GubastiKudryash

Глава первая из пятнадцати: БЕССОННИЦА

О том, как трое суток без сна привели к ряду странных обстоятельств

— Сколько уже?

— Вроде бы четверо. Или нет! Трое, — поправился Максим.

— Ого. Тебе привидения ещё не мерещатся? — усмехнулся Димка.

— Ты на него взгляни. Он сам как привидение, — подметил Саня.

Максим налил в кружку воды из кулера и, не говоря ни слова, посмотрел в зеркало. Кожа бледная с сероватым оттенком. Щёки ввалились, а вокруг глаз огромные круги, с такими же огромными мешками. Белки как разорванные вишни — красные, с яркими извилинами лопнувших капилляров.

— Странно, но я себя неплохо чувствую, — вопреки своему виду сказал Макс.

— Может, это второе дыхание?

— Скорее третье. Ведь третьи сутки?

— Да, третьи, — после некоторого молчания ответил Максим.

— И что, никак?

— Никак.

— А может, ему к врачу, — предложил Дима, говоря так, словно Макса нет рядом.

— Не хочу к врачу, — недовольно подал голос Максим.

— Возьми тогда отгул.

— Тоже не хочу.

Рабочий день подходил к концу, и скучающие коллеги не нашли ничего лучше, кроме как обсудить данную проблему. Они подбивали Максима обратиться в больницу, выпить снотворное, взять отгул и как-то попытаться уснуть. Хотя стоит заметить, что не все в офисе верили, будто бы он не спит уже третьи сутки. Доля сомнения всё-таки была на лицах коллег. Но так как обсуждать недосып намного приятнее, чем ничего не делать или, того хуже, работать, то они с удовольствием обсасывали эту тему.

Максим вернулся домой и сразу налил себе чашку чая. Только в этот раз чай был не угольно-чёрным, а лёгким зелёным. Он где-то читал, что чёрный чай бодрит лучше кофе, а зелёный успокаивает. Хотя чего только в интернете не пишут. Может, всё наоборот.

«Но если уж не подействует чай, — подумал он, — то моё самовнушение о пользе чая обязательно должно подействовать».

Щёлкнул пульт, и тихая квартира превратилась в шумную индийскую прачечную.

Репортёр стоял по колено в воде и колотил чью-то грязную простынь о гладкие камни. Он неумело орудовал бельём, одновременно пытаясь стирать и докричаться до телезрителя.

Второй канал — новости… третий канал — больные шоу для больных… четвёртый — снова шоу… пятый, шестой, седьмой — везде бред.

Максим выключил звук, оставив лишь изображение того самого репортёра с бельём.

Ему хотелось спокойствия и тишины. Он весь день мечтал о том, чтобы вернуться в квартиру. Закрыться на все замки. Задёрнуть шторы и просто лечь на диван. Без мыслей. Без дел. Ничего. Только тишина и спокойствие.

Он действительно прилёг на диван и поставил неподалёку чашку чая.

Максим закрыл глаза и попытался успокоиться. Мозг же отчаянно сопротивлялся и выдавал тысячу мыслей в секунду, которые носились в голове, как пчёлы в растревоженном улье.

Ему даже показалось, что он уснул. Но нет — это была галлюцинация. Огромное дерево, сквозь листву которого волшебно проникает свет. Капли огненными искрами падают на землю, а под деревом, на стуле с шахматным столиком возле него, сидит старик в потёртом клетчатом пиджаке и в чёрном берёте. Стул противника занимает огненно-рыжий кот. Рядом стоит Нина… Нина?

Максим открыл глаза, но даже сквозь пелену реальности продолжал видеть дерево, старика и капли искрами.

Встав с дивана, он ощутил ноющую боль в мышцах. Словно ноги сами толкали его на прогулку. Он чувствовал, как судорога бегает по икрам, и очаги острой боли распространяются всё выше и выше по телу. Боль отпускает лишь тогда, когда он наворачивает круги по комнате.

Не в силах больше сопротивляться, Максим накинул солнечные очки, чтобы свет, который за последние два дня стал неестественно ярким, не так бил по глазам.

Южная сторона горизонта темнела от надвигающихся туч. Но синоптики обещали, что дождя не будет.

Им, как и интернету, лучше не верить.

Максим прихватил зонт. Длинный зонт, который легко можно использовать как трость, а иной раз и как орудие самообороны.

Дождь действительно пошёл.

Он застал Максима в парке, когда тот бродил среди деревьев.

Первые порывы ветра разметали прохожих, как сухие листья.

Буквально пять минут назад в парке было не протолкнуться и по узким дорожкам приходилось даже спешить как на шумном городском проспекте. Макс каждый раз хмурился и недовольно бубнил под нос, когда прохожие шли не своим шагом. Несколько раз он недовольно прикрикивал на таких:

— Если хочешь обогнать, чеши по обочине! — нервно выкидывал он. — Я тут прогуливаюсь.

— Псих! — слышал он в ответ.

— Как ты меня назвал? — дерзко спрашивал Макс и крепче сжимал зонт.

Но прохожий уже скрывался далеко впереди.

— Это вам не метро. Это парк. Здесь каждый гуляет своим шагом, — в никуда говорил он.

Его раздражал тот факт, что люди даже в парке продолжают вести себя так, словно у них есть всего десять минут, чтобы обойти тут всё вдоль и поперёк. То ли дело обычная прогулка: захотел — остановился, захотел — присел на корточки и разглядывай упавший листик.

Внутри Максим страстно желал, чтобы люди исчезли из парка. И сильный порывистый ветер помог ему в этом.

Дождь ещё не начался, но тучи опустились и уже касались вершин сосен. Ветер бросал на землю иголки, жёлтые листья и сухие ветви. Деревья красиво качались в такт, как танцовщицы на репетиции.

Максим сбавил шаг, настроил, как ему показалось, свой собственный ритм, и в таком темпе углубился в парк.

Через несколько минут, как и должно было быть, хотя синоптики утверждали обратное, пошёл дождь. Вначале лёгкий и редкий, но с каждой минутой капли увеличивались. Спустя десять минут казалось, что не капли из туч падают на землю, а сами тучи, полные до краёв воды, рухнули на деревья и порвались, как дешёвый пакет о гвозди.

Широкий зонт отлично спасал от капель, но брызги то и дело оказывались на белых кроссовках.

Дождь сошёл на нет так же быстро, как и начался, оставив после себя мелкие капли и яркое солнце. Лучи просачивались сквозь завесу зелени и приятно грели бледную кожу Макса. Мелкие капли больше не мешали, и он свернул зонт, продолжая использовать его как трость.

Максим зашёл уже слишком далеко. Даже асфальтированная дорога осталась позади, уступив место мягкой, усыпанной хвойными иголками тропинке.

Парк ведь не очень большой, и, в каком направлении ни пойдёшь, всё равно окажешься среди людей. Но Макс согласен был увеличить этот парк до вселенских размеров, лишь бы не встречать людей.

На его счастье, всех людей смыл недавний дождь. Да и парк оказался намного большим, чем мог показаться.

Он блуждал по мягкому ковру из хвои, но среди деревьев не было и просвета пустоты. Огромные стволы, больше похожие на стройных и непоколебимых солдат, закрывали обзор.

Шальная мысль проскочила: а что если заблудился?

Нет. Впереди показался просвет.

Максим замер на секунду, словно испугался, что там окажутся люди. А с людьми он сейчас хотел встречаться меньше всего.

Но любопытство заставило его пойти в сторону света. Всего лишь проверить, там ли выход из этого нескончаемого парка. Высунуться, убедиться и сразу нырнуть обратно в стволы, ветки и зелень.

Всего одним глазком, словно актёр перед выступлением: выглянуть за кулисы, осмотреть собравшуюся публику и нырнуть обратно.

Просвет увеличивался и приближался.

Когда Максим увидел поляну, то не стал прятаться. Потому что это была всего лишь поляна, а не выход в цивилизацию. Он сделал шаг на открытую местность. Осмотрелся.

В центре поляны стояло большое дерево, листья которого искрами роняют капли. А на лучах солнца, пробивающихся сквозь пышную листву, приятно играет водная пыль.

Максим не был силён в ботанике, и первое дерево, что ему пришло на ум, — дуб.

