Другая сторона спортивной победы 12⁠⁠

Пост в Лигу психотерапии.

Загайнов Р.М. Ради чего? Записки спортивного психолога. — М.: Совершенно секретно, 2005. — 256 с.

...Вовсю идет третий час сна, и я рад появлению новой приметы. С этого и начну наш диалог после сна: "Прекрасно поспал, как и перед короткой программой!"

Но в ответ услышал:

— Нет сил встать. Ни ног не чувствую, ни рук.

— Лёшенька, — я присел на краешек кровати, — не думай ты ни о чём. Нам осталось сделать одно — откатать четыре минуты сорок секунд. И ты свободен!

— И сделать девять безошибочных прыжков, — отвечает он.

— А в последних двадцати тренировках ты не сорвал ни одного прыжка! Ты почему забыл об

этом?..

Провожаю его до двери номера.

— Вы зайдёте?

Психологическая поддержка! Да, трудно действенно оказать её сильной личности, да и обычные, уже приевшиеся общие фразы: «ты не один», «мы вместе», «я с тобой» — с таким человеком не проходят, более того, они способны вызвать нежелательную реакцию — раздражение, например.

Обычная человеческая любовь, любовь матери, родных, заботливая дружба — тоже из категории психологической поддержки, но мои наблюдения последних лет, когда я основном имею дело с людьми самого высокого уровня, показывают, что в кризисных ситуациях — в предстартовой, или в ситуации после неудачи, или в ситуации творческого застоя этим людям для преодоления нужна не наша любовь, а наша воля.

(замечу, не волшебный пинок от другого, а воля другого как опора для тебя. Кардинальная разница. Возможность почувствовать себя ведомым, расслабиться. Не поглаживания и не трёпка)

Мы слишком верим в свою способность умело поговорить с человеком, уговорить, убедить, переубедить, внушить. Порой, в тех же кризисных ситуациях, когда, например, за пять минут до вызова спортсмена на лед в его состоянии доминирует концентрация на саму деятельность, вовлечение человека в разговор может перегрузить спортсмена и эту концентрацию нарушить и даже разрушить. Не менее переживающий тренер в такие минуты может помешать своему спортсмену, причём — самым решающим образом.

Через час мы выйдем из этого здания. И я поклялся себе, что весь вечер буду таким, каким я нужен сегодня Алексею Ягудину, чтобы он смело мог опереться на мою волю!

...У меня есть ещё одно важное, нет — важнейшее дело! Что, какой лозунг я предложу своему спортсмену сегодня?.. Сегодня лозунг должен быть не конкретным, касающимся, как это было вчера, прыжков, а обращённым к человеку, к его чувственной сфере. Не просто желательно, а необходимо зажечь всё оставшееся в организме и в личности Алексея Ягудина, всё пока ещё не сгоревшее за эти шесть дней пребывания здесь.

Приближается время нашей встречи, а я ничего ещё не решил, не выбрал, хотя свою папку просмотрел от начала до конца. Наконец приходит спасительная мысль. Сначала я вспоминаю, как сильнейшим образом подействовал лозунг «Если не ты, то кто же?» на Гарри Каспарова, в тот момент проигрывающего матч Анатолию Карпову. Гарик смог именно в этот момент заиграть в свою силу.

Вспоминаю Серёжу Бубку в тот день, когда он установил свой последний мировой рекорд 6,15. Мучительно выбирал я лозунг тогда и решил остановиться на следующем: «Кто, если не ты, и когда, если не сейчас?»

Всё! Решение принято! Я беру красную ручку...

И вот мы прощаемся. Говорю: «Тебе письмо». Он склоняется над листом бумаги и вдруг — смеётся, радостно, облегченно.

— Всё правильно?

— Да, — отвечает Лёша и целует меня.

Почему всё-таки так сильно переживает спортсмен-чемпион и предстартовую ситуацию, и даже победу, и тем более поражение? И не думаю, что иначе переживает всё, что касается его известной личности, любой чемпион в любом другом виде человеческой деятельности. В этом я обязан разобраться. Передо мной письма тех, кого я опекаю.

Шахматист, международный гроссмейстер, проигравший важную, но не решающую партию в юношеском чемпионате мира так описал свои ночные переживания:

«Долгое время после партии я находился в состоянии прострации, не понимая толком, что же происходит вокруг. Единственной здравой мыслью, оформлявшейся в моем воспалённом мозгу все больше и больше, становилось неотвратимое и оттого такое мучительное осознание того, что первое место упущено безвозвратно и навсегда. С тяжёлым чувством мелькали в голове разные фрагменты подготовки к турниру. И было как-то непонятно, что же я здесь делаю, если победы уже не достичь? Вспомнилось и то, что я забыл на эту партию «счастливую» ручку, и пришлось писать судейской, и то, что как и два года назад у меня нефартовый шестой номер по рейтингу, и вообще этот город показался мне дьявольским местом. Я никак не мог понять, за что же такое наказание и как мне бороться дальше? Наступило какое-то невероятное опустошение, и силы как будто покинули меня. Подумалось о том, как же я сейчас одинок, и более удачливые конкуренты лишь потирают руки, предвидя мое крушение. В тот мрачный вечер мне так и не удалось обрести душевное равновесие, и я отрубился лишь в четыре часа ночи. Утром, воздвигнув себе очередную сверхзадачу: три победы на финише, я отправился на очередное сражение».

Другой вид спорта — фигурное катание, возраст юниорский, переживание того же уровня (текст, как и предыдущий, не редактируется):

«Когда приехали в Австралию на акклиматизацию и на короткий сбор, было всё в порядке. Но день за днём проходил очень трудно, я имею в виду психологическое состояние. Мои соперники словно пожирали меня, и я стал тухнуть, даже несмотря на то, что у меня всё получалось. Что со мной происходило в те дни, я до сих пор не могу понять. За день до начала соревнований я полностью сломался. Я начал нервничать, психовать по любым пустякам. Когда начались соревнования, я ещё больше взбесился, а всё из-за того, что я проиграл школу и короткую. Это те виды, в которых я привык быть лидером, а здесь поражение. Я всячески пытался себя убедить, что ещё не всё потеряно. После произвольной я понял, что первого места мне не видать, но это было ещё не всё. В конечном результате я оказываюсь третьим. (В прошлом году автор письма был чемпионом. — Р.З.) В эти минуты я впервые почувствовал, что такое стрессовое состояние. Я готов был на всё. Мне даже казалось, что я теряю сознание. На пьедестале я стоял, сжав зубы. Придя в раздевалку, я заперся и расплакался, как девчонка. Когда я приехал в гостиницу, я начал всё обдумывать. Самая страшная мысль заключалась в том, что я не спортсмен, что я не гожусь для большого спорта».

...Ночью раздался звонок из Америки, и сквозь рыдания я услышал родной голос:

— Рудольф Максимович, я проиграла!

— Всё нормально! — кричал я в ответ. — Люди по году приходят в себя после операции, а у тебя прошло только два месяца. Я люблю тебя и горжусь нашей дружбой!

Трудная была минута... Прожито и пережито немало, но по-прежнему боюсь одного — звонка и этих слов: «Я проиграл» или «Я проиграла».

Только не это!

Но на известный вопрос: «Если бы вы прожили эту же жизнь ещё раз...?», я бы никогда не ответил: «Я прожил бы её точно так же». Никогда! Потому что я делал очень много ошибок, и многих поражений моих спортсменов могло бы не быть. Не решился я в Солт-Лейк-Сити предупредить главного тренера хоккейной сборной Вячеслава Александровича Фетисова, что ни в коем случае нельзя (а было это после важнейшей победы над чехами) прерывать процесс мобилизации на полуфинал с американцами и отпускать хоккеистов к их жёнам. Хотя Владимир Владимирович Юрзинов сказал мне тогда: «Вряд ли он бы послушал Вас. Всё-таки Слава по своей психологии пока ещё больше спортсмен, чем тренер». И, кстати, сам он вместе с ними уехал тогда из Олимпийской деревни, уехал к своей жене.

И не решился я убедить гроссмейстера Корчного, а было это в 1974 году, не разрешать своей жене приехать в Москву в конце матча с Карповым, когда Корчной переломил ход матча и в оставшихся трёх партиях имел все шансы закончить матч победно. Но она явилась, и не одна, окружив шахматиста круглосуточным вниманием, подавив его волю и способность к мобилизации. Не стал он тогда чемпионом мира. И никогда не станет — показал дальнейший ход шахматных событий. А это было сверхзадачей всей его жизни.

Были ещё ошибки и ещё. А на этом уровне такие ошибки имеют совсем другие последствия. Это не просто потерянное очко в шахматах и три очка в футболе. На кону стоит неизмеримо большее — судьба человека, жизнь его после спорта, вся его оставшаяся жизнь.

Поражение великого спортсмена — это всегда колоссальной силы удар по его личности, по самолюбию и самооценке, и даже более — по его сегодняшней жизни, по выбранному жизненному пути. Ради побед он слишком многим всегда жертвовал, а чтобы подняться на вершину в своём виде спорта, проделал тяжелейший путь и провёл фантастическую по нагрузкам работу.

Сыграть в кино поражение нельзя — это я авторитетно заявляю! Не одну ночь после решающего поражения провёл я со своим спортсменом, ставшим всегда по-человечески очень близким, и видел крупным планом его страдание. И страдал вместе с ним. И постепенно все больше и больше стал бояться поражения.

(не клиницист, не пишет прямо, что приходится контейнировать микропсихоз. Если качество чемпиона - поддержка себя, то поражение это предательство самого себя)

Вот она разгадка моего феномена, моей тайны— поражения моих спортсменов. Ничего не могу сделать с собой, не могу без потерь пережить поражение. Три дня назад позвонила Леночка Бовина, и я услышал: «Рудольф Максимович, я проиграла Каприати. Блин, как я могла!..» Я был подавлен двое суток, не меньше. И позже Лена была в нашем очередном телефонном разговоре моим психологом и говорила: «У Вас вчера был такой голос. Что случилось? Это из-за меня? Да Вы что, это же теннис, мы же все время играем. Если так всегда переживать, можно свихнуться. Я Вас очень прошу...»

Как бы ни утешать себя, вспомнив абсолютно правильные слова того же Вячеслава Фетисова: «Поражение даёт задание, ставит цель», и слова другие, например: «Победа ничему не учит», все равно, для меня поражение моего всегда любимого спортсмена означает только одно: он надеялся на меня, а я его подвёл, обманул, предал. А оно ведь всегда моё — поражение моего спортсмена. Это меня и доконает в конце концов.

(книга опубликована в 2005 году, скандал в карьере автора книги в 2007 связан именно с поражениями его подопечной, которая их не перенесла)

Чувство вины — ещё одно «проклятье профессии», моей профессии психолога. Но мог ли я не обещать?.. Нет, не мог! Суть всех моих воздействий на опекаемого человека, суть моих личных отношений с ним именно в этом: я обещаю ему, моему пациенту, клиенту, спортсмену, актёру, родителям конкретного ребёнка — то, что находит своё отражение в трёх простых словах: «Всё будет хорошо!» А это и есть обещания, надежда, зажигающий надеждой жизненный ориентир! И эти столь простые слова, но услышанные от своего личного психолога, и поднимают человека на очередную сверхнагрузочную работу, на кросс в проливной дождь, на многократное поднимание чудовищного веса штанги и на всё остальное, из чего и состоит спортивная жизнь!

14 февраля

Подошёл к Лёшиной двери, прислонился ухом и поблагодарил Бога за тишину.

(продолжение в следующем посте)