Серия «Воевать было просто»

(из моего сборника рассказов "Воевать было просто"

Взрослые – очень странные. Почему-то думали, что раз они всё знают, то и другие это тоже знают. И очень удивлялись, когда выяснялось, что он что-то не знает или не умеет.

Ага, они - большие, в школе уже отучились. А каково было ему, когда он жил только первый раз и только в следующем году пойдет в первый класс?!

(На фото: первая «легенда» - в детском садике изображал доктора. Позднее пришлось изображать его более 35 лет).

Вот и отец почему-то был уверен, что стоит бросить его в воду и он сразу же научится плавать. Какой-то там у него рефлекс должен будет сработать. Ага, сработал. Фигвам – есть такое жилище у индейцев. И что из того вышло? Он чуть было не утонул. Хорошо ещё, что отец вытащил его из воды. Но почему-то сказал, что с плаванием у них пока ничего не получится.

Ну, и ладно, что не получится! Научится плавать позднее. Всему свое время. Ведь научился же он вязать спицами, когда лежал в больнице с сотрясением мозга (результат неудачных катаний на санках с горки). Мама принесла ему клубок ниток и вязальные спицы. Связала первый ряд, показала, как вязать другие. И сказала, что, когда он сам свяжет себе шарф, его заберут домой.

Он пытался сопротивляться, ведь вязать шарфы - это девчачье дело. Но мама напомнила ему песню из его любимого фильма «Айболит-66»:

Ходы кривые роет подземный умный крот,

Нормальные герои всегда идут в обход…

И сказала, что для того, чтобы в дальнейшем у него не было последствий от сотрясения мозга, нужно обязательно разрабатывать кисти рук. Как руки были связаны с головой, ему тогда было не совсем понятно. Но раз мама так сказала, значит, так оно и было. Он связал шарф. И его забрали домой. Правда, шарф к тому времени получился очень, очень длинный.

Как ни странно, навыки вязания ему позднее пригодятся, уже на войне. Точнее связывания – для этого у него всегда будет при себе двухметровый кусок репшнура (8 мм. репик – вспомогательная альпинистская веревка). А на рукоятке ножа будет намотана толстая капроновая нить метров 15-20 длиной, для сдёргивания различных взрывоопасных предметов, изготовления самодельных «сигналок», жерлиц и т.д.

Дома мама научила его варить компот. Это было совсем не сложно – вскипятить в кастрюле воду, положить в неё сухофрукты и сахар. Мама сказала, что дети приходят в этот мир для того, чтобы помогать своим младшим братьям и сестрам, помогать родителям, бабушкам и дедушкам. Когда подрастут – защищать их и заботиться о них. А потому компот – это его помощь. Тем более что компот у него получается очень вкусным.

Он гордился, что у него получается такой вкусный компот. У мамы получались очень вкусные борщи, супы и вторые блюда. У старшей сестры – выпечка: булочки и пирожки.  А всё вместе это превращалось в очень вкусный завтрак, обед или ужин, сделанный всеми вместе.

Отец с раннего детства приучал его делать упражнения для улучшения зрения. Говорил, когда человеку становится неинтересно жить, у него ухудшается зрение. А чтобы жить было интересно, нужно видеть дальше и больше остальных. Но для этого нужно тренироваться.

(Фото из инета. Примерный вариант упражнений для улучшения зрения, которые он делал)

С рождения у него было вполне обычное зрение. Но постоянные тренировки вскоре дали очень даже неплохой результат (после пятидесяти, когда зрение сильно ухудшится, эти упражнения снова ему помогут). Теперь врачи удивлялись его зрению. Говорили, что это редкий дар. Но это был не дар, а всего лишь трудолюбие, которое прививали ему родители. И первые результаты этого трудолюбия.

После этого очень часто, стоя на автобусной остановке, при виде появившегося из-за поворота автобуса, отец равнодушный голосом, но так чтобы слышали окружающие, спрашивал:

- Серёж, какой такой там номер?

- Пятерка, не наш – откуда-то снизу звучал в ответ голос малолетнего шпингалета.

Вокруг раздавались голоса.

- Да, ладно! Не может такого быть…

- На таком расстоянии он не может увидеть номер!

- Угадать пытается пацан…

Но подходил автобус номер «Пять». Кто-то из пассажиров уезжал, удивленно поглядывая на мальца. Кто-то оставался. Вскоре из-за поворота появлялся следующий автобус и аттракцион продолжался.

- Какой там номер?

- Первый. Наш.

Вокруг снова слышались голоса.

- Да, не! Не может быть…

Отец тут же пользовался ситуацией.

- А спорим на пиво, что это первый?

Но поспорить с ним никто не успевал. Подходил автобус номер «Один» и они с отцом уезжали на дачу.

На даче они с отцом постоянно что-то делали: новый скворечник, клетки для кур или кроликов, строили-перестраивали садовый домик. В перерыве между делами играли в «Запоминайку». Игра была очень простая. Отец приносил из сарая ящик с какой-то мелочевкой (болты, гайки, шайбы, гвозди, подшипники, отвертки, игрушечные солдатики и т.д.). Заставлял Сергея отвернуться, отбирал несколько предметов, еще какую-то мелочь доставал из кармана (спичечный коробок, монетку, карандаш и т.д.), укладывал их на землю и накрывал небольшим куском ткани (каждый раз набор предметов менялся).

Когда Сергей поворачивался, отец снимал ткань и считал от двадцати одного до двадцати пяти. А после этого накрывал эти предметы тканью снова. Задача Сергея заключалась в том, чтобы запомнить предметы, лежащие перед ним. А потом перечислить их за ограниченное время (отец засекал время по секундной стрелке на своих наручных часах - количество секунд было равно количеству предметов). Количество предметов постепенно увеличивалось.

Позднее игра немного усложнилась. Увиденные предметы нужно было не назвать, а записать на листочке бумаги – в то же самое, ограниченное время. Проблема заключалась в том, что писать слова Сергей тогда не умел. Тем более, так быстро.

Отец соглашался, что это трудно. Но всегда добавлял: трудно, не значит, что невозможно.

- Думай! Это всего лишь задача, которую нужно решить.

- А можно я буду их рисовать?

Отец снисходительно кивал в ответ. При этом хитро улыбаясь. Прекрасно понимая, что и нарисовать все предметы за это время невозможно. Но он же учил своего сына не рисовать, а думать. Понятно, что Сергей не успевал нарисовать и половину, увиденных им, предметов. Ведь на рисование одного предмета выделялась всего одна секунда. Это было невозможно. Точнее, непросто. Поначалу. Но вскоре Сергей стал рисовать на листе бумаги не изображения предметов, а понятнее только ему символы. Это здорово экономило время.

- Двадцать один, двадцать два, двадцать три… - отец открывал предметы и считал от двадцати одного до двадцати пяти.

Сергей запоминал увиденное. Отец накрывал предметы тканью и произносил странное слово (наверное, в прошлой жизни он был индейцем?).

- Хоп.

И Сергей начинал очень быстро делать карандашом на листе бумаги какие-то пометки, похожие на символы стенографии (стенографии он научится позднее, когда будет служить в Афганистане). Когда истекало отпущенное время, отец снова произносил это странное слово. И Сергей скороговоркой начинал перечислять записанное.

– Сотка (гвоздь 100 мм.), бронебойный (гвоздь), шайба, солдатик, копейка…

- Стоп, - останавливал его отец, когда время истекало.

И была у них с отцом еще одна любимая игра, как позднее оказалось, любимая всеми войсковыми разведчиками. После прогулки отец всегда спрашивал Сергея, сколько и каких предметов, людей, деревьев или машин они встретили на своем пути. Учил разбираться в следах животных, находить их норы, грибы и съедобные растения, когда они гуляли по лесу.

А еще отец научил его играть в шахматы. И выигрывать шоколадки у взрослых. Потому что никто из взрослых не верил, что такой маленький мальчик сможет выиграть у них в шахматы. А он выигрывал.

Просто взрослые очень часто допускали в игре одну и ту же ошибку - недооценивали соперника. А делать это нельзя. Даже если ты и взрослый. Ведь победа не всегда зависит от опыта и возраста, чаще - от знаний, умений и таланта. И от трудолюбия. Ведь, как известно, гений – это один процент вдохновения и 99 процентов пота. А выигрывать в шахматы у гениев довольно сложно.

Отец не пытался воспитать его гением. Старался всего лишь научить его не бояться трудностей, преодолевать препятствия и жить - интересно, долго и счастливо.

Есть притча о семенах, попавших на разную почву. Отец пересказывал её немного иначе. Он говорил, что все дети - это семена, упавшие на землю. Если земля будет слишком плодородной, как в ямах с перегноем, из этих семян могут вырасти сорняки. Если земля будет слишком каменистой – пустоцветы. Если же земля будет в меру плодородной и каменистой, но это будет родная земля, если будет хватать солнца, любви и дождя, а иногда и ветра, которому нужно сопротивляться, из этих семян вырастут большие плодоносящие деревья.

Но для этого детей нужно воспитывать на положительном примере. Не по принципу: «делай, как я сказал», а «делай, как я». И тогда из них будет толк, вырастут помощники, защитники и просто хорошие люди - умные, талантливые и трудолюбивые.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(из моего сборника рассказов "Секреты военного разведчика")

(На фото: ТЗК на первом посту. 8 сторожевая застава, 2 мсв 6 мср 180 мсп, гора Тотахан (отм. 1641 м.), 10 км. южнее Баграма, л-нт Карцев А.И. и ряд. Худойбердыев)

В Московском высшем общевойсковом командном училище нас учили военному делу, учили побеждать не числом, а умением. Это было главным в нашей подготовке. А на занятиях по высшей математике, теоретической механике и других гражданских дисциплинах нас учили всего лишь решать различные задачи. Важность гражданских предметов была тогда для нас не совсем очевидна.

