— Признаться, не ожидал, что наша встреча состоится во сне.
— Профессия обязывает, — я изобразил улыбку. — Давайте перейдём к делу. Зачем вам понадобился сновидец-искатель?
Надо отдать должное дородному аристократу — он быстро освоился в непривычной для себя обстановке и надел маску деловой вежливости.
— Полагаю, вы слышали о моём отце — Сорене Альваро? Он известная личность в среде сновидцев-исследователей. — Дождавшись от меня утвердительного кивка, мужчина продолжил: — Вернее, был известной личностью… как бы мне ни хотелось думать иначе…
Я, не задавая вопросов, внимательно глядел на собеседника.
— Отец всю свою сознательную жизнь посвятил изучению цивилизации Меру и её наследия. Он носился как одержимый по всей планете в поисках заброшенных городов и комплексов меруанцев. Днём исследовал внешнюю часть, а ночью через сон погружался в глубины прошлого, блуждая одним Древним известно где, — в голосе Альваро мелькнула нотка ревности и недовольства.
— Насколько мне известно, — заметил я, — многие из этих, как вы выразились, блужданий стали основой для нескольких весьма существенных открытий в научно-технической сфере. Так что ваш отец отнюдь не был праздно шатающимся фанатиком древностей.
— Вы правы. Он был крупной величиной среди учёных и дерьмовым отцом для своих детей. Впрочем, последнее к делу не относится, — поспешил закрыть тему Альваро. — Несколько месяцев назад после очередного снопутешествия отец, по сведениям слуг, подскочил как ужаленный ни свет ни заря, поспешно собрался и покинул дом. Этим же утром я обнаружил на столе в его кабинете письмо, в котором отец сумбурно описывает свои ночные похождения, упоминая руины меруанцев Дор-Астан и постоянно твердя об «открытии, которое всколыхнёт всё живое на планете». С тех пор о нём ни слуху ни духу…
— Как я понял, подобные отлучки вашего отца — дело вполне обычное. Что заставило вас обратиться ко мне?
— Посылка, которую мы получили вчера утром, — Альваро тяжело вздохнул. — В ней оказался один-единственный предмет — платиновый перстень отца. Именно это событие навело нашу семью на горестные мысли: его больше нет в живых. Кольцо имело для отца особое значение, мастер Харат, я ни разу не видел, чтобы он снимал его.
— Памятный подарок? — уточнил я.
— Отец никогда не распространялся об этом. Возможно, перстень как-то связан с его сновиденными путешествиями по мирам Древних — уж очень трепетно он к нему относился. А в жизни старика лишь две вещи вызывали благоговейный трепет — сновидения и треклятые развалины Меру, — не сдержался аристократ.
— Чем могу быть вам полезен, господин Альваро? — Ответ я уже знал, но предоставил собеседнику его озвучить.
— От имени всего семейства я прошу вас узнать судьбу отца. Несмотря на сложные отношения между нами, мы любим… любили его. И не успокоимся, пока не проясним все детали его исчезновения. Цена не имеет значения, назовите любые условия, — представитель богатейшего рода Рузанны упёрся в меня взглядом — властным и полным затаённой надежды одновременно.
— Мне понадобится перстень вашего отца, — ответил я после секундной паузы и ощутил, как повисшее в пространстве напряжение улетучилось. — Через него я смогу выйти на владельца. Письмо господина Сорена тоже будет кстати. Завтра утром мой посыльный заберёт их. Запомните пароль, который он должен будет назвать: «Сны — подкладка реальности». Уверен, вы в курсе, что я работаю исключительно по предоплате. Это позволяет мне всецело сосредоточиться на вопросе клиента. Курьер передаст вам записку с указанием стоимости моих услуг. Обозначенная в ней сумма должна быть переведена на мой счёт завтра же. У вас есть вопросы?
— Надеюсь, ваш талант искателя столь же блестящий, как и умение вести дела, — усмехнулся Альваро. — Мы очень на вас рассчитываем, мастер Харат, — намёк был предельно ясен.
