kuzema5

На МРТР-0276 «Стреве» в Анголе я проработал почти полтора года. Прекрасный был пароход! Единственное, в середине второго рейса вышел из строя электродвигатель компрессора кондиционера, так что несколько жарковато было. Сгоревший статор с попутным судном мы отправили домой на перемотку, а когда после трёхнедельного отдыха в Клайпеде возвращались самолётом в Луанду, то захватили его с собой. Тащить довелось, конечно, мне. Завернул в тряпку, перевязал капроновыми нитками, сделал удобную ручку. А весил он, между прочим, ровно восемь килограммов, и няньчить его пришлось четверо суток. Обычно из Клайпеды в Анголу мы добирались вдвое быстрее, но в этот раз получился форс-мажор. До Москвы доехали нормально, а там всё пошло наперекосяк. В аэропорту Шереметьево-2 мелодичный женский голос из динамиков доверительно сообщил нам, что рейс № такой-то Москва – Луанда в связи с техническими проблемами переносится на завтра. Наш капитан, позвонив куда-то, собрал экипаж и сказал:

-Мужики, у кого есть родственники в Москве, можете поехать к ним. Остальным придётся ночевать здесь. Я узнавал, мы тут нафиг никому не нужны.

Оставив третьего штурмана, как самого молодого, караулить багаж, народ подался кто куда, в основном в бар на втором этаже. Я старшему механику говорю:

-Володя, здесь же неподалёку есть гостиница для транзитных пассажиров. Давай сходим, может, пустят переночевать.

-Да навряд ли…- с сомнением произнёс дед.- А впрочем, пошли, делать всё равно нечего.

В вестибюле гостиницы навстречу нам неторопливо выплыл импозантный старикан в форме швейцара, с благородной сединой на висках и с орденскими планками на груди. Оглядев нас свысока, он процедил сквозь зубы:

-Что надо?

-Переночевать бы…

-Этот Hotel – для белых людей! Па-а-апрашу выйти вон! - И величественно вытянул руку по направлению к выходу.

Вышли, конечно, не драться же с ветераном. И тут подъезжает такси, вылезает из него какой-то импортный гусь и важно движется к порогу. Таксист, открыв багажник, достал оттуда буржуйский чемодан и, кренясь под его тяжестью, пошёл следом. Со стариком-швейцаром произошла разительная перемена. Согнувшись, он слетел с крыльца, подбежал к таксисту и стал рвать у того чемодан из рук. Шипя и лягаясь, они здорово напоминали отца Фёдора и Кису Воробьянинова в фильме «Двенадцать стульев». Швейцар победил; отобрав чемодан, он трусцой обогнал иностранца и, холуйски улыбаясь, распахнул перед ним дверь. Мы с Володей от души посмеялись, глядя на это безобразие, и вернулись в аэропорт; там приземлились в баре и сидели до самого закрытия, а ночевали в кафе на креслах. Пару раз будили милиционеры, проверяли документы.

Утром нас выгнали из кафе уборщицы; кое-как разгладив в туалете опухшие рожи, мы стали подсчитывать наличность, чтобы опохмелиться. Но объявили регистрацию на наш рейс. Таможенники долго пытали, за каким лихом я тащу с собой за границу статор, но бумага на вывоз была оформлена правильно, поэтому дали добро. Погранцов интересовало только, чтобы моя фотография в паспорте моряка соответствовала оригиналу. Наконец мы оказались за рубежом. Там я, стармех и кэп нырнули в бар и на последние двадцать рублей взяли бутылку водки. И у кого деньги были – тоже затарились. Только присели, откупорили – объявляют посадку. Капитан с сожалением посмотрел на поллитровку:

-Придётся оставить…

-Зачем? – удивился я. – Давай её сюда!

Держа в одной руке статор, в другой – бутылку, на плече – сумка (ручная кладь), я вслед за всеми пошёл на посадку. А перед входом в посадочный павильон у арки металлоискателя стоят два милиционера. Увидав меня с бутылкой, они сделали стойку:

-Что это?

-Бутылка водки, - честно ответил я.

-А почему открыта?

-Да не успели выпить…

- Не положено!

-С какой стати?- возразил я. – Имею право литр провезти. А что она должна быть закрыта - где написано?

Они посмотрели зло:

-Умный, да? А вот мы сейчас тебя обыщем…

Похлопали по карманам, вывернули их и вытащили три жёлтенькие монетки, по сто испанских песет. У них аж глазки заблестели:

-Что это?

«Как вы надоели!» - подумал я. А вслух сказал:

-Это – триста песет, на бутылку пива.

Они переглянулись и стали шмонать дальше. Вывернули сумку, ощупали статор, потом один взял мою записную книжку, залез пальцами под обложку и (что значит профессионализм!) вытащил оттуда купюру в тысячу песет! Я сам удивился - хоть тресни, не помню, когда я её туда заныкал. Может, в прошлом рейсе, может, год назад. Менты радостно хором воскликнули:

-А это что?!

(Ну ещё бы - таможня прошляпила, пограничники тоже, а доблестная милиция накрыла таки контрабандиста – валютчика.)

-Это – на три бутылки пива, - не моргнув глазом, ответил я.

-А вот мы сейчас проверим, - с сомнением в голосе произнёс один.