Его не удивила красота и возраст могучего дерева. Его даже не удивило то, что дерево из его галлюцинации уж больно похоже на это. И, естественно, его не удивил, тот факт, что под деревом кто-то сидит.

Просто давно не отдыхавший мозг выдал первую идею, за которую Максим и вцепился: дерево — это дуб.

А может быть, и нет.

Но не берёза.

Точно не берёза.

Скорее всего, дуб…

Или клён.

А может быть, ясень?

Словно очнувшись от внутреннего бреда, Макс продолжил наблюдение.

Под деревом сидел одинокий старик в чёрном берёте с петелькой. Точно в таком же большинство художников стоят на улицах и рисуют шаржи. Его серый клетчатый пиджак повидал многое, но дедушка явно следил за вещами, и пиджак смотрелся довольно-таки хорошо. Старик сидел на стуле спиной к дереву, и на маленьком столике перед ним была шахматная доска.

Фигуры были сдвинуты с изначальных позиции, и Макс предположил, что старик играет сам с собой.

Любопытство пересилило, и он решился подойди к дедушке.

— Вы всё-таки пришли, — довольно ухмыльнулся старик. — Не желаете ли продолжить партию? — старик предложил Максиму сесть. — Мои напарники куда-то запропастились.

— Я плохо играю.

— Это поправимо.

Робко озираясь по сторонам, нет ли здесь подвоха, Максим присел на чистый сухой стул.

«Довольно удобно», — снова выкинул мозг непонятную мысль.

— Ваш ход, — проскрипел дед и завернул нижнюю губу.

— А кто играл до меня?

— Это неважно. По крайней мере сейчас это не имеет значения.

Старик подпёр морщинистой рукой такой же морщинистый подбородок и уставился на фигуры.

Макс пытался собрать воедино стратегию предыдущего игрока, но всё как-то не ладилось. На ладью и коня стоит вилка пешкой. Король загнан в угол. Ферзь давно покоится на стороне старика, а все пешки разбросаны по доске, как горох с мешка.

— Сложно?

— Да, — ответил Максим и почесал подбородок.

— Но вам всё равно стоит подумать. Вы это, главное не останавливайтесь, и решение обязательно посетит вас.

Максим упорней стал рассматривать фигуры. Ему казалось, что сейчас он найдёт решение. Обязательно найдёт. Ведь нет на свете ситуаций, из которых не существует выхода.

Но сколько он ни старался, решение не приходило.

Старик покорно смотрел на фигуры, не отвлекая и не поторапливая противника.

— Нет, не хочу ходить.

— Это ваше право, — спокойно ответил дед. — Жаль, конечно, — мне так хотелось с вами поиграть. Но увы… командовать вами я не могу.

— А здесь далеко выход? — спросил Макс, вставая со стула.

— Как вам сказать… — старик призадумался, и его морщинистый лоб совсем превратился в гармошку. — Если обычным шагом, то минут пятнадцать, не больше.

— А направление?

— Вы, как я погляжу, заблудились? — ухмыльнулся старик: мол, вот до чего молодёжь дошла, даже в городском парке умудряется заблудиться.

— Есть немного. Что там с направлением?

— Бывает, бывает, — покачивая головой, сказал старик. — Вы, наверное, и в жизни заблудились?

— Не понял? — Макс действительно не понял вопроса. Вообще-то ему хотелось уже покинуть старика, а то стоит перед ним как какой-то слуга. Вроде бы встал, чтобы уйти, но не уходит. И сесть обратно уже неудобно, получается. — В жизни у меня всё нормально, так что просто скажи мне направление, и я пойду.

— И с родными у вас всё нормально? И с женой вашей бывшей? И с друзьями у вас всё хорошо? И со съёмной квартирой? А хотя… Не принимайте близко к сердцу. Это я так, ляпнул не подумав. Вам надо идти вон в ту сторону. — Дед ткнул большим пальцем себе за спину, показывая на дуб. Точнее, на дерево.

— Спасибо, — коротко кинул Макс и пошёл прочь.

Удивительное дело, но поляна каким-то образом оказалась совершенно сухая.

«Солнце. Это солнце высушило», — вновь его мозг дал простое объяснение.

Макс обошёл дерево.

Широкие ветви, на которых с лёгкостью бы уместился целый домик, нависали над ним как крыша.

Он остановился, заметив на одной из веток кота.

Огромный, огненно-рыжий дворовый кот замер в неприличной позе, когда веточка треснула под ногами Макса.

— Тебе чего? — сказал кот, перестав вылизывать гениталии.

— В смысле? — спросил Максим, словно говорящий кот — это естественно и нормально.

— Я говорю, чего тебе надо? Я вообще-то тут делом занят.

— Каким? — спросил Макс, и тут же промелькнула мысль: а не сошёл ли я с ума? Или это трое суток без сна так повлияли?

Пока Максим пытался разобраться с ворохом вопросов, кот продолжал осматривать собеседника, и по его наглой морде читалось, что он держит Максима за дурачка.

— А он всегда так, — неизвестно откуда появилась собака. — Слезай! Слезай! Я тебе обещал, что достану. Вот увидишь — достану. Достану!

— Ага, конечно, достанешь… — Не отрываясь от дела, вальяжно проговорил кот.

— Достану! Достану! А вы мне не поможете? — обратился пёс к Максиму, наматывая вокруг него круги.

— Он тупой, — ответил кот.

— Может быть, всё-таки поможете? Поможете? Поможете? — не переставая, просил пёс, бегая вокруг изумлённого Макса. Собака, белая как снежинка, нарезала круги и путалась в ногах. Максим не только плохо разбирался в ботанике, но и породу этого пса определить не смог.

— Я тебе ещё раз говорю, — вальяжно ответил кот, — он такой же тупой, как и ты. Так что извини, сегодня ты меня не достанешь. Впрочем, как и всегда, — победно заключил кот, продолжая заниматься делом.

Макс молча подошёл к дереву и взял кота на руки.

— Отпусти меня, — приказал кот, посмотрев на него как на раба.

— Да! Да! Да! — вывалив язык, вопила собака. — Отпусти! Отпусти!

Кот понял, что допустил ошибку, и глаза его моментально расширились.

— Не отпускай меня! Не отпускай!

Кот впился когтями в руку, не желая оказываться на земле. Но Максим решил иначе. Он схватил кота за холку, отодрал от руки, заметив, что тот выхватил небольшой клок ткани из его куртки, и опустил на траву. Кот мгновенно изогнулся в дугу, подняв трубой пушистый хвост. Он зашипел, и шерсть на его теле встала дыбом.

Собаку все эти махинации не испугали.

Пёс прыгнул на кота, и клубок из кота, собаки, листьев, веток, криков и брани начал передвигаться под деревом.

Максим, брезгуя дракой, аккуратно отступил на несколько шагов и, довольный, что наказал наглого кота, пошёл дорогой, которую показал ему дед.

Удаляясь, он слышал не только привычные для такой своры гав-гав и мяу-мяу. Из этого двигающегося клубка то и дело доносилась брань. Отборная брань, словно в драке участвовали пьяный слесарь и наглый сапожник. Но справедливости ради стоит заметить, что собака играла с котом. Повалит на землю, прижмёт лапой — и отбежит.

Некая улыбка появилась на лице Макса. Отчего-то ему стало хорошо на душе. Он даже ни разу не обернулся, удаляясь всё больше и больше от огромного дерева.

Наверное, всё-таки дуб.

Или ясень.

Клён, точно — это клён.

Нет, у того листочки другие.

Ровная стена деревьев — а точнее, ровная стена сосен, эти деревья Максиму были известны — скрыла от него поляну, и он уверенным шагом двигался вглубь.

Он только сейчас заметил, что остался без зонта. Наверное, оставил рядом с тем стариком или когда этого рыжего кота снимал с ветки, чтобы отдать на правосудие белоснежному псу.

Неважно.

Не возвращаться же в этот дурдом, чтобы забрать зонтик?

К кроссовкам прилипала грязь, и они давно потеряли свою свежесть. Ноги вымокли до колен, но Макс упорно шёл домой.

Стена деревьев начала редеть, и впереди появилась лёгкая надежда на выход.

Выйдя на опушку, Макс выругался и замер на месте.