Преподаватель высшей математики Василий Прокофьевич Балашов, командовавший в годы Великой Отечественной войны разведротой, не раз говорил нам, что для правильного решения задачи нужно четко сформулировать её условия. И что любая война ставит перед командирами задачи, от умения правильно решать которые зависит не только победа в бою, но и жизни их подчиненных.

Мне повезло, что в Афганистан я попал не сразу после окончания училища, желторотым лейтенантом. А после года переподготовки в 197-м отдельном батальоне резерва офицерского состава. Так что, в августе 1986-го года, когда я принял под командование 8-ю сторожевую заставу на горе Тотахан (отм 1641 м.), был уже матёрым старым лейтенантом (до старшего лейтенанта оставалось еще около года). Взрослым мужиком двадцати одного года от роду. Застава была небольшой: управление роты, мой мотострелковый взвод, приданные танковый экипаж, минометный расчет и станция радиоперехвата. Всего около сорока человек. А вот задач, которые на меня свалились, было целое море.

И самое главное, нужно было срочно решать вопросы с братьями-моджахедами. Места у нас под Баграмом были неспокойные. Душманы частенько обстреливали нашу заставу реактивными снарядами, из минометов, безоткатных орудий и ДШК. Мне это очень не нравилось. Не нравилось, что башню моей командирской БМП украшала сквозная дырка от духовской реактивной противотанковой гранаты. Что моим бойцам постоянно приходилось заниматься сбором металлолома (убирать с дорожек осколки от реактивных снарядов, иногда довольно крупных) и восстановлением разрушенных СПС-ов (стрелково-пулеметных сооружений). Не нравилось, что до моего приезда в роту у нас были погибшие и раненые. Это было не правильно.

Зато благодаря этим проблемам мои бойцы были неплохо обучены действиям при обстреле и при нападении на заставу. А вот с управлением огнем заставы были проблемы.

Первая проблема была самой неожиданной – с нашей горки была прекрасная видимость в радиусе не менее четырех километров на все 360 градусов. А это означало - слишком большое количество различных построек, душманских укрепрайонов и различных потенциальных огневых позиций, с которых душманы могли обстреливать не только наши заставы, но баграмский аэродром, и штаб нашей дивизии (известный способ защиты информации использованием избыточной информации – одному наблюдателю чисто физически было невозможно «держать» под контролем район, площадью более пятидесяти квадратных километров).

Наблюдатель любил рассматривать окрестности с помощью ТЗК (трубы зенитной командирской), которая была установлена на 1-м посту. Но при обнаружении цели или места, откуда по нам ведут огонь, вместо их координат, сообщал лишь название ближайшего кишлака. И то, что это место находится немного (это насколько?) правее, левее, ближе или дальше (использовать привычную для карточек огня систему 3-4 основных и 1-2 дополнительных ориентиров не получалось, для такой большой площади их требовалось гораздо больше). В результате, мне приходилось каждый раз подниматься на 1-й пост и уточнять координаты целей. Ночью на вопрос, откуда стреляли, получал в ответ жест рукой – оттуда (ни дальность до цели, ни более-менее точное направление на цель узнать было невозможно).

Второй проблемой было то, наши мотострелковые подразделения в Афганистане были многонациональными (с другой стороны, в этом была и наша сила), не все бойцы хорошо знали русский язык. И мои наблюдатели довольно часто забывали или путали названия кишлаков (которых в зоне ответственности нашей роты было много). Не все могли точно определять расстояния (на сколько метров ближе - дальше, праве - левее находится цель от ориентира) на большой дальности. Так что с целеуказанием у нас поначалу всё было очень печально.

А третья проблема заключалась в том, что после моего побега из баграмского инфекционного госпиталя, командир из меня был никакой. Сбежать мне пришлось на второй день, после того, как меня перевели из реанимации в палату интенсивной терапии. После тифа у меня был большой дефицит веса (весил менее пятидесяти килограммов при росте 180 см.) Ходить первое время у меня получалось только с большим трудом. И подниматься на первый пост не всегда получалось.

В-общем задача была понятна. Пока духи не узнали об этих проблемах и не вырезали нашу заставу, мне нужно было срочно что-то придумывать.

Решение оказалось не очень сложным. Я обратил внимание на ТЗК (трубу зенитную командирскую), которая стояла у нас на первом посту. У ТЗК была шкала угломера, которой мы не пользовались. Но которая явно могла нам помочь.

За «точку отсчета» был взят наш «Слон» (Т-62). Точнее «ноль» на его угломере. К этому нулю «привязали» нули ТЗК (просто повернув её корпус), миномета (закрепив на закрытой огневой позиции немного в другом месте, чем было ранее, цинк из под патронов, с проделанной в его днище прорезью, в который ночью вставляли фонарик – днем эта прорезь, а ночью светящаяся полоска служили выносной точкой прицеливания для миномета) и боевых машин пехоты (на каждой БМП была просто введена поправка к угломеру, которая была записана у меня на импровизированной карточке целей – о ней чуть ниже).

Теперь наблюдателю, при обнаружении цели, достаточно было сообщить об этом дежурному по заставе. Я с оружием, радиостанцией и биноклем выходил на свой наблюдательный пункт к позиции миномета (от нашей импровизированной «канцелярии» роты – командирской землянки) до неё и до первого поста было метров десять. Наблюдатель с 1-го поста докладывал мне о цели и сообщал всего лишь три или четыре цифры, которые он видел на ТЗК (прочитать и озвучить цифры, было по силам любому бойцу, независимо от уровня знания русского языка).

Днем с помощью бинокля я уточнял дальность до цели и выбирал вид огневого средства. По своей самодельной карточке целей определял исходные данные для стрельбы. От стандартной карточки огня, которая хранилась в документации заставы, моя карточка целей отличалась «красными зонами» (направления на мирные кишлаки, наши заставы и т.д. – с учетом, как минимум, двух радиусов разлета осколков мин и 115 мм. снарядов) и очень большим количеством контрольных «точек» (крайних зданий в духовских кишлаках, отдельных крепостей, различных местных предметов, «излюбленных» и ожидаемых мест появления моджахедов и т.д.) с указанием прицела и угломера для стрельбы по ним из танка и миномета (это были мои основные рабочие «инструменты»; БМП-2 и ПКП использовались гораздо реже).

Прицелы на карточке были указаны исходя из моих математических расчетов (не обязательно было стрелять по каждой контрольной точке, достаточно было «забросить» дымовые мину или снаряд по одной из них, чтобы определить поправки по дальности и угломеру для остальных точек в этом районе – благо, что днем с нашей горки окружающая местность была видна, как на ладони) и реальных наших боевых стрельб в «режиме» зима-лето (с учетом значительного превышения нашей горки относительно целей, наших погодных условий, когда летом температура была под 50 градусов и т.д.).

На всякий случай на обратной стороне карточки у меня была шпаргалка с прицелами для стрельбы из танка и миномета в зависимости от дальности до цели. А для миномета – еще и в зависимости от заряда – основного, дополнительных и дальнобойного.

Я выбирал тип боеприпасов (осколочное действие 82-миллиметровых мин со взрывателем без колпачка на открытой местности, фугасное – с колпачком для работы по укреплениям; на 115-миллиметровых шрапнельных снарядах ЗШ6 нужно было предварительно устанавливать дальность воздушного разрыва на дистанционной трубке – эти снаряды очень хорошо зарекомендовали себя - жаль, что у нас на заставе их было очень мало и что дистанционные взрыватели не использовались на минометных минах, пусть не на 82 мм,, но хотя бы на 120 мм. Сейчас для защиты от шрапнельных боеприпасов нужно, как минимум, выкапывать «лисьи норы» в сторону противника). После этого я передавал данные для стрельбы (экипажам танка и БМП-2 - по радиостанции Р-148, минометчикам – голосом). Огонь, как правило, открывался по готовности. С помощью бинокля (а когда немного окреп, с помощью ТЗК) корректировал огонь.

К сожалению, зенитная труба давала только направление на цель (угломер). Для полного счастья нам не хватало дальномера. Поэтому ночью приблизительную дальность до цели приходилось определять личным наблюдением (и корректировать огонь по вспышкам выстрелов со стороны духов и разрывам наших снарядов). А чаще, просто интуитивно «шаманить» по карточке целей – зная направление, пытаться предугадать, на какой дальности относительно моих контрольных точек, с учетом рельефа местности и «привычек» местных банд, духи могли бы разместить свои минометы, безоткатные орудия или подготовить места пусков реактивных снарядов – ближе, дальше? Или, где бы я сам их разместил.

Когда мы опробовали эту систему управления в деле, воевать нам стало неинтересно. От слова совсем. Два или три раза душманы получили от нас ответку. Оценили её результативность. Поняли, что ночь их больше не защищает. И всё - война для нас стала совершенно другой. Не той, что была прежде. Обращаться за огневой поддержкой к дивизионной артиллерии или к нашим баграмским «летунам» нам больше не приходилось ни разу. Теперь мы справлялись своими силами – к тому же, более точечно и эффективно.

Был еще один побочный эффект у этой системы управления огнем. Я родился в семье рабочих, до поступления в военное училище сам работал помощником слесаря в совхозе (готовили сельхозтехнику к уборочной), транспортировщиком на комбинате «Химволокно», штукатуром, плиточником, маляром и т.д. А потому с детства был приучен к бережливости. И хорошо знал настоящую цену трудового рубля.

Знал, что себестоимость одного патрона к АКМ-у приблизительно равна стоимости батона белого хлеба. Поэтому никогда не гнушался при подготовке стрелков использовать командирский ящик КЯ-83 и боковое зеркало, отрабатывать стойку со спичечным коробком на оружии и делать различные упражнения для выработки физиологической памяти мышц, прежде чем приступать к учебным и боевым стрельбам.

