Начало всего. Новая история человечества.
Коротко для ЛЛ: кто прав - Руссо, говоривший о цивилизации, которая испортила доброго человека, или Гоббс, у которого она исправляла злого? Оба неправы! "Свобода, равенство, братство " - кто их придумал? Презренные дикари! Которые были если не богаче, зато свободнее нас.
Авторы начинают с вечного вопроса о
природе человека? Какие мы внутри -
добрые или злые? Конечно, вопрос имеет мало смысла: добро и зло - человеческие категории. Рыба не может быть доброй или злой. И всё-таки, думая о своей истории, сапиенс склонен задавать себе подобные вопросы. Мы совершаем хорошие и плохие поступки, потому однозначный ответ трудно дать.
Можно сказать, что человек добр по своей природе изначально, но потом что-то случилось, и зло проникло в мир. Христиане рассказывают историю грехопадения Адама и Евы. Жан-Жак Руссо в своём "Рассуждении о неравенстве" поведал о тлетворном влиянии цивилизации, начиная с аграрной революции. Подобный руссоизм разделяется и большим числом современных мыслителей.
Но можно и предположить, что человек зол в своём природном состоянии. Что он "бедный, подлый, брутальный и мелкий единоличник", состоящий в перманентной войне с себе подобными. Так писал Томас Гоббс в "Левиафане". Только человеческое общество, репрессируя основные подлые инстинкты, делает людей людьми. И сегодня в сторонниках этой теории нет недостатка.
И что же, стоит ли каждому решать для себя, за Руссо он или за Гоббса? Не стоит. Во-первых, обе альтернативы попросту неверны. Во-вторых, с ними нас не ждёт ничего хорошего. И в-третьих, история на самом деле не так скучна. Люди и до начала цивилизаций жили крупными общинами, а не мелкими семьями, и даже в ранних городах жизнь была организована вполне эгалитарно.
Оглянувшись вокруг, мы поймём, что жизнь наша организована по Гоббсу: законы написаны так, чтобы ограничить злобные притязания хомо экономикусов. Лучшие надежды могут быть связаны с тем, чтобы попытаться как можно плотнее повязать по рукам и ногам человека-эгоиста. Поверив Руссо, мы придём к пессимистичному выводу, что нынешнюю незавидную в плане справедливости ситуацию исправить невозможно.
Но, как уже сказано выше, теория Руссо (который излагал её не как историк, а в порядке мысленного эксперимента), излагаемая в наши дни Френсисом Фукуямой и Джаредом Даймондом (обзор одной из последних книжек которого здесь), не находит подтверждения фактами. Деградировав до мелких групп, мы не обязательно потеряем иерархии. Также не факт, что сколь-нибудь большая община всегда имеет предводителя.
Гоббс тоже не был антропологом, и спекулировал про войну против всех. Сегодняшние его последователи в лице Стивена Пинкера (я делал обзор и его книги) уверены, что цивилизация ведёт нам к всё новым свершениям на пути мира и безопасности. Но адепт рациональности Пинкер, когда дело касается ранней истории человечества, не снисходит до научных источников, а обращается к байкам, приводя найденного в Альпах со стрелой в боку Этци в качестве весомого довода в пользу "войны всех против всех". Ведь это не что иное, как черри-пикинг: достаточно ведь и обратных примеров, из которых следует, что наши далёкие предки не только стреляли друг в друга из лука, но и заботились о ближнем. Глядя на современных нам дикарей, сторонники Гоббса приводят в пример Яномама (подобно тому, как современные руссоисты предпочитают Хадза или пигмеев). Излишне упоминать, что за Гоббса ратуют чаще правые политики. Восхваляя европейские прогресс и цивилизацию, они, однако, забывают, что такие вещи, как геноцид, разносились по миру тоже из Европы. Пинкер, утверждая, что всё в нашем мире развивается к лучшему, забывает о тех, кто таки живёт хуже, чем вчера, включая чёрных или сирийцев.
Предположим, что Пинкер прав, и цивилизация - безусловное благо. Тогда при наличии выбора любой, кому довелось пожить у дикарей и в современном обществе, неизбежно выбрал бы остаться там, где лучше. То есть в цивилизации. А что на практике? Чо удивительно: часто люди сознательно выбирают жить с дикарями. Там им комфортнее. Так Хелен Валеро, будучи украдена в подростковом возрасте индейцами из того самого племени Яномама, вернулась потом к своим, чтобы, наевшись такой жизни, снова уйти обратно к индейцам. Она выбрала свободу от "постоянного труда в гонке за богатством".
