Ей было 17, ему 28⁠⁠

Ей было семнадцать лет, а ему – двадцать восемь. У нее за спиной была короткая, не очень-то изобилующая событиями жизнь, у него – два гражданских брака, семь смененных мест работы и куча увлекательных и при том правдивых историй, которых хватило бы на немаленькую интересную книжицу, но которые, к сожалению, никогда не распространялись дальше многочисленных пьяных компаний.

Она была единственным, горячо любимым ребенком в семье, подвергавшимся неусыпному бдительному надзору, он – старшим из двух сыновей, с разгульным поведением которого родители смирились уже лет десять назад.

Она получала высшее образование по престижной специальности, подрабатывала корреспондентом одной из местных газет, усиленно изучала английский язык и была уверена, что получит от жизни то, чего хочет. Он с грехом пополам заочно окончил институт, работал то тут, то там – главное, чтобы на работе было поменьше ответственности и побольше времени для перекуров.

Они познакомились на воскресной ночной дискотеке, как тысячи других девушек и молодых людей. Войдя в ночной клуб, она сразу заметила его. Молодой человек с длинными темными волосами, небрежно забранными в хвост, сидел за стойкой бара с друзьями и потягивал пиво.

Знаете, у всех девушек ее возраста есть какие-то особенные пристрастия к внешности противоположного пола: кому-то подавай натурального блондина, кому-то – красавца с небесно-голубыми глазами, а кому-то – загорелого атлета. А ей до безумия нравились парни с длинными волосами. Тому была масса причин: это и любовь к музыке в стиле рок, и небывалый интерес к литературе рыцарско-героического содержания, а вместе с тем не дававшее ей покоя очарование древних времен, и вся та неизжитая, непрожитая и не сломленная жестокой действительностью, безумная и чистая романтика, готовая выплеснуться за край ее неопытной души. Все молодые люди, с которыми сводила ее судьба, почему-то как назло носили обыкновенные короткие стрижки, да и вообще были далеки от ее странного идеала. А он был точной копией вожделенного образа, отражением этого идеала в тихом омуте ее сознания. Поэтому так загорелись ее зеленые глаза, когда они встретили взгляд других, кажется, светло-карих, а может быть, темно-серых глаз.

Впрочем, разве важно, какого цвета глаза у человека, лучше которого, как потом окажется, не найти в целом мире, как неважно и то, пасмурным или солнечным будет первый день на свободе: он будет одинаково прекрасен после долгих лет каторги.

Ему она тоже понравилась, хотя никаких ассоциаций, кроме, разве что, догадок о том, что может скрываться под коротенькой кофточкой и обтягивающими брючками, её образ в его сознании не вызвал. Когда ночная дискотека подошла к концу, он понял, что медлить бесполезно и, пользуюсь представившимся случаем, позвал её к себе на квартиру. Она отказалась, но потом сама пожалела об этом. Тогда её остановили незримые рамки приличия, условности, которые мы сами создаем и сами потом им следуем, подсознательно боясь нарушить.

У него остался номер её мобильного телефона – на рваном листочке в клеточку. На следующий день он уже потерял этот листок и успел забыть о той девушке. А она не забыла об этой случайной встрече: ни на следующий день, ни через неделю, ни через десять лет. У нее тоже остался его номер, но звонить первой она не стала, ведь он сам обещал позвонить во вторник. Женская интуиция её никогда не подводила, и уже в понедельник она почти наверняка знала, что звонка не дождется. В душе она никогда и не сомневалась, что их отношения обречены, но продолжала убеждать свой разум в том, что у них обязательно все будет хорошо. В среду дрожащими пальцами она набрала ему сообщение, в котором игривым тоном, боясь выдать свое волнение, спрашивала, почему он не соизволил позвонить. Однажды она уже чуть было не пошла против своих негласных правил, теперь же она сама рушила все свои когда-то непоколебимые принципы, первым из которых она считала полное снятие с себя какой бы то ни было инициативы. Молодые люди ей всегда звонили сами, сами писали письма и приходили в её дом, в общем, сами добивались её расположения, и она полагала низким навязываться.

На следующий день он все-таки позвонил. Её радости не было предела.