Когда я начал отрабатывать работу в боевых тройках на заставе (наиболее опытный стрелок ведет прицельный огонь, менее опытный – создает плотность огня, самый молодой – снаряжает магазины; при перемещении тройки используется принцип Чаншаньской змеи), совершенно случайно заметил, что расход боеприпасов при контакте с противником в таком режиме значительно меньше, чем, когда все трое палят в белый свет, как в копеечку. А эффективность оказалась гораздо выше.

Смешная мысль мелькнула тогда у меня в голове.

- Один патрон – один батон. Чем меньше патронов мы израсходуем впустую (не поразив ни одной цели), тем больше батонов достанется нашим детям («дурацкая» привычка у многих снайперов: один выстрел – одна уничтоженная цель, иногда больше).

Летом-осенью 1986 года для уничтожения или подавления различных целей мы использовали от пяти до десяти 115 мм. снарядов в день. Когда в нашем районе работали баграмский разведбат, батальон из 666-го афганского полка СпН и во время дивизионных операций – «улетало» до двадцати снарядов за один день. А 82 мм. осколочных мин и того больше. Теперь же для выполнения этих же задач нам было достаточно одного-двух снарядов.

Но самое главное, стрелять нам стало некуда (кроме тех случаев, когда мы поддерживали, работающие в нашей зоне ответственности, подразделения) – ведь после этого обстрелы не только моей заставы, но и других застав нашей роты практически прекратились. Как прекратились обстрелы штаба дивизии и баграмского аэродрома из зоны ответственности нашей роты. И за все последующие два года, пока я находился в Афганистане, в нашей роте больше не было ни одного погибшего.

В конце марта 1987 года мне передали приказ комбата прибыть на партактив дивизии и выступить с докладом о моей работе по снижению потерь среди личного состава (как секретаря партийной организации 6-й мотострелковой роты, занявшей первое место в нашем 180-м мотострелковом полку, по этому показателю). Перед отъездом в Баграм я сделал наброски своего выступления, чтобы не забыть рассказать о важности работы с местным населением по предотвращению минирования дорог. О правильной постановке задач наблюдателям (конкретизация задач по каждому кишлаку и духовскому укрепрайону). О налаживании контактов с афганскими органами власти, с Царандоем (афганская милиция) и ХАД (афганская госбезопасность). О технических приемах предотвращения случайных выстрелов в сторону мирных кишлаков (особенно в ночное время). О работе боевых троек и работе по предотвращению неуставных взаимоотношений. И о многом, многом другом.

Рассказать о моей системе управления огнем заставы было проще всего. Пехотные офицеры, что такое прицел и угломер знают хорошо. Поймут всё с полуслова. Проблема заключалась в том, что ТЗК были у нас не на каждой сторожевой заставе (кроме своего Тотахана, в Афганистане я нигде их больше не встречал). Даже если ТЗК привезут из Союза в достаточном количестве, на это уйдет какое-то время. А время – это чьи-то жизни! И найдется ли их такое количество на складах, чтобы хватило на все заставы?

Нужно было придумать что-то простое, что могли бы сделать на любой заставе своими руками из подручных материалов. Решение пришло само собой. Я взял крышку от ящика, в котором хранятся гранаты. Взял небольшой брусок (примерно 2х2х25 см.), заострил одну его сторону и рядом забил в этот брусок гвоздь (гвоздь был примерно на 80 мм.) до шляпки, острая часть гвоздя выступала из бруска примерно на шесть см. (точка Б). На внутренней (некрашеной) стороне крышки сверху по центру прибил этот брусок (в точке А), так что гвоздь тоже вышел наружу (получилось примерно на четыре сантиметра). Результатом стала крышка от ящика к которой в одном месте был прибит брусок с гвоздём. Оба гвоздя торчали наружу.

(На фото моя самоделка. У нас на заставе, во избежание рикошетов, бойницы в ДОТе были заужены, поэтому у меня получилось такое положение «Противник - наблюдатель». В обычных (расширяющихся) бойницах проще сделать наоборот)

С этой конструкцией я пошёл в наш ДОТ, положил её на бруствер у одной из бойниц так, чтобы точка А «смотрела» в сторону противника, а сторона Б была с моей стороны (у нас бойницы в ДОТе были заужены к противнику, дабы избежать рикошетов). Используя торчащие гвозди, как автоматные мушку и прицел, я навел брусок поочередно на, расположенные на местности, крайний правый ориентир (заострённая «стрелка» оказалась в точке В) и крайний левый (точка Г) и отметил карандашом эти точки. Затем, приложив карандаш к заостренному концу бруска в положении Г, переместил брусок в положение В. У меня получилась небольшая дуга. После этого залез в ближайшую БМП, записал угломер на эти ориентиры.

Вернувшись обратно, с помощью спичечного коробка (толщина коробка – примерно 1 см.; линейки у меня под руками не было, но точность была не важна) нанес шкалу делений на дугу ГВ. Допустим, получилось  пятьдесят делений. А угловая величина между ориентирами (точками Г и В), к примеру, 1500 тысячных. Одно деление (ГД) – 30 тысячных. Дальше оставалось самое простое – подписать все деления, используя тысячную: к примеру, 10-50, 10-20, 9-90 и т.д.

Получилось некое самодельное подобие угломера (со шкалой в тысячных), привязанного к единой системе огня подразделения. Теоретически, оставалось найти светоотражающую краску, чтобы покрасить торчащие гвозди – для работы в ночное время (думается, её можно было привезти из Союза) или хотя бы обмотать гвозди белым лейкопластырем – даже при минимальной подсветке этого было вполне достаточно, чтобы навести это приспособление на цель. А как «устроена» моя карточка целей рассказать было не сложно.

Да, довольно «колхозная» получилась игрушка (думаю, многие сделали бы её гораздо лучше, тем более, при наличии у них инструментов), но она помогала наблюдателям (там, где было слишком много различных объектов или наоборот – в пустынной местности) гораздо точнее давать целеуказание, чем неприличным жестом рукой в неопределённом направлении и словами «примерно где-то там». И позволяла гораздо быстрее делать первый выстрел по цели. Я был далек от мысли, что кто-то будет делать такие «игрушки» своими руками. Но считал, что так будет проще и нагляднее объяснить будущим разработчикам принцип устройства прибора, который нам нужен.

Говорят, что на войне мозги работают лучше, чем в мирной жизни. И быстрее. Это не факт. Но иначе на войне не выжить. А потому приходилось мне «колхозничать» с минами МОН-50, используя их в качестве стрелкового оружия в ближнем бою. Много лет спустя - приклеивать скотчем светоотражающие наклейки на мушку и прицел автомата Type 56-1 в Индийском океане. Использовать обычные газеты в качестве термобелья и теплых стелек. Обращать пристальное внимание на различные «безделушки», которые помогут не только успешно выполнить поставленные задачи, но также улучшить быт и жизнь моих бойцов - на афганские лампы, которые давали море света и в которых в качестве фитиля использовалась керамическая сетка и на «двухслойные» афганские печки из тонкого железа, в которых «прослойка» забивалась глиной (сейчас вместо глины, наверняка, можно использовать не менее эффективные и более современные материалы, а в качестве топлива использовать не только солярку или дрова) – компактные, легкие, дешёвые и с хорошей теплоотдачей.

(На фото моя самоделка в Индийском океане. Наводить оружие под цель - в океане лучше использовать рикошет или пробить днище лодки, чем промахнуться)

Приходилось творчески подходить к выполнению боевых задач (объяснять афганцам не только в мирных, но и в духовских кишлаках, что убивать шурави и минировать дороги нельзя, что лучше дружить и вместе строить, чем воевать и разрушать), придумывать интересные решения не только для успешного выполнения приказов, но в первую очередь для того, чтобы все мои бойцы вернулись домой живыми - к счастью, у меня это получилось.

К сожалению, весь наш боевой опыт, наши знания и наши наработки современной российской армии оказались не интересны и не нужны.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

P.S. Большое спасибо @AntSergB и @Daffi27 за «донат». Все собранные средства пойдут на наш проект «Дом Солдата».

На фото: январь 1987 года на Панджшере. Разведчики отдельного разведвзвода 2 мсб 180 мсп: разведчик-пулеметчик Максим Алексеевич Таран (с пулеметом), погиб 15-го мая 1988 г. под Мирбачакотом; разведчик-снайпер Стасюлевич Алексей Иванович (по центру); начальник разведки батальона, командир отдельного разведвзвода лейтенант Александр Карцев.

(Из серии рассказов "Воевать было просто")

В детстве я любил читать книги о военных разведчиках. Самыми любимыми из них были «Звезда» и «Весна на Одере» Эммануила Казакевича. В десятом классе я впервые прочитал роман Владимира Карпова «Взять живым». Отец сказал, что до войны этот писатель был хорошим боксером. И я почему-то решил, что разведчик обязательно должен владеть этим видом спорта. Тем более что в моем родном городе была очень сильная боксерская школа. И этот вид спорта было очень популярен в Клину. К тому же муж мой родной сестры увлекался боксом. Так что весь десятый класс по воскресеньям мы устраивали с ним боксерские поединки.

В начале 1985-го года, когда меня готовили к командировке в Афганистан, мы познакомились с Героем Советского Союза Владимиром Васильевичем Карповым лично. Он оказался близким другом моего наставника Сан Саныча Щелокова, частенько заходил к нему в гости. Владимир Васильевич сказал, что командиру разведвзвода боксером быть совсем не обязательно. Гораздо важнее уметь грамотно организовывать работу наблюдателей (по его словам, хорошо подготовленные наблюдатели часто давали намного больше информации, чем «языки», которых они захватывали на передовой; рассказывал о том, как работала разведгруппа «Джек» в Восточной Пруссии, но я это знал еще с войсковой стажировки, которую проходил в Калининграде). Говорил, что очень важно организовать четное взаимодействие групп разминирования, захвата, огневой поддержки, приданных и огневых средств. А при захвате языка учитывать его осведомленность (штабной офицер, а зачастую обычный связист или водитель, иногда знали намного больше офицера, сидящего на передовой) и обязательно использовать фактор неожиданности. Хорошо продумывать не только, где и как будет осуществляться захват, но и возвращение через линию фронта.

