Капитан не выворачивайте при лейтенантах всю свою грязь наружу
Через два дня во время перевязки у меня вдруг сквозь бинт фонтаном ударила кровь, причем не оттуда, где пуля прошла — ниже локтя, а на самом сгибе в локте. Мне наложили жгут и снова покатили в операционную. Снова та же черноглазая накрыла мне лицо маской. Снова я задыхался и снова так же схитрил. Только после операции я уж больше не пел.
Три дня лежал пластом, не шевелясь, в полузабытьи. На четвертый день, в канун Первого мая, вечером налетели немецкие бомбардировщики и начали бомбить железнодорожную станцию и город. В госпитале погас свет, поднялся гвалт. Ходячие устремились в подвал. А мы лежали с вытаращенными в темноте глазами. Помню, прощаясь, капитан Калыгин сказал: «Ты, по всему видать, отвоевался. Домой поедешь». Лежал и думал: доедешь тут, если так будут сопровождать.
На следующий день бомбардировщики прилетели снова.
Третьего мая после обеда начали грузить санитарный эшелон для эвакуации тяжелораненых в глубокий тыл. Возили нас до самого темна. А потом долго не отправляли. Все волновались — с минуты на минуту должны появиться бомбардировщики. Наконец наш санитарный поезд тронулся. Едва он вышел за станционные стрелки, сзади раскатились взрывы — гитлеровцы, как всегда, пунктуальны, бомбометание начали минута в минуту. Наш эшелон стоял на перегоне с погашенными огнями — впереди горело и сзади тоже…
Утром, когда вагоны убаюкивающе покачивало и что-то свое выстукивали на стыках колеса, прошел слух, что минувшей ночью, когда мы стояли на перегоне, одна из бомб угодила в наш госпиталь, и прямо в операционную… Из головы никак не выходила черноглазая сестра — неужели в это время она была в операционной?
Последние взрывы Великой Отечественной войны для меня раздались седьмого мая сорок четвертого года, когда наш санитарный поезд вечером отправлялся со станции Дарница, а немецкие самолеты начинали ее бомбить — тоже в последний раз.
И наступила тишина и успокоенность — в самом деле, для меня война окончилась. Я смотрел в окно вагона и уже с трудом представлял, что где-то далеко-далеко идут бои, что мои разведчики по-прежнему лазят за «языком». Еще неделю назад я считал свой взвод вторым домом — даже иной раз был он мне ближе, чем родной дом. А теперь, из вагона, он почему-то показался мне таким неуютным и далеким, этот мой родной, выпестованный мною конный взвод лихих разведчиков.
Поезд шел неторопливо. Если бы у меня беспрестанно не болели пальцы на раненой руке, я бы считал, что живу в раю — никуда не надо торопиться…
И вот однажды ночью эшелон остановился на тихой какой-то станции. Он и раньше останавливался по ночам, я и раньше не спал до утра — все нянчился со своей рукой, го эта остановка была чем-то непохожей на все предыдущие. Сразу же началась суета около вагонов. Потом эшелон тихо, осторожно и долго толкали. И только к утру все затихло на какие-то час-два. А когда я стал, наконец, засыпать, началась выгрузка — оказывается, мы добрались до своего конечного пункта, на станцию Ахтырка.
Офицерская палата была одна на весь госпиталь. А в палате семь человек: два младших лейтенанта — я и Саша Каландадзе, раненный в пятку, старший лейтенант, загипсованный чуть ли не с головой, пехотный капитан с оторванным указательным пальцем, щуплый, подвижный, неунывающий, и майор-артиллерист, высокий, грузный. Еще двух других помню смутно: лейтенант и старший лейтенант, молчаливые, уставшие от войны тридцатилетние мужчины.
Первый день я помню хорошо. Длинным он показался мне — пока вымыли, переодели, принесли, уложили.
Меня принесли последним, поэтому кровать мне досталась крайняя к двери. Потом стали кормить завтраком. И все утро сестры одна за другой в палату шмыг да шмыг. (Потом уж, когда освоились, рассказывали, что прибегали смотреть прибывших офицеров.)
