Философия

(по антиутопиям «О дивный новый мир» и «Кысь»)

Проблема сохранения культурной памяти актуальна в современном мире, где постоянно создаются новые тексты, а старые оседают в школьных программах и на библиотечных полках. Не уходит ли с ними культурная память? Достаточно ли чтения классических текстов для сохранения связи поколений? Этот вопрос поставлен и решен в антиутопиях ХХ века, которые можно рассмотреть как мысленные модели функционирования книги в инокультурной среде.

Проблема сохранения культурной памяти является одной из центральных на метауровне существования текста для антиутопий Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» (1931) и Татьяны Толстой «Кысь» (2000). В этих романах книга работает как знаковая структура, порождающая разные интерпретации и хранящая образ создавшей ее культуры, однако авторы приходят к противоположным выводам. Английский писатель показывает, что книга может адекватно передать культурный код и воспроизвести себя в инокультурном окружении, русский же автор демонстрирует невозможность этого за счет принципиальной многовариантности интерпретаций текста.

Как показал советский культуролог Юрий Лотман культурная память содержит и разные тексты, и способы их понимания. Трансляция адекватного понимания текста требует сохранения способов его понимания или закономерного характера их изменения. Смыслы текстов живут в интерпретациях читателей. Читательская интерпретация, воссоздающая авторское толкование текста, невозможна из-за различного содержания памяти читающего и пишущего, даже живущих в одном времени и в рамках одной культуры. В ходе освоения какой-то книги постоянно генерируются ее новые интерпретации, и только совместная практическая деятельность людей позволяет им строить сходные интерпретации классических текстов. Как же описано сохранение книги и ее понимания в романах Олдоса Хаксли и Татьяны Толстой?

В романе Хаксли «О дивный новый мир» один из героев, Джон Дикарь, вырос за пределами цивилизации, среди индейцев. Джон воспитывался на книгах Шекспира, которые привезла из города его мать. Эти книги сформировали Джона. Я не говорю здесь об экранизации 2020 года, где вместо книг Джон слушает музыку, и вообще проблема сохранения культурной памяти с помощью книг не затрагивается. В сериале подняты другие проблемы, на которых я сейчас не буду останавливаться. Меня интересует роман, где Джон читает книги.

В романе Хаксли Джон полностью понимает текст Шекспира, правильно осмысляет его и применяет выработанные в ходе чтения понятия для описания нового для него мира цивилизации, даже название романа – «О дивный новый мир» – представляет собой цитату из «Бури» Шекспира. Писатель ввел этого персонажа, чтобы дать хронологическую перспективу событий, причем сразу в двух срезах помимо романного настоящего.

Общество будущего описывается с точки зрения людей будущего, культура которых порождена уже новым миром, их настоящее совпадает с романным настоящим. Кроме того, в романе есть еще один взгляд на события – точка зрения правителей этого общества, которые дрессируют генно-модифицированных людей, но сами ценят классическое искусство и литературу, то есть представляют культуру, современную автору. Этот второй хронологический сред нужен для остранения происходящего, чтобы читатель имел точку отсчета, с которой он будет сравнивать развернувшийся перед ним новый мир. И наконец Дикарь реализует третий вариант восприятия. Дикарь – это человек, сформированный Шекспиром, носитель культуры времен Шекспира, идеальной и возвышенной как по отношению к романному настоящему, так и по отношению к авторскому настоящему, к культуре первой половины ХХ века. Дикарь дает вторую точку отсчета для описания нового мира. Такая тройная оптика позволяет автору показать новый мир и как рутину повседневности, и как развитие текущих тенденций начала ХХ века, и как совершенно неприемлемое действо с точки зрения человека классической эпохи английской культуры времен Шекспира.

Этот замысел автора понятен, и именно этот внесюжетный параметр создает образы, в том числе образ Джона Дикаря. С научной точки зрения невозможно воссоздать адекватную интерпретацию шекспировского текста в одиночку, в иноязычной среде, не опираясь на живое общение, социальную практику и языковую среду. Дикарь живет среди индейцев, не знающих английского. Его мать знала современный английский, а не английский Шекспира, она не могла научить сына тем смыслам текста, которые были ей недоступны. Хаксли убеждает читателя, что эти смыслы стали доступны Дикарю после многократного перечитывания пьес, в ходе которых он уточнял свое понимание. Это абстракция, невозможную в реальной жизни. Новые толкования текста включают внетекстовую реальность, личный опыт читателя, почерпнутый из жизни и других прочитанных книг, обсуждения прочитанного, применение усвоенных из текста моделей к собственной жизни и результат такого применения. Всего этого лишен Дикарь. Хаксли показал совершенно нереалистичную картину функционирования книги в инокульутрной среде, поскольку среда как фактор, влияющий на толкование текста, полностью исключена в его мысленном эксперименте. Этот вариант невозможен, как и Робинзон Крузо, самостоятельно воссоздавшего экономическую составляющую цивилизации у себя на острове.