На фото: с Героем Советского Союза войсковым разведчиком и писателем Владимиром Васильевичем Карповым

Через полгода после нашей встречи я познакомился с еще одним войсковым разведчиком, который рассказал, как во время войны его разведгруппа пыталась захватить в плен немецкого пулеметчика. Но он оказался настолько сильным физически, что в рукопашной схватке зарезал ножом трёх наших разведчиков.

Это не внушало особого оптимизма. Тем более что в училище вопросам захвата «языков» нас не учили. Ни на тактической, ни на физподготовке. По словам наших преподавателей, брать их нам все равно не придется. Якобы в современных войнах в них нет никакой необходимости. В крайнем случае, достаточно будет и пленных (но прочитать книгу Максимилиана (Макса) Ронге «Разведка и контрразведка» все же рекомендовали).

Наверное, наши преподаватели были правы? По крайней мере, когда я прилетел в Афганистан и принял под командование сторожевую заставу, поначалу мне вполне хватало технических средств разведки, информации, полученной от наблюдателей и от осведомителей. Но всё изменилось, когда мне пришлось принять под командование отдельный разведвзвод. В середине января 1987-го года я получил приказ вместе со своим взводом срочно прибыть в штаб дивизии. В разведотделе получил задачу совместно с 781-м отдельным разведбатом этой ночью выйти к кишлакам Ниманхейль и Ахмедзаи. И блокировать их. А утром, когда батальон царандоя (афганской милиции) начнёт прочёсывать эти кишлаки, при необходимости, поддержать их огнем.

Выяснилось, что несколько дней назад душманы захватили в плен шестерых хадовцев (офицеров афганской госбезопасности), сейчас пытаются переправить их в Пакистан. По данным агентурной разведки сегодня вечером их привезут в кишлак Ахмедзаи.

На броне мы добрались до хребта Зингар. Провели рекогносцировку. Дальше пешком. По расчетам мы должны были выйти на задачу к четырём тридцати. Но по факту вышли на три часа раньше (что-то напутали наши штабные), заняли оборону на ближайших горках.

В январе в горах прохладно. Одеты мы были легко, в расчете на движение. А здесь ни двигаться, ни шуметь было нельзя. В результате, за эти три часа подмерзли основательно. На рассвете немного осмотрелись. Места красивые. Горы. На вершинах ледники. Неподалёку виднеется река Панджшер. В кишлаках тихо. Похоже, нас не заметили.

Вскоре по долине подошли царандоевцы. Навстречу им из ближайшего кишлака вышли старейшины. Принесли пакет с пайсой (деньгами). Попытались откупиться. Афганский комбат доложил по радиостанции начальнику штаба нашей дивизии, который проводил эту операцию, что прочесывание успешно завершено, моджахедов и пленных хадовцев в кишлаках нет.

В принципе, идея использовать царандоевцев изначально была неплохой. Афганская армия и царандой регулярно проводили облавы в кишлаках – отлавливали призывников. Такие облавы душманов сильно не напрягали – если они оказывались в этих кишлаках, то обычно не оказывали никакого сопротивления. Прятали оружие и под видом местных жителей оказывались мобилизованными. А через несколько дней уходили к своим, но уже с оружием, полученным в афганской армии или в царандое. Иногда уходили целыми подразделениями. Предварительно убив своих новых командиров.

Вот и в этот раз планировалось, что сначала царандой проведет имитацию облавы. После этого наши разведчики постараются найти в кишлаках пленных хадовцев. А если найти их не получится, то, с помощью офицеров афганской госбезопасности отберут среди «мобилизованных» самых подозрительных «товарищей» (желательно главарей банд). Чтобы потом попытаться обменять их на пленных хадовцев.

Если бы царандоевцы провели предварительную зачистку кишлаков, это позволило бы нам избежать серьезной «войнушки» (ведь когда у противника не остается выхода, и он оказывается в «месте смерти», то сопротивляться может до последнего патрона и вздоха).

Да, идея была неплохой. Исполнители подвели.

В эфире слышен мат нашего начштаба. Он, похоже, тоже наблюдал эту картину. Приказывает отвести царандоевцев. А нам – спуститься вниз и сами прочесать кишлаки.

Не трудно догадаться, что при виде нас душманы встретят нас тепло и с огоньком. И, скорее всего, убьют хадовцев. У нас же руки связаны - мы должны брать душманов живыми. Ситуация довольно глупая.

Брать пленных мне еще не приходилось (обычно отчет о проделанной работе у нас заключался в количестве захваченных у душманов стволов, а количество уничтоженных при этом духов штабные придумывали сами). И одно дело, когда душманы сами сдаются в плен. Совсем другое дело, когда в плен сдаваться они не собираются.

Мой дядя Сычугов Валентин Дмитриевич, в Великую Отечественную служивший в войсковой разведке, рассказывал, что в середине июня 1944-го года, когда полным ходом шла подготовка к операции «Багратион», их разведвзвод получил задачу добыть языка. Задачу они выполнили, захватили немецкого офицера. Когда возвращались через линию фронта, немцы открыли по ним огонь. Разведчики закрывали пленного собою, чтобы доставить его целым и невредимым. Почти вся разведгруппа погибла, а дядя Валя получил тяжелое ранение. Но немца до своих они дотащили.

Тогда они еще не знали, что много лет спустя операция «Багратион» будет признана одной из самых успешных в годы Великой Отечественной войны по вопросам разведобеспечения (перед её началом разведчики одного только 1-го Белорусского фронта захватили около 80 языков). И поэтому были уверены, что их пленный – самый ценный.

А еще он рассказывал, что большинство разведчиков погибало не в бою, а на минах – на немецких и на наших (об этом говорил и Владимир Васильевич Карпов). Потому что работать им приходилось там, где «Макар телят не гонял», а вот мин было в избытке. И через линию фронта не всегда получалось возвращаться там, где саперы проделали им проходы в минных полях. Чаще приходилось идти на авось.

На горке, на которой мы сидели, тоже была чья-то растяжка (Ф-1). Давно стояла, проволока уже почти совсем проржавела. Сняли мы её только на рассвете, ночью могли на неё напороться. Оставляю, приданный нам, расчет АГС-17 и двух пулеметчиков. Важно, чтобы духи не ударили нам в спину. И группами по три человека мы спускаемся в кишлак.

Сразу раздаются выстрелы. Похоже, духи встречают огнем вторую роту. С нашей стороны пока тихо. Думается, правильнее было бы выдавливать духов с двух-трех сторон, а отлавливать с четвертой (оставляя им мнимую возможность выхода). Но мы идем с четырех сторон, что, на мой взгляд, не совсем правильно. И мне катастрофически не хватает ружья, которое я видел в телепередаче «В мире животных», стреляющее ампулами со снотворным. С ним брать пленных было бы гораздо веселее. И безопаснее.

В моей тройке - Максим Таран с ПКМ-ом, и Лёша Стасюлевич с СВД. Макс должен пошуметь при необходимости, Леша – прижать к земле огнем. Я – собирать толпы пленных.

Справа идет тройка из 3-й разведывательно-десантной роты – старший лейтенант, старший сержант (племянник нашего начштаба полка Героя Советского Союза Руслана Султановича Аушева) и еще один боец. Остальные тройки идут сзади нас.

Неожиданно из-за поворота, на меня вылетает здоровенный моджахед с карабином. Я оказываюсь к нему ближе всех. Стволом автомата показываю, что нужно положить карабин на землю. Шестеро человек держат на прицеле одного. А этот один моментально поднимает карабин в мою сторону и нажимает на спусковой крючок. В застывшей тишине раздается металлический щелчок. Осечка.

Я снова показываю, что оружие лучше положить на землю. Как еще объяснить ему, что мы не собираемся его убивать?! Что он нам нужен живым. Ведь за такого здоровяка, как он, нам могут отдать всех шестерых пленных хадовцев – если не по количеству, то хотя бы по весу.

Здоровяк сделал полшага мне навстречу и прикладом карабина ударил меня по моей любимой челюсти. Я тут же отлетел к ближайшему дувалу. И уже из партера наблюдал за дальнейшим развитием событий.

Старший лейтенант из разведбата дал по нему короткую очередь. Пули попали здоровяку в живот. Моджахед сложился пополам, уронил карабина на землю. Еще две пули попали ему в спину. После этого он приподнялся, перезарядил карабин и выстрелил в сторону разведчиков. Небольшой фонтанчик пыли поднялся у самых ног старшего лейтенанта. Не попал здоровяк. Старший лейтенант выпустил по нему еще две пули.

Моджахед опустил карабин. Сил перезарядить его больше не было. Стоял и шатался. До тех пор, пока старший сержант Аушев из разведбата не сбил его с ног прикладом автомата.

Я тем временем поднялся на ноги. Они были словно ватные. Потрогал челюсть. Челюсть была относительно цела. Чего не скажешь о зубах. Голова была шальная, но, в общем-то, отделался лёгким испугом. Могло быть и хуже. Как ни странно, но дальше все пошло как по нотам. Когда ты стараешься кого-нибудь взять живьем, всегда нарываешься на проблемы. Теперь мы просто прочёсывали кишлак...

К обеду мы все закончили. Взяли восемь пленных. Но хадовцев не нашли. Либо, их не успели привести? Либо афганская агентура что-то напутала? Но пленные давали шанс на обмен. Так что операция завершилась относительно успешно. И самое главное без потерь с нашей стороны. Если, конечно, не считать потерянные мною три коренных зуба (корни которых потом два дня вырывал стоматолог в баграмском медсанбате) и пропавшее навсегда желание брать кого-нибудь в плен. Кроме красивых девушек, разумеется.