Первые дни палата жила тихо, настороженной жизнью — каждый прислушивался к своим ранам, к новой жизни за окнами госпиталя. Сестры по-прежнему то и дело забегали к нам, были не просто внимательны, а душевны и до мелочей предупредительны — госпиталь давно уже повыписывал своих раненых, и девчата стосковались по заботе о людях слабых.
Через неделю, отоспавшись и понемногу привыкнув к своему новому положению «ранбольного», мои товарищи по палате начали уже заводить первые романы. И удивительно, открыл эту «кампанию» пехотный капитан, человек, которому тогда было уже далеко за сорок — ровно столько, сколько моему отцу в то время. По моим тогдашним представлениям, он был уже в разряде если не окончательных стариков, то во всяком случае людей, не способных на какие-то чувства к женщине.
Это случилось в одну из ночей. Я, как всегда, не спал — сильно болели пальцы, и я все пытался найти удобное положение для своей укутанной в гипсовые лангеты руки.
Перекладывал ее на новое место, боль будто бы затихала, но не успевал я вздохнуть облегченно, как она, ноющая, мозжащая, подступала снова к почерневшим трем пальцам — к большому, указательному и среднему. К утру я все же засыпал — может, боль все-таки притихала, а может, потому, что изматывался к утру окончательно и сон брал верх над болью. И вот в одну из таких ночей, когда я уже слабо реагировал на все внешние и внутренние раздражители, вдруг услышал за окном окрик часового:
— Стой! Кто идет?
И тут же донеслись торопливые шаги около колонн.
— Стой! Стрелять буду!..
Судорожное шебаршание. Скрип оконных створок, и на подоконнике появилась темная фигура. Мне было все равно, кого там несет, — не вор же это и не диверсант. Фигура замерла в простенке, тяжело дышала. Часовой еще долго ворчал, ходил под окнами. Потом там затихло. Фигура отделилась от простенка и, сопя и вздыхая, стала перелезать через кровать старшего лейтенанта, стоявшую у окна. Не снимая халата и, по-моему, даже не разуваясь, капитан — теперь я уже видел, что это был он, — юркнул под одеяло и притаился, как нашкодивший мальчишка.
По палате потянуло сивушным перегаром.
Утром я, как всегда, спал часов до одиннадцати. К удивлению всех, в палате не поднимался с койки и капитан. Сначала решили, что он приболел. И лишь во время обеда я вдруг вспомнил о ночном происшествии и торжественно, предвкушая всеобщую потеху, начал рассказывать, как часовой с полуночи и до утра гонялся за капитаном-донжуаном, приняв его за гитлеровского диверсанта, как в конце концов скомандовал «хэндэ хох!», положил донжуана посреди лужи, а так как часовые здесь, в тылу, — нестроевщина, устава караульной службы не знают, этот недотепа-часовой не догадался вызвать караульного начальника выстрелом вверх, а может, пожалел, не стал полошить раненых, а пошел за ним, то есть за караульным начальником, сам; капитан тем временем сбежал из лужи сюда, в палату… Словом, я городил, что взбредало в голову, нисколько не заботясь о правдоподобности.
— Вот поэтому он и не может встать в таком белье, — закончил я среди общего смеха.
И к моему изумлению, — это выяснилось немного позже, — я был не так уж далек от истины!
После обеда капитан позвал сестру-хозяйку, о чем-то с ней пошептался (в палате, кроме загипсованного старшего лейтенанта и меня, никого не было), и та принесла ему свежее белье. За ужином я безо всякой задней мысли сообщил и эту свежую новость — вот, мол, если кто не верил. После этого капитан в упор меня не видел — он не принял шуток товарищей. Бывают же люди без чувства юмора. На этом, может, все и кончилось бы, но капитан через день снова ушел в «самоволку» и в палату опять явился под утро, а еще ночь спустя — снова. Притом каждый раз возвращался под градусом. Но в конце-то концов не такая уж это большая неприятность для палаты — дело его личное. Противно было другое: утром он гадко и грязно говорил о женщине, с которой встречался, выкладывал нам некрасивые подробности. И сиял: чувствовал себя героем.
