Продолжаю серию публикаций, посвященных ВИЧ / СПИД в России.
Часть первая: история появления ВИЧ в СССР.
Сегодня предлагаю вашему вниманию интервью академика РАН, руководителя Федерального центра по профилактике и борьбе со СПИДом Вадима Покровского от 01.07.2015 (ссылка).
— Какой из пунктов российской статистики по ситуации со СПИДом вы считаете самым настораживающим?
— Конечно, это рост числа инфицированных ВИЧ. Оно растет на 10% в год. Причем тенденция неуклонного прироста идет уже второе десятилетие. В прошлом году мы насчитали более 90 тысяч новых зараженных вирусом. К концу этого года ждем, что общее число зарегистрированных случаев достигнет миллиона.
— Вы сейчас говорите о зарегистрированных случаях, а сколько, по прогнозам, может быть реально зараженных людей?
— Человек может понять, что был заражен, только лет через десять, когда заболеет СПИДом. Или же он сам сдаст этот анализ. 20 миллионов россиян мы ежегодно тестируем на наличие вируса. А сколько необследованных остается? Учитывая все население России, их может быть в семь раз больше, чем зарегистрировано за 2014 год, плюс — все ранее зарегистрированные, минус — умершие (190 тысяч).
— То есть около полутора миллионов?
— Да. Причем самая настораживающая тенденция — это то, что практически выровнялась статистика зараженных через иглу наркоманов и тех, кто получил вирус через гетеросексуальные контакты. То есть в группу риска неизбежно вошли абсолютно благополучные люди.
Сейчас около 20% всех наркоманов заражены вирусом, а если учесть, что за жизнь обычно каждый имеет до 20 половых партнеров, можно представить масштаб распространения вируса. Кроме того, женщины-наркоманки зарабатывают деньги проституцией. Там уже речь идет о сотнях партнеров. Но главное, что произошло в последние годы, — изменился путь заражения. Сейчас люди чаще заражаются не напрямую от наркоманов, а от полового партнера, который когда-то был заражен наркоманом.
Я когда-то расследовал цепочку распространения вируса от одного человека. Выяснилось, что за пять лет от него был передан вирус 25 людям. Причем там были все способы передачи: и переливание крови, и половой контакт, и от матери к ребенку, и от ребенка к ребенку в больнице. Оказалось, что у нас в стране все пути работают, которые только можно представить. Кстати, 20 лет мы не выявляли случаев внутрибольничного заражения ВИЧ. А теперь они опять выявляются.
— У российского СПИДа есть своя, национальная особенность?
— Наша эпидемия отличается тем, что по-прежнему основной путь передачи — 56% заражений — идет через иглу наркомана. Сейчас уже в мире нет таких стран, где такой способ передачи вируса преобладал бы. Были такие времена в Испании и Италии в 80-х, но там удалось резко пресечь этот способ распространения, применяя так называемые программы снижения вреда для наркоманов.
— Вы имеете в виду заместительную терапию метадоном, которую резко критикуют в России, считая, что наркоманы таким образом получают легальный наркотик?
— Критикуют этот метод люди, которые не потрудились вникнуть в его суть, а заодно изучить международные рекомендации, в том числе Всемирной организации здравоохранения, которые этот метод считают наиболее эффективным для борьбы с распространением вируса наркоманами.
Первоначально терапию метадоном использовали для лечения от наркозависимости. Человеку вместо героина давали метадон, у него не происходило ломок, он постепенно переходил с иглы на таблетки. Но выяснилось, что в плане лечения от наркомании этот метод оказался не слишком продуктивным, а в плане профилактики ВИЧ-инфекции здорово помог. Наркоманы переставали пользоваться шприцами и не заражали своих неинфицированных «коллег».
Главная же претензия наших наркологов в том, что этот способ не лечит наркоманов, а просто переводит их в другой способ употребления. В Англии на эту тему были манифестации под лозунгом «Нам важнее остановить ВИЧ-инфекцию, чем вылечить всех наркоманов». Это уже поняли в Казахстане и Белоруссии, где ввели этот метод. По статистике Управления ООН по наркотикам и преступности, около 700 тысяч человек в Европе находятся на заместительной терапии.
— То есть уже сейчас можно пресечь основной способ передачи вируса в России, введя метадоновую терапию?
— Во всяком случае, так говорят все международные агентства. Но наши наркологи в большинстве своем предлагают «творческие» методы психотерапевтического лечения наркомании, только их эффективность невысока. В последних публикациях главный нарколог страны Е. Брюн гордится тем, что 50% его пациентов после его лечения в течение года не употребляют наркотики. Не очень стойкая ремиссия, прямо скажем. Кроме «творческих» психотерапевтических методов наркоманов предлагают лечить препаратами, при приеме которых возникает равнодушие к наркотику, но эти препараты очень дороги.
