каменистой дороге, которая никуда не ведет, всего в нескольких милях от шоссе, забитого машинами, несущимися в Калифорнию. Иногда - раз в несколько лет - какой-нибудь ветхий автомобиль свернет с шоссе; остановится, запаренный, в тупике у обугленных остатков маленького белого дома, и водитель захочет спросить дорогу у фермера, который бешено, беспрерывно, как одержимый, днем и ночью работает в бескрайнем пшеничном поле. Но водитель не дождется ни помощи, ни ответа. После всех этих долгих лет фермер в поле все еще слишком занят, занят тем, что подрезает и крошит зеленую пшеницу вместо спелой. Дрю Эриксон все косит, и сон так ни разу и не смежил ему веки, и в глазах его пляшет белый огонь безумия, а он все косит и косит.

А первая часть имеет отношение к симулятору почтальона имени Кодзимы?