Первым поднимался и уходил Саша Каландадзе. Он еще неумело пользовался костылями и с большим трудом протискивался через одну створку двухстворчатой двери, злился, негодовал — то ли на неудобную дверь, то ли на капитана.
Потом молча поднимались комбат и лейтенант-танкист. Майор вытаскивал из тумбочки газету и начинал старательно ею шуршать, сгибая и перегибая ее во всевозможных направлениях, вроде бы приспосабливаясь читать. Минуту-две смотрел в газету, потом, кряхтя, вставал с кровати и, придерживая рукой забинтованный живот, медленно и плавно шагал к двери. Оставались мы со старшим лейтенантом. Тот вообще молчал в своем углу — был полностью поглощен собственными ранами, а меня капитан презирал (я его — тоже, притом неизвестно, кто кого больше). Капитан замолкал. Не снимая халата, ложился на свою кровать, закидывал забинтованную руку на лоб, и долго еще блудливая циничная улыбка не сходила с его лица — он смаковал детали минувшей ночи. Я все удивлялся — это ж надо быть таким…
К концу первой недели, когда капитан принялся расписывать свои успехи уже у третьей женщины, уборщицы санпропускника, майор вдруг резко поднялся на кровати — так, что под его грузным телом жалобно заскрипели пружины, и жестким тоном старшего по званию закричал:
— Слушайте, капитан! Вы постыдились бы ребятишек — они же вам в дети годны, эти младшие лейтенанты. А вы при них всякую мразь свою выворачиваете!
Капитан испуганно вытаращился на майора, подобрался весь, словно готов был вскочить и вытянуть руки по швам. Но, кажется, сообразив, где он, снова откинулся на подушку. И тут же поднялся, уставился немигающими нагловатыми глазами на майора.
— А что я такого сказал? Ничего особенного… А они, не беспокойтесь, товарищ майор, они еще нас с вами поучат в этих делах…
Зря капитан клеветал на нас — любовь мы знали пока только по книгам. Мы тосковали по любви — чистой, возвышенной. Поэтому-то нас особенно коробило от смачной пошлости этого человека.
В течение нескольких дней после резкой вспышки майора наш донжуан ходил с непонимающим обиженным лицом — с чего, мол, набросились на меня, что я кому плохого сделал? Или он на самом деле не понимал, или, может, прикидывался. Мне казалось, что он все-таки действительно не видел ничего дурного во всем, что он делал. Впрочем, теперь я склонен думать, что он все отлично видел и понимал, но жил одним днем, считал тогда: война все спишет…
Его теперь уже открыто презирала вся палата. Им просто брезговали. Он это, кажется, чувствовал. Но особо не тяготился этим и не переживал. Он вроде бы нашел себе слушателей в другой палате. Выспавшись к обеду, уходил туда. И еще. Часовой теперь уже не гонялся за ним — они нашли общий язык. Капитан был некурящим, но регулярно получал папиросы, положенные офицерам в госпитале, и отдавал их охране.
Моя кровать была хорошим наблюдательным пунктом: одним взглядом с нее «просматривалась» вся палата, а если немного приподняться, то и половина улицы за окном, с другой же стороны в дверь я видел большую часть коридора, поэтому был очевидцем многих «коридорных» событий. Видел, как наш капитан обхаживал санитарку. Особенно смешно было: она несет судно из соседней палаты, а он за ней этаким гоголем то с одной, то с другой стороны. Потом они шушукались в углу. Еще нестарая, но замордованная жизнью, оттого, наверное какая-то неприметная, она как-то вдруг смущенно, но счастливо заулыбалась — и разом помолодела, похорошела. Потом капитан ушел вечером и вернулся утром с помятым лицом — явно с похмелья. Еще раз или два отсутствие капитана совпадало с выходными днями санитарки.
Дальше капитан переметнулся на кухню к посуднице, рослой, упитанной женщине примерно одних лет с ним. (Она три раза в день обходила палаты, собирала грязную посуду.) А бедная наша санитарка поминутно заглядывала к нам в палату, высматривала капитана, а тот всячески избегал встречи с нею. И вот однажды он бегом пронесся по коридору, юркнул в халате и тапочках под одеяло с головой. Потом высунулся оттуда и попросил старшего лейтенанта:
— Я заболел. Скажи, чтобы меня не беспокоили.