К счастью, в этот момент появилась стюардесса - хорошенькая негритяночка (летели мы на Боинге-707 ангольской авиакомпании) и заорала:

-Чё ты тут топчешься, только тебя ждут, пилот уже на газ давит, лететь пора!

И накинулась на обескураженных ментов:

-Вам что – делать нефиг? Тоже мне, деньги нашли! – отобрала у них песеты, водку, сунула мне в руку и подтолкнула в спину – иди, мол.

В самолёте мы эту бутылку опорожнили и заснули с устатку.

На подлёте к Риму проснулись. Лайнер как-то неприятно вибрировал, движения стюардесс стали суетливыми, личики у них побледнели, если так можно сказать о негритянках. Одна из них скрылась в кабине пилотов, через минуту вышла и объявила:

-Ladyеs and gentеlmеn, наш самолёт совершает аварийную посадку в аэропорту Фьюмичино. Просьба застегнуть привязные ремни и молиться, уповая на милость Божью.

Пассажиры заохали, закрестились. И только советские моряки смотрели на всё с философским спокойствием. Так-таки все полупьяные были, и, кроме того, нам, выросшим в благодатной стране, в которой не происходило ни землетрясений, ни террористических актов, ни авиакатастроф, не верилось, что мы можем вот сейчас примитивно гробануться в Альпах.

Продолжение следует...

Середина января 80-го. Мы с приятелем поздним вечером возвращаемся из рыбпорта; он в свою общагу, а я в гостиницу - межрейсовый дом отдыха рыбаков «Ветрунге». Идём – никого не трогаем, у гостиницы расстались - он свернул налево, а я… а мне понадобилось ещё что-то спросить у него напоследок. «Саня, погоди!» - крикнул я ему вослед. И услышал сзади:

-Чё орёшь?!

-Тебе-то что? - отмахнулся я.

-Чё? Ты чё - борзый, чё - ли?- и чужая рука рванула за плечо.

Оборачиваюсь – четверо, рожи вполне дебильные, типичные пэтэушники, лет по 16-17, портвейном за рубль ноль две от них на метр разит, но на рукавах - красные повязки, дружинники, значит. Совсем другой расклад, точнее статья. Была бы просто шпана - закатал бы в лоб одному и постарался слинять, в крайнем случае отметелили бы немного ввиду численного превосходства, а вот оказать сопротивление ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ ВЛАСТИ – го-о-ораздо более чревато. Приятель, обернувшись на мой оклик и увидав, как меня за грудки берут, засучив рукава, подлетел из темноты на выручку… и тоже кулак опустил. Попытались мы было по- хорошему разойтись, мол, чего вы прицепились, мы же ничего не натворили, а им, видимо, хотелось покуражиться, стали нас допрашивать да милицией пугать. Насчёт милиции мы особых иллюзий не питали, но в тот момент показалось предпочтительней беседовать с каким-нибудь дежурным сержантом, чем с неадекватными подростками. Да и пошли, говорим, в милицию, там разберёмся.

Привели эти пацаны нас в опорный пункт, благо недалеко, сидел там красномордый капитан, перекинулись они между собой о чём-то по литовски, капитан написал акт-прОтокол, сунул нам подписать и объявил:

-С вас штраф по десятке.

-За что? - изумился я.

-Было бы за что – я бы выписал по двадцать пять,- вполне резонно заметил капитан.- И попробуйте только не заплатить! Сообщу на работу!

С тем и вытолкали нас в шею, и поплелись мы как обос… оплёванные.

-Слушай, - говорю я приятелю, - я завтра с утра домой уезжаю, у меня отгулов две недели, а ты заплати этот несчастный штраф. Если к ТЕБЕ на работу из милиции «свинья» придёт, то там только посмеются, в судоремонтные мастерские такие бумаги небось через день приходят; а вот МНЕ этот казус может дорого обойтись…

…Через две недели, вернувшись из отгулов, я зашёл в общагу и узнал, что приятель и платить не стал, поскольку уже на следующий день из милиции сообщили о происшедшем.

С плохим предчувствием поехал я в базу… Зашёл в механо-судовую службу к инспектору своему, Перепёлкину:

-Здрасьте, Юрий Алексеич! Из отгулов я, дайте пароход, в море хочу.

Перепёлкин, глядя поверх очков, заулыбался:

-Сначала сходи в отдел кадров, Светлана Александровна тебе расскажет, что дальше делать, а уж потом насчёт судна будем беседовать.

-А что случилось? - прикинулся я дурачком.

-Иди, иди, - махнул он рукой. - Света тебе всё объяснит… дебошир!

Светлана Александровна, инспектор отдела кадров, увидав меня, тоже заулыбалась как племяннику:

-Вот тебе лист бумаги, пиши объяснительную, как и с кем ты там возле «Ветрунге» дрался.

-Да не дрался я ни с кем! Так, недоразумение вышло!..

Светлана Александровна, точно как и Перепёлкин, рукой махнула:

-Это ты будешь на комиссии по загранкадрам объяснять, а мне оно не надо. Единственно могу посоветовать – пойдёшь на комиссию, одолжи у кого-нибудь пиджак с галстуком, а джинсовый костюмчик сними. Поверь, так лучше будет.

Почесал я репу - что писать в объяснительной? Обычно-то как пишут: две строчки - я такой-сякой напился тогда-то и с тем-то и больше не буду, простите негодяя. Но я-то за собой никакой вины не чувствую! Взял да и накатал на целую страницу, как всё было, вот как сейчас примерно и отдал Свете.