— Приятных вам сновидений, господин Альваро, — попрощался я. — Кстати, вы не против, если я уберу из вашего сознания эпизод с подвалом? — И, прервав его благодарственный порыв, добавил: — Терпеть не могу сырость.
После лёгкого завтрака я покачивался в уютном кресле и просматривал свежий выпуск «Вестника Рузанны», наслаждаясь, возможно, последними в этом сезоне тёплыми лучами солнца, заполнившими гостиную через распахнутые окна.
Лори, посыльный, получил от меня все необходимые указания и скоро должен был вернуться с кольцом и письмом господина Альваро-старшего.
Вызвав из памяти образы ночного разговора с тучным аристократом, я погрузился в отпечаток сна, тщательно просматривая каждую его деталь. На первый взгляд — всё чисто, но что-то не давало мне покоя, расходясь мелким нестерпимым зудом по телу. Неуловимое движение тени в углу подвала, легчайший порыв воздуха из щели между досками двери… Показалось или нет? Если кто-то и наблюдал за нами, то делал это настолько умело, что моих способностей оказалось недостаточно, чтобы поймать его за хвост. Всё, что я смог уловить, — необычные ощущения в теле и смутные подозрения. Которые, однако, за годы практики ни разу меня не подводили.
Мои размышления прервал тройной стук в дверь. Через несколько секунд стук повторился.
«Мальчишка быстро справился», — отложив газету, я легко поднялся из кресла, пересёк комнату и, опустив небольшой рычаг на стене, распахнул дверь.
Лори нервно топтался на пороге, и выражение его лица мне очень не понравилось. Кивком указав ему на кабинет, я внимательно осмотрел улицу — нет ли хвоста — и, не обнаружив ничего подозрительного, запер дверь.
Серьёзные дела я предпочитал обсуждать в собственном кабинете, расположенном на стыке яви и мира снов. Среди моих коллег-профессионалов бытует простое и ёмкое название данного явления: сновидение-наяву. По сути, кабинет был выделенной частью сновиденного пространства, эдаким закрытым мирком, попасть в который можно одним-единственным путём: пройдя через дверь-портал в моём доме с разрешения хозяина. Портал был устроен таким образом, чтобы внимание постороннего соскальзывало с него, не замечая в том месте, где он находился, ничего занимательного. Конечно, опытный сновидец заподозрил бы неладное, будь у него достаточно времени. Поэтому я никогда не приглашал знакомых коллег к себе в гости, да и контактировал с ними весьма редко и исключительно по делу, снискав славу отщепенца и мизантропа. Что, положа руку на сердце, меня вполне устраивало.
Напряжённая поза Лори, занявшего кресло у письменного стола, была красноречивее любых слов.
«Что, Древние побери, могло случиться?!»
Я сел в своё кресло по другую сторону стола и внимательно посмотрел на Лори, приглашая начать беседу.
— Судя по твоей кислой мине, что-то пошло не так…
— Я не виноват, мастер. Этот надутый жирдяй Альваро сам издох прошлой ночью, — огорошил меня Лори. — К завтраку он не вышел. Мамаша забила тревогу и послала слугу поглядеть, не захворал ли «малыш Туан». Слуга отбил себе обе руки и сорвал голос, пока орал под дверью Альваро-младшего. А потом дверь взломали, а там трупак. Как ни на есть натуральный «малыш Туан», разодетый в пижаму, только дохлый как боров, которого вчера ещё закололи. Мамаша позвала лекаря, а он и скажи, мол, что помер во сне от остановки сердца.
— С кем из семейства Альваро ты общался?