— Какого хрена? — сказал он, уставившись на дерево в центре поляны.

Под дубом продолжал сидеть старик и так же тупо пялиться на шахматную доску.

Максим покрутился на месте, пытаясь понять, как так произошло. Не мог же он сделать такой огромный крюк за такой маленький промежуток времени!

Уверенным и даже немного настырным шагом он пошёл к старику.

— Это как объяснить? — начал он с претензии.

— А, это снова вы, — обрадовался дедушка и растянул рот в довольной улыбке. — Решили всё-таки доиграть партию? Или вы за зонтиком вернулись?

Макс увидел длинный зонт, прислонённый к стулу.

— За зонтиком, — коротко ответил он и крепко сжал зонт, чтоб уж в этот раз точно не потерять и не оставить.

— Так что же, вы не сыграете со мной?

— Мне некогда.

— Понимаю, понимаю.

Максим хотел было вновь обойти дерево, но вспомнил про кота, который вряд ли будет рад его видеть.

— Может быть, всё-таки сыграете? — умолял старик, смотря на нерешительного парня, который замер на месте.

— Отстань от меня, — буркнул Макс, не зная, в каком направлении двигаться. — Да и партия тут слита.

— Не делайте поспешных выводов, — рассудительно произнёс дед и поправил берет. — Из любой ситуации есть выход.

— Ну да, ну да… проиграть, например.

— Хи-хи… очень оригинально. А давайте поступим вот как.

Старик развернул доску, и теперь у Макса была выигрышная позиция.

— Я не буду играть. Мне домой надо.

— Боится он, — прозвучал знакомый голос сверху.

В ветвях притаился рыжий кот, который нагло смотрел на Макса, вылизывая гладкую шерсть. В этот раз кот проявил осторожность и забрался намного выше. Теперь его было не достать с земли.

— Он не трус. Не трус! — вылетела из-за дерева собака.

— Вот вы где! — радостно воскликнул дед, пытаясь уследить за собакой. — Куда же вы ушли? Зачем покинули меня? Мы ведь не доиграли.

— Толку от этих шахмат. Никакого толку, как и от этого, — кот кивнул на собаку.

— Давай! Играй. Играй. Играй, — тараторил пёс, бегая вокруг дерева.

— Если вы со мной сыграете, то я покажу вам путь домой, — спокойно сказал дед.

— Показали уже, хватит.

— Честное слово, — заверил дед и даже приложил морщинистую руку к сердцу. — Они мне не дадут соврать. Можете даже все вместе. Одна голова хорошо, а три лучше.

— Думаете, этих двоих можно считать поголовно? — презрительно заметил кот. — Боюсь, что мне одному придётся тащить партию.

Максима задели его слова. Этот наглый кот, который предусмотрительно забрался выше, чем в прошлый раз, начал раздражать.

— Согласен, — сказал Макс. — Но при одном условии.

— Отлично! — воскликнул старик. — Надеюсь, это условие не будет заключаться в моём поражении.

— Нет. Пусть этот наглый кот слезет и будет играть рядом со мной.

Кот замер. Старик посмотрел на рыжего и кивком приказал тому слезть.

Побаиваясь Максима и собаки, кот спрыгнул на ветку ниже, затем сделал несколько шагов, осмотрелся и спрыгнул на следующую ветку.

— Так нормально?

— Нормально, — одобрил Макс.

— Что ж, приступим! — хлопнул в ладоши старик.

Партия длилась минут десять.

Старик делал ходы быстро и, казалось, совсем не думал. Что же касается его противников, то между ними при каждом передвижении фигуры разгорались нешуточные споры. Кот говорил одно, собака бегала кругами, повторяя другое, но Максим, чувствуя себя главным среди них, не всегда прислушивался к советам животных. Он ходил так, как считал нужным.

— Пешкой. Пешкой. Пешкой, — повторяла собака, высунув язык.

Максим сдвинул ладью. Кот от негодования закрыл глаза лапой.

— Даже я был согласен с ним, — показал он на собаку. — А я, если тебе интересно, с ним никогда не соглашаюсь. Пешкой надо было.

Спустя пару ходов Макс и сам понял, что надо было ходить пешкой, но было уже поздно.

Партия, которая казалась выигрышной, неожиданно такой казаться перестала.

— Итак, господа, вам мат! — резюмировал старик. — Ну вот, а вы говорили, что партия слита. А ведь надо было всего лишь подумать.

— Надо было нас слушать, — вмешался кот.

— Если вы такие умные, что ж вы сливали партию, пока меня тут не было? — дерзко ответил Максим, задрав голову кверху

— Это был план. План. План, — сказала пёс и наконец-то перестал бегать. Сел по левую сторону от Макса и вывалил длинный розовый язык.

— Да-а, это был план, — растягивая слова, сказал кот.

— Когда проиграли, можно говорить что угодно, — оправдывался Макс перед животными, совсем не удивляясь этому факту.

— Не ссорьтесь, иначе я вас накажу, — сказал старик голосом настолько мягким, что никто не поверил в наказание.

— Идите вы все к чёрту, — бросил Макс, повернулся и пошёл к лесу.

Отойдя на несколько шагов, он круто повернулся, забрал зонтик и, не проронив ни слова, ушёл.

— А вы не хотите узнать дорогу? — окликнул дед.

— Хватит. Узнавал уже.

— Максим, вам не туда, — крикнул старик, и Макс остановился.

— Откуда вы знаете моё имя?

— Я много чего о вас знаю.

— Вы знали, что я проиграю?

— Догадывался.

— Тогда зачем было начинать всю эту заваруху?

— Дело в том, что вы слишком неспокойны. В вас живёт будто бы не один человек, а целая толпа. Вы не можете нормально из-за этого думать. Вы часто просите совета у вселенной, но при этом не верите в неё. Вы знаете, как поступить, чтобы было хорошо, но почему-то боитесь этого решения и делаете всё наоборот. Скажите, зачем вы это делаете?

— Он тупой… — шепнул сверху кот.

— Помолчи, — прикрикнул старик. — Вам, Максим, выпал удивительный шанс.

— Сойти с ума?

— Зачем так категорично?

— У меня уже крыша поехала, если я с вами тут разговариваю. С вами, — Макс вернулся к столу и ткнул в старика зонтиком, — с тобой и с тобой, — указал он на собаку и на кота.

— Отчасти вы правы.

— Надоело всё! — крикнул Макс и тем же зонтиком поддел шахматы, которые тут же упали и попрятались в высокой траве. — Идите вы все… Советчики хреновы. И так жизнь неладная, так ещё и вы решили мне насолить. Сам найду дорогу.

— Он не только тупой, но ещё и дерзкий, — промурлыкал с ветки кот.

— Максим Викторович, зря вы перевернули доску. Вам эта партия ещё пригодится, — окликнул дед уходящего Макса.

— Пошли вы все!

— И напоследок: будьте осторожнее со своими запросами и со своей верой. Это я вам как старый человек говорю.

Максим не ответил. Он всё слышал, но решил, что если ответит, то опять может зацепиться языком и никогда не попадёт домой.

— Я ведь вижу, что вы сомневаетесь! — снова прокричал старик, не оставляя попыток.

Макс и вправду сомневался. Пожалуй, это единственный изъян, который он в себе не любил, не считая короткого большого пальца на правой ноге. А всем остальным он бы весьма доволен.

— В таком случае я развею ваши сомнения.

Макс остановился в нескольких шагах от высоченных сосен.

— И чтобы вам было не так одиноко, я дам вам двух наставников, дабы они приглядывали за вами и давали вам дельные советы.

— Пожалуйста, хозяин, — начал умолять кот, догадываясь, к чему клонит старик. — Я ещё не успел отойти от предыдущей командировки. Пожалуйста, пожалуйста…

— Давай. Давай. Давай, — лаял пёс.

— Заткнись, четверолапый, — прикрикнул кот.

— Давай. Давай. Давай.

— Решено, — заключил дед. — Вы, господа, отправляетесь с ним.

Не медля ни секунды, пёс сорвался с места и побежал за Максом. Кот долго строил старику глазки, но дед оставался непреклонен.