— Знаешь что-о! — сквозь зубы зло процедил старший лейтенант. — Катись-ка ты… знаешь куда?..
Санитарка заглянула в палату, увидела на кровати капитана, облегченно вздохнула и начала… подтирать пол, хотя уже подтирала его всего лишь час назад. Особенно старательно вытирала она в проходе между кроватями ее капитана и старшего лейтенанта. Полдня пролежал капитан, закрывшись с головой, и полдня бедная женщина крутилась около нашей палаты. Наконец он понял, что объяснений не избежать, охая и вздыхая, поднялся и пошел в коридор. Разговаривали они прямо за дверью, хоть и тихо, но отдельные фразы долетали до меня.
— Понимаешь, этот разведчик, с краю который лежит, как сыч, не спит по ночам. Привык там… по ночам шариться… К начальству уже вызывали…
— А чего таиться-то, Вань? Пойдем да и скажем: так, мол, и так…
Потом о чем-то бубнил он — я не слушал, я залез под подушку с головой. Пригрелся и задремал. Что было у них дальше, не знаю, но проснулся я от шума: санитарка, вся в слезах, причитая, жаловалась старшей медсестре:
— Жениться собирался… У меня ребятишки. Я привела его, сказала им… водкой поила из последнего, угощала, А он три дня походил и сбежал… Что я ребятишкам своим скажу?..
Старшая медсестра успокаивала ее, что-то ей говорила. Подошел наш майор, держась обеими руками за живот, спросил, в чем дело. Короче говоря, через несколько дней в госпитале состоялся суд чести. Кроме нашей палаты, на нем присутствовали офицеры-врачи. Мы со старшим лейтенантом не были. Ребята пришли, рассказывали, что суд решил просить командующего Харьковским военным округом понизить капитана в звании за аморальное поведение, за то, что он объедал и опивал бедных одиноких женщин.
Капитан пришел в палату перед самым отбоем — дал нам возможность потолковать. А говорили мы долго. И, как ни странно, не о нем. Говорили о ней. Она, конечно, дура. Без сомнения. Но ведь и каждой дуре хочется своего счастья…
Забегая вперед, скажу: когда через полгода глубокой осенью меня выписали из госпиталя и я приехал в Харьков в Отдельный полк резерва офицерского состава, то первым, кого там встретил, переступив порог проходной, был наш капитан, уехавший сюда еще два месяца назад. Одной звездочки на погонах у него не хватало — осталось только темное пятнышко. Но он и тут не оставлял своего занятия — втолковывал дежурному на проходной:
— Скажи ей, что, мол, уехал на фронт. Нету, мол, его тут. — И, повернувшись ко мне, пояснил: — Вот дура! Месяц с ней прожил, зарегистрирова… А-а, это ты, младший лейтенант! Явился, значит? И тут не будешь по ночам спать? Будешь следить за мной, да? Воспитывать меня?
— Где штаб? — спросил я у дежурного. — Куда документы сдавать? — Но не утерпел, повернулся к капитану: — А штамп о регистрации ты, конечно, поставил на продаттестате, так ведь?
Он захохотал:
— А ты откуда знаешь?
— На большее у тебя фантазии не хватит…
И вот тогда я подумал, что война — это не только когда убивают. Нет, не только. Война, оказывается, это еще и такие вот проходимцы. Они тоже убивают… Душу калечат… На всю жизнь.
Георгий Васильевич Егоров, «Книга о разведчиках», 1973
My rules my life
Конкурс для мемоделов: с вас мем — с нас приз
Конкурс мемов объявляется открытым!
Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».
Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.
А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».
Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689
Ответ на пост «Дочка с хлебушком - горе семье»
Ржу....Со стороны бывшей жены были такие родственники) Ушлый будущий зять прочухал,что родители девушки её чуть ли не на руках носят+далеко не бедные и задул в уши девушки про любовь любовную 24/7.