— Со старой каргой Люцерной — мамашкой окочурившегося, — выдал Лори, заставив меня поморщиться. За годы общения я полагал, что привык к говору моего подопечного, выросшего среди городских карманников и прочих низов общества, но время от времени он находил, чем меня удивить. — Она, как и остальные члены семейки, знать не знает о вашем с толстяком уговоре. А тот, видать, просветить их не успел…
— Если вообще собирался, — задумчиво произнес я, на несколько секунд уйдя в свои мысли, затем с усилием вернул себя обратно в реальность и продолжил беседу: — А как госпожа Альваро отреагировала на твою просьбу о передаче кольца и письма её мужа?
— Видели бы вы, как скрутило эту ведьму — зенки чуть из орбит не выскочили! — в тоне Лори промелькнули нотки злорадства. — Но она тут же очухалась, сделала морду кирпичом и важно заявила, что «мастер Харат весьма хорошо осведомлён о личных делах семьи Альваро, однако им не требуются его услуги — ни в поисках господина Сорена, ни в каких бы то ни было вопросах». На этом «высочайшая аудиенция» закончилась, и прислуга без особых любезностей выперла меня из дому.
— Сомневаюсь, чтобы госпожа Люцерна соизволила поделиться с тобой подробностями смерти сына, — ехидно ухмыльнувшись, я пристально взглянул на посыльного.
— Старая перечница скорее повесилась бы на собственном лифчике, — заржал Лори. — По пути к вам я встретил Айку — она на кухне в особняке Альваро прислуживает. Мы с ней шебуршим иногда, девка она горячая и до любви охочая. — Глаза парня подернулись мутной поволокой, но он тут же встряхнулся и продолжил: — Так вот, Айка мне и поведала всё как на духу — и выяснились очень занятные детали…
— Ну? — я приподнял бровь, давая понять Лори, чтобы прекращал испытывать моё терпение и переходил к сути.
— Письмо и кольцо старика Сорена как корова языком слизала. Ни раньше, ни позже как в сегодняшнюю ночь.
— Подозрительно хорошо осведомлена твоя Айка для обычной кухарки.
— Говорит, слуга за чаркой перечной настойки проболтался. Тот самый, что ломал дверь в спальню жиробаса Туана. Поведал, что «господыня Люцерна», ворвавшись в покои рыжего и обнаружив там труп, сразу бросилась к столу и долго возилась с запертым ящиком. А отомкнув его, подозвала прочих родичей, и они долго шушукались. Слуга стоял рядушком и уловил только, что пропали ценные вещи господина: перстень и письмо. Вот такие пироги.
— Чем дальше в лес — тем гуще кресс, — медленно произнёс я, запуская в волосы пятерню. — Что-нибудь ещё, Лори?
— Записка для покойничка Альваро, которую вы дали мне утром, — он положил на стол вытащенный из-за пазухи конверт и подвинул его в мою сторону.
— Держи, — я достал из кармана сюртука увесистую монету и бросил ее Лори. — Ты славно поработал. Теперь мне нужно подумать. В одиночестве.
Парнишка не задавал лишних вопросов, за что, помимо прочего, я высоко ценил его. Ловко поймав монету и сунув её в карман потёртой накидки, он молча оставил кресло и направился к двери. Я проводил Лори взглядом, в который раз отмечая лёгкость и бесшумность его движений — он словно стелился по земле. Недаром собратья по цеху нарекли его «Тихим Змием». Уже на пороге Лори обернулся, и я впервые увидел нечто похожее на тревогу в его обычно плутовском взгляде:
— Берегите себя, мастер Харат. Жопой чую, не к добру всё это, ох, не к добру. — И он скрылся, беззвучно прикрыв дверь.
Оставшись наедине с собой, я погасил всё освещение, кроме торшера с цилиндрическим абажуром из тёмно-синего бархата, укрывшегося в закутке справа от стола. Его приглушённый сапфировый свет успокаивал и мягко настраивал меня на рабочий лад. Переведя кресло в полулежачий режим, я удобно устроился в нём, сложив ладони внизу живота. Пробежался вниманием по телу, отпустил напряжения, вызвал свечение изнутри, размывая плотные границы телесности, и, когда ощутил себя невесомым и прозрачным, словно утренний бриз над водами Маджори, вошёл в состояние дрёмы.