— Так нельзя, — бурчал кот, перепрыгивая с ветки на ветку. — Я ещё не успел отойти, не успел залечить раны. Вы не представляете, какой это стресс. Это же… это же… Вы меня так в могилу сведёте. Не работа, а напасть какая-то. Лучше бы я улиткой был или муравьём каким-то. — Последним прыжком кот оказался на столе, продолжая недовольно бубнить: — Или гусеницей, например. Это же так прекрасно. Вначале ты гусеница, потом куколка, потом превращаешься в самое нежное божье создание — в бабочку, — мечтательно размышлял кот, прохаживаясь по столику.

— Будь аккуратней со своими запросами, — сказал старик, разглядывая доску и единственную фигуру короля, что гордо стояла в центре. — Тебя это тоже касается.

— Понял, понял.

Кот ещё некоторое время покрутился на столе, а затем спрыгнул, нарочно смахнув хвостом короля.

Старик презрительно посмотрел на кота — тот вальяжной походкой шёл по густой траве, злорадно улыбаясь.

Максим вернулся домой в гордом одиночестве. Единственным его желанием был чай. Горячий чай. Обнять тёплую кружку и слиться с ней воедино. Скинув вещи, он поставил чайник, умылся и наконец-то налил себе чай.

Вкусный. Чёрный как нефть.

Он присел на кресло и…

…И белый свет вывел его из сна.

Он лежал в кровати, совершенно раздетый и абсолютно выспавшийся. Какой чудной сон, — подумал он. Долгий, странный и всё-таки невероятно приятный сон.

Солнце светило в окно. День начинался просто чудесно, если бы не одно «но»…

Работа. Он вскочил с кровати, посмотрел на телефон (четырнадцать пропущенных от Юрия Петровича) и понял, что если выйдет прямо сейчас, не умываясь, не завтракая и даже не одеваясь, то всё равно опоздает на целый час.

Он заметался по квартире как ураган. Действия его были отработаны и выверены временем. Первым делом поставить чайник, потом — туалет и ванна. За это время чайник успеет закипеть, и он нальёт себе кофе. Утром никакого чая. Только кофе. Чёрный как космос кофе.

Четырнадцать пропущенных вызовов от руководителя. Максим чистил зубы и не понимал, какого чёрта Юрий Петрович звонит ему так рано. Он что, знает наперёд, что Макс опоздает на работу? Но времени думать не было.

Залив в себя обжигающий кофе и затрамбовав два бутерброда с сыром, он выбежал в прихожую, натянул тесные туфли и открыл замок. Его взгляд упал на кроссовки, покрытые грязью и мелкой листвой. В подошве застряла пара тонких веточек.

Так это был не сон!

— Э, ураган на двух ногах… а мы что, жрать не хотим? — Максим вначале услышал, а потом и увидел огромного огненно-рыжего кота.

— Жрать. Жрать. Жрать, — голося, вылетел белоснежный пёс.

С этого дня странный кот и не менее странная собака поселились в его квартире.

Егор Куликов

Юля проснулась по будильнику и вышла из комнаты в тот момент, когда Вадим, ее муж, заканчивал гладить брюки.

- Доброе утро, - сказал он, аккуратно вешая еще теплые штаны на спинку стула.

- Доброе, - зевая ответила жена и ушла в ванную.

Через пол часа супруги завтракали.

- Аккуратнее! – довольно громко сказала Юля, заметив, как капелька варенья, сорвалась с хлеба и упала на стол.

- Ох ты ж ё… - встрепенулся Вадим, балансируя бутербродом и пытаясь не уронить очередную каплю.

- Вечно ты пачкаешь. Я только протерла. – продолжала бухтеть жена.

- Не с той ноги что ли встала?

- С той. Это ты вечно не с той встаешь. Ходи потом за тобой и убирайся.

Вадим затолкал остаток бутерброда в рот, и злополучная капелька красного клубничного варенья все-таки сорвалась с подбородка и окрасила белую столешницу.

Это оказалась последняя капля и для Юли.

Она бросила на мужа взгляд полный ненависти и с грохотом отшвырнула приборы на середину стола.

- Вот сам теперь убирай за собой! Ведешь себя как свинья.

- Чего ты взъелась-то? – с набитым ртом спросил муж.

- А того… ходи тут за тобой как за маленьким. Убирай за ним. Стирай. Полы мой. Приготовь поесть. Вещи ему погладь. А он совсем не замечает чужого труда. Только и знает, набить брюхо, да завалиться на диван.

- У нас же даже дивана нет. – ответил Вадим, стараясь свести ссору в шутку.

- Вот. Дожили. У нас даже дивана нет. Металлоискатель ты себе конечно же купил. Лазаешь там по своим болотам с тридцатью тысячами в руках, а у нас даже дивана нет. На себя ты денежки тратишь.

- Юля! – крикнул Вадим, пытаясь вразумить жену, а заодно и остановить этот бесконечный поток слов.

Юля вздрогнула.

- Ты чего разорался! – она мельком взглянула на телефон и резко отвернувшись, глубоко вздохнула. – Все, мне пора. Пока.

- А вещи я себе вообще-то сам глажу. – вслед сказал Вадим, зная, что это зацепит жену. – И готовим мы по очереди.

Но Юля проглотила упрек, понимая, что нет времени ругаться. Итак, утро не задалось, а если вернуться, то ссора может разрастись как пожар.

Не оборачиваясь, она слышала слова мужа:

- …и убираюсь я тоже. И гладил я себе всю жизнь сам.

- Достал. – сама себе сказала Юля и захлопнула дверь.

По дороге на работу она еще не раз прокручивала ссору в голове и все это время, Вадим, стоял перед глазами. Эти тонкие ручонки. Густая щетина (вечно он не бреется). Еще и эта плешь на голове разрастается как лишай. Не пройдет и трех лет, как он совсем облысеет. Куда потом с ним выйти. А седина? Только перевалило за тридцать, а уже все виски седые. Да и пузо у него растет как на дрожжах. Отвратительно. Скоро совсем заплывет как какой-то мужик пятидесятилетний. Выходила ведь замуж за красивого парня, а достался какой-то оборванец плешивый.

Она скривилась от воспоминаний и постаралась насильно прогнать образ Вадима.

- Фу…

Благо на работе был завал, и она не возвращалась к утренней ссоре. Вспомнила лишь однажды, когда на обеде разговаривала с коллегой.

- Ты чего сегодня какая-то злая? – спросила Аня.

- Злая? Нет, все нормально. – немного застеснялась Юля и отвернулась.

- Я же вижу, что не все нормально. Давай, рассказывай.

- Мне не хочется об этом говорить.

- Как скажешь.

Аня оставила Юлю в покое. А вот сама Юля, чувствовала, как ей не хватает верной жилетки для слез. Точнее не слез, а хотя бы слов. Обычных женских слов.

- Достало все, - спустя пару минут в сторону сказала Юля. – Со своим сегодня утром поссорилась. Ведет себя как свинья. Был такой лапочка, а превратился во что-то непонятное. Честное слово. Смотреть на него тошно. Тут, работаешь, стараешься следить за своей внешностью. Хочешь понравиться ему, а он как истукан. Возьмет свою хрень и пойдет в поле какие-то монетки с крестиками искать. Вернется оттуда грязный как бомж. Воняет от него, а он только скалится и начинает про свои копейки рассказывать. Иногда смотрю на него и невольно проскакивают мысли, а может ну его… бросить все и разойтись как в море корабли. Плевать. Будь что будет. Честное слово. Устала я уже. Нервов не хватает.

Аня достойно выслушала жалобу подруги и, даже после того как Юля замолчала, она не смела вставить слово, ожидая, что будет продолжение. Но Юля молчала. Отвела стеснительный взгляд и молчала.

- Что-то же тебя держит? – спросила подруга.

- Держит… не знаю что. Может привычка. Может страх перед неизвестностью. Тут все-таки какой ни какой, а муж. А без него ведь пустота.

- А ты его любишь? – напрямую спросила Аня.

Юля задумалась на несколько минут.

Странно, но ее давно не спрашивали об этом. Да и сама она не задавала себе этого вопроса.

- Не знаю, - сказала она, помотав головой. – Честное слово не знаю. Даже… скорее нет, чем да.

- Плохи твои дела, -выдохнула Аня.