В общем, с первым пленным я опростоволосился. Взять его живым у меня не получилось. Но это стало для меня хорошим уроком, что не все правила, привитые нам с детства, работают в бою, а некоторые даже мешают (драться до первой крови, шестеро одного не бьют). Но некоторые правила позволяют нам оставаться людьми (не бить лежащих и не расстреливать пленных). Что работать нужно жёстко, быстро, лишая противника любой инициативы. Пленных на обмен лучше брать не с помощью оружия, а грамотно используя различные фильтрационные или мобилизационные мероприятия, а так же тактические приемы – обходы, охваты и засады.

Через несколько месяцев, когда я вернулся в свою роту, мне пришлось возвращаться пешком с 9-й сторожевой заставы на родной Тотахан. По прямой - всего два километра. Место открытое. Лишь у кишлака Калашахи дорогу пересекала небольшая канава, чуть больше полутора метра глубиной (плюс бруствер). Ходил здесь уже несколько раз. Без проблем. В этот раз в этой канаве сидело три моджахеда с оружием. Смотрели на меня и улыбались. Один из них, молча, подошел ко мне, снял автомат с моего плеча…

Ребята были молодые. Возможно, я был первым пленным шурави, которого они взяли в своей жизни. Но у них это получилось гораздо лучше, чем у меня. Оказалось, что при обстреле наши ребята случайно подранили главаря их банды. И я им понадобился не как пленный, а как лекарь (но это уже другая история). По канаве меня отвели в соседний кишлак. Никто из наших наблюдателей этого даже не заметил.

Но для меня это тоже стало хорошим уроком.

Так что наши преподаватели, говорившие, что «языков» нам брать не придется, в общем-то были правы. Но не совсем. На войне бывает всякое. И боксерская подготовка никогда не будет лишней. Да, роль пленных в качестве источников информации уже не так велика, как раньше. Сегодня гораздо больше информации о противнике можно получить по другим каналам.

И, разумеется, следующие войны могут кардинально отличаться от нынешних. Но хорошее и разносторонне образование, эрудиция, ум, смекалка, умение использовать опыт наших предшественников и работать на опережение всегда будут нужны нашим разведчикам.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

(На фото: курсант МВОКУ Толя Шиян на тренировке. 30.06.84 г.)

(из серии рассказов "Воевать было просто")

Как известно, в своих проблемах нам проще винить других, чем себя. Вот и я в детстве частенько мысленно ругал своего отца за то, что он никогда не порол меня ремнём и никогда не бил. Отец говорил, что раз я понимаю его с первого слова, то в этом не было необходимости. Да, я хорошо понимал отца, понимал, то, чему он меня учит, но винил его за другое – раз он не бил и не порол меня в детстве, из-за этого я совершенно не был приучен переносить боль. Нет, понятно, когда ты разбил до крови коленки, играя в казаков-разбойников, случайно ударил молотком по пальцам или поцарапался, падая с тарзанки – это было дело обычное. Все мальчишки через это прошли! А вот, когда тебя бьют – это дело совсем другое.

Из-за болезни сердца я был не очень компанейским. Ребята с нашего двора этого не знали, но относились спокойно к тому, что я не играю с ними в хоккей, не бегаю наперегонки. И драк у нас ними почему-то не было. И даже с ребятами из соседнего двора. Так что, похвастаться победами над кем-то я не мог.

К счастью, когда после окончания четвертого класса меня перевели в новую школу, где все мои мечты стали сбываться. С первого же дня. Я чем-то не понравился одному из моих новых одноклассников. И сразу же после уроков он отвел меня за угол школы и хорошенько побил.

А на следующий день ещё. И еще… Как я понял, мечты наши всегда сбываются. Но иногда гораздо позже, чем надо. А чаще совершенно в иной форме, чем мы мечтали. В общем, первые два месяца почти ежедневно мой одноклассник отводил меня за угол школы и устраивал мне экзекуцию. Платить за неё мне было нечем, поэтому я всего лишь давал ему сдачи. Одноклассник был старше меня на целый год (я пошел в школу с шести лет, а он почти с восьми) и намного сильнее меня физически. И его очень сердило, что я не прошу у него пощады и не сдаюсь. Вместо этого машу в ответ кулаками. А, что мне еще оставалось делать?! Год назад меня приняли в пионеры. И я был уверен, что сдаваться, это не по-пионерски. Даже если у тебя нет сил победить. К тому же мне совсем не нравилось, когда меня бьют по голове. Поэтому я отвечал ему тем-же.

В общем, нашла коса на камень. Через два месяца мой одноклассник разрешил эту безнадежную ситуацию, объявив всем, что теперь я - его друг. И если кто-то косо посмотрит в мою сторону, будет иметь дело с ним. Это было довольно забавно. Для того, чтобы стать врагами, нам понадобилось всего лишь несколько минут. Чтобы стать товарищами – два месяца мордобоя. А вот настоящими друзьями мы стали только через шесть лет, уже после окончания школы. Но зато эти два месяца научили меня немного уклоняться от ударов. Это тоже было не лишним.

В начале десятого класса я заступился за одного своего одноклассника, которого после окончания уроков стали водить за угол школы ребята из девятого класса. Чтобы я не лез не в свое дело, однажды они повели за угол и меня. Их было трое. К счастью, на первом этаже я случайно заметил Геру Люхина из нашего класса. Гера занимался карате. Никто не видел его в деле, но все мальчишки почему-то его побаивались. Вот и мои оппоненты немного сникли. Но сразу же сказали, что у нас все по-честному, один на один. И показали на мальчика, который будет со мной драться. Мальчик этот был перворазрядником по боксу.

Пока мы шли за угол, Гера успел провести со мной короткий ликбез (ликвидация безграмотности) по рукопашному бою.

- Сразу же бей по почкам, - безапелляционно заявил он и показал на себе, где они находятся.

Какие почки?! Меня только что избрали в комитет комсомола школы. То, что я могу вылететь из него, не страшно. Но, ведь потом скажут, что я избил школьника из младшего класса (и никто не скажет, что мы с ним ровесники, и что этот девятиклассник – перворазрядник по боксу). И как мне потом жить с этим? Ведь бить младших это не по-комсомольски!

На улице моросил мелкий, противный дождь. На душе было погано.

Мы завернули за угол. Мой оппонент встал в боксёрскую стойку. Я встал напротив - в стойку груши для битья. Что делать дальше я не знал. Похоже, мой оппонент об этом догадался. Он победно взглянул на своих товарищей и провел свой коронный удар – хук справа. Красивый, хорошо поставленный, очень опасный и практически незаметный удар. Я его и не заметил. Просто рефлекторно чуть отпрянул назад (спасибо тем самым двум месяцам в пятом классе!).

К сожалению, наша «дружеская» встреча проходила не в спортивном зале, а на улице, на мокром асфальте. Мой оппонент слишком хорошо вложился в удар (видимо, чтобы показать мастер-класс своим товарищам), поскользнулся и упал.

- А теперь по почкам - раздался сзади счастливый голос Геры. – Ногой!

О чём он?! Ведь лежачих бить нельзя. Это все знают!

Я протянул руку своему оппоненту, чтобы помочь ему подняться. Упал он, действительно, неудачно. Слишком вложился в удар.

- Будем считать, что наш бой закончен, примирительно сказал я.

Он взял мою протянутую руку, а другой рукой нанес мне сильный и совершенно неожиданный удар – в низ живота. Похоже, мой оппонент считал, что бой может закончится только тогда, когда он победит. А никак иначе. Возможно, в чём-то он бы прав?

У меня оставалось еще целое мгновение, до того, как меня скрутит сильная боль. Мгновения этого было даже много для того, чтобы успеть возмутиться из-за такого неспортивного поведения. Вместо этого, со всей своей возмущенной пролетарской дури, я ударил его кулаком сверху по голове. После этого секунданту отсчитывать уже было нечего. Да, и незачем.

- Всё? – Спросил я его секундантов.

- Всё, ответили они. И бросились поднимать своего товарища.

А мы с Герой потихоньку пошли за угол, чтобы успеть завернуть за него до того, как меня скрутит дикая боль. И еще до того, как пойму насколько хук хорош не только в боксе, но и в бою – в тактическом плане, в первую очередь. А так же, к каким печальным последствиям может привести недооценка противника, местности и погодных условий.

Позднее, уже в военном училище на физподготовке у нас все четыре года будут проходить занятия по рукопашному бою (и довольно регулярно – Первенство училища по боксу). Но все эти стандартные комплексы приемов рукопашного боя и «приемы обезоруживания противника, вооруженного ножом (пистолетом)» будут казаться нам совершенно оторванными от жизни. Гораздо полезнее окажутся несколько занятий по боксу, которые проведёт с нами старшина нашей роты Мастер Спорта СССР по боксу Игорь Астраханцев. Кое-какие приемы по айкидо, которые покажет нам наш замкомвзвода Игорь Овсянников. Равиль Муравьев и Толя Шиян – приемы карате.

В летнем отпуске после окончания третьего курса, на красивом черноморском побережье, я впервые попаду в серьезную "заварушку". Ребят будет трое, будут они здорово навеселе. Ко мне подойдет один из них, чтобы высказать свои претензии. Остальные начнут обходить меня с двух сторон.

К тому времени я уже буду знать о некоторых перекосах в нашем законодательстве в вопросах самообороны. И что на следующий день эти трое могут рассказать о сегодняшнем вечере немного иную историю, чем было на самом деле. Дескать, они культурно отдыхали, а какой-то хулиган набросился на них и зверски избил. Что три их слова, против одного моего… Что лучше, если у них буду вывихи, чем переломы. Что лучше, чтобы у тебя остались синяки на всякий пожарный (даже если ты сам нанесешь их себе позднее). И многое другое.

Я не буду ничего отвечать. Молча, подойду к тому, кого посчитаю старшим в этой троице. И так же, молча, ударю его в солнечное сплетение (относительно того места, куда в школьные годы мне советовал бить Гера, у меня будут некоторые сомнения, а бить туда, куда ударили тогда меня самого, посчитаю неправильным). И пока возникнет небольшая заминка, вспомню о том, что в арсенале моих достижений по рукопашному бою имеется не только разряд по многоборью, но и первый разряд по бегу на три километра. И этот разряд окажется очень даже кстати.