Комиссия по загранкадрам – это был такой специальный внесудебный орган для расправы… для разбора различных мелких и не очень проступков моряков загранплавания. Насквозь незаконный, как я теперь понимаю, но права имел нешуточные. Поругался ты, к примеру, с женой – тебя на комиссию и выговор. Привёз из-за границы Playboy и плохо спрятал – лишение визы; (и скажи спасибо, что не расстреляли, чего ты, каз-з-зёл, вполне заслуживаешь!) Могли и уволить, но для этого нужно было совершить нечто вовсе уж запредельное, типа драки в инпорту.

Вот на такую комиссию угодил и я. Собралось нас человек десять бедолаг, кто с вытрезвителем, кто с контрабандой, кто просто на проходной с бутылкой водки попался. Все по очереди ныряли в кабинет, где заседал ареопаг, пять минут разбор полётов, и редиску «оформляли». Я последним зашёл. За длинным столом сидело этих комиссаров человек пятнадцать; посреди кабинета – табуреточка, на которую мне секретарша любезно указала – садитесь, мол. Я сел, мне вопрос:

-Расскажите нам, что там у вас произошло?

-Так я же в объяснительной всё написал! - пискнул я.

Секретарша:

-А чой - то вы сидите? Вы встаньте!

Приёмчик, надо заметить, нехитрый, но весьма действенный. Я встал, и из головы напрочь всё вылетело, кроме одной мысли: «Зачем усаживали?»

-Так мы вас слушаем,- морщась словно с похмелья, произнёс председатель.

Я обвёл взглядом всю эту шоблу и заметил, как Перепёлкин, сидящий там же за столом, еле заметно мне улыбнулся и подмигнул. Приободрившись от этого, я попёр в дурь:

-Знаете что, я вообще не понимаю, зачем меня сюда пригласили! Ни с того ни с сего какие-то нетрезвые дружинники хватают, волокут в милицию, там штрафуют, что это за порядки, советскому человеку что ли уже и по улице пройти нельзя?

Похоже, они смутились. И судить не за что, и не судить нельзя. Начальник отдела кадров Мусулас по кличке «Фашист» бросился спасать положение:

-Может, вы сами пьяны были?

-Если бы мы были пьяны, нас бы отправили в вытрезвитель, - парировал я. Главный инженер, известный любитель коньяка, согласно кивнул головой. И ещё несколько человек опустили глаза.

Секретарь комитета комсомола встрял:

-Вы учитесь?

-Нет, - отвечаю.- Недавно училище закончил, хочу практики набраться, потом, может…

-А почему вы не в партии?

О вопросец! На первый взгляд простенький, но надо знать, как ответить, чтобы им ПОНРАВИЛОСЬ! Скажешь - недостоин, спросят -а за границу ходить достоин? Скажешь – собираюсь вступить, спросят – а почему в милицию попал? Скажешь - и вступать не собираюсь – спросят - ты что, гад, партию за говно держишь? Я что-то промямлил, мол, работаю над собой, а там будет видно. Самый идиотский вопрос задал председатель профкома Анисименко – почему я до сих пор не женат? Тут уж сами члены комиссии засмеялись беззлобно:

-Ну-ну, парень ещё молодой, всё впереди, - прогудел начальник второго отдела Шмаков. -Я думаю, объявим ему замечание, и закруглимся.

Секретарь парткома Сергеев возмутился:

-А не слишком ли строго? Дело – то выеденного яйца не стоит!

Следует заметить, что Шмаков с Сергеевым были лютыми врагами. Они никак не могли выяснить, кто из них главнее в базе. И если до этого, вынося стандартное решение по типичному проступку, как-то - попадание в вытрезвитель, споров не возникало, то из-за меня они сцепились. Секретарша, округлив глаза, злым шёпотом велела мне выметаться и ждать в коридоре. Я вышел, моряки спрашивают:

-Ну что?

-Не знаю, - говорю. Или визу закроют, или вообще уволят нафиг!

Ребята посмотрели на меня почему-то с уважением, тут выглянула секретарша и снова пригласила меня в кабинет. Объявили приговор - ограничиться беседой. Большинство, видимо, поддержало Сергеева. Да и то сказать – в комиссии были в основном бывшие моряки, люди неплохие, кроме, может, пары-тройки дураков на АДМИНИСТРАТИВНЫХ должностях, искренне уверовавших в своё право судить других. Ведь, как известно, если человек не может работать механиком, штурманом или матросом, он устраивается в профком, партком или комитет комсомола.

…Думаете, на этом всё закончилось? Фигушки! На следующий день я снова предстал перед Перепёлкиным и попросил направление на судно. Он оценивающе глянул и предложил:

-На 210-й пойдёшь? Отход через два дня.

-На Балтику, что ли? - сразу смекнул я. - Не-е-е, не пойду!

(У нас в базе было четыре парохода болгарской постройки, МРТР-210 «Миния» один из них. Корпуса у них были слабенькие, поэтому в океан их не пускали, а шастали они по Балтийскому морю, ловили треску, кильку, салаку. Заработки на Балтике были плохие, валюта вообще не шла, поэтому туда посылали штрафников. Между собой мы так и говорили - на галеры сослали).