«Итак, что мы имеем? — начал я выстраивать цепочку фактов. — Заказ на поиск старика Альваро, поступивший от его сына. Скоропостижная и весьма странная смерть заказчика той же ночью. Пропажа кольца и письма Сорена Альваро, которые я запросил для работы. Странное поведение родственников почившего, в особенности госпожи Люцерны. Добавим к этому навязчивое ощущение чужого присутствия во сне покойного Туана во время нашего с ним разговора…» Образы светящимися сгустками вспыхивали на внутреннем экране, застывая перед глазами. Повинуясь импульсу намерения, сгустки раскрывались, позволяя просматривать запечатлённые в них события в мельчайших деталях.
Я перевёл своё сознание в будхический режим и спустя несколько секунд ощутил в теле лёгкий жар, постепенно набиравший силу. Вскоре меня буквально распирало изнутри, словно переполненный вином бурдюк. Испарина мелкими горячими каплями стекала по лбу, попадала в глаза, вызывая резь и обильное слезотечение. Моего предела пребывания в режиме Будхи — около тридцати секунд, — как правило, с лихвой хватало для получения чёткого внятного образа рассматриваемой ситуации. Данная техника — палка о двух концах. С одной стороны, благодаря разгону мыслительных процессов в десятки тысяч раз, открываются небывалые возможности для изучения и обработки имеющихся сведений. С другой — есть шанс свихнуться от перенапряжения или попросту затеряться в иллюзии Будхи, которую, как утверждают мои коллеги, ещё ни одному сновидцу не удалось распознать. Поэтому даже бывалые мастера снов старались не связываться с Будхи без крайней нужды. Пожалуй, в Арсии я был единственным сновидцем, владеющим этой техникой, и доселе мне удавалось переигрывать Фатум. Вот и сейчас я ощутил, как пазл из разрозненных фрагментов превращается в целостную, гармонично сложенную картину. Ещё несколько мгновений и…
Приглушённый стук в дверь ворвался в сознание громогласным набатом, вышибая меня обратно в мир яви. Я сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, приходя в себя. Голова гудела, словно чугунный колокол, разбуженный умелыми руками звонаря. Пространство кабинета плыло и мутилось, будто картинка из барахлящего проектора. С усилием я поднялся из кресла и неуверенной шаткой походкой двинулся к выходу из кабинета. Повторный стук в дверь застал меня уже в гостиной — колотили вежливо, но при этом настойчиво.
— Иду! — попытался как можно громче выкрикнуть я, но получился лишь сдавленный хрип.
Кое-как я доковылял до двери и, насилу справившись с замком, рывком отворил её.
Любезно улыбаясь, передо мной стоял служащий банка «Аристани», судя по строгому костюму цвета бордо и фирменному значку в виде золотых весов на фуражке. Мой внешний вид мгновенно стёр улыбку с лица клерка:
— Вы в порядке, мастер Харат? На вас лица нет! Может, вызвать лекаря? — обеспокоенно затараторил мужчина.
— Тяжёлый день, — я через силу улыбнулся в попытке сгладить первое впечатление, но выражение лица гостя стало ещё более озабоченным.
— Прошу прощения за беспокойство, я могу зайти позже…
— Проходите, раз уж пришли, хуже не станет, — я посторонился, пропуская мужчину в дом.
В гостиной я жестом пригласил клерка присесть за стол и устроился напротив него.
— Чему обязан? — я поморщился от ломоты в теле, что мужчина, судя по всему, принял на свой счёт.
— Я не отниму у вас много времени, мастер Харат, — взволнованно зачастил он и полез в кожаный портфель, выуживая оттуда несколько заполненных бланков. — Сегодня на ваш счёт в нашем банке были зачислены средства — вот, прошу ознакомиться и поставить подписи, — служащий протянул мне печатные листы.
