sibsolo

Запомнилось мне одно видео, где космонавт прикасался к воде в невесомости, жидкость начинала колебаться, но вскоре принимала форму идеальной сферы.

С Россией, мне кажется, то же самое. Какие бы революции ее не сотрясали, она все-равно возвращается к своей исконной форме. В ее основе – пассивность, безынициативность, готовность молча терпеть (авось, всё само рассосется).

Определенные изменения стали происходить лишь в последнее время. Основа изменений – новое поколение. Они не готовы жить как их деды и отцы, не готовы терпеть и тупо «надеяться на лучшее».

Такая молодежь для власти опасна. И последняя прилагает немало усилий для того, чтобы заранее вычислить потенциальных бунтарей и лидеров мнений.

Жаль, что у власти столько сил тратится на сохранение статус-кво. Лучше бы она направила свою энергию на повышение лояльности молодых. Не спорю, кое-что в этом направлении делается. Например, активно развивают сферу досуга (посмотрите, каким классным стал в далёком Красноярске остров Татышев, как изменилась дорога в местный заповедник Столбы, насколько преобразилась правобережная набережная). Нам словно бы говорят: гуляйте, катайтесь на роликах, седлайте велосипеды, гоняйте на самокатах, качайтесь на тренажерах – и бойтесь потерять весь этот комфорт.

Но в остальном молодёжная политика заглохла.

Да, неплоха система социальных стипендий; отчасти в пользу молодежи работает закон о самозанятых; есть еще пара моментов (субсидирование покупки жилья для молодых семей). Но в целом власть словно бы перешла к политике кнута, забыв про пряники.

К чему это приведет – непонятно.

Белоруссия ясно показала – пришло поколение, которое морально сильнее отцов. Их бьют и пытают, а они все-равно выходят на демонстративно мирный протест. Причем, это не какой-то жест, они и в самом деле (по природе своей) не хотят драк и насилия. Но и терпеть власть советской закваски они тоже не хотят. Ибо последняя их в упор не видит.

Пока молодежь нейтральна и неагрессивна. По-хорошему, надо использовать это поколенческое «окно», чтобы избежать возможной революции. Надо сделать молодежь своей опорой, союзником, сотоварищем.

Вместо этого молодежь провоцируют на демонстрации, чтобы вычленить и занести в базу наиболее последовательных сторонников протеста. Увы, это путь в никуда - это лишь отсрочка революции, а не её подрыв.

Работаешь, вкладываешь в дело силы и время и постепенно взращиваешь сущность, которая подчиняет тебя себе. Каждый день – новые заказы, обязательства, сроки. И всё это становится  днём сурка, где деньги приносят новые деньги и ничего более.

Отработав неделю после праздников, я осознал, что новый год превращается в старый, купил небольшой рюкзак и первым лоукостером улетел в Питер. Почему Питер? Потому что друзья, потому что чудь и водь, потому что БГ озвучил ту древнерусскую тоску, в которой мне захотелось утонуть.

В Петербурге я провел менее суток, но что это были за часы! Настоящая коммуналка с лепниной на потолке, с изразцовой печью, с окном, выходящим в колодец… А ранним утром я уже шел на вокзал, и первая «Ласточка» несла меня в Великий Новгород. И вот, приехав туда, и спрятавшись в кафе, я понял, что все по-настоящему, что я уже здесь, и тоска где-то рядом и надо набраться смелости и выйти ей навстречу.

И день был прекрасен, под серым и низким небом, как раз то, что было мне надо. Я шел скользкими, подтаявшими дворами, избегая шумных маршрутов, ибо понял, что турист, увлечённый «достопримечательностями», на самом деле, не видит города, не чувствует его энергию и суть. Он ведом чужим мнением и город проходит мимо него. И если спросишь его:

- Ты видел? - ...честнее ему будет ответить: «Глазами», ибо внутренним зрением и душою своей город он не воспринял.

Я вышел к Софийскому собору и остановился пораженный, без мыслей и слов. Что-то похожее я испытывал лишь однажды, стоя возле Владимирской иконы Божией Матери в Третьяковской галерее. Теперь мне кажется, что каждый русский должен увидеть и икону, и собор как символы гармонии и вневременной глубины. Уходя от собора, я даже боялся оглянуться, чтобы не спугнуть то непередаваемое словам чувство, что навеки осталось в моей душе.