-А куда ж ты хочешь?- насмешливо спросил Юрий Алексеевич.

-На юг, - с недоумением ответил я. Что смешного-то?

-Слушай, - вопросил инспектор, - ты на комиссии по загранкадрам был?

-Был…- моё недоумение возросло.

-Значит, пойдёшь на Балтику!

-Но меня там оправдали!..

-Ты…на комиссии…по загранкадрам… был?

-Был!

-Значит, пойдёшь на Балтику!!!

А я упёрся рогом - не пойду и всё, делайте что хотите! Перепёлкин задумчиво побарабанил пальцами по столу и неожиданно легко согласился:

-Ладно, хрен с тобой, раз ты такой упрямый. Пошлю я тебя на юг. Сейчас, правда, судов нет, были два, да я уже нашёл третьих механиков… пока ты по милициям шлялся. Посидишь в резерве, а в мае экспедицию в Анголу посылаем…- и выжидательно посмотрел на меня.

Я быстренько прикинул – февраль-март-апрель в резерве на берегу, зарплата-90% от оклада, итого около ста рублей в месяц и сиди в гостинице, и каждое утро в базу, а там куда пошлют, то ли в колхоз, то ли на ремонт на подмену, то ли рассыльным.

-Ладно, Юрий Алексеевич, пишите на 210-й. Умеете вы убеждать.

-А то! - заулыбался Перепёлкин.- Вот сразу бы соглашался. Ну, подрастёшь - поймёшь, что покладистых судьба ведёт, а упрямых тащит.

-Но только на один рейс!

-Конечно-конечно!

Потом-то я понял, что Перепёлкин засунул меня на это судно не ради наказания. Просто ему надо было хоть кого-то направить. Никто ж не хочет, а тут случай – один механик попал в милицию, и вот уже вроде и причина…

…Вместо одного рейса я пробыл на Балтике два. В мае Перепёлкин извиняющимся тоном сказал, что с кадрами совсем плохо, сезон отпусков, ну некем меня заменить! Да я особо и не настаивал. Судно было хорошее, команда тоже, заработали на треске неплохо, я за три месяца получил полторы тысячи рублей. Но вот второй рейс на салаке сгорели…Заработал шестьсот, а пропил восемьсот…Раз в неделю заходили в порт на сдачу, а там - сами понимаете… Капитан там был ба-а-альшой оригинал! Впрочем, это уже другая история.

Зиму 84-го года провёл я на Балтике, треску ловили. Рядовой рейс, ничем не примечательный, и запомнился он только экзотическим коком-армянином. Скажете – что же здесь экзотического? Армян, как и евреев, везде мало, но везде много. А вот и нет, на флоте они практически не встречались, тем более на махоньком, пропахшем рыбой и соляром траулере.

Звали его Георгий. Лет тридцати, ростом – под два метра, что для армян нетипично, с выразительными, всё время грустными глазами. Вопреки расхожим представлениям о кавказцах как о хороших кулинарах, готовил он так себе. Зато очень чистоплотный, поварской халат и колпак всегда сияли белоснежной чистотой, в отличие от многих коков, ленившихся лишний раз постирать свою спецодежду. И на камбузе у него был идеальный порядок.

Мы смотрели на него и недоумевали. Парень явно не бедный, во время заходов в порт (а мы улов сдавали каждую неделю) надевал дорогой элегантный костюм, супермодную дублёнку, не подходящую для мягкой клайпедской зимы, обзванивал земляков, заказывали они столик в ресторане и часами сиживали там, обсуждая какие-то свои загадочные дела, а может просто вспоминая далёкую родину.

В душу, конечно, никто к нему не лез, на флоте это не принято, но однажды стармех, будучи в изрядном подпитии, всё же спросил, схватив его за пуговицу на халате:

-Вот скажи, Георгий, каким ветром тебя сюда занесло? Ладно мы – местные, специально учились, чтобы в море ходить. А ты? Ну не за романтикой же ты поехал, оставив жену и детей. Ведь явно тоскуешь по ним… И не за деньгами, у тебя их и так, похоже, куры не клюют.

Георгий посмотрел на него свысока и экспрессивно вскинул руки, чуть не уперев их в подволок:

-Ты не панимаиш, да? – с характерным акцентом воскликнул он. – Папа дом купил, машину купил, ОБХСС придёт, спросит – аткуда деньги взял? Папа скажет – сын в море рыбу ловит, много зарабатывает.

Стармех, похоже, спьяну не въехал:

-Да ты что, какие на Балтике нафиг заработки? Это на юге ещё куда ни шло, на креветке в Сьерра-Леоне, с заходом на Канары - валюта и вообще… - неопределённо покрутил он кистью, оставив в покое пуговицу кока. – А тут хоть бы план выполнить, чтобы премии не лишиться.

-Э-э-э, кто там знаит – Балтика-шмалтика, Канары-манары, - засмеялся Георгий.

Многие беззастенчиво и непринуждённо сшибали у него кто трояк, кто пятёрку, а кто и червонец «до расчёта». Георгий не жался, спокойно раскрывал пухлый бумажник, или, как сейчас говорят, «лопатник». Даже я, изменив принципам, занял однажды пять рублей. Срочно нужно было выпить, а сберкасса закрыта.