Ведь когда тебя никто не видит, можно не только наступать шальной кавалерийской лавой, отмахиваться кулаками в глухой обороне или героически отступать назад на заранее подготовленные позиции. Но можно и особо не геройствовать. Два моих двоюродных брата зимой, за полгода до этого, попытались. Один – КМС по боксу, второй – наш младшенький, два с лишним метра ростом, проходил службу в ГНР. На скользком асфальте, покрытом льдом, группа подростков-болельщиков сбила их с ног и основательно отмутузила. Чудом обошлось без серьезных травм.

В общем, сама жизнь готовила нас не только не только к труду, но и к обороне. Возможно, готовила не очень профессионально. Но, как говорил известный лётчик-ас Пушкин, мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. Так что к поездке в Афганистан я был довольно основательно подготовлен в плане рукопашного боя. Больше теоретически, разумеется. Оставалось только получить практику. И проверить, насколько практика отличается от теории.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

Я родился в Клину, небольшом подмосковном городе, где всё было рядом: ясли, детский садик, школа, в которые я ходил, комбинат «Химволокно», на котором работали мои родители. В окрестностях Клина в годы Великой Отечественной войны воевал курсантский полк Московского командного пехотного училища, в котором я буду учиться и служить.

(на фото: командир 12 курсантской роты МВОКУ капитан Карцев А.И., 1990 г.)

За два месяца боев под Волоколамском и Клином нашим курсантским полком было уничтожено более пятисот и захвачено в плен около трехсот немецких солдат и офицеров, захвачено 8 пушек, 12 минометов, 20 машин, новые образцы немецкого вооружения и штабные документы. Не многие наши воинские части в 1941-м году могли похвастаться такими результатами. Но об этом не снимут фильмов современные российские кинематографисты. Не только героизм, но и высочайший военный профессионализм советских воинов – это не та «тема», которая им сейчас интересна. Гораздо интереснее им снять «Утомленные солнцем-2» со штрафниками, которых в то время под Волоколамском не было. Интереснее и прибыльнее…

Рядом с курсантским полком, в отдельной кавалерийской группе Льва Михайловича Доватора, командиром разведотделения воевал мой родной дядя Валентин Дмитриевич Сычугов (1923 – 1983 г.), который научил меня очень многому. Тому, что пригодилось мне позднее - во время моей службы командиром отдельного разведвзвода в Афганистане.

А в одиннадцати километрах от Клина, за зубовским поворотом, на берегу реки Лутосни осенью 1941-го года принял свой первый бой мой дедушка по маминой линии - Иван Васильевич Чураков, первый председатель колхоза в селе Тёплом (ныне Липецкой области). В довоенные годы дедушка не только выращивал хлеб, но и выводил новые сорта яблонь и груш. Был участником двух довоенных Всесоюзных сельскохозяйственных выставок. Его идея в обязательном порядке выкапывать пруды на «выселках» (хутора для молодоженов, которые строились почти ежегодно вокруг села) и разводить в них карасей, в военные и послевоенные годы спасла многие жизни. А лесозащитные полосы, которые он высаживал вместе со своими односельчанами в окрестностях Тёплого, растут до сих пор.

Когда началась война, он собрал своих ближайших родственников (всего тридцать два человека). У председателей колхозов тогда была бронь, но Иван Васильевич сказал, что «хлеб выращивать смогут и женщины, а Родину защищать – мужская работа». И вместе с ними ушел добровольцем на фронт. Воевал под Клином, после тяжелого ранения и госпиталя был переведен на Калининский фронт. Погиб 4 августа 1942 года в боях подо Ржевом. И шестьдесят пять лет числился пропавшим без вести. Из всех его родственников, ушедших на фронт, вернулся только один - двоюродный брат (после войны он работал учителем, умер очень рано из-за тяжелой контузии).

Дедушка, по отцовской линии, Карцев Егор Петрович был царским офицером. В Гражданскую воевал на стороне белых. После окончания Гражданской войны поселился в деревне Токсино Клинского района, устроился работать счетоводом в Завидовском военно-охотничьем хозяйстве.

После того, как мне исполнилось семь лет, родители каждое лето отправляли меня в ссылку к родственникам в Завидовский заповедник. Гуляя по лесу я часто представлял, что вот сейчас из-за поворота выйдет мой дедушка Егор Петрович, обнимет меня и скажет…

Так уж получилось, что оба моих дедушки жили, трудились и воевали рядом со мной. Но, к сожалению, в другое время. Мне их очень не хватало, о многом хотелось их расспросить, многое узнать.

В деревне всегда хватало работы. А вот книг, почему-то было подозрительно мало. Совсем мало. Точнее, всего лишь одна. Но зато какая?! «Четыре танкиста и собака» Януша Пшимановского! В детстве отец часто ругал меня за то, что я читаю мало книг. Говорил, что книги дарят нам возможность путешествовать по разным странам и континентам, временам и эпохам. Позволяют напрямую общаться с величайшими мудрецами и встречаться с настоящими героями. Передают нам мудрость наших предков и их знания.

Но эту книгу я читал запоем. На протяжении нескольких летних каникул. Хотя и был у неё один маленький недостаток - книга была на польском языке. Откуда взялась книга на польском языке в глухой русской деревне, до сих пор остается для меня загадкой.

Да, я мало понимал из того, что было написано в этой книге. Но догадывался, какое волшебство в ней скрыто, сколько приключений и подвигов совершал в этой книге героический Шарик со своими танкистами. Ведь по этой книге был снят мой любимый фильм, ради просмотра очередной серии которого, однажды я даже прогулял школу. За что и был нещадно наказан по все строгости «военного (школьного) времени». Мама сказала, чтобы я так больше не делал.

Хорошо ещё, что мне вообще фильмы смотреть после этого не запретили. Но до этого дело не дошло. К тому же, отец всегда говорил, что каждый фильм – как школьный урок, чему-то нас учит. Поэтому после просмотра любого фильма или мультфильма я должен обязательно сделать три вывода – чему меня хотели научить его создатели. И нужно ли мне это? А еще он говорил, что лучше смотреть хорошие фильмы. В то время плохих фильмов не было.

Но однажды я посмотрел какой-то страшный фильм про войну. В фильме было много погибших и раненых. Тогда «кровожадных» фильмов еще не показывали, не было ни ужастиков, ни триллеров. И все они были без натуралистических подробностей. Но в этот раз мне действительно было страшно. Отец это заметил.

- Ты же хочешь стать военным. Считай, что это учебный фильм по военно-полевой медицине. В кино тебе показывают раненого. Ты должен четко представить, что и как ты должен сделать, чтобы спасти его.

А потом почему-то добавил.

- У режиссеров с фантазией все нормально – такого напридумывают, что мало не покажется.

С тех пор я уже не боялся смотреть самые страшные фильмы. Ведь они были всего лишь учебными пособиями по оказанию первой медицинской помощи и самопомощи на поле боя. К сожалению, вскоре я немного разобрался с основными приемами первой медицинской помощи и неожиданно обнаружил, что фантазия режиссеров в этом вопросе все же не безгранична. И со временем подобные фильмы стали мне неинтересны.

А вот веселые фильмы мне понравились гораздо больше. Помните, песенку из кинофильма «Айболит-66»:

Ходы кривые роет

Подземный умный крот.

Нормальные герои

Всегда идут в обход…

Хороший, поучительный фильм для любого командира. Оказывается, в бою всё очень просто. Когда ты сильный и умный – используй охват противника. Когда умный, но недостаточно сильный – обход. Когда умный, но совсем не сильный – отход (заманивая противника на заранее подготовленные огневые ловушки, минные поля и наноси ему максимальный урон). Иначе ты совсем не очень умный.

А еще мне нравились военные фильмы. В одном из них я увидел, как немцы во время нашей артподготовки прятались на обратном скате высоты. Когда наши поднимались в атаку, они возвращались на свои основные позиции и открывали огонь. При этом несли минимальные потери. В отличие от наших бойцов.

Много лет спустя в августе 1986-го года в Афганистане вертолетчики по ошибке обстреляют 9-ю сторожевую заставу нашей роты. С тех пор я всегда буду помнить о возможности «дружественного» огня. В мае-июне 1987-го года моему разведвзводу почти целый месяц придется участвовать в операции на пакистанской границе в районе Алихейля и оборонять одну горку. Я на полном автопилоте размещу свой разведвзвод на горке, с учетом не только того, что увидел в кино, но и с учетом возможного дружественного огня. Почти целый месяц душманы будут обстреливать практически в упор нашу горку реактивными снарядами. Позднее подтянут миномёт и горную пушку. По ошибке, на нашу горку залетит и парочка наших снарядов (вот это будет по-настоящему страшно). Так что, спасибо отечественному кинематографу за правильные фильмы про войну – благодаря этим фильмам все мои разведчики вернутся с этой операции живыми.

Но это будет еще нескоро. В старших классах мне катастрофически не хватало свободного времени. Уроки, факультативы после уроков, шахматный кружок, музыкальная школа, работа в Комитете комсомола школы (я отвечал за гражданскую оборону: в моем ведении было бомбоубежище неподалеку от нашей школы, три сандружинницы и обязанность под руководством инструктора райкома ВЛКСМ регулярно проверять в бомбоубежище запасы питьевой воды, медикаментов, средств индивидуальной защиты; услышав «плохие вести» из радиоточки, которые были в каждой квартире, я должен был организовать встречу и размещение мирных жителей в бомбоубежище, доврачебную медпомощь и досуг - психологическую помощь), занятия в театральной студии, бассейн, спортивная школа, занятия на подготовительных курсах в МАДИ... В общем, когда вечером я возвращался домой, у меня была возможность посмотреть только один фильм – в 21.30. Потому что еще нужно было сделать уроки и кучу всяких разных дел.