Из Новгорода я ближайшим автобусом поехал в Старую Руссу. Название было настолько привлекательным, зовущим и аутентичным, что воображение рисовало почти пасторальные картинки в зимнем духе. Тем более, по пути было озеро Ильмень, покорившее беспредельной снежной далью, навевавшей ощущение веков…

О, как я захотел обратно в Новгород, едва лишь оказался в Старой Руссе! Мрачный и темный город с разбитыми дорогами, облупившимися домами и полным отсутствием центра. Я был здесь потерян и растерян, я говорил себе, что хочу домой, где «дом» - это Новгород, с его огнями и перроном, на котором меня ждал вечерний поезд в Тверь.

Приехав сюда ночью, я обнаружил тёмный и пустой вокзал. С неработающим кофе-автоматами. С перекрытым залом ожидания. И без намека на буфет или кафе. Что делать? Решил попытать счастья в соседнем автовокзале. И, подходя к нему, увидел топчущуюся на ветру фигуру, которая стала выкрикивать в мою сторону резко рубленные слова:

- Почему! В вашем! Долбанном! Городе! Ничего! Не работает!

Автовокзал оказался закрыт.

- Вы же областно-о-о-о-й центр! – тут я понял, что мой собеседник пьян. – У вас даже шаурма не работает!!

Утешив собрата словами, что это не мой город, я повернул в центр. Через минуту изумлению моему не было предела. Насколько же надо не уважать своих жителей, что превратить тротуары центрального проспекта в то, что меня встретило. Ощущение, что снег не вывозили вообще. А там, где он стаял, ждали огромные лужи, скрывающие под собой настоящие ямы.

Через полтора километра, с трудом дойдя до круглосуточного кафе, я взял поесть и стал смотреть в окно. Город потихоньку просыпался. Пришли два гопника, весело матерясь, сделали заказ. Маты в общественном месте не терплю, но тут сидел тихонько, потому что я далеко от дома и все по-настоящему. Гопники вызвали такси и уехали. Пришли два дпсника. Молча сделали заказ и уехали в ту же сторону, что и гопники. Меня вдруг посетило ощущение кино, в котором я одновременно являюсь и зрителем, и действующим лицом.

Тем временем небо синело. Я вернулся на вокзал, который встретил меня сияющими окнами. Кругом суетились первые пассажиры, я занял место в электричке на Торжок. За окном потянулись русские дали, на станции Лихославль зашли пацанчики, увидев которых, я подвинул рюкзак поближе. А вскоре совсем рассвело, и электричка прибыла на конечную.

О, Торжок!

Составляя маршрут, я сразу сделал тебя его центром. И как же я не ошибся! Сделав буквально несколько шагов, я ощутил, что словно бы давно ждал это место, а оно – меня. Здесь было легко и спокойно, я шел не спеша, куда глаза глядят, взрывая ботинками свежий пушистый снег…

Милое запустение, уютная провинциальность, тишина и покой – Торжок дал мне всё, чего я ждал.

Дорога на маршрутке обратно до Твери пролетела незаметно. Я вышел на набережной, прошелся немного… озадаченно достал смартфон, набрал запрос. Ага, теперь понятно откуда этот ряд однотипных маловыразительных домов. Вышел на местный «Арбат», купил пару сувениров, поел в студенческой столовой (гадость та ещё) и снова вышел на вокзал.

Досмотр, проверка документов – и вот уже меня покачивает «Сапсан», беззвучно унося от города, с которым я так и не подружился. И приближая к городу, с которым я никогда и не был особенно дружен.

Купив в Москве билет до Ярославля, я пошел бродить по ближайшим проспектам, отметив, что местные бомжики все как один носят маски. Грязные, мятые, на подбородке – но носят.

Москва, как обычно, даже вечером полна энергии. Ярославский вокзал, как обычно, отстранен и холоден. Фирменный поезд заботливо принял меня свое тёплое нутро, и я уснул почти сразу, зная, что скоро мне снова вставать.

Три часа ночи. Пустой, ярко освещенный вокзал. Времени у меня много, и я иду пешком до автовокзала. Изучаю расписание, понимаю, что времени по-прежнему много и беру такси до центра. Водитель на гололеде так естественно и легко матерится, что я, не сдержав улыбки, ставлю ему высший бал в приложении.