…По окончании рейса мы переселились в гостиницу «Ветрунге», к Георгию приехала жена, привезла сыновей, он светился от счастья. Получив аванс, я зашёл к нему в номер вернуть долг:

-Вот, держи, Георгий! Спасибо, что выручил.

Георгий схватил меня за руку:

-Вай, маладец! Пошли в кабак, выпьем! Я угощаю.

-С чего вдруг? Я и сам могу угоститься, - заявил я.

-Ты адин хароший человек – долг атдал!

-…Остальные не вернули что ли?

-Нет! Думают – армянин, денег много, бедный не станет…

-Не обеднеет, - машинально поправил я. – Так может ещё вернут?

-Э-э-э, вместе палучали! В глаза не пасматрели, сразу ушли.

«Вот поросята!» - подумал я.

Спустились мы с ним на первый этаж в ресторан, выпили по стопочке. На том и расстались. Больше я его не встречал. Скорее всего, вернулся он в родную Армению.

P.S. Школоте не понять, а олдфаги, думаю, просекли. Это было время, когда Андропов отчаянно пытался "навести порядок" в гибнущей стране…

В Сьерра-Леоне это было, у острова Шербро, на СРТ-4462 «Краслава». Решил боцман свой день рождения отпраздновать. Поставил бидон браги, выдержал десять суток, как положено, затем выкатил на палубу – угощайтесь, моряки! Кто кружечку потянул, кто две, кто три, а четыре человека взялись за это дело основательно. Сам боцман, второй штурман, радист и матрос. Затащили бидон в радиорубку, сели кружком и давай гулеванить, благо, мы в это время на якоре стояли, ждали танкер с топливом, и делать было решительно нечего.

Пили-пили, решили искупаться. А чё, жарко! Погода тихая, акул не видно, почему бы и нет? Спустили с левого борта штормтрап в районе мидель-шпангоута, сами начали нырять с носа.

Поныряли, и опять поднялись наверх. А боцман замешкался, и пронесло его мимо борта. В Сьерра-Леоне очень сильное течение, узлов до четырёх, поэтому, нырнув с носа, еле успеваешь за шторм-трап схватиться. Если судно в дрейфе лежит, тогда не страшно, а мы, повторю, на якоре стояли.

Отсутствию боцмана собутыльники не придали значения, ну мало ли, может, в гальюн пошёл? А бедолагу тем временем унесло уже за корму, и выгрести против течения у него силёнок не хватало. На его счастье, моторист ловил с кормы рыбу. Боцман ему говорит:

-Брось мне какой-нибудь конец!

Мотылю невесть что почудилось, побежал в рубку, сыграл тревогу «Человек за бортом!», заорал по громкой связи: «Боцман тонет!» Народ повылазил из кают, и эта троица тоже высунулась из радиорубки:

-Как тонет? Только ж вместе пили! Надо спасать!

И попрыгали с крыла в воду. Плавают, поддерживают друг друга, относит их потихоньку.

Старший механик взялся руководить спасательной операцией. Меня нарядил к брашпилю выбирать якорь, матросам велел спускать шлюпку.

В этот момент в рубке появился капитан. Пьяный весьма качественно, видимо, кроме браги хлебнул чего-то из своих запасов. Посмотрел вокруг, подошёл к машинному телеграфу и поставил рукоятку в положение «Полный вперёд!»

Второй механик в это время в машинном отделении вахту нёс. Уже потом рассказывал:

-Звенит телеграф. Знаю, что на якоре стоим, но команду надо выполнять! Наверху-то видней. Может, на нас сухогруз какой прёт и сворачивать не собирается. Я насос масляный включаю, открываю баллон со сжатым воздухом, запускаю двигатель, накручиваю обороты…

Короче говоря, пароход прыгнул вперёд аки конь. Якорь-цепь вытянулась вдоль борта, звеня от напряжения. Третий штурман взлетел в рубку, дал капитану в ухо, спустил его по трапу в коридор и кулаком погрозил, не суйся, мол.

Остановил двигатель, ребята смайнали шлюпку за борт, один матрос сел в неё, поплыл к терпящим бедствие. Всё бы ничего, но они, навалившись с одного борта, враз её перевернули. Плавает она вверх килем, они вокруг болтаются.

Мы якорь выбрали, малым ходом подошли, думаем, ребята по шторм-трапу подниматься начнут. Так они благородно друг другу очередь уступают, дескать, я ещё в порядке, давай ты. Начали мы их вылавливать, хорошо, борт у СРТ низкий. Второго штурмана поймали за волосы, втащили на палубу. Он буянить начал, вырываться. Настучали по башке, усадили на крышку трюма. Вроде успокоился. Только отпустили, он поднимается, становится на планширь и падает в воду.

А в это время третий штурман скомандовал в машинное отделение «малый вперёд!» И второго штурмана понесло аккурат под винт. Мы перепугались, закричали: «Стоп!», смотрим, вынырнул он за кормой живой и здоровый. Пока доставали остальных, его отнесло уже изрядно, и похоже, что подустал, на воде плохо держится.