У нас, по данным Минздрава, зарегистрировано около 500 тысяч потребителей наркотиков. А реально их минимум в пять раз больше. Во всех действующих у нас программах лечения могут участвовать только те, кто хочет лечиться, иначе эффекта не будет вообще.
А программы заместительной терапии как раз могут привлекать и тех, кто не хочет лечиться от наркозависимости: просто когда у них не будет денег героин покупать, контингент пойдет к врачам за таблетками, заменяющими героин.
— Как рассуждает обыватель: «Вот у меня в семье и в окружении нет наркоманов, а эти пускай все перемрут, и эпидемия остановится». Разве не так?
— Такие высказывания в кулуарах есть. Но у наркоманов большое количество половых партнеров. Отсюда у нас реальная угроза широкомасштабной эпидемии. Мы уже сейчас находимся на грани генерализованной эпидемии. После нас по темпам распространения эпидемии среди стран БРИКС стоит только Южная Африка.
— Что означает «генерализованная эпидемия»?
— Это означает, что эпидемия становится масштабной, это когда больше 1% жителей инфицировано, особенно показательно, когда инфицировано более 1% беременных женщин, потому что беременные уж точно не мужчины-гомосексуалисты. В России в 15 регионах более одного процента беременных женщин инфицировано ВИЧ, а в Самарской губернии аж 3%.
Характерно, что большая часть женщин сейчас заражаются половым путем, а мужчины — через инъекционные наркотики. В самой большой зоне риска — молодые женщины, потому что вероятность встретиться с зараженным половым партнером очень высока. У нас сейчас 3% мужчин возрасте 30—35 лет официально стоят на учете как инфицированные, по 2% в возрасте 25—30 и 35—40 лет. На самом деле их как минимум в два раза больше.
— И что дальше нам грозит?
— Число зараженных будет неуклонно расти, будет расти и смертность. В 2013 году умерло 20 тысяч инфицированных, в 2014-м — уже около 25 тысяч. Росстат дает 20% роста смертей ежегодно от ВИЧ-инфекции. И здесь нет рывков — все линейно и неизбежно, потому что эпидемия растет предсказуемо. Она не может внезапно изменить свой алгоритм без борьбы с ней.
— Некоторые оппоненты критикуют за навязывание презервативов обществу.
— Пусть весь мир критикуют. Противники презервативов почему-то уверены, что их использование ведет к снижению рождаемости. Церковь, чье влияние на жизнь российского общества все усиливается, считает, что препятствовать деторождению — грех, отсюда и анафема презервативу. Но, кстати сказать, противники презервативов не учитывают: презерватив защищает и от десяти инфекций, передающихся половым путем, которые зачастую вызывают бесплодие.
С медицинской точки зрения презерватив крайне полезная штука. В Японии, например, ответственность за беременность женщины традиционно несет мужчина. У них более 90% пар постоянно пользуются презервативами, и там практически не распространяется ВИЧ. Поэтому рекомендация использовать презерватив, пока вы не знаете статус партнера, это очевидный вопрос безопасности. Но все-таки презервативы не должны стоить около 400 рублей за упаковку. Если государство заинтересовано в безопасности населения, нужно заниматься ценообразованием.
— Некоторое время назад знакомый подросток стал выяснять у своих родителей, что такое ВИЧ, увидев список анализов для предстоящей операции. Выяснилось, что он не подозревает о существовании этой инфекции.
— А где он мог узнать? Системная пропаганда и просвещение на тему ВИЧ абсолютно исчезли из общественной жизни. Министерство образования школам ничего не рекомендует. А в школах предпочитают не поднимать тему. У нас страшно боятся развратить детей.
Между тем в Институте гигиены детей и подростков было исследование по этой проблеме. Выяснилось, что лекции по сексуальному воспитанию не развращают детей и не обостряют нездоровый интерес к теме. В Германии, например, уроки по сексуальному просвещению введены в обязательную программу. И там было несколько случаев, когда родителей, которые не пускали своих детей на эти уроки, прикрываясь опасениями за их нравственность, сажали по суду на пару месяцев в тюрьму.
— Сколько сейчас стоит терапия на одного инфицированного в год?