Познакомила с родителями,тот включил кота Василия,чтобы максимально понравиться родителям девушки. У девушки был еще старший брат,который уже на этом этапе прочухал,что парень темнит сильно и притворяется слишком явно. Высказал свое мнение родителям,те ему сказали не лезть,что ничего не понимаешь и не порть жизнь людям)
Время пошло обоих устроили на не пыльную работенку с хорошей зарплатой и устроили им свадьбу,подарили машину. Всё родители девушки.
Жить со свекровью на одной жилплощади девушке не понравилось. Взмах родительской волшебной палочки и у молодых появляется своя квартира. Хотим на море-взмах родительской волшебной палочки. Не хватает денег на новую машину(то есть их вообще нет)-очередной взмах. Куда девались зарабатываемые деньги на работе? Тупо прогуливали устраивая тусовки с друзьями,на шмот.
Хотим новую квартиру,перед друзьями стыдно-родители решают вопрос покупая просторную квартиру в новостройке.
Вскоре после этого их выперли с работы за махинации и родители девушки берут эту проблему на себя открывая для них бизнес(девушка и её муж сами выбрали какой именно),который был успешно загнан в минуса за полгода. Продав бизнес за бесценок родители девушки открывают новый бизнес,но в этот раз молодых берут на роль принеси-подай,рулят сами родители девушки. Только выглядело это смешно,зять работал когда хотел,также как его жена+зять без всяких зазрений совести залазил в кассу и через жену выбивал себе ништяки,вплоть до новой машины)
В дальнейшем у родителей девушки выклянчили еще одну квартиру в новостройке и деньги на участок под строительство дома(🤣),на котором воздвигли сауну со всякими новомодными приблудами(деньги на неё опять выклянчили у родителей девушки). По итогу кроме сауны так ничего и не построили,но видимо было достаточно,чтоб водить туда отдыхать толпы друзей.
Если память мне не изменяет,то им сейчас под 40 лет,молодым, и живут также на полном пансионе родителей девушки.
Хз, как они планируют жить после смерти родителей жены,наверное продадут всё и будут вкладывать дальше в статус успешных людей) Пока еще не видел,чем заканчивалось для таких самостоятельная жизнь.
Дочка с хлебушком - горе семье
Есть у обеспеченного родственника дочь Валя, лет 26: характер так себе, готовить не умеет и не хочет. Есть ли у Вали хоть что-то в голове или нет... как я вижу - нет. У дочери есть уже лет 10 "любимый парень" - Вася. Описание парня такое: не учился, не хочет и не может, тупой как сибирский валенок.
И вот, уже тогда, лет 10 назад отец изучил парня и понял, что проходимец из проходимцев. Вся его суть такая: он знает что родители Валю не бросят, всегда поддержат и так далее. Вася хотя и валенок, но единственное его достоинство - хитрый зараза. Порой не понимает вещей, но чувствует что к чему и как ему выгоднее поступить.
И прогноз отца всегда был такой: Вася за счёт родителей хочет подняться. Это он обьяснил Вале, но у неё хлебушек в голове как и у матери, так что не помогло.
Вася в течение 10 лет че-то как-то там по слухам пытался (а возможно и нет), но как стало известно - ничего не выгорело.
И вот Вася звонит на днях отцу Вали и говорит как он сильно её любит и так далее. Говорит что не для того он 10 лет "отдал ей" чтобы уйти. Потому он предложил такое решение: ему нужна квартира в Москве (12 лямов на окраине, не меньше), кредит ему не дадут. И вот он хочет оформить кредит на Валю. Поставил перед фактом.
Купить квартиру - это конечно хорошо, но при чем тут семья Вали... Отец просто выпал в осадок от его наглости. Не просто к этому шёл, а ещё и прямо заявил это лет через 10. И ведь у него это прокатит! У Валюши мозга нет, она согласится хоть на мангал нанизаться, даже явное подтверждение слов отца не работает. А кто платить за кредиты будет? Конечно родители не оставят родное чадо, будут помогать потому что ЗП Валюши - слезы кота. Но хитрозадый-то добьётся своего - сядет родителям на шею конкретно.
И вот этот расклад отец уже давно вертит - решения нет. Он говорил с Валей и с Васей, пытался доходчиво объяснить. Вася не понимает человеческого языка, как и Валя.