- Когда-то может и любила, а теперь он мне противен стал. Не хочу не то чтобы видеть его. Не хочу чтобы он даже рядом был. Тощий, плешивый, пузо как у бабы беременной. На мужика даже не похож. А еще знаешь, что мне он тут учинил на днях. Бороду говорит буду отращивать. Говорит, что так модно. А обо мне он подумал? Как мне потом с ним на люди выходить. Ай, ладно… наговорила я тебе тут.

Юля отвернула влажные глаза и тихонько, дабы не повредить макияж, промокнула салфеткой. Аня выждала пока подруга успокоится и посоветовала ей потерпеть. Присмотреться и определиться для самой себя, что именно она хочет.

- Ведь развод это дело настолько же серьезное, насколько и женитьба. Так что определись, любишь ли ты его, а потом и с разводом будет легче принять решение.

Юля поблагодарила подругу не только за вовремя подставленное плечо, но и за дельный совет.

Несколько недель, Юля старалась определиться для самой себя, любит она его или нет. Хочет быть женой этого безвольного и некрасивого человека. Или же лучше пойти искать свое счастье на стороне.

За это время между супругами возникали мелкие конфликты. Ничего примечательного и выдающегося. Все как у обычных семейных пар.

Но каждый раз, Юля, поддавшись чувствам злости, отчаяния и обиды, смотрела на своего мужа и раз за разом отмечала про себя его плохие стороны. Все ту же плешь на голове. И, хотя лысины еще не было, но уже было отчетливо видно, как волосы поредели и сквозь них стала видна полированная кожа головы. Выделяла его тонкое туловище и тонкие как плети руки. Его пузо, которое с каждым днем все больше и больше бесило ее. В довершении своих слов, она закрывалась в ванной и долго смотрелась в зеркало, пытаясь понять, а не выглядит ли она в его или же в чужих глазах такой же несуразной, некрасивой и даже противной как ее муж.

Выгибаясь спиной и осматривая упругий зад, она заключала, что попа у нее что надо. Многие молодухи позавидуют. Смотрела на свою грудь. Не идеальная конечно. Но зато естественно и без силикона.

Складывала губы трубочкой пытаясь понять, стоит ли ей хотя бы мечтать о том, чтобы накачать губки. Трогала себя за бока, понимая что и у нее есть лишний жирок. Она бы и сам не прочь убрать несколько сантиметров, но она хотя бы следит за собой.

У нее постоянно хорошая прическа. Свежий макияж. Отличный маникюр и педикюр. Ее кожа мягкая как у младенца.

И в конце осмотра, Юля всегда подытоживала, что с такой внешность, которая к слову не идеальна, в чем она себе признавалась, но все равно, не смотря на все это она заслуживает себе лучшего мужика. Намного лучше, чем тот, кто ходит по квартире с козлячей бородой.

Следующий несколько недель, Юля готовилась к разводу. Читала форумы. Консультировалась со специалистами, понимая, что бракоразводный процесс дело непростое.

И за эти несколько недель супруги отдалились настолько, что Юля не заметила, как давно она не разговаривала со своим мужем. Не то чтобы по душам. Но даже банальных разговоров о том, что было на работе? Что нового произошло у родственников? Ничего такого не было.

Юля удивилась этому и тут же разозлилась.

Она-то ладно. У нее сейчас есть дела. Она готовится к разводу. Целиком и полностью погружена в это нелегкое дело. Впитывает информацию, пытается найти себе хорошего юриста. Думает о будущем: где, с кем и как ей жить. Но ведь он…

Ведь ее муж живет той же жизнью как и прежде. На него не свалилось столько информации, и он… он не сделал даже шага, чтобы сблизиться. Чтобы наладить отношения. Неужели он не замечает этого? Неужели его не тревожит тот факт, что за несколько дней они и словом не обмолвились?

И Юля еще больше разозлилась на своего мужа. Ну, если он не хочет сохранить наши отношения, то этот факт развязывает ей руки и дает добро ее совести.

Тем же вечером, она заметила, что Вадим довольно странно смотрит в телефон. Точнее не смотрит, а ждет. Не выпускает его из рук и ждет. По глазам его бесстыжим видно, что ждет. И стОит телефону подать любой признак жизни, Вадим срывается с места, втюривается в экран как умалишенный и не замечает ничего вокруг.

А эта его ухмылка… такая ухмылка появлялась на его лице лет десять назад, не иначе. Он улыбается на одну сторону. И ведь когда? Тогда, когда смотрит в телефон.

Юля тайком подсматривала за мужем. Наблюдала за его нервным ожиданием очередного сообщения. Смотрела на его ухмылку и завидовала. Завидовала тому, что ухмыляется он не от ее слов. И даже не от ее вида. Он ухмыляется от чего-то. А быть может и от кого-то.

Несколько дней она пыталась спросить у него, что же такого смешного ему там пишут. Но все никак не решалась. Боялась, что спугнет. Хотя сама не знала, что именно боится спугнуть.

В один из поздних вечеров она решилась самолично посмотреть, что же там такого забавного. От чего его настроение приподнимается и на лице появляется эта загадочная легкая ухмылка блаженства.

Когда Вадим уснул, Юля незаметно и тихо взяла телефон.

Открыв чат, она заметила переписку Вадима по работе с девушкой.

Юля уже была готова взбеситься и закричать об измене, но открыв переписку, она, к своему удивлению, ничего такого не увидела. Стандартная рабочая переписка. Да, на том конце довольно привлекательная девушка. Юля кстати встречалась с ней однажды. Да, иногда в рабочие переписке проскакивают смешные и забавные картинки, которыми они делятся друг с другом. Но ведь и она так же делится с ребятами и девчатами на работе.

Юля поняла, что даже при сильном желании ей не удастся из этой банальной переписки раздуть настоящий конфликт и уличить мужа в измене.

Но больше всего ей не понравилось то, что от этой переписки веяло какой-то магической добротой. Ей казалось, что каждая буква и каждое слово заряжены самой позитивной энергией и несут в себе не только информацию, но и добро. Ей хотелось читать эту переписку вечно, как самый интересный в ее жизни роман.

Она чувствовала, что это не просто слова. И только два человека могут понять истинный смысл этих слов. Вадим и та, с кем он переписывается.

С тяжелым сердцем Юля положила телефон на место и легла рядом с мужем.

Сон как рукой сняло.

Почти до рассвета она пролежала, смотря в потолок и обдумывая увиденное. И, вроде бы все складывалось как нельзя лучше. Она многое узнала о разводах. И, если все-таки решиться, то у нее будет хорошее преимущество. Да и Вадим, не будет против. Хотя в его переписке и нет прямого указания на измену, но эмоциональную измену он уже совершил. С этим глупо спорить. А за эмоциональной изменой недалеко и физическая. Так что…

Утром, Юля проснулась раньше обычного. Даже раньше Вадима.

Удивительно, но она чувствовала себя отдохнувшей и бодрой, хотя спала меньше четырех часов.

Она тихонько выскользнула на кухню приготовила завтрак и села дожидаться мужа. Каким-то образом за ночь, в ее голове все проблемы обрели решение.

Дверь открылась и на пороге появился Вадим. Его недоборода торчала в разные стороны. Серая майка висела как на пугале. Тонкие руки свисали с плеч как ветки. А круглое пузо очерчивало его силуэт.

Юля улыбнулась мужу и как-то по-другому на него взглянула.

- Доброе утро. – сказала она. – Садись, завтракать. Я сейчас заварю кофе.

Пока Вадим уплетал за обе щеки свежие оладьи, Юля неотрывно смотрела на мужа. А когда он уходил на работу, она провела его взглядом, отметив про себя, что еще недельку и его недоборода превратиться в настоящую пышную бороду. Как у настоящих мужиков. Тех, кто пашет где-то в лесу с топорами и ружьями. А когда плешь разрастется по всей голове, и он полностью сбреет остатки волос, то он будет похож на какого-то воина-викинга. И этот образ так затронул ее душу так, что ей захотелось сегодня же вечером обрить мужа на лысо. А пузо? Аккуратное пузико еще не портило ни одного мужика.