— Сейчас удалось снизить с 200 до 90 тысяч рублей благодаря закупке не оригинальных препаратов, а их копий — «дженериков». Всего же мы расходуем ежегодно 18 миллиардов федеральных денег и столько же региональных. В России сейчас лечатся 185 тысяч человек. По современным представлениям об охвате терапией это немного, потому что по нашим протоколам начинают лечить, когда уровень иммунных клеток падает до отметки в 350 единиц, а во всем мире считают, что начинать лечение надо на более раннем этапе, когда иммунитет еще не слишком снижен. Но в провинции еще хуже, там врачи часто говорят человеку: «Давайте подождем, проверим еще раз через месяц». И получается, что начинают лечение, когда иммунитет упал до 200 единиц. А тогда бывает поздно, поэтому и смертность от СПИДа у нас растет.
— Можно рассчитывать на то, что СПИД в ближайшие годы будет побежден?
— Это большая иллюзия. Никакой вакцины нет ни у нас, ни за рубежом. Потому что при разных инфекциях происходят разные формы иммунного ответа. Шанс создания вакцины против СПИДа вообще под вопросом. Мы скорее научимся лечить его, но не прививать.
— А что для вас важнее во всей этой истории с ВИЧ в России — лечение или профилактика?
— Профилактика. Потому что тогда и лечить не надо будет. Сейчас эти два направления по актуальности совпали, правда, пока только теоретически. Было доказано, что, если заглушить интенсивность вируса в инфицированном человеке лекарствами, он будет не заразен. Поэтому концептуальная мировая идея, к которой я скептически отношусь, такова: надо выявить всех инфицированных и всем дать лечение. Но выявить всех инфицированных практически невозможно.
— Почему вы считаете, что укрепление нравственности как основной способ решить проблему распространения ВИЧ, на котором настаивает депутат Стебенкова, ваш основной оппонент, несостоятельно? Один половой партнер на всю жизнь вполне может гарантировать безопасность.
— Нравственный аспект имеет право быть, и мы надеемся, что какая-то часть населения последует церковным рекомендациям в плане поведения. Но есть люди, которые всегда будут жить, как хочется. Почти 30 лет назад, на конгрессе по СПИДу в Африке, где я был, европейские коллеги стали говорить, что надо уменьшать количество сексуальных партнеров. В ответ один доктор сказал: «Вы говорите ерунду. У мужчины всегда будет столько женщин, на скольких у него хватит денег».
Мы это сейчас видим совершенно отчетливо. По данным МВД, в России миллион женщин и мужчин занимаются коммерческим оказанием секс-услуг. Можно предположить, что, соответственно, потребителей этих услуг в 5—10 раз больше.
— Депутаты Мосгордумы после оглашения вами статистики по ВИЧ и СПИДу в стране назвали вас «иностранным агентом», обвинив в том, что вы дезинформируете население.
— Московские «товарищи» стали шуметь именно потому, что, несмотря на их утверждения, дела с ВИЧ в Москве обстоят не очень хорошо. Московский центр по борьбе со СПИДом в своей официальной статистике называет то 40, то 46 тысяч инфицированных, на самом деле в Москве выявлено уже 90 тысяч случаев ВИЧ-инфекции, но официально упоминают только тех, кто имеет московскую прописку, а не всех, кто реально живет в столице. Замалчивание проблемы — это ведь тоже политика. Московский СПИД-центр посещают не более 25 тысяч из числа выявленных. Где остальные 65 тысяч и чем занимаются, можно только предполагать.
— В 2012 году была упразднена правительственная комиссия по вопросам профилактики, диагностики и лечения ВИЧ. В ней отпала необходимость?
— Наше государство вообще дистанцировалось от этой проблемы. У нас из всех зараженных только 200 тысяч лечатся. О какой стратегии можно говорить? А комиссия нужна и сейчас, Минздрав в одиночку не справится. Ценовая политика в отношении презервативов, производство препаратов, образовательные программы, переход на саморазрушающиеся шприцы, которые невозможно повторно использовать… Это все задачи разных ведомств. Российские инженеры разработали такие шприцы, но их не внедряют. Это тем более обидно, что до 2011 года нам удавалось успешно бороться с ВИЧ. Был национальный проект, были зарубежные гранты. А сейчас единственная профилактическая программа, которая осталась, — это продвижение тезиса, что надо вести себя хорошо и СПИДа не будет. Я не шучу. На заседании Генеральной Ассамблеи ООН по ВИЧ в 2011 году наш министр здравоохранения Скворцова сказала буквально следующее: «Важнейшим приоритетом в противодействии ВИЧ в России стало развитие программы по формированию здорового образа жизни, мотивирование к осознанному отказу от рискованного поведения».