Противоположную картину рисует Татьяна Толстая в романе «Кысь». Роман представляет собой антиутопию, изображающую жизнь мутантов после ядерной катастрофы. В этом обществе сохранились книги, их ищут, ставят на учет, читают и переписывают. В то же время показано, что при сохранении и перечитывании книг смысловые связи создавшей их культуры полностью утеряны. Главный герой Бенедикт классифицирует прочитанные книги по алфавиту, по сходству названий, по родству значений фамилий авторов. Пример такой классификации дан в переломный момент сюжета, когда Бенедикт инвентаризирует свое интеллектуальное пространство, перечисляя все книги, которые он читал. Приведем один из абзацев этого каталога, занимающего несколько страниц:

«Хлебников, Караваева, Коркин… Колбасьев, Сытин, Голодный… Набоков, Косолапов, Кривулин… Мухина, Шершеневич, Жуков, Шмелев, Тараканова, Бабочкин… М. Горький, Д. Бедный, А. Поперечный, С. Бытовой, А. Веселый… Зайцев, Волков, Медведев, Львов, Лиснянская, Орлов, Соколов, Сорокин, Гусев, Курочкин, Лебедев-Кумач, Соловьев-Седой… Катаев, Поволяев, Крученых… Молотов, Топоров, Пильняк, Гвоздев… Цветков, Цветаева, Розов, Розанов, Пастернак, Вишневский, Яблочкина, Крон, Корнейчук… Заболоцкий, Луговской, Полевой, Степняк-Кравчинский, Степун… Носов, Глазков, Бровман, Ушинский, Лобачевский, Языков, Шейнин, Бородулин, Грудинина, Пузиков, Телешов, Хвостенко…»

Как видим, при сохранении артефактов и постоянном прочтении и перечитывании книг культурная память оказывается полностью разрушена, поскольку способы понимания текстов, кардинально изменились. Само по себе сохранение текстов не позволяет сохранить способы их понимания, поскольку здесь играет роль влияние среды. В романе пережитая обществом катастрофа привела к утрате смыслов и разрушению культурной памяти социума, поскольку кардинально изменилась социальная среда, принятые в обществе практики, способы построения отношений, социально-одобряемая деятельность.

Итак, в двух антиутопиях ХХ века, в его начале и в конце, рассмотрены две стратегии сохранения культурной памяти с помощью книг. Олдос Хаксли в романе «О дивный новый мир» полностью игнорирует влияние среды, и его персонаж Дикарь в инокультурном и иноязыковом окружении способен восстановить культурную память из пьес Шекспира. В книге Татьяны Толстой учтено влияние среды и показано, как изменение социокультурных практик приводит к новым интерпретациям книг. Поскольку правила понимания текстов в творческой памяти оказываются потеряны, блокируется способность книги сохранять смысл.

Итак, оба мысленных эксперимента показывают, что способность книг неопределенно долго сохранять и транслировать смысл ограничена влиянием среды. Хаксли удалось это проделать, намеренно отключив влияние среды на читателя. Книга сама по себе не может служить транслятором культурной памяти, она может правильно функционировать только в контексте, учитывающем изменения общей практики социума, влияющей на правила понимания текстов. Книга сохраняет смысл, когда порождает множество интерпретаций, обсуждений, споров. Только в обществе, в постоянной коммуникации, с учетом личного опыта каждого читателя, можно сохранить ядро смысла и не дать книге исчезнуть в бессмыслице и беспамятстве.

Почему Библию нельзя дописывать? Библия не появилась за одну ночь, не родилась в некоем гениальном мозгу. Не было вообще никакого изначального текста. Были истории, притчи, рассказы о реально живших людях. Проповедники разносили их по свету. Каждый имел свой репертуар, отбирая то, что находило отклик у паствы. Неудачные, непонятные, неоднозначные места отбрасывались и заменялись на понятные. Вполне возможно, события приукрашивались, разбавлялись литературными деталями – так же, как снимаются фильмы “по мотивам”. Форма вторична. Главное - донести мысль до людей. Тексты жили и развивались. Наверное, иногда проповедники встречались, чтобы согласовать тексты и истории и перенять лучшие, удачные места, внести изменения, обменяться дописанными текстами.

Над Библией работало не одно поколение талантливых людей, постоянно улучшая слог, актуализируя ее, добиваясь филигранности . Ведь паствой были совершенно неподготовленные люди – крестяне, пастухи, рабочие. Люди без образования, с узким кругозором. Предстояло рассказать им простыми словами, понятными им примерами, как устроен мир, что делать нельзя, что ценить, к чему стремиться.

Однажды тексты решили канонизировать. Процесс этот шел не быстро, несколько столетий, но в конце концов, канон утвердили в 493 году на Римском собрании. С этого момента текст Библии неизменнен. Даже букву нельзя исправить. Литературное произведение, создававшееся веками, но все равно имевшее на момент канонизации ряд неточностей и противоречий, перешло в режим “только для чтения”.

С тех пор прошли века. Да, хорошо для историков, что Библия сохранилась в неизменном виде, как памятник эпохе. Но актуальна ли она для современных людей? Ведь тысячелетия – это очень много. Многие аналогии, термины, трактовки, когда-то понятные всем, сейчас звучат архаично и требуют разъяснения. Многие факты описанные в Библии, воспринимать нам, современным людям иначе, как притчи с иносказаниями, невозможно.

Мы знаем о человеке и об окружающем мире гораздо больше, чем люди эпохи Римской империи. Если на секунду представить себе, что Библия продолжала бы развиваться и дополняться, то архаичный рассказ о семидневном творении Земли был бы заменен на рассказ о великом сотворении мира – Большом взрыве. Нашлось бы место для эволюции, построившей все тварей земных из примитивной клетки, и рассказе о том, как человек вознесся над животным царством и расселился по планете.

А вот заповеди, как законы сосуществования людей, остались бы. Природа человека, его психология, как и человеческое сообщество, меняется не так быстро. Пара тысяч лет ничего не значат в таком масштабе.

Так почему же Библию нельзя менять? Ведь и животные и люди выживают благодаря тому, что меняются. Наш мир меняется и мы должны меняться, чтобы быть с ним в гармонии. Заросшему мычащему австралопитеку, будь он чудом возрожден, было бы очень неловко в современном обществе. То же касается и творений человека. Можно восхищаться средневекомыми замками, но жить в них, без отопления и лифта, было бы очень некомфортно.

Тот, кто канонизировал Библию, поступил недальновидно. То, что не меняется, рано или поздно, умирает.