Нет, древняя жизнь не была такой скучной. Найдя в разрытом кургане предметы, привезённые древними за тридевять земель, современный археолог тут же заключает о наличии торговых связей. Хотя бог его знает, что могло ещё заставить наших предков заниматься их транспортировкой. Или взять поддержку добрососедских отношений. Примеров тому достаточно. В этой книге авторы не стали искать ответ на вопрос о происхождении неравенства. Гораздо важнее выяснить, как вообще получилось, что неравенство между людьми стало такой доминантной темой. А там, глядишь, и можно будет по-другому взглянуть на нашу историю. Не как Гоббс или Руссо.
Но как вообще Руссо додумался до своей идеи, повторяемой снова и снова? Многим его современникам было ясно, что положение вещей в обществе ненатурально, и что, должна быть какая-то альтернатива. Тем не менее, вопрос о неравенстве был свеж. Он не появился сам по себе. Ещё не так давно Северная Европа считалась задворками цивилизации, полными религиозных фанатиков. Но, раздвинув пределы своих владений, средневековые монархи обеспечили импорт невообразимых социальных, научных и политических идей в свои владения. Этот поток новых идей и привёл к тому, что мы называем Просвещением. При этом идеи эти приписываются европейским "великим мыслителям", даже в тех случаях, когда сами мыслители указывают на заимствование. Как это делал Лейбниц, продвигая китайскую модель государственного управления. Начиная с восемнадцатого века, европейцы выстроили бюрократию по китайскому образцу. И записали это, конечно, себе в актив.
С проблемой неравенства - то же самое. Критика европейского статус-кво не упала с неба, а пришла из Нового Света. И была настолько действенной, что потребовался серьёзный теоретический отпор. До того неравенство особо не напрягало. Даже Адам с Евой в раю были неравны. Колонизация обоих Америк поставила вопрос о правомерности жестого обращения с индейцами. Какие права имеет каждый просто по факту своего существования? Конечно, оправдание жестокостям было найдено, но важно при этом, что мыслители задумались о первозданном природном состоянии человека. И, насмотревшись на аборигенов, пришли к идее об исконной свободе. Источников было достаточно. Индейцы не только оказались способны осмыслить принципы, по которым строят жизнь их завоеватели, но и действенно их критиковать.
Они сразу заявили, что считают себя лучше французов: те постоянно дерутся между собой, завидуют и клевещут друг на друга. Французы - воры, обманщики и жадины. Не стоит ждать от француза ни щедрости, ни милости. А вот индеец всегда разделит кусок хлеба с соседом.
Если мы обратимся к тем самым "презренным" (ну а как ещё описать тех, кто осмелился воевать против англичан) гуронам, про которых писал Фенимор Купер, то их общественное устройство во многом превосходило то, что имелось на тот момент в метрополии. Особенно бесила гуронов жадность колонизаторов. Вот у кого была гоббсова "война всех против всех"! Про обычаи гуронов рассказал Габриель Сагар-Теода в своей книжке, ставшей в Европе бесселлером. Правда, про равенство в ней упоминалось мало, в основном в контексте равенства полов.
Одним словом, те давнишние гуроны были ближе по мировоззрению к современному читателю, чем собственные предки французов из того же времени. Они не рубили голову преступникам, а заставляли платить компенсацию всему клану. Но главное: вожди действовали не принуждением, а убеждением. Потому что никто не мог приказать свободному члену племени, что ему следует делать. И хоть имущественного равенства не было, индейцы не стремились к накоплению богатств. И уж тем более не превращали богатства во власть. Да, можно было добиться высокого положения в племени. Но это положение не позволяло командовать другими. Вернее, командовать-то они могли, но вот подчиняться помимо своей воли им никто не стал бы. Иезуитам такое безвластие очень не понравилось. А как они плевались ядом на повадки туземных женщин, имевших полный контроль над своим телом, пользовавшихся сексуальной свободой до замужества и с лёгкостью получавших развод!
Хоть в ходе дебатов между колонистами и аборигенами редко шла речь о равенстве. Зато вдосталь говорили о свободе. Индеец свободен в том смысле, что делает всё, что захочет. Он никому не подчиняется. И в этом он равен всем остальным. Вот в чём заключалось их равенство. Европейцы были равны в подчинении: перед монархом ли, законом. А индейцы были равны в своей свободе. Почувствуйте разницу. Разумеется, чтобы побудить племя к действию, вожаку требовалось нечто иное, чем сила: логическое убеждение. И вот как раз оружием слова гуроны владели превосходно, к неудовольствию иезуитов. Позднее и деятели Просвещения мыслили культуру рациональных дебатов инструментом борьбы с произвольным авторитетом духовенства.