Тогда я еще не знал, что одним из самых распространенных способов защиты информации в недалеком будущем станет использование избыточной информации. И для того, чтобы ты не посмотрел хороший и полезный фильм, враги заполнят все телеканалы кучей ненужных, вредных и просто бесполезных фильмов и телепередач.

И вместо того, чтобы смотреть фильмы каждый вечер, теперь я выбирал только самые интересные: про войну, путешествия или детективы. Два-три фильма в неделю. Обычно на выходные. До тех пор, пока не понял, что не во всех, даже самых интересных фильмах, есть что-то для меня полезное. А еще, что в этих фильмах показывают жизнь других людей. И, вместо того, чтобы смотреть, как жили другие люди, нужно постараться самому прожить такую жизнь, про которую потом будут снимать фильмы.

Школу я больше не прогуливал. Тем более что после того, как я окончил четвертый класс, мы получили новую трехкомнатную квартиру. И переехали ближе к центру города. Меня перевели в школу №1. Учиться ней было интересно. Тем более что в предыдущей школе № 17 был довольно молодой педагогический состав. А в новой школе нашими учителями были те, кто пришёл преподавать почти сразу после окончания Великой Отечественной войны. Это был первый послевоенный набор учителей. И так получилось, что, выпуская нас из школы, многие из них уходили на пенсию.

В нашей школе из пяти учителей-мужчин, кроме физрука, остальные были фронтовиками. Очень многие учительницы – женами или сестрами фронтовиков. Это были лучшие учителя из всех, которых я встречал в жизни. Они не только стремились научить нас гораздо большему, чем было заложено в учебной программе (после учебных занятий бесплатно проводились факультативы по математике, физике, химии, истории, иностранному языку и др.), но и доходчиво объясняли, для чего всё это понадобится нам в жизни. Так из обычной формулы T=S/V, которую на уроках физики объяснял нам Георгий Иванович Топоров, через много лет у меня «родилась» Теория коротких траекторий – в том числе, благодаря этой теории все мои бойцы вернулись с войны живыми.

(на фото: наши учителя  и наш 10 "б" класс).

Преподаватель Начальной военной подготовки Гаврилов Георгий Михайлович, выпускник МКПУ (Московского командного пехотного училища), явно «злоупотребляя» своими фронтовыми связями, умудрялся где-то добывать приборы радиационной и химической разведки, которых еще не было даже в армии. Подсобное помещение в его классе было похоже на настоящий Остров сокровищ. И всеми этими «сокровищами» на уроках он щедро делился с нами. После уроков проводил стрелковые тренировки и учебные стрельбы (из пневматического оружия). Делился с нами своим боевым опытом.

Да, это было особое поколение Учителей, которые старались передать нам все самое лучшее, что в них было. А еще они очень любили всех нас. Наверное, поэтому и старались научить всему тому, что знали сами.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

P.S. Большое спасибо @AntSergB и @Daffi27 за «донат». Все собранные средства пойдут на наш проект «Дом Солдата».

P.P.S. О том ,как воевал курсантский (кремлевский) полк МКПУ в 1941-м году можно прочитать здесь - https://vk.com/@alexandrkartsev-zvezda-i-uroki-zabytogo-polk...

(продолжение рассказа "Воевать было просто. О выносливости". Начало - Воевать было просто. О выносливости)

Да, в спортивном плане я был подготовлен к Афганистану гораздо лучше, чем многие мои товарищи. Но после тифа и малярии, а так же «заработанной» на Панджшере двусторонней пневмонии, уже через полгода после начала моей афганской эпопеи, практически весь запас моей физической подготовки был исчерпан. А мне нужно было продержаться еще почти двадцать месяцев.

Афганистан, армейская операция под Алихейлем, май-июнь 1987 года. Командир отдельного разведвзвода (начальник разведки) 1 мсб 180 мсп лейтенант Карцев А.И.

Другого варианта не было. Меня полтора года готовили к участию в операции по организации и выводу наших войск из Афганистана. Уже полгода я работал с нашим контактом, который в недавнем прошлом преподавал в Кабульском политехническом институте. А его студентом и близким другом был Ахмад Шах Масуд, Панджшерский лев, на которого у нашего правительства были большие планы - не только на время вывода наших войск, но и в дальнейшем.

Я был слишком маленьким винтиком в этой операции, обычным «почтальоном Печкиным». Но даже мне было понятно, что, если я сейчас выйду из игры, заменить меня оперативно будет сложно. Появление нового «почтальона» может засветить наш контакт. А самое главное, не было уверенности, что он согласится работать с новым почтальоном. Ведь, как известно Восток – дело тонкое.

Не секрет, что от каждого «винтика» в нашей работе зависело очень многое. А потому мне нужно было срочно превращаться в птицу Феникс. И, как можно скорее, становиться на ноги.

К счастью, кое-какой опыт в плане восстановления у меня был. Ведь никто из нас не рождается спортсменами. Так и я в детстве был обычным мальчишкой – со своими хворями, болячкам и проблемами. Родился с врожденным пороком сердца. Любые подвижные игры в детстве были мне противопоказаны. После девятого класса неудачно упал с турника и сломал позвоночник в двух отделах. В общем, со спортом у меня поначалу дела как-то не складывались. И если бы не моя дурацкая мечта стать офицером, я бы серьезно увлекся просмотром спортивных передач по телевизору. И радовался бы чужим спортивным победам и достижениям. Вместо того чтобы самому заниматься спортом.

Да, какие-то глупые у меня были в детстве мечты – стать офицером, попасть на войну и вернуться с нее живым. Чтобы доказать своим, погибшим в годы Великой Отечественной войны дедушкам, что с войны можно и нужно всегда возвращаться живым. И возвращаться живым не только самому, но и вместе со всеми своими бойцами. Глупая была мечта. Тем более что я совершенно не знал, как её исполнить.

Все получилось само собой - в год моего рождения родители получили не только квартиру от государства, но и садовый участок от предприятия, на котором они работали (это не было «халявой», как любят говорить сейчас некоторые - бесплатные квартиры и садовые участки были платой за честный и добросовестный труд, были вкладом государства в будущее наших семей). С раннего детства всё свободное время я проводил на даче. Вместе с отцом мы делали скворечники для скворцов, клетки для кур и кроликов. А еще постоянно строили и перестраивали наш садовый домик. В мае всей семьей перекапывали огород, торжественно хоронили картошку и семена различных растений. А по осени собирали богатый урожай. Ходили в лес за грибами, ягодами и орехами. В общем, без дела не сидели!

До седьмого класса, каждое лето, родители отправляли меня в «ссылку» к родственникам – в Завидовский заповедник. Мой дядя Валентин Дмитриевич Сычугов в годы Великой Отечественной войны с октября 1941-го года служил командиром разведотделения в отдельной кавалерийской группе Доватора. После тяжелого ранения воевал механиком-водителем танка Т-34. Вернувшись домой, работал лесником в заповеднике.

Вместе с дядей Валей мы ухаживали за саженцами сосен в питомнике. И подолгу гуляли по заповеднику. Проверяли, не заболели ли где деревья? Не повалило ли их ветром? Дядя Валя научил меня ориентироваться в лесу, не бояться диких зверей, находить еду и воду, обустраивать временное жилище и выживать.

Дома у дяди Вали было довольно большое хозяйство: две коровы, восемь овец, три-четыре поросенка, утки, куры. Для всей этой оравы нужно было заготавливать много сена на зиму. С косьбой помочь дядя Вале в то время я не мог – сил для этого у меня было тогда маловато. А вот – ворошить сено было моей обязанностью. И собирать его в валки или небольшие копны при угрозе дождя. В общем, делать то, что было мне по силам.

Раз в неделю я должен был пасти деревенское стадо – примерно десять коров и небольшое стадо овец. Пастись вместе они отказывались категорически. И весь день мне приходилось бегать по оврагам и буеракам, чтобы собрать их всех вместе. Не забывая о том, что где-то рядом находятся волки (в заповеднике их было немало). И, что я отвечаю за всех своих «подопечных».

Летом после седьмого класса я полтора месяца работал помощником слесаря в совхозе «Щекинский», помогал готовить технику к уборочной (нужно было немного подзаработать денег на поездку в Чехословакию). После девятого класса работал транспортировщиком на комбинате «Химволокно». В старших классах, проходя практику в учебно-производственном комбинате, принимал участие в строительстве ресторана «Клин» и в капитальном ремонте клинской городской больницы.

В общем, в то время с раннего детства нас приучали к труду, к работе в команде, учили дружить и помогать друг другу. И эта привычка к труду была первым и самым главным секретом, нашей физической выносливости.

Вторым секретом было то, что в СССР существовала хорошо продуманная и очень эффективная оздоровительная система – пионерские и оздоровительные лагеря, санатории, профилактории, дома отдыха. Подвижные игры с раннего детства – прятки, «классики», «Казаки-разбойники», городки. Доступные для всех спортивные школы и бассейны. Почти в каждом дворе стояли теннисный стол, перекладина, брусья. В шаговой доступности – футбольное поле, спортивные и волейбольные площадки, которые никогда не пустовали. Бесплатные спортивные секции, повсеместный культ спорта и здорового образа жизни, лыжных и туристических походов. Каждую зиму перед домом мы заливали хоккейную площадку и сами расчищали её после каждого снегопада.

После первого класса я впервые побывал на Черном море, в оздоровительном лагере «Голубая даль» в Анапе. После четвертого класса меня отправили в пионерский лагерь «Березка», что находился неподалеку от Клина, после седьмого класса - в лагерь «Лески млын» («Лесная мельница») в Чехословакии. Отец несколько раз ездил в профилакторий от комбината «Химволокно», мама лечилась в санатории города Нафталан Азербайджанской ССР. Сестру, после тяжелой операции на легких, регулярно отправляли в различные санатории Подмосковья и Калининградской области.