...Она сидела у него на коленях в грязной забегаловке, в которой было не продохнуть от дыма дешевых сигарет, внимательно слушала его, смотрела в его глаза, и улыбка, застывшая на её губах, сияла искренностью и безмятежностью, которые переполняли её сердце. Время для нее остановилось и вся Вселенная, казалась, могла уместиться в зрачках любимых глаз, почему-то всегда печальных, даже когда он смеялся. Она вдруг поняла, что до их встречи в то воскресенье она не жила по-настоящему, никого любила и никогда не была счастлива, а лишь существовала и, как слепой котенок, не видела мира вокруг себя, наивно полагая, что кое-что знает в жизни. Он в одночасье стал для нее смыслом существования всего вокруг, её единственной мечтой, ставшей явью.

Он курил сигарету за сигаретой, рассказывал какие-то невероятные истории из своей жизни, улыбался, глядя на неё, и часто целовал, доставляя себе и ей сказочное удовольствие. Только для него оно было лишь плотской утехой, а для неё – данью высокому, прекрасному чувству, распустившемуся в душе алым цветком. И она была счастлива, что могла своим присутствием радовать его, доставлять ему удовольствие, что была ему нужна.

Целыми днями она ждала звонка от него, ни на минуту не расставалась с телефоном, вздрагивала от каждого звука, который издавал «мобильник» и смотрела на экранчик в надежде, что сейчас поднимет трубку и услышит любимый голос. Он изредка звонил ей: иногда раз в неделю, а иногда – два, и звал «пить пиво в наш любимый кабак». Она бежала к нему со всех ног по скользким тротуарам, торопилась, ехала в переполненных маршрутках, забывая в них перчатки и теряя деньги, потом снова перебежками по темной улице до заветной двери, где он уже ждал её. Она забывала об учебе, бросала веселые компании ради того, чтобы окунуться в атмосферу задымленного бара, чтобы пить разбавленное пиво, чтобы одежда и волосы, предварительно надушенные французской туалетной водой, снова пропахли дымом и чтобы потом, вечерами, она могла бы с упоением вдыхать этот запах, восстанавливая в памяти минуты, проведенные с лучшим на свете мужчиной.

Ей было больно смотреть, как он отдает последние червонцы на очередную пару кружек пива. Ей хотелось заплатить за себя самой, но она не решалась, боясь ненароком его обидеть.

Во время их встреч она внимательно приглядывалась к нему, старательно изучала любимые черты, выучивала их наизусть, чтобы получше запомнить и чтобы через годы можно было с легкостью воспроизвести в памяти его образ. Она очень боялась его потерять и поэтому не могла наглядеться на свою любовь. Каждый раз, когда они прощались, она целовала его так, будто эта встреча – последняя, и завтра наступит Апокалипсис.

Очень скоро она заметила, что вне зависимости от его настроения, на самой глубине его глаз всегда, словно незаживающая рана, теплится скорбным болотным огоньком притаившаяся печаль. Эта гостья навсегда поселилась там несколько лет назад, прочно обосновалась и не собиралась покидать насиженного места, считая его своим законным домом.

Лишь однажды во время их разговора тени на миг рассеялись и в нахлынувшем водовороте светлых воспоминаний он улыбнулся не как всегда, а так открыто и мечтательно, что, казалось, помолодел на десять лет.

- В первом гражданском браке все кончилось очень быстро: как говориться, любовная лодка разбилась о быт... Во втором – по-другому. Не помню, кто первым предложил: «Слушай, а давай поживем отдельно?». И та девушка ушла опять жить к родителям, а ещё пожил на той квартире, пока не истек срок аренды, и тоже съехал. Но нам было так хорошо вместе, есть что вспомнить... – Он замолчал на полминуты, словно снова переживая те счастливые мгновения. Но вот очнулся от грез и буднично спросил её о чем-то, не имевшем ни малейшего отношения к его недавнему монологу.

Тогда он сказал лишь полуправду, заметно приукрасив её. Но вскоре ей суждено было узнать истину, грустную историю любви, нелепую в своей безысходности, из-за которой он чуть было не покончил с жизнью. Одна из её подруг знала многих из тех, с кем он общался, и даже была знакома с ним самим. Слухи о чужих романах распространяются, как круги по воде, и вскоре о его несчастной любви знали все сколько-нибудь знакомые, да что уж там – и незнакомые – люди. И как-то раз на кухне, когда они вместе делали шпаргалки для очередного зачета, приятельница рассказала ей по секрету о том, что ему пришлось пережить в недавнем прошлом. Эта была одна из тех историй, которые всегда рассказывают по секрету, хотя все уже давно обо всем знают. Вслух об этих историях никто не вспоминает, и их никогда не травят как байки в большой компании, зато подружки-сплетницы обязательно ещё раз обсудят их за чашкой чая.