Взгляд сразу же упал на графу «сумма перевода», и меня бросило в холодный пот: цифра была ровно в два раза больше той, что я указал в письме покойному Туану Альваро. Ниже стояло имя отправителя, которое ни о чём мне не говорило. Подписав бумаги, я вернул их клерку.
— Кто этот господин Зорай Ульхем? — как можно более небрежно поинтересовался я.
— Мы думали, вы в курсе… — озадаченно посмотрел на меня служащий банка. — В назначении платежа этот господин указал: «Компенсация за прискорбное недоразумение и в надежде на будущее взаимопонимание».
— Хм, весьма красноречиво, — моя попытка изобразить иронию, видимо, увенчалась успехом, так как клерк поспешил объясниться:
— Во всяком случае, господин Ульхем не является клиентом банка «Аристани». Более того, его имя не значится ни в одной из официально проведённых ведомостей. Надо полагать, сегодня он впервые воспользовался услугами нашего банка.
— Вы видели его лично? Как он выглядел?
— Ростом выше среднего, подтянут, изысканно одет: бежевого цвета костюм-тройка, белоснежная рубашка, галстук оттенка синей стали и начищенные до блеска ботинки из кожи туманного козерога. Лицо… — мужчина вдруг запнулся, словно нужные сведения удивительным образом стёрлись из его памяти. — Лицо самое обычное, ничем не примечательное лицо, — безучастно, как под гипнозом, проговорил клерк.
«Морок либо отвод глаз — наподобие двери в мой кабинет, — прикинул я. — Хотя скорее второе, судя по тому, что одежду служащий запомнил прекрасно, а о лице и двух слов связать не может».
— Ладно, Древние с ним, с этим щедрым господином. Главное, сегодня я стал богаче на двести тысяч курайсов, — резюмировал я, старательно изображая радость. — Если с бумагами всё в порядке, не смею вас больше задерживать.
— Да-да, разумеется, мастер Харат, — пролепетал служащий, поднимаясь со стула. — Скорейшего вам выздоровления, и да хранят вас Древние.
— И вам всех благ, любезный.
Проводив клерка до двери, я пожал ему руку, вложив в неё монету достоинством десять курайсов.
— Благодарю за добрые вести, вы сделали мой день.
Ощутив прохладную тяжесть в ладони, мужчина расплылся в подобострастной улыбке:
— Вы так добры, мастер Харат! Пускай удача денно и нощно, как верный пёс, бдит у вашего порога. — Служащий изобразил нечто вроде поклона, неуклюже развернулся и засеменил вверх по улице.
— Твои слова да Древним в уши, — тихо проговорил я, глядя вслед удаляющемуся клерку.
Проводив служащего банка, я первым делом вернулся в кабинет и тщательно осмотрел оставленный Лори конверт с письмом. Сургучная печать с изображением пикирующего сокола — моей личной эмблемой — была целой и без каких-либо следов чужого вмешательства. Невидимый обычному глазу маячок, который сработал бы, попади письмо к кому-либо, кроме адресата, также был на месте. Не то чтобы я сомневался в Лори, но многолетний опыт и набитые «граблями» шишки научили меня осмотрительности и готовности ко всевозможным сюрпризам. Конверт не вскрывали, значит, сведения о сумме оплаты за поиски старика Альваро были взяты из единственно возможного источника — моей головы.
«Великие Древние, в какое дерьмо я вляпался на этот раз?!» — я с силой сжал подлокотники кресла так, что костяшки пальцев побелели, и шумно выдохнул.
Я рывком поднялся из кресла и скривился от боли: всё ещё сказывались последствия прерванного режима Будхи, затем решительно направился в гардеробную.
«Пойду проветрюсь, пока не заявился очередной гость со сногсшибательными новостями».