Ночь. Ярославль пуст. Но мне здесь легко и хорошо. Старый азербайджанец в круглосуточном магазинчике продал мне стаканчик дешевого кофе. Я иду по скользким тротуарам и любуюсь березками у дороги (в Красноярске у меня украли это удовольствие). Ярославль красив и похож на беззаботного мужика: «Да вы не парьтесь, гуляйте, а фасад я потом отремонтирую!»

Я подхожу ко второму железнодорожному вокзалу, изучаю расписание, а потом понимаю, что у меня кончаются силы. И потому заказываю такси, которое мчит меня в Кострому посреди безоглядных русских далей.

В Костроме я принимаю душ и ложусь спать. Мне не нужна еда и красоты, мне нужен только сон. Просыпаюсь поздно, за окно уже темно. Иду бродить по улицам и вновь ощущаю, как же мне здесь легко и хорошо. В отличие от Ярославля Кострома – истинная женщина. Всё у нее ухожено, аккуратно и прибрано. Радиальная планировка города удивительно трансформирует пространство – можно ходить и ходить по улицам, ныряя из одной в другую – и везде тебя ждет что-то новое, необычное и своё.

Гулял я по Костроме и на следующий день, смотрел на Волгу, бродил по торговым рядам, фотографировал лыжников, тропящих снег прямо на набережной.

А потом был аутентично-советский автовокзал, быстрый перекус (стоя) у круглых столиков и посадка в маршрутку до Галича.

По пути я вышел ненадолго в Судиславле. Церковь, возведенная на Соборной горе настолько органично встроена в ландшафт, что не сразу понимаешь, что она относительно новая (середина XVIII века). Ощущение древности и старины возникает, едва лишь ты видишь храм в окне маршрутки. Кругом – бывшая крепость, бывший город, ныне же – просто поселок. Однако его центром и лицом вот уже четвертый век остается та самая церковь.

Я не обманывался насчет Галича и представлял куда еду. Город суров и два сохранившихся крепостных вала лишний раз не дают расслабиться. Я прошел Галич из конца в конец, и когда уже подходил к гостинице, испытал странное острое чувство жалости расставания. С одной стороны, я спешил опасливо уехать. С другой стороны, у меня было словно бы чувство вины, что я столь быстро покидаю этот древний и сдержанный город. Как будто-то я ему в чем-то изменяю…

И снова ночной поезд, и снова ранний выход на вокзале – на этот раз, к счастью, не в три ночи, а пять утра. Вятка. Да, именно Вятка, а не Киров и уж тем более, Хлынов. Странно, что жители не добились переименования вслед за той же Тверью. Хотя…

…хотя некоторый смысл в этом есть. Действительно, в Кирове сохранилось много старины. Но в первую очередь он сейчас привлекателен своим современным внешним видом, аккуратностью, легким и свободным архитектурным почерком.

Скажу смешную для кого-то вещь, но именно в Кирове я осознал, что Красноярск далеко не самый красивый и гармонично устроенный город. Это никак не влияет на мои чувства к Красноярску, но просто очень жаль, что наши власти лишь в преддверии Универсиады задумались про архитектурно-строительный регламент. А потом, не изменяя себе, взяли и втихую снесли старинную ограду у Троицкого собора…

Поезд несет меня домой.

За спиной неделя пути и десять древнерусских городов. Ощутил ли я в них ту самую тоску, в которую хотел вглядеться? Скорее, нет. Торжок, Ярославль, Кострома, Вятка – все они светлы, живы, и легки.

Ощутил ли я разницу с жизнью сибирских городов? Скорее, да. Мне трудно ее выразить, но словно бы за Волгой людям чуть проще выживать и это сказывается на их характере и отношении к миру.

Увидел ли я те места, который так часто встречаются у русских классиков? Да, конечно, причем, зимой - такими, какие они и есть, без гомона и суеты.

А поезд несет меня домой.

Окна постепенно покрываются изморозью. С каждой станцией приложение показывает всё более низкую температуру: - 8, -16, - 25…

Красноярск встречает крепким морозом, огромным сугробами и паром из-под маски. Где-то там кричат галки, капает с крыш, темнеет сырой снег. А здесь – февраль, стужа и морозный туман. За моей спиной – всё тот же маленький рюкзачок. А в моей душе – целый новый мир. «Одиссей возвратился, пространством и временем полный». Теперь можно жить дальше, по капле расходуя этот бесценный запас. До следующего раза.