Егор Куликов

Странная штука память. Иногда хватает одной крохотной детали, чтобы в голове всплыли целые года. Целые картины и целые фрагменты из прошлого. А порой пытаешься что-то вспомнить и вроде бы вспоминаешь, но сомневаешься. Сомневаешься в том, а было ли это. Или же мозг играет с тобой подлую шутку и подтасовывает воспоминания.

Но в одном я уверен точно. Запах моего детства – это запах дерева. Свежеспиленного, …струганного, …счищенного, …сточенного дерева.

Иногда я просыпался утром от шума работающего станка. А гудел он знатно. Все эти перфораторы в квартирах и злободневные дрели и рядом не стояли. Гудел станок как военная сирена перед авианалетом. И вот я открываю глаза и знаю, что отец работает в мастерской. Стоит мне выйти на улицу, как я ощущаю аромат дерева.

Вижу, как летят опилки. Как тонкий срез дерева сворачивается в барашек под острым лезвием рубанка. Как из куска простого несуразного куска получаются ровные доски, которые позже буду использованы для резного стула или стола. Вижу, как дерево начинает выкручиваться, когда сохнет. Вижу капельки смолы на свежих спилах. Трогаю ее пальце, а потом долго не могу отмыть приставучую субстанцию. Наблюдаю за узором на дереве. Трогаю его. Отец мне при этом всегда говорил для чего лучше использовать ту или иную древесину. Одна доска грубая и плотная. Другая мягкая и бархатистая. На одной четко виден узор, а другая словно отлита из однородной массы. Точно из гипса или из пластилина вылеплена.

Наверное, будет лишним, если я скажу, что в детстве, я большую часть времени проводил у отца в мастерской. Там было интересно. Отец поручал мне какое-то задание и я, прикусив язык, добросовестно работал над выполнением. У меня был свой уголок, где висела маленькая пила, маленький молоточек и маленькая киянка. А в выдвижном ящике, аккуратно поделенном на ровные квадраты, прятались гвозди и шурупы. Но самое приятное было то, что все инструменты были настоящими. Не пластиковыми и не детскими. У меня была настоящая пила, которой с легкостью можно было распилить кусок дерева.

Помню, как меня распирала гордость, когда отец спрашивал моего разрешения воспользоваться пилой.

- Моей там не подлезешь, - говорил он. – Там нужна ювелирная работа.

И я, чуть ли не на колено вставал, когда отдавал пилу. Я доверял отцу. Не только потому что он мой папа, но и потому, что я видел, в каком порядке у него находятся инструменты. Над верстаком у него висели киянки различных размеров (в рядочек, по убыванию). Так же пилы, молотки, гвозди. В общем говоря, его рабочее место было образцом для меня.

Отец делал разводку на моей пиле, чтобы не застревала в дереве. Постоянно показывал мне что-то и давал советы. Но речь не об отце, а о том, что запах моего детства – это дерево.

Повзрослев, я ушел далеко от мастерских. Жизнь в городе, работа в офисе. Какое тут дерево?

Недавно я разговаривал с одним знакомым и разговор зашел о запахе. О запахе детства. Когда он упомянул это, я еще про себя фыркнул, мол какой у тебя может быть запах детства. Тогда я считал, что только я могу испытывать запах детства. Точнее не испытывать, а обладать безграничной любовью к этому запаху. Только я мог погрузиться в воспоминания от одного мимолетного дуновения запаха древесины. Но тогда, мой знакомый начал рассказывать про свой запах детства, при этом говорил о нем так, словно бы это говорил я сам.

Он сказал, что его запах – это больница и медикаменты.

- Много болел? – спросил я.

- Нет. Просто моя мать работала в больнице. И порой, когда я вставал в школу, она только возвращалась с дежурства. Естественно они там переодевались, мылись, но этот запах… его ничем не удалить. Он впитывается в кожу. Для многих запах больницы это что-то плохое, а для меня это детство. Помню мамины руки. Ее белый халат. Помню, с каким наслаждением я вдыхал запах йода. Скорее не потому что он мне нравился. Просто вместе с запахом, приходила и мама. А она обязательно приносила мне что-нибудь вкусное. И готовила вкусные завтраки еще до того, как я уйду в школу. Это непередаваемое удовольствие – запах больницы.

Почему-то я запомнил этот разговор. И при каждом удобном случае, спрашивал у людей, а какой у них запах детства.

Версий было много и одна лучше другой.

- Для меня запах детства – это выпечка. – Говорил другой знакомый. - Моя бабушка работала в пекарне и от нее веяло свежим хлебом. В общем-то для меня и вкус детства это свежий, хранящий тепло хлеб. Корка которого рассыпается и крошится, а мякоть мнется как пластилин.

- Мой запах – это запах машинного масла, мазута и все что с ним связано. Отец работал в автосервисе, и я часто у него зависал. Для многих, наверное, этот запах противен, а я, когда прохожу мимо автосервиса или сам колупаюсь в машине, словно в детство погружаюсь.

- А я погружаюсь в детство, когда рядом кто-то паяет. Отец подрабатывал тем, что ремонтировал технику. Часто сидел в своем углу с паяльником, а над ним, витал запах раскаленной канифоли и олова. Божественный аромат.

- Странно, но меня погружает в детство запах новой резины и пластика. Стоит мне сесть в новую машину, как меня тут же уносит в детство. Когда отец возвращался из командировки на новой машине (он тачки перегонял) и вот сидишь в ней и чувствуешь запах новизны. Пластика, резины, текстиля. Там много всего намешано, но я этот запах никогда не забуду и не перепутаю.

- Мое детство – это новые вещи. Мать была челноком и привозила из заграницы клетчатые сумки, доверху набитые новыми шмотками. В общем-то для меня и сумки эти пахнут детством.

…И это далеко не весь список того, чем делились со мной люди.

Спустя множество версий, которые я слышал, для меня уже не было удивительным, что кому-то, сладок и приятен запах коровьего навоза. Причем этот знакомый, кто мне об этом поведал, говорил о нем так, будто описывал лучший парфюм.

- Не свежей лепешки, - уточнял он. – Свежее говно и пахнет говном. Мне же нравится запах хлева, за сажем. Мы держали и коров, и свиней, и коз, в общем много живности было. Вот именно там скапливался какой-то странный запах соломы, животных, молока и залежавшегося навоза. Звучит странно, но это и есть мой запах детства.

Забавно получается, что некоторые, отвратительные и, честно сказать, противные запахи для большинства людей, являются для кого-то порталом в свое самое счастливое время – в детство.

А какой у вас запах детства?

Группа автора

Вводная:

Аука — лесной дух, родствен лешему. Так же, как и леший, любит проказничать и шутить, людей по лесу водить. Крикнешь в лесу — со всех сторон «аукнет».

*

Антон прохаживался по утоптанной земле с любовью рассматривая вековой дуб. Может ему конечно и меньше чем сто лет, но выглядит он таковым. Широкий ствол. Ветви как крылья огромной птицы, нависли над землей. Когда-то он был больше и выше. Когда-то все деревья были большими. Да и сам парк был настолько огромен, что не хватило бы и дня, чтобы пройти от края до края. Но с годами город брал свое. Вначале очистили западную сторону, где сейчас красуется микрорайон. Затем взялись за восточную. А сейчас наносят последний удар. Одно единственное дерево оставили. Вот этот – исполинский дуб. Скорее всего и его в скором времени пустят под нож. Точнее под пилу.

Но этот парк был для Антона больше чем просто кучка деревьев. Здесь они с пацанами проводили все свободное время. Играли в казаков-разбойников. В прятки. А на этом дубе… Да, именно на этом дубе они смастерили домик на дереве. Домиком, конечно, назвать это строение язык не поворачивался, но как бы там ни было, а ребятишки были в восторге.

Еще они протягивали проволоку с трубой к высокому дереву и катались до земли, - называя эту конструкцию лифтом.

Много всего тут было и так мало осталось. Крохотная полянка с одним единственным деревом. Да и тому жить осталось не больше месяца.

Но самое сильное воспоминания связанное с этим парком было то, когда Антон заблудился.

Дети играли в прятки и Антону показалось, что он спрятался настолько хорошо, что его никогда не найдут. Так и вышло. С первыми признаками сумерек, друзья ушли домой, а Антон продолжал лежать в буреломе и с нетерпением ожидать – когда же?.. Когда же его найдут.