Хоть вожди гуронов не писали книг, этим занимались их собеседники, которые и довели до сведения широкой публики их высказывания. Барон де Лахонтан написал три книги, которые облетели всю Европу. Там нашли место фрагменты полемики вождя Кондяронка по прозвищу "Крыса". Тот хорошо знал французов и, скорее всего, даже бывал в самой Франции. Он презрительно отзывался о претензиях европейцев на превосходство. Особенно если это дело касалось подчинению королевской власти. Новым элементом была критика организации собственности. Для индейца было труднообъяснимо накопление богатств у некоторых с конвертацией их в уважение и власть. Кто так делает - тот сам дикарь. Не верил Кондяронк и религиозной пропаганде. Он указывал на раздоры среди самих христиан, а также на то, что Господь спустился с небес на землю не в триумфальной славе, а в образе распятого бродячего проповедника. Внушительный судебный аппарат французов он видел излишним: это всё - продукт плохого поведения граждан. Всё из-за денег, частной собственности и стремления к выгоде. Не будь всего этого - и суды были бы не нужны.
Отцы продают своих детей, мужья - жён, жёны изменяют мужьям, братья убивают друг друга, друзья предают, и всё - из-за денег. В свете всего этого, скажи - разве мы не правы в отказе не только прикасаться, но и смотреть на серебро?
Вождь даже предположил, что европейцам самим будет лучше, если они демонтируют свою социальную систему. Впрочем, его высказывания явно дошли до нас в преувеличенном виде: книгу писал француз, а не индеец, и потому некоторые преувеличения имели место. Что важно: точка зрения индейского вождя была известна любому уважающему себя европейскому интеллектуалу. Книги де Лахонтана были бестселлерами. Монтескьё, Дидро, Шатобриан, Вольтер - все они занимались перепевками Кондяронка, если не сказать плагиатом.
Вот и мадам де Графиньи включила подобные мысли в свои "Письма перуанки". Эти письма не остались без ответа Анна Робера Жака Тюрго, бывшего в те годы 23-летним семинаристом. Он написал, что свобода и равенство дикарей - знак не превосходства, но ущербности. Их устройство общества может быть обеспечено лишь на низшей стадии развития в условиях натурального хозяйства, когда все одинаково бедны. По мере развития техники неизбежно будет накапливаться неравенство, подавлять которое можно будет лишь авторитарными методами. Так родилась идея первичности технологического прогресса как двигателя общественных улучшений на пути от охотников-собирателей через пастухов и фермеров к современной коммерческой цивилизации. В числе первых подражателей Тюрго был его друг Адам Смит с коллегами. Потом были Маркс-Энгельс с их "первобытным коммунизмом" и прочая, прочая, прочая. Так туземцам отвели "подобающее" место на нижних ступеньках лестницы прогресса. Колониальные империи могли со спокойной совестью "нести цивилизацию" тем племенам, которых они ещё не стёрли окончательно с лица земли.
В русло подобной полемики легло и сочинение Руссо о природе неравенства. Жан-Жак сказал о "низвержении из первобытного рая" нечто новое: во всём виновата частная собственность. Которую человеки стали конвертировать во власть над себе подобными. Именно из-за неё европейцы предстали перед глазами индейцев такими, какими они были: жадными, беспощадными и чёрствыми. Другого устройства при таких обстоятельствах в глазах Руссо быть не могло. Если гуроны могли сочетать индивидуальную вольность с "каждому по потребностям", то духовные наследники римских рабовладельцев считали, что тот свободен, кто не зависит от окружающих. Чего уж говорить, когда сам Руссо считал взаимопомощь ограничением свободы.
Руссо, заклеймив прогресс, прослыл не консерватором, которым он стремился быть. Наоборот, его сочинение выросшее из полемики индейцев и прогрессоров, оказалось по факту основополагающим документом левого политического проекта. Но и правые с их уничтожающим презрением к отсталым дикарям взросли на той полемике. Миф об отсталых дикарях - на совести Руссо и ему подобных защитников положения вещей в западных обществах. Этот миф, вместе с социал-дарвинизмом, был взят на вооружение империалистами-колонизаторами девятнадцатого века и послужил основой для расизма века двадцатого.
Авторы чужды от взгляда на наших далёких предков, как на некий "первичный человеческий бульон". Они были способны предвидеть подступки своих действий.Они имели разные социальных модели и разные представления о добре и зле. Бессмысленно называть доисторические общества "эгалитарными", да и сама идея равенства - позднейшее изобретение. Свою книгу авторы посвятили не истории неравенства. Они считают, что с нашим миром произошло нечто чудовищно неверное, когда ограниченный круг мировых элит управляют судьбами миллиардов простых смертных. Как мы до этого докатились? Вот вопрос, получить ответ на который можно, лишь заглянув в далёкое прошлое.
---------------------------------
Глубоко копают, черти. А Том Холланд грешил на апостола Павла как вдохновителя французских демократов. Надо признать, что Гребер и Уэнгроу излагают убедительнее. Низвергатели монархий терпеть не могли церковь с её тогдашним догматизмом. А вот презрение вождя гуронов глубоко запало в сердце цивилизаторов. Прошли века, гордые гуроны (на самом деле их зовут "вендот") сошли с мировой сцены, но идея...идея изменила мир.