Когда ему было двадцать пять лет, он влюбился в пятнадцатилетнюю девушку. Влюбился, как мальчишка, был от нее просто без ума: дарил шикарные букеты, подарки, тратя на них последние деньги. Она его никогда не ценила и не воспринимала всерьез, но продолжала с ним встречаться, потому что у нее не было выбора: никто другой не обращал на нее внимания. За что же он ценил её, оставалась для всех загадкой: полная, неопрятно одетая, совершенно не следившая за своей внешностью, к тому же беженка из Дагестана, говорившая по-русски с заметным кавказским акцентом, обходясь при этом тремя-четырьмя известными словами и их разного рода производными. Она ходила в черном балахоне с логотипом какой-то рок-группы, черных широких штанах и громоздких ботинках-гриндерсах – все это надежно скрывало очертания её и без того слабо выраженных форм. Она красила угольно-черные волосы дешевой краской тона «Солнечный блондин», сама, в домашних, а точнее – полевых условиях, поэтому краска ложилась неровно, пятнами: где-то рыжими, а где-то белыми. Казалось, что он так полюбил эту девушку из какого-то внутреннего протеста против многовековых устоев, свойственного неформалам: быть готовым на все не ради красавицы и интересной собеседницы, а ради существа, собравшего в себе все пороки нашего общества. Училась она из рук вон плохо, и учителя вздохнули с облегчением, когда она закончила 9-ый класс и реализовала наконец свое конституционное право на среднее образование. Её не брали даже в профтехучилище, но он снова помог ей: заплатил соответствующим людям, чтобы ее приняли-таки в ПТУ. Он нашел хорошо оплачиваемую работу, где пропадал с утра до вечера, зарабатывая деньги на те же цветы, сладости, еду и квартиру, которую снимал, и в которую она, пользуясь случаем, вскоре переехала. Это и был его второй гражданский брак. Она ничего не делала, живя за его счет, лишь изредка ходила на учебу, а чаще, пока он был на работе, весело проводила время со своими соотечественниками, пила водку, купленную на его деньги, и спала то с одним, то с другим из местной дагестанской общины. Он знал обо всем и все прощал, потому что любил. Но однажды она ушла. Вернувшись домой, усталый, он хотел обнять любимую, но вместо нее нашел записку о том, что с этого дня она исчезла из его жизни навсегда. Он долго искал её по нарко-притонам города, вставал перед ней на колени, но она была непреклонна и сказала, что не хочет иметь с ним ничего общего. Он много раз пытался покончить с ненавистной жизнью, от суицида его сумели спасти только верные друзья. Только с их помощью он пережил этот удар и через пару месяцев казался таким же бодрым, как и прежде, но только издали. На самом деле он был сломлен внутри, и более не жил, а лишь существовал.

Приятельница закончила свое повествование и достала из фотоальбома потрепанную фотографию, на которой была запечатлена группа людей, среди которых был и он со своей восточной девушкой. Какая у него была неотразимая, прекрасная в свой искренности улыбка, такая же, как тогда, в баре, в тот врезавшийся в память момент. У нее не было его фотографий, поэтому она попросила подругу дать ей эту карточку на время, чтобы отсканировать. Подруга согласилась.

Теперь она знала, почему он несчастлив, и безумно желала хоть как-то ему помочь, но не имела никакой возможности это сделать. Она понимала, чего он от нее хочет – лишь обладания её телом, и знала, что её привязанность к нему никогда не получит взаимности, и ей никогда не испытать ответного чувства. Но её необъятное чувство могло сполна заменить пресловутую взаимность, его вполне хватило бы на двоих... Да, это была та самая большая и светлая любовь, которой, как думают многие, уже не бывает в нашем жестоком меркантильном мире. Она готова была ради него на все, она искренне желала ему добра и с радостью помогла бы ему, если бы он вдруг о чем-то попросил; больше всего на свете ей хотелось, чтобы из его взгляда исчезла грусть, и хоть на миг вернулись те озорные огоньки, что некогда не угасали в его глазах. Она никогда не говорила ему грубых слов, никогда не упрекала его и не ревновала, и, если он пропадал на пять дней или больше, не навязывалась с расспросами о том, где он был все это время. Она была согласна даже делить его с другой, лишь бы не потерять совсем. Таинственным образом куда-то исчезла её извечная подруга по имени гордость: ей просто не хватило места в этом новом мире, где он заполнял собой все и вся.