Он не хотел, чтобы его отыскали и в тоже время желал этого. Хотел показать какое изумительное и скрытное место он нашел.

Холодная земля пахла сыростью. Мох был мягким как пух.

От любопытства Антон выглядывал из-за веток в надежде увидеть хоть кого-то. Но было тихо. И уже довольно темно.

В какой-то момент он понял, что пацаны ушли домой и он остался один.

Страха не было. Он знал дорогу домой. Но странное ощущение все равно присутствовало и шевелило душу. Ему казалось на него кто-то смотрит.

Антон выбрался из бурелома и всмотрелся во тьму.

Никого.

Показалось, наверное.

- Наверное! – сказал он довольно громко, дабы не чувствовать себя в одиночестве.

Он пошел по привычной тропе, да вот только привычная тропа вывела его в совсем непривычное место.

Успокаивая и даже обманывая, Антон убеждал себя, что знает дорогу домой и сломанное пополам дерево означает лишь то, что скоро он выйдет на нужную тропку.

Ночь спустилась на парк, который сейчас, казался ему непроходимым лесом. Куда бы он ни шел, всегда натыкался на деревья. Высокие, стройные. Они словно окружали его и зажимали в кольцо, точно так, как город сжимает кольцо вокруг этого парка.

Не в силах больше бродить в одиночестве и тишине, Антон начал кричать.

- Кто-нибудь! Хоть кто-то! Есть?

- Здесь… - послышался легкий, заунывный голосок из чащи.

- Кто там? – испугался Антон, хотя сам же и хотел, чтобы ему ответили.

- Это я. Ау-у…

Антон пытался сообразить, с какой стороны идет звук. Казалось, что он идет отовсюду. И не только из разных сторон, но даже сверху. Откуда-то с деревьев.

- Ты где!? – крикнул Антон и замер, ожидая ответа.

Тишина.

- Ау-у-у… - сложил он ладони рупором.

- Ау-у-у…. – отозвалось из темноты.

Долго он ходил по парку, обдирая колени об острые ветки. Однажды чуть глаз себе не выколол, когда бежал на голос и напоролся на валежник.

Среди ночи, когда он измотанный и уставший, трясся то ли от страха, то ли от холода, голос раздался у него за спиной. Всего в нескольких шагах. Не такой смазанный и приглушенный как прежде. Четкий, молодцеватый.

- Тебе чего? – спросил голос.

Мурашки пробежали по спине. Волосы зашевелились на затылке. Антон замер, боясь оборачиваться.

- Чего стоишь как истукан? Заблудился небось.

- За.. блудился. – тихо ответил Антон и, собравшись с силами, повернулся.

Перед ним стоял низкий старичок в холщовой накидке, с круглым брюшком и длинной седой бородой. Это уже потом Антон заметил, что его накидка вся покрыта мхом, а в бороде запутались веточки и сухие листья.

- Вы кто? – спросил Антон, все так же, шепотом.

- Я тот, кто… неважно. Смотри что я могу. Хлоп! – старичок сложил ладони и повалился на землю. Причем на землю упало не хрупкое тело старика, а самое настоящее бревно. Старое, прогнившее, во мхе и с отвратительным запахом.

Не веря своим глазам, Антон обошел бревно по кругу и снова убедился, что глаза ему не врут. Перед ним бревно. Обычный кусок дерева. Он тронул его ногой и бревно звонко засмеялось:

- Щекотно! Прямо по боку… щектоно.

Бревно тряслось от смеха, но все равно оставалось бревном.

- Как тебе, а? здорово? – спросило бревно.

- Здорово, - сказал Антон.

- Хлоп!

И снова перед ним старичок с круглым брюшком.

- Это вы мне кричали?

- Я.

- А почему сразу не пришли?

- Скучно тут, знаете ли. Один-одинешенек, живу в этом лесу. Хожу-брожу, ягоды ищу. Козявок рассматриваю, мох грызу и слышу как ты кричишь. Да провалиться мне на этом самом месте, чтобы я к тебе сразу пришел. Поводить тебя захотелось. А ты малый шустрый. Я едва поспевал за тобой. Других я быстро выматывал, а с тобой пришлось повозиться. Спасибо тебе. Развеселил да уважил старичка. Глядишь скоро и попадешь домой.

- Домой? – спросил Антон, услышав родное слово.

- Конечно. Нет, если хочешь, можешь остаться со мной. У меня тут тоже, знаете ли, много всего интересно происходит. – Старичок почесал бороду, вытащил оттуда пару веток и тут же сунул их в рот. – Иногда тут ходят люди. А если я их веду, то ходят они очень долго. Грибников люблю. Особенно грибников профессионалов. Они думают, что знают этот лес как облупленный, а оказывается ничего не знают. Особенно хорошо, если их несколько. А если три, так это вообще счастье на несколько недель. Крикнешь вот так в лесок. Ау-у-у!... – старичок вытянул губы трубочкой и закричал.

И Антон услышал знакомое «Ау-у…» со всех сторон и даже сверху.

- Только не так громко конечно, - поправился старичок и зажевал кусочек мха. – Крикнешь и смотришь как один из этих профессионалов замрет на месте. Скажет кому-то, а ему в ответ, мол, тебе послышалось. Потом еще раз крикнешь и так пока все не услышат. Потом начинается самое веселье. Один говорит пошли этой тропой, другой тащит в другую сторону. Пойдут по одной тропе, никуда не выйдут. Пойдут по другой тоже не выйдут. И вот они начинают там спорить друг с другом. Кто кого куда завел и кто виноват. А я только заберусь на дерево и смеюсь с них, обхохатываюсь. Наверное, у меня оттого и пузо такое выросло, что я люблю смеяться. Иногда, знаешь, воздуха не хватает. Заливаюсь смехом и задыхаюсь. Каждый раз боюсь не вдохнуть. Ой, забава…

Старичок резво обошел Антона по кругу и присел на бревно.

- Кушать будешь? У меня тут запас есть.

Из-за пазухи он вытащил узелок и расстелил его на земле.

- Я не голоден, - ответил Антон, рассматривая пучки трав и странный порошок коричневого, почти черного цвета.

Старичок зачерпнул горсть и протянув Антону сказал:

- Основная масса, кора дуба. Немного добавляешь сосны, чтобы вязкость была, чуть-чуть орешника, перетираешь листья клена и сдабриваешь все этой березовой корой. Только чуть-чуть, иначе все испортить можно. Отведаешь?

Антон покачал головой.

- Как хочешь. – Старичок опрокинул содержимое ладони в рот и с хрустом начал жевать, причмокивая от удовольствия.

- Ммм... в начале лета эта смесь особенно прекрасна.

- А как вас зовут? – спросил Антон, боясь пошевелиться.

- А ты как меня звал?

- Я вас не звал.

- Ага, не звал он. А кто кричал всю дорогу.

- Я звал хоть кого-то. Я заблудился и мне надо домой. Меня мама ругать будет.

- Меня по-разному зовут, - сказал старичок, засыпая очередную порцию смеси. – Но чаще всего просто Ау, или Аука. Но ты можешь звать меня Есь.

- Меня Антоном зовут. А почему у вас такое странное имя - Есь?

- Ты же так меня назвал. Есть тут кто-нибудь. Есь.

- Вы меня выведите домой?

- Обязательно выведу, только не сейчас. Побудь со мной. Поиграй. Развесели меня, а там уже и утро наступит. Я дальше пойду, а тебе тропу нужную укажу.

- Мне нельзя до утра, - сказал Антон, чувствуя, как слезы скапливаются на глазах. – Меня искать будут. И ругать будут. И потом никогда сюда больше не пустят. – К концу, Антон всеми силами сдерживал слезы, но ему это не удавалось.

- Ну вот, - недовольно сказал Есь. – Попросил его развеселить меня, а он слезы распустил. Увидишь ты свою маму. Только чуть позже.

- Мне нельзя… - обливаясь слезами, сказал Антон и сел на землю.

- Какой же ты скучный. Думал хороший мальчик попался, повеселимся, побалуемся, подурачимся. Эх… лучше бы грибники попались. С теми хоть позабавляться можно. Ну давай поиграем?

Старичок резво вскочил с бревна, сделал несколько кругов вокруг плачущего Антона и присел напротив.