Опять появился капитан. Оценил обстановку, сиганул за борт и поплыл ко второму штурману. Третий, выматерившись сквозь зубы, бросил в воду спасательный круг, прыгнул следом. Пока мы вытаскивали остальных, пока разворачивались (второй механик охреневал в машинном отделении от непонятных манёвров), кэп с третьим доплыли до второго, надели на него спасательный круг, и он повис на нём, обессилев окончательно. Мы подошли, подобрали…

…Людей спасли, надо ж шлюпку доставать. Матрос один добрался к ней, перевернул (она лёгкая, пластиковая), подали ему стропа, он зацепил: «Вира!» Включили лебёдку – и шлюпка, полная воды, под её тяжестью сложилась как бумажный кораблик. Никому спьяну не пришло в голову, что тянуть её двумя стропами нельзя было. Зацепили бы, допустим, за нос одним концом, выдернули как репку, вода бы вылилась.

(Старпом потом долго вокруг неё ходил, прикидывал, как он её списывать будет.)

Стали мы опять на якорь, дед разогнал всех по каютам, боцмана в носовой кубрик отправил, вылил за борт остатки браги.

…Думаете, на этом закончилось?

Сменил я второго механика на вахте. В машинном отделении жарко, вышел на палубу, сел на крышку трюма, что-то делал, не помню. Факт то, что лежал рядом нож. Обыкновенный шкерочный нож, каким матросы рыбу разделывают.

Были у нас на судне два аборигена. На практике типа, помогали палубной команде. Боцман с ними дружбу водил, жили в одном кубрике. Они его кокосовым самогоном угощали, а он им позволял на носу рыбу вялить. (Как негры её вялят, отдельный разговор). И когда мы вытаскивали из воды эту гоп-компанию, они на палубе воздевали к небу руки: «Мишель, Мишель!»

(Боцмана Миша звали, точнее, имя у него было татарское, но он представлялся Михаилом.)

И вот, выбегает из кубрика один из негров, орёт: «Мишель, Мишель!» Губа у него разбита, кровь струйкой. Хватает он мой нож и скрывается опять в кубрике. Второй раз за день сердце у меня захолонуло. «Капец, думаю. Счас Мишку зарежут. Видимо, повздорили, и татарин этот врезал приятелю от души».

Скатываюсь по трапу, влетаю в кубрик, смотрю – Мишка сидит на койке, голову свесив и глаза закрыв, один негр за грудки его трясёт, второй с грозным видом нож держит. Я руку ему выкрутил, нож отобрал, сам к выходу пячусь, они орут что-то, к физиономии когтями тянутся. (Сьерра-Леонские жители щуплые, с ними легко справиться. Это в Сенегале, рядом, здоровенные все. Племя волоф, самые здоровые негры в Африке. Правда, жители рыбацких деревушек в Сьерра-Леоне тоже мускулистые, потому что всю жизнь на вёслах.)

Выбрался я на палубу, позвал пару человек на помощь. Кое-как успокоили этих практикантов.

На следующий день пошли они к капитану, пожаловались на меня с боцманом и потребовали идти во Фритаун. Капитану и так плохо было после вчерашнего, а тут ещё международный конфликт улаживать… Но молодец, сразу сообразил, что надо делать. Спрашивает:

-Вы, камрады, вчера брагу люк-люк?

Они потупились:

-Люк-люк…

-Ну так вот, если я расскажу, что вы, мусульмане, люк-люк брагу, то вам мало не покажется.

Мусульманином, собственно, был только один, а второй чуть ли не язычником-шаманистом, но дело не в этом. Факт то, что они сразу пошли на попятную. Ладошки выставили:

-Капитана, капитана, ноу проблем!..

-То-то же, - проворчал кэп.

Они потом с боцманом помирились… И когда списались с судна, передали позже целый бурдюк кокосового самогона. Но это уже другая история…

В конце 70-х промышляли мы осьминога в Мавританской зоне. Помню, на МРТР-0312 «Бирвета» пришли в Нуадибу, главный порт Мавритании, оформлять лицензию. Явились к нам на судно представители власти – двое военных в форме оливкового цвета и один гражданский, в белом бубу или как он там называется и в шлёпанцах на босу ногу. Капитан Фомич, пригласив их в каюту, мигнул коку, тот полез в провизионку, достал оттуда дюжину цыплят, закупленных на Канарах, часть упаковал в пакеты, а часть отнёс на камбуз.

Посидев у кэпа, выпив несколько чашек кофе и подписав необходимые бумаги, военные ушли, бережно прижимая к груди «бакшиш». А гражданский остался. Как раз время обеда было, так он перебрался в кают-компанию и важно уселся на капитанское место. Кок поставил перед ним миску с макаронами и говяжьей тушёнкой. Мавр, с подозрением глядя на блюдо, спросил: «Хрю-хрю?». «Не-е-е! Это – му-у-у!» - ответил кок и для убедительности приставил к голове указательные пальцы в виде рожек. Но инспектор по-прежнему сидел неподвижно, видимо, опасаясь оскверниться. А у нас матрос был, Ионас его звали. Прожорливый – меры нет! Вечно у кока добавки просил. Увидел, что наш гость на пищу смотрит искоса, и со словами: «Что, не хочешь? Давай я съем!» забрал его миску себе и стал махать ложкой. От такого неслыханного оскорбления потомок бедуинов, сжав губы в ниточку, вообще застыл терракотовым изваянием, только глаза медленно наливались кровью.