Накинув плащ — северные ветры уже вовсю хозяйничали на улицах Рузанны, — я подошёл к стоявшему в углу гардеробной резному комоду и открыл верхний ящик. Внутри на подстилке из зелёного бархата покоилась трость. Золотисто-соломенные тона, сплетаясь с голубовато-зелёными разводами, создавали причудливые узоры на гладкой, безупречно отполированной поверхности дерева. Я взял её бережно, словно любимую женщину. Изготовленная по специальному заказу под мои параметры, эта коварная красотка стоила целое состояние. Я провёл рукой по шафту, ощущая прохладную тяжесть лунного эбена. Рукоять, выполненная в виде разинувшей пасть змеи, как нельзя более точно отражала суть аксессуара: молниеносный выпад — укол — смерть. «Секрет» трости составлял зуб василиска, постоянно генерирующий особый яд. Попав в кровь живого существа, он вызывал мгновенный паралич. Достаточно было малейшей царапины, чтобы вывести из строя практически любого противника, разумеется, обладая должными навыками обращения с подобным оружием. Я ласково называл трость Апатой [1] и относился к ней с большим трепетом: боевая подруга не раз спасала мою задницу в критических ситуациях.
Вооружившись и погасив в доме освещение, я вышел на улицу. Жадно вдохнул прохладный осенний воздух, наполненный ароматами аптекарских трав и булочек с корицей, запер дверь, и без колебаний двинулся в направлении манящих запахов.
Прогулки по городу были для меня отдушиной, и я пользовался малейшей возможностью размять ноги и заодно проветрить голову. С каждым шагом тело оживало, впитывая из окружающего мира образы, звуки, ароматы и одновременно раскрываясь навстречу громадному и непостижимому существу, коим на самом деле являлся город.
Иногда — по своему усмотрению — Рузанна передавала мне собственное состояние, позволяя на краткий отрезок времени стать ею. Это поразительное ощущение, которое трудно передать несовершенным человеческим языком. Границы моего существа расширились до размеров Вселенной. Внутри них нечто постоянно двигалось, бурлило, вспыхивало. Меня самого вся эта бешеная круговерть ничуть не волновала, я воспринимал её словно лёгкую рябь на поверхности бездонного океана. Я и был этим океаном — всеобъемлющим и безмерно спокойным.
При этом я не терял человеческого восприятия мира и вёл себя вполне адекватно: подмигнул эффектной незнакомке, проезжавшей мимо меня в экипаже; поприветствовал кивком часовщика, закрывавшего мастерскую на обеденный перерыв.
Наслаждаясь прогулкой и на удивление хорошим настроением, я сам не заметил, как вышел на Садарскую площадь. Воздух, казалось, уплотнился от обилия запахов: булочек с корицей, жаренного на огне мяса, дыма от фейерверков, благовоний и Древние знают чего ещё. Передо мной, удобно раскинувшись на обширном пространстве площади, гудела Осенняя ярмарка. Обычно я избегаю шумных сборищ, предпочитая тихие уютные места, но сейчас ярмарка как нельзя лучше соответствовала моей цели: на время отрешиться от ситуации, связанной с делом Альваро. Поэтому, недолго думая, я нырнул в этот бурлящий весельем улей.
Одно дело — наблюдать, как развлекаются другие. Совершенно другое — быть полноправным участником действа. Находясь среди шумной толпы, я умело сочетал обе позиции: был вовлечённым, не вовлекаясь. Этот архиважный для сновидца навык приходит с годами практики и железной самодисциплиной, позволяя сохранять трезвый рассудок и адекватное восприятие реальности, в которой пребываешь в данный момент времени. В противном случае сновидца ожидают страстные и несокрушимые объятия гипнозии [2].
Мимо меня пронеслась стайка орущей ребятни. Бегущий первым держал в руке сахарный бублик, выхваченный у менее расторопного товарища, судя по возмущенным выкрикам преследователей. Справа надрывался зазывала, настойчиво предлагая отведать «лучших в Арсии натуральных мясных деликатесов». Я не был голоден, поэтому спокойно прошёл мимо источающей аппетитные ароматы лавки. Вдалеке, над шатрами, то и дело взмывали в небо монгольфьеры, парапланы и небольшие дирижабли, охотно катающие желающих насладиться чувством полёта и лицезреть столицу с высоты.