- Смотри что я еще могу. Бух! – и он снова повалился на землю. Только в этот раз, вместо старого и дряхлого бревна, на земле оказалась куча сухой листвы. – Ну, давай, тронь меня, тронь. – сказала листва.

Антон нехотя поднял палку и ткнул в листву.

- Ой! – прямо в глаз ткнул. - И листва начала дрожать от смеха.

Это действие немного позабавило Антона, и он сам не заметил, как слезы исчезли.

- Пойдем со мной, покажу кое-что…

Антон пошел вслед за старичком. Ему казалось, лес расступался перед ними. Там, где, только что была стена из толстых веток и кустов, прорастала широкая тропа, усыпанная листьями и мелкой травой.

Как оказалось, с Есем было весело. Они вышли к пруду и долго кидались плоским камушками, соревнуясь, у кого будет больше прыжков. Есь смешно злился и трясся от негодования.

- Я тут видите ли, тренируюсь каждую ночь, а ты махом тринадцать штук сделал. Я так этого не оставлю.

После того, как Есь победил Антона в количестве прыжков, хоть это было весьма спорно, так как последние два прыжка, нормальные люди бы не засчитали, они отправились пугать сов и ухать как они.

- Ну, здесь-то я мастер, - сказал Есь и начал ухать как сова. Получалось у него хорошо. Не отличишь.

За такими мелкими забавами время пролетело незаметно.

Начало светать и Есь спросил:

- Все-таки хочешь домой?

- Хочу.

- Ладно, - недовольно сказал старичок и махнул рукой. – Пойдем, провожу тебя.

Антон мысленно приготовился к долгому походу, но не успел опомниться, как они оказались на опушке, откуда виднелся город и его высотка.

- Держи, это тебе на удачу, - сказал Есь, протягивая грубо выточенную дудку. – Спасибо, что уважил старичка. Бывай.

- И вам спасибо, - сказал Антон, крепко сжимая дудку.

- Давай уже, иди.

Антон ступил шаг по опушке, тут же обернулся, но никого уже не было. Стена деревьев и тишина. Приятная, утренняя и свежая тишина.

В сумеречном лесу крикнула проснувшаяся птица. Из города послышались звуки сирены.

«Надеюсь не меня ищут», - подумал Антон и ежась от прохлады, пошел домой.

Как он и предполагал, получил он тогда знатно. Долго еще он не выходил из дома, будучи наказанным. Но обидно было другое. Ему никто не верил. Он и родителям рассказывал о загадочном старичке Есе и друзьям. Он даже дудку показывал, но они лишь смеялись.

Несколько раз Антон пытался вновь повстречаться со старичком. Искал его. Звал в вечернем лесу, но никто не отзывался. И со временем, он уже и сам начал думать, что ничего такого не было. Он просто заблудился и просто вышел утром домой.

Как же давно это было, - подумал Антон стоя под дубом, где еще болтались пара прибитых досок от их домика на дереве.

- Как же давно, - сказал он вслух.

Сумерки упали на парк. На остаток парка.

Антон сунул руку в карман и нащупал дудку.

Несколько минут он покрутился возле дуба и пошел обратно. На ходу он достал дудку и заиграл. Точнее, просто дудел знакомую, как ему казалось мелодию.

- Антошка! – раздался голос из детства. – Неужели это ты, Антошка.

Снова мурашки усеяли спину. Снова то самое чувство оцепенения. Правда в этот раз, Антон с улыбкой на устах повернулся и громко крикнул:

- Есь!

- Антон! Я так рад тебя видеть.

- Ты все еще тут?

- А что мне остается делать. Совсем зажали старика бедного со своей урбанизацией. Теперь тебе ни грибников, ни заблудившихся. Никого нет. Сам не знаю куда спрятаться. Вначале дорогой разделили это место с лесом, а потом понастроили там всяких центров торговых. Беда Антошка. Никуда мне отсюда не деться. Чувствую, что тут и помру. А ты вырос. Сильно вырос.

В отличие от Антона, Есь остался все тем же, хрупким старичком с круглым пузиком и пушистой бородой с веточками хвои. За столько лет, в его холщовой накидке ничего не поменялось. Словно это было вчера, а ведь если посчитать, то минуло уже лет двадцать.

- Совсем все плохо? – спросил Антон и подошел к Есю. Если тогда они были одного роста, то теперь старик едва доходил Антону до груди.

- Ну ты и вымахал, скажу я тебе. – Задрал Есь голову кверху.

Разговорились. Словно два старых друга встретились после долгих лет разлуки.

- А мне ведь никто не верил. – сказал Антон.

- Про меня-то?

- Ага.

- Это немудрено. В твои-то года. Это ж, когда было, лет двадцать назад.

- Примерно так. Я искал тебя. Все хотел встретиться снова. Хотел доказать всем, что ты здесь.

- Поэтому я и не показывался тебе на глаза. А я знаешь, знаешь, - засиял Есь. - научился камушек на двадцать отскоков запускать. Мой личный рекорд – двадцать три. Вон оно как. Хочешь, пойдем покажу.

- Не до этого сейчас.

- Да, ты прав. Мне ведь тоже не до этого. Выселяют меня. – с горечью сказал Есь.

- И куда ты теперь?

Старичок пожал острыми плечами и вытащив из бороды веточку, съел ее.

- Мне ведь нет жизни без леса. Как вам без цивилизации, так и мне без деревьев. А их, сам видишь сколько осталось. Целое одно.

Антон задумался.

- Давай, хоть присядем на дорожку. Тебе ведь идти, наверное, скоро надо.

Сели на трухлявый пень.

- А ты все так же можешь превращаться? – с интересом спросил Антон, видимо сомневаясь, было ли это на самом деле или же все-таки показалось.

- Могу. Но сейчас не в настроении.

- А завтра ты чего делаешь?

Старичок с удивленно взглянул на Антона.

- Завтра. Ждать буду. Как последние несколько лет. Ждать, когда же вырубят последнее дерево.

- В таком случае меня дождись. Я тебе помогу.

- Поможешь?

- Ага. Отправлю тебя домой.

- Домой? – неуверенно спросил Есь. Точно так, как когда-то спрашивал Антон.

- Да. Отвезу тебя в другой лес. Подальше и побольше этого.

- Это… это мне надо будет в люди выходить?

- Придется, - сказал Антон.

- Дождусь. Обязательно дождусь.

Антон встал с бревна, пожал холодную и худую руку Еся и пошел домой.

- Эх, мне тебя тут даже не заблудить теперь, - с досадой сказал Есь. – Ох, когда же уже завтра.

Утром, под ярким летним солнцем, Антон, как и обещал пришел к дубу. Он ждал около получаса, но никого не было. Он достал дудку и начал наигрывать, надеясь, что Есь услышит и придет. Но его не было.

Привалившись спиной к широкому дубу, Антон играл.

- Славно балакаешь, - послышалось сверху.

Антон отбросил дудку и задрал голову.

На широкой ветке, свесив ноги, сидел Есь.

- Ты давно тут?

- С самого утра. С первых лучей солнца. Я можно сказать, после вчерашнего и не уходил отсюда. А куда тут собственно идти?..

- А чего раньше не объявился?

- Я хотел, хотел… - оправдывался старичок и легким движением спрыгнул на землю. – Но когда ты достал дудку и начал играть, я прям заслушался. Улетел в далекие дали и не мог слово вымолвить, настолько твоя музыка прекрасна.

- Ага, так я тебе и поверил.

- Честно-честно.

- Собирайся Есь, пора идти.

- Собираться?

- Ну да.

- Я собран.

Действительно, - подумал Антон.

- Ты хоть раз был в городе?

- Тама? – Есь указал на высотки.

- Да, тама…

- Нет, тама я не был. Я только в лесу был.

- В таком случае, не пугайся. Для тебя будет много всего нового. Метро, автобусы, машины, электрички, много людей. Главное держись ближе ко мне и не теряйся. Понял.

- Уразумел.

- Ехать нам далеко, так что готовься.

- Ох и выпала же мне доля на старости лет. Надо было уходить отсюда, когда еще проход до леса был. Когда дороги еще не было.

- Так это же было, лет двести назад. – горячо ухмыльнулся Антон.