-Ты что, сдурел? – бросил капитан Ионасу. И махнул рукой коку:

-Давай тащи быстрей что-нибудь взамен…

Кок метнулся на камбуз и принёс полную миску риса, а сверху положил целиком зажаренного цыплёнка. Мавр оттаял, благосклонно кивнул, порылся в одежде, достал откуда-то из подмышки стеклянную баночку с порошком красного цвета и обильно посыпал им рис. Затем великодушно протянул посудину Ионасу. Тот бухнул в остатки тушёнки не менее ложки (халява же!) этой приправы, размешал и отправил в рот хорошую порцию. Зря он так поступил. В следующее мгновение он вскочил, яростно выдохнул, высунув язык, рванулся к бачку с компотом, налил кружку и залпом выпил. Затем, хватая ртом воздух, выбежал из салона на палубу. Любопытства ради я, жестом попросив у хозяина разрешения, кончиком ножа зачерпнул щепотку и попробовал на вкус. Ощущение – как будто лизнул раскалённый уголёк. Мавр презрительно ухмыльнулся, затем умял всё угощение и гордо откинулся на кресле, удовлетворённо рыгнув.

После обеда Фомич распорядился:

- Будем отходить. Боцман! Посылай людей на нос и корму. Дед, машина готова?

И обратился к мавру:

-Камарад, иди домой! Гоу хоум! Нах хауз! Мы отчаливаем!

Абориген, с достоинством ковыряя в зубах пальцем, медленно и внушительно произнёс загадочную фразу.

-Что он сказал? – растерянно спросил третий штурман.

-Кажется, он хочет пойти с нами на промысел, - сделал вывод капитан. – У нас в прошлом рейсе тоже один хмырь выходил на неделю. Всех кур пожрал…Вот не было печали… И не откажешь, не у Пронькиных. Так что, Витас, составляй список пассажиров, вноси туда нашего друга и топай к капитану порта на подпись…

Третьему помощнику вовсе не улыбалась перспектива куда-то идти, разыскивать местных чиновников, что-то заверять.

-Фомич, может, ну его? Пусть идёт с нами так, без бумаги.

-Ты что, дитё малое? – изумился капитан. – Морского права не знаешь?

И, помолчав, добавил: - Хочешь, чтобы нас на выходе их сторожевик перехватил? Да нас с тобой в яму посадят за похищение человека. Меня-то, может, и выкупят за пару миллионов угия, а вот на тебя вряд ли государство будет валюту тратить…

(Между нами, Фомич был большим оригиналом со своеобразным чувством юмора).

Вздохнув, Витас записал на бумажке имя пассажира, кликнул радиста как знатока английского, и пошли они искать капитана порта.

После оформления всех документов мы наконец-то отчалили.

Через полтора часа, обогнув мыс Кап-Блан, вышли в открытое море. Мутная вода залива сменилась изумрудной зеленью океана, исчезла серая пелена на небе, перестал скрипеть на зубах песок Сахары. Ветер усилился, и судно стало ощутимо швырять. Матросы на палубе, под руководством тралмастера готовившие к постановке трал, надели проолифенки, защищаясь от брызг.

Бедняга мавр как-то незаметно укачался. Всё это время он находился в рулевой рубке, высокомерно, но и с любопытством посматривая вокруг. В заливе он себя чувствовал ещё ничего, а вот в море стал закатывать глаза, глотать слюну, сжимать зубы.

-Э-э-э, парень! Спустись-ка ты вниз, на палубу. Там меньше болтает, - посоветовал ему капитан. И добавил вполголоса: - А то наблюёшь прямо в рубке…

Но было поздно. Мавр выскочил на крыло, перегнулся через леер и отдал рыбам съеденную за обедом курицу. Затем, зайдя опять в рубку, что-то потребовал.

-Фомич, ты понял? – спросил старпом. - По-моему, он хочет вернуться в Нуадибу.

-Ещё чего! Буду я время терять! – сварливо отозвался капитан. – Камарад, какой Нуадибу? Вы же сами запретили заход после 18.00. Не хватало мне неприятностей… Терпи, чего уж.

Но камарад, с ненавистью в глазах, из складок своего бурнуса извлёк устрашающих размеров пистолет и, передёрнув затвор, направил его на капитана.

-Да-а-а, убедительно… - пожал плечами Фомич и обратился к рулевому:

-Разворачивайся, Коля. Хрен его знает, что у него на уме…

Матрос переложил руль влево, и мы, описав широкую дугу, пошли обратно.

..В порт вернулись уже в темноте, благо, никто не тормознул по пути и не предъявил претензий. Ошвартовались, и наш непрошеный гость был таков, не забыв, правда, прихватить с собой пакет с мороженым «презентом».

Опять выходить в море кэп не рискнул, и до рассвета мы простояли на якоре на рейде. Мы со вторым штурманом смастерили примитивные удочки и стали ловить ставриду. О где была рыбалка! Вода в заливе кишела от рыбы... а впрочем, это уже другая история.

Производственную практику я проходил на БМРТ «Нельсон Степанян» Рижской базы тралового флота. Хека ловили в Юго-Восточной Атлантике.

В конце 76-го зашли мы в Дакар на подмену. Помполит собрал команду в столовой и стал нести околесицу о дружбе народов, пролетарском интернационализме и лютой борьбе славного африканского народа с белыми колонизаторами. В конце только выдал дельную информацию о том, что местное население довольно-таки нахальное и воровитое, поэтому нам следует держать ухо востро и на провокации не поддаваться, а если какой урка попытается проникнуть на судно, максимально корректно этому воспрепятствовать.