Наверняка среди пикабушников есть те, которые сталкивались с подобным. Какие решения посоветуете?
Мое предложение было таким: пустить Валю на все 4 стороны, пусть жизнь учит. Пусть делает что хочет. Её жизнь - её проблемы. Сама влезет - сама пусть выпутывается. Но отцу это кажется негуманным. Он так не может...
Традиции живы!
Один умник советует как можно чаще мыть лицо шампунем от перхоти украинского производства, чтобы избежать ковида!
https://apnews.com.ua/ru/news/myt-litco-shampunem-ot-perkhot...
Дерматологи и профессиональные косметологи украинских земель откровенно ржут - даже если лицо мыть простой киевской водой 3 раза в день и без шампуня, то кожи, эластичной, упругой и красивой вам, девчонки, не видать!
И ладно, если бы какой-нибудь Чумак-прохиндей, заряжавший за рубли воду по ТВ, порекомендовал!
Нет, целый эксперт Министерства здравоохранения Украины, заведующий кафедрой дерматовенерологии университета имени члена ВКП (б), депутата Верховного Совета УССР , члена ЦК КПУ П.Л. Шупика, Александр Литус.
Такие лекари-идиоты существовали во все времена - я помню, как после Чернобыля кто-то посоветовал принимать йод - "от радиации". И пили! Обжигая слизистую и калеча себя.
Так что традиции живы.
Фото: Как выглядит ковид до шампуня от перхоти и после. Photo by Литус
ааа
Яндекс.Маркет вновь пытается вас развести
Добрый день! Тупость или наглость (не знаю что именно) яндекс.маркета не знает границ)) Открываю сегодня яндекс.маркет и вижу, теперь по умолчанию ставится галочка в фильтре "Покупка на маркете". Пока заметил только в яндекс.браузере, регион Москва, 22:20 время МСК. Например, открываю модель Кофемашина Saeco Lirika
Сразу же стоит галочка. Теперь чтоб увидеть прямые предложения от магазинов, нужно обязательно убрать галочку или в конце списка нажать на кнопку покажите.
Обратите внимание, минимальная цена 27989 рублей, если мы уберем галочку, минимальная цена становится 25650.
Яндекс.Маркет, как последний проходимец, пытается мошенническим путём заставить не опытных пользователей ПК, например пенсионеров, покупать за дорого товары именно у них. Гореть им в аду за это))) Не забывайте убирать галочку и проверять прямые предложения от магазинов. Выгодных покупок!
Ваха Кудаев - национальный лидер России в запрещенном AirBitClub
AirBitClub - это организованная скандальными панамскими мошенниками Ренато Родригесом и Гутенбергом дос Сантосом международная организация, спекулирующая на криптовалюте.
В России AirBitClub возглавляет уроженец Чеченской республики Ваха Кудаев. На электронных ресурсах АВС и в своих социальных сетях Ваха Кудаев именуется Национальным лидером России - у этого чеченского проходимца, похоже, тормозов нет совсем, ради хайпа он решил украсть звание "национального лидера" у президента Путина.
Против организаторов и представителей АВС заведено уголовное дело в Екатеринбурге, Ваха Кудаев - один из организаторов "пирамиды" АВС в России (национальный, сука, лидер) проходил по нему подозреваемым, но похоже забашлял и теперь полностью исключен из уголовного дела.
Внимание! Сейчас Ваха Кудаев позиционирует себя бизнес-тренером, коучем и создает новые пирамиды - будьте осторожны и внимательны в общении с этим "коучем".
Структурами МВД была проведена проверка деятельности AirBitClub и установлено, что на территории Российской Федерации Кудаевым и подельниками в преступною деятельность вовлечено около 60 000 человек, а их деятельность попадает под ст. 15.7, 15.24.1, 15.27, 15.28 КоАП РФ или ст. 185.2, 185.3 УК РФ.
Дело рассматривалось центральным районным судом г. Челябинска судьей Рыбаковой Марией Александровной. В результате информация о деятельности компании AirBitClub, признана информацией, распространение которой в Российской Федерации запрещено.
http://glagolurfo.com/newsitems/2019/12/23/zapretit-airbitcl...