Краем глаза я приметил неброскую вывеску возле одного из шатров, скромно гласившую: «Напитки обители Сейтуса».
«А сюда, пожалуй, загляну».
Обитель Сейтуса входила в состав ордена траппов — закрытого сообщества исследователей трансцендентных материй и состояний. Я не особо интересовался их научно-экспериментальной деятельностью, а вот эль члены ордена варили отменный, за что и были горячо любимы истинными ценителями этого напитка.
Отодвинув полог, я вошёл в шатёр и осмотрелся. В центре стояло кольцо барной стойки, гости могли подойти к ней с любой стороны. По пространству шатра были разбросаны немногочисленные деревянные столики с лавками, сейчас полупустыми. Публика здесь собиралась солидная и вполне приятная, что немудрено: траппский эль — удовольствие не из дешёвых, и до него ещё нужно «дорасти». Обычному городскому работяге или клерку милее простое, как две шульди[3], пиво низового брожения, которое пивные аристократы глумливо именовали «шульдским пойлом».
— Добрый день, господин! Что вам налить? — вежливо, но с достоинством поинтересовался дородный представитель обители Сейтуса из-за барной стойки.
— Денёк и впрямь хороший, но уж больно прохладный, — поёжился я. — Хочется чего-нибудь плотного и согревающего. Ришфор десятый есть?
— Вижу настоящего ценителя сейтусского эля, — трапп слегка улыбнулся, что в его случае было равносильно безмерному радушию. — К сожалению, закончился, завтра подвезут. Попробуйте Штрас-Хенрек — он тоже из квадров, сваренный аккурат к Осенней ярмарке. Вполне достойный аналог «десятке».
— Уговорили. Пинту, будьте любезны.
Выверенными, отточенными до автоматизма движениями трапп подхватил с полки фирменный бокал, промыл его под струёй ринзера и наполнил тёмно-шоколадным элем, покрыв сверху обязательной пенной шапкой.
— Прошу вас, — мужчина поставил передо мной бокал, предварительно подложив бирдекель.
Я взял бокал и направился к столику в углу шатра, откуда был хороший обзор помещения, удобно уселся там и принялся за дегустацию эля. В аромате преобладали тона сливы, карамели и мускатного ореха с лёгкими нотами цитрусов. Сделав большой глоток, я зажмурился от удовольствия: сильные солодовые ноты дополнялись нюансами тёмных сухофруктов, конфет и пряностей. Сладость была хорошо сбалансирована острыми нотками горького шоколада и ржаного хлеба, оставшееся послевкусие — гладкое, сухое, затяжное. Напиток, достойный Древних!
Не без сожаления я покатал на языке последние капли божественного сейтусского эля и поднялся, готовый продолжить прогулку. Тепло густой приятной волной растеклось по телу, голова при этом осталась ясной — верный признак подлинного траппского напитка.
— Братия постаралась на славу — эль превосходный! — Я отблагодарил траппа щедрыми чаевыми. — Благополучия и процветания вашей обители!
— Да услышат вас Древние, господин! Заходите ещё, мы тут до окончания ярмарки будем.
— Непременно. — Я приподнял трость в знак прощания и, развернувшись, пошёл к выходу.
У самой стенки шатра я внезапно остановился, уловив боковым зрением нечто странное: словно легчайшая рябь прошла по пространству, всколыхнув ткань реальности. Я обернулся, чтобы развеять закравшиеся подозрения… и едва не отлетел от неожиданного удара в плечо: в шатер стремительно шагнул незнакомый мужчина.
— Прошу прощения, господин, я не заметил вас, — его глубокий баритон завораживал. — Вы в порядке?
Продолжение следующим постом