Для меня всё это было в диковинку, а бывалые моряки слушали помполита с плохо скрываемой скукой. Некоторое оживление внёс только один матрос, ингуш по национальности, парень самолюбивый и горячий. Волнуясь, он вскочил со своего места и закричал: «Слюшай, да? Он мине будет морда пьливать, а я ни магу иму морда атветить?»

Помполит отвёл глаза в сторону, вздохнул и как-то по-человечески грустно произнёс: «Оно, конечно, в морду было бы неплохо…» И тут же спохватился: «Но вы об этом даже не мечтайте! Вы должны быть сдержанными и т.д. и т.п.» Короче, ещё минут пять толок воду в ступе.

Как помполит предсказывал, так оно, собственно, и вышло. Не успели мы ошвартоваться, тут же на причале у нашего борта образовалась галдящая толпа. Продавцы сувениров наперебой расхваливали свой товар, «ченчевики» спрашивали, что у нас есть на продажу, самые наглые пытались по трапу забраться на палубу. Вахтенный матрос, вежливо упираясь руками им в грудь, взмок, пытаясь воспрепятствовать. Во всех каютах, несмотря на жару, срочно были задраены иллюминаторы.

Так случилось, что наша команда улетала тремя группами. В первой-второй отправились материально-ответственные лица и те, кто собирался вернуться обратно в новый рейс. И осталось нас на судне человек тридцать, молодых – неженатых. Нам и домой хотелось после шестимесячного рейса, а с другой стороны - провести две недели в Африке, ни хрена не делая, встретить Новый год на пляже под пальмами – своего рода подарок судьбы. Ведь не факт, что ещё когда-нибудь удастся сюда вернуться. По распределению попадёшь во Владивосток – и болтайся в Охотском море, гоняй минтая, отрабатывай бесплатное образование! Так что нам, считаю, ещё и повезло. Мы и в море накупались, и знаменитый остров Горе посетили с его музеем работорговли, и в саванну съездили – вырезали на баобабе ножиком «Riga-77», и, само собой, по городу пошлялись, поглазели на местные чудеса. Экзотики наелись по самую шею. Единственное, что омрачало наш курорт – отсутствие денег. Франки, выданные по приходу в счёт зарплаты, закончились на второй день, да и сколько их там было, этих франков! Недаром над нами смеялись все иностранные моряки, узнав, сколько мы зарабатываем. Так что приходилось выкручиваться; проигнорировав «Правила поведения советского моряка за границей», стали продавать местному населению шапки-ушанки, тапочки, мыло, фотоаппараты. Особым спросом пользовался одеколон «Шипр». Иной джентльмен в драной майке, купив флакон, тут же выливал его на себя, скаля зубы в счастливой улыбке и благоухая парфюмом на весь порт. Вообще сенегальцы весёлый народ, несмотря на поголовную нищету. Весёлый и непосредственный, идёшь по городу, слышишь: «Пс-с-с, пс-с-с!», обернёшься неосторожно, и вот он, представитель малого бизнеса, летит к тебе, пренебрегая светофорами. Хватает за левую руку, если на ней есть часы: «Саня, давай па-сма-треть!» И сразу вопрос: «Сколько?» И предложение: «Давай тиса!» За тысячу то есть.

Если не хочешь продавать, отмахнёшься: «Да иди ж ты нафиг!» Он сразу цену поднимает: «Давай две тиса!» И будет тащиться за тобой два квартала.

А если ты хочешь что-либо купить, то не удивляйся заоблачной цене какой-нибудь статуэтки красного дерева. Сразу маши рукой и уходи. Он точно так же будет бежать за тобой и цену сбавит вдесятеро.

Недалеко от нас стоял американский военный кораблик, хотя, если честно, не шибко-то он был и военный, так, плавмастерская какая-то, без пушек, и с грузовыми стрелами. Но окрашен был в шаровый цвет и команда носила форму ВМФ США.

Вот не мной замечено, что самые герои – это тыловики-обозники. Вышли эти мареманы в город в увольнение – и на роже у каждого было написано, что он в этом мире – намбер уан. Зашли они в первый попавшийся бар, выгнали оттуда аборигенов, потянули по паре стопок местной «огненной воды», затолкали под стойку бармена, а затем, выстроившись цепочкой, прошвырнулись по улице, избивая всех, кто попадался под горячую руку. Жандармерия поначалу не вмешивалась, только когда какому-то прохожему причинили «тяжкие телесные», как пишут в протоколах, их самих разогнали дубинками.

А проблему толкучки у борта своего корабля они решили радикально, проведя по причалу черту мелом вдоль корпуса, дескать, за чертой – территория Юнайтед Стейтс оф Америка. Какой-то бардзо гордый гражданин оскорбился таким беспределом и демонстративно переступил белую линию. По трапу сбежал вахтенный (тоже чернокожий, кстати), коротким тычком вырубил, взвалил себе на плечо и затащил обмякшее тело на корабль. Там его повесили на стреле. Нет-нет, что вы, не за шею! За связанные руки. А стрелу вывели за борт. Бедняга провисел какое-то время, потом его отвязали и сбросили в воду. Он с трудом выбрался на берег. Дикость, конечно, зато у борта у американцев была тишь да гладь.