Её интуиция и остальные чувства неимоверно обострились, казалось, даже слух стал почти животным от постоянного ожидания его звонка. Ночами, когда сон – спаситель от забот и тревог – не шел к ней, она все чаще не выдерживала душевного напряжения и плакала, глядя в окно. Казалось, она плакала от счастья, вспоминая один из тех вечеров, что они провели вместе, но на самом деле её слезы были данью обреченности и безысходности. Она знала, что у её любви нет будущего, и все её усилия тщетны перед неотвратимой волей Судьбы. Мысли, казавшиеся такими абсурдными днем, ночью становились вполне правдоподобными, и предчувствие фатального конца их короткого романа тяготило сердце непосильной ношей. А на улице тихо, не торопясь, шел снег, тусклый фонарь еле-еле освещал непроглядную тьму, а сугробы отражали его свет и искрились белым серебром – её любимым украшением. Все шло своим чередом, и снегу, ночному городу и редким прохожим было неважно, что какая-то девушка скоро должна будет навсегда расстаться с любимым человеком.

Днем она снова возвращалась в хорошее расположение духа, смеялась и дышала полной грудью. Подруги твердили в один голос, что она похорошела и расцвела: она лишь улыбалась в ответ. Работа горела в её руках, она была готова горы свернуть, ей казалось, что в мире нет ничего невозможного. А оказалось – есть.

Приближался Новый год, она ждала праздника с нетерпением, ведь этот Новый год должен был стать воистину незабываемым: он пригласил её к себе домой на вечеринку. В университете началась сессия, и в последнюю неделю перед Новым годом она была очень занята: бегала, получала зачеты, сдавала курсовые. Он не звонил ей уже неделю, и это вызывало в её душе противоположные чувства: с одной стороны, радость, что у нее есть больше времени для подготовки (если бы они встречались чаще, она бы не успела все выучить и сдать), а с другой стороны, - тревогу, от которой холодели ладони и леденело в сердце.

Наступило тридцатое декабря, и больше ждать было нельзя. Предстоял серьезный разговор с родителями о праздновании предстоящего Нового года. А её родители, как нетрудно догадаться, относились к её избраннику далеко не с такими теплыми чувствами, как она сама. Но прежде чем затевать этот скандал (а она уже знала, во что это выльется), нужно было поговорить с ним, чтобы обсудить детали: где встретиться, что взять с собой...

Она уже собралась ему звонить и взяла в руки мобильный телефон, как вдруг передумала. Она бросила телефон в сумочку, одела пальто и твердым шагом, насколько это было возможно при её волнении, отправилась к нему на работу. Хотелось сделать ему сюрприз.

Он сидел за компьютером и создавал видимость того, что работает, а может, и вправду работал. Ее сердце готово было выскочить из груди, но она задержала дыхание, тихо подкралась к его столу и закрыла ладонями его глаза:

- Привет. Я так соскучилась по тебе...

Он повернулся к ней и смерил её таким взглядом, что ей захотелось провалиться сквозь землю. Казалось, что только своим присутствием в этой комнате она делает что-то противозаконное и грозящее жуткими последствиями.

- Прости, если помешала тебе работать... Честно, я не знала, что к тебе нельзя... Я только насчет Нового года пришла спросить... – залепетала она, оправдываясь, - прости...

- Подожди меня на крыльце, - отчеканил он.

Она выбежала из комнаты, как из зловещей камеры пыток и, часто дыша, вышла на крыльцо. «Боже, зачем я пришла... Наверно, к нему нельзя, и теперь ему достанется от начальства. Вот так помогла...», - рой мыслей гудел в её голове. Была оттепель, с крыши капало прямо на голову, какие-то рабочие разгружали грузовик и втаскивали ящики через дверь, и, стоя на крыльце, она им явно мешала. Всё вокруг словно взбунтовалось против её присутствия.

Он медленно закрыл все «окна» на экране компьютера, сделал глубокий вдох и направился к выходу из офиса. Молча вышел на крыльцо, раскурил неподатливую сигарету и нехотя заговорил:

- Боюсь, с Новым годом не получится, я уезжаю с друзьями в другой город.

- Ну, ничего страшного, - она выдавила улыбку, хотя была полна разочарования. «Теперь не придется уговаривать родителей», - так она успокаивала себя. В воздухе повисло молчание, она не знала что сказать. Тишину нарушил он:

- Скажи, у тебя была большая любовь?

- Есть... это ты, - она пристально посмотрела на него.

- А у меня уже была... Видишь, это неправильно. Так не должно быть. Я не хочу тебя огорчать, но мы должны расстаться.

- Как?! – она ещё не успела осознать всего смысла этой короткой фразы, а по щекам уже побежали горячие слезы, черные от туши, так старательно наносимой на ресницы перед выходом из дома.

- Я не из твоего круга общения, у нас разные интересы. Я намного старше тебя, посмотри, - он резким движением сдернул резинку с волос и приподнял прядь над виском, - посмотри: волосы уже седеют... Что будет со мной через десять лет? А ты станешь... только лучше. Ты для меня слишком хороша, наверно, поэтому я не смогу тебя полюбить... никогда. Ну, предположим, мы поженимся, поживем два года. Но я же тебя не люблю, я уйду! Знаешь, как мужья от жен уходят?! Ты будешь ждать меня, а я не вернусь. Я не хочу ломать твою жизнь... Ты потом поймешь, что я был прав...

Он говорил ещё что-то о том, что она встретит парня, с которым будет счастлива, неустанно повторял комплименты в её адрес и гадости о себе, таком никчемном и уже стареющем человеке, жизнь которого прожита зря. Она не слушала. Захлебываясь слезами, содрогаясь всем телом, она рыдала на его плече и не могла остановиться. Она оплакивала свое немудреное счастье, свою хрустальную мечту, разлетевшуюся вдребезги от одной единственной фразы, брошенной им в этот солнечный полдень, она навсегда хоронила свою верность, она сжигала в огне свою единственную Истинную любовь, которая оказалась не нужна тому, ради кого горела ярким пламенем в душе. Так пусть же огонь пожрет самое себя, и сокровище не достанется никому! Пусть сердце сгорит однажды и станет холодным, чтобы более не испытывать этой адской боли! А он говорил казавшиеся абсурдными слова о том, какой удачной и красивой будет её будущая жизнь... без него.

Она не могла точно сказать, сколько времени это продолжалось. Больше она не могла этого терпеть. Титаническим усилием воли она заставила себя отойти на шаг назад:

- Прости за все, - она продолжала захлебываться слезами, - Хорошо встретить Новый год. Будь счастлив. Удачи. Помни: я тебя люблю... – В этих простых словах было столько искренности и любви, сколько не вместит в себя ни одна самая красивая поэма и ни одна самая пламенная речь.

Она не смотрела на него, когда говорила, боясь не удержаться и снова броситься к нему на шею в слезах. Бегом она спустилась по ступеням и по скользким лужам, где под водой скрывался лед, побежала к автобусной остановке: главное – как можно скорее во что бы то ни стало исчезнуть отсюда. Прежде чем свернуть на другую улицу, она оглянулась: он все ещё стоял на крыльце и, докуривая сигарету, смотрел в её сторону. Должно быть, забавное зрелище: девушка, спотыкаясь, бежит к остановке, и, как обезумевшая, не замечает ничего вокруг.

....В каждом, с кем она потом встречалась, она пыталась разглядеть милые сердцу черты, в каждом искала его – и не находила. Ведь «только раз бывает в жизни встреча», а она уже позади. Не вернуть тех счастливых дней, как не распуститься снова бутону, чьи лепестки уже упали на холодную, как сама река времени, землю. Но осталось главное, то, чего никто у нее не отнимет, имя этой драгоценности – память. Ведь она была счастлива, а значит, нечего сетовать на Судьбу.

Она отсканировала ту фотографию и переделала с помощью графического редактора. Теперь она стояла там, рядом с ним, а он обнимал её с любовью и улыбался. Зимними вечерами она долго рассматривала переделанную фотографию, и ночью ей иногда снились сны о том, что они снова вместе.

Много лет спустя она мучительно пыталась вспомнить цвет его глаз и не могла, хотя в каждую из их недолгих встреч так часто в них тонула, опускаясь на самую глубину. Но какая разница, был дождливым или ясным последний вечер, проведенный на свободе – ведь он одинаково прекрасен для приговоренного к пожизненному заключению.

(Эсмеральда)