Разумеется, не все мы тогда ездили отдыхать за границу (но в пионерских лагерях побывали многие). Хотя для того чтобы дети из обычных средних школ подмосковного Клина поехали летом в Чехословакию (а мой одноклассник Юра Соколов - во Францию) от нас требовалось совсем немного – учиться только на «отлично».

И, да, разумеется, наши родители были не просто «работягами», а были элитой – настоящей советской элитой. Моя мама работала перемотчицей на комбинате «Химволокнио», постоянно перевыполняла план, была Ударником Социалистического труда. Отец тоже работал на «Химволокно» – слесарем, мастером высшей квалификации. У Юры отец работал техником на военном аэродроме, мама – медсестрой в воинской части. Просто элитой в то время были те, кто честно трудился. А не те, кто много украл или много обещал, а потом рассказывал, что исполнить обещанное им в очередной раз помещали то половцы, то печенеги.

В девятом классе мой друг Сева Лёхин привел меня в спортивную школу. И попытался уговорить своего тренера взять меня в секцию легкой атлетики. В секцию меня, разумеется, не взяли. С первого взгляда было понятно, что спортсмен из меня не получится. И никакие спортивные достижения мне не светят. Но тренер сказал, что по вечерам я могу заниматься в манеже и в тренажерном зале. Каждую неделю он помогал мне составлять график тренировок по бегу, учил прыгать в высоту, делился своим опытом бега на длинные дистанции. И готовил меня к кроссу на двадцать километров, на котором, по его мнению, мне было проще всего получить третий взрослый разряд (тренер говорил, что спортивный разряд будет совсем не лишним для моего поступления в военное училище). Занимался Леонид Георгиевич Карпов со мной бесплатно. В свое личное время. Просто он был неравнодушным человеком и считал себя ответственным за всех нас. Независимо от того, получатся из нас великие спортсмены или нет. Говорил, что главное, чтобы из нас получились хорошие «человеки».

В то же время я начал ходить в бассейн. Тренера у меня там не было, так что плавать я научился лишь после того, как следующим летом получил травму позвоночника. Со сломанным позвоночником ходить в бассейн я не мог. А вот потихонечку дойти до речки у меня получалось. В начале сентября вместе с моим другом и его мамой я впервые в жизни проплыл сто пятьдесят метров. И каждое утро перед школой плавал до конца октября, до первого снега. Раз за разом, увеличивая дистанцию. И если бы не снег, и не приближающаяся зима, я плавал бы всю жизнь. Потому что когда ты не можешь ходить, что тебе остается делать? Только плавать. Тем более что каждое новое движение, которое ты можешь сделать, после такой травмы, ценится гораздо больше, чем раньше. И приносит тебе огромную радость.

Именно по этой причине, после того, как с плаванием мне пришлось попрощаться до весны, у меня стало что-то получаться с бегом. Тогда, когда я и ходить-то толком не мог. Разумеется, это был всего лишь бег трусцой. На один, два километра. Не более. Со слезами и соплями, через не могу. Но это тоже было счастьем – бегать! Невзирая на то, что у меня постоянно сводило ноги и частенько приходилось падать от нестерпимой боли. К счастью, бегал я за городом и мне никто не мешал спокойно отлежаться где-нибудь в сугробе, подняться на ноги и вернуться домой. А на следующий день снова выйти на дистанцию. Перед самым Новым годом я пробежал свою первую «двадцадку». Ближе к выпускному «набегал» за неделю уже около сотни километров.

Но спину все последующие годы всё равно прихватывало часто (особенно после возвращения из Афганистана). И справиться с этой проблемой помогал третий секрет нашей выносливости – мотивация.

Мотивация у каждого из нас бывает разная. Мой двоюродный брат был очень перспективным легкоатлетом, но в восемнадцать лет неудачно нырнул в реку и сломал позвоночник. Человек железной силы воли, он очень скоро начал ходить на костылях. И мы надеялись, что вскоре он сможет ходить и без них. Он женился. Через несколько месяцев жена его бросила. После этого он увлекся резьбой по венам, экспериментами с большим количеством таблеток и всю оставшуюся жизнь провел в инвалидном кресле.

Мой хороший знакомый Виталий Гриненко получил травму позвоночника во время абхазско-грузинского конфликта в 2008-м году. Он до сих пор в инвалидном кресле. Но не только в нём. Потому что уже после травмы позвоночника Виталий стал Мастером Спорта Международного класса, бронзовым призером Паралимпиады в Токио. У Виталия очень сильная травма, которая не дала ему шанса подняться на ноги. Но еще сильнее оказался его дух Воина и настоящего мужчины, который никогда не сдается.

Один из моих товарищей Володя К. был десантником, сломал позвоночник на прыжках. После серьезнейшей травмы он стал известным спортсменом и общественным деятелем. У Володи был шанс подняться на ноги, но он посчитал, что тогда станет, «как все». А в инвалидном кресле добьется в жизни большего. Это был его выбор. И он, действительно, добился в жизни очень многого. Сделал и до сих пор делает очень много хорошего для других.

Еще у одного моего товарища на ученьях не раскрылся основной парашют, а запасной раскрылся слишком поздно. Как результат – серьезная травма позвоночника. В общем, довольно банальная проблема многих десантников. Но у него была молодая жена, недавно родившийся сын… Сдаваться было нельзя. После травмы он продолжил службу в десантных войсках. Командовал десантным батальоном в Афганистане, стал настоящей легендой во время Югославской войны. Это гвардии полковник ВДВ Осипенко Владимир Васильевич – человек удивительного военного профессионализма, личного мужества, жизнелюбия и оптимизма.

Да, мотивация у каждого из нас может быть разной. С раннего детства моя бабушка приучала меня к одной очень простой последовательности действий: мысль, слово, дело. Другими словами, если ты что-то надумал, поделись своими мыслями с друзьями или дай себе слово, что сделаешь. И сделай, что задумал. Если тебе не нравится то, что делают другие - не критикуй их, сделай лучше. А когда тебе будет очень трудно, используй волшебное слов – надо!

А еще моя бабушка говорила, что любая болезнь это не приговор, а всего лишь задача, которую нужно решить. Так что, чем больше «болячек» подкидывала жизнь, тем больше задач мне приходилось решать. Но когда ты понимаешь, что это всего лишь обычные задачи, решить их гораздо проще.

Когда после Афганистана я вернулся в родное училище, чтобы командовать курсантским подразделением, поначалу главной проблемой у меня была не травма позвоночника, а постоянно кровоточащие после ранения ноги (долго не заживали). Обычные полиэтиленовые пакеты поверх бинтов решили эту проблему. К счастью, в то время я жил в курсантской казарме, так что ходить мне приходилось не много.

Когда через два года меня перевели на преподавательскую должность в МИФИ, дорога до работы и обратно, почти через всю Москву, превратилась в настоящую пытку. Но если приходить в институт на час раньше занятий и уходить после всех, никто не обратит внимания на то, что ты ходишь с тростью. Небольшими отрезками – от скамейки до скамейки. И, что дорога занимает у тебя вдвое, а то и втрое больше времени, чем у остальных. И если читать лекции, сидя на преподавательском столе, то студенты будут считать это просто твоей «фишкой». Главное при этом не морщиться от боли.

Когда в 2014-м году, в рамках проекта «Дом Солдата», я начал строить садовый домик для мамы главного героя моего рассказа «Великий французский писатель», моими главными помощниками была местная детвора: одному пареньку было тринадцать лет, второму – десять, а двум юным леди - по девять. Их помощь была неоценимой! Без них мне бы не справиться. Но поначалу надеяться приходилось больше на себя, чем на ребят. Со здоровьем тогда было совсем плохо. И строительные дела давались мне с большим трудом.

Вскоре от физических нагрузок начали выпадать из суставных сумок суставы кистей рук, локтей и колен. Начали доставать сильные судороги по всему телу. К счастью, еще в Афганистане меня приучили к одному простому правилу: живой или мертвый ты должен выполнить поставленную боевую задачу. В мирной жизни это правило пришлось немного модернизировать: я дал себе слово ежедневно прибивать не менее пяти досок (или устанавливать не менее пяти брусков). Независимо от того, как я себя чувствую. Могу ли передвигаться или нет.

В общем, за четыре лета, всем миром, мы построили этот садовый домик… Потому что выносливость не всегда связана только с физическими возможностями. Иногда она зависит и от возможности что-то делать через не могу.

Да, воевать в Афганистане нам было легко. Потому что все мои бойцы, как и я, были с детства приучены к тяжелому физическому труду. У нас был примерно один уровень физической подготовки и выносливости, а «сила» любого подразделения, как известно, определяется его самым слабым звеном. Мы не были суперменами, а делали то, что было нам по силам. И чуть больше того. Но мы были сильнее и выносливее подавляющего большинства нынешних двадцатилетних ребят, проводящих целые дни за компьютерами или в офисе. И даже тех, кто профессионально занимается спортом.

У каждого из нас за плечами были средняя школа или ГПТУ, техникум или мореходка, работа трактористами или механизаторами, шахтерами или рабочими, моряками или строителями. Каждому из моих бойцов, как и мне, приходилось преодолевать проблемы со здоровьем и самостоятельно решать различные житейские проблемы. А еще все мои бойцы были рукастыми, головастыми, сообразительными и находчивыми. Во многом мы были похожи друг на друга. И поэтому нам было легко дружить, находить общий язык и взаимопонимание. Независимо от того, из каких республик Советского Союза мы были родом.

Но самое главное, у нас была общая мотивация – мы верили, что на дальних южных рубежах мы защищаем нашу Советскую Родину. Верили в то, что наше правительство и наше командование нас не обманут и не предадут. А еще всегда знали, что наши товарищи никогда нас не бросят (ни раненых, ни убитых), не подведут в бою и в мирной жизни. Это дорого стоило.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

P.S. Большое спасибо @AntSergB за "донат". Все собранные средства пойдут на проект "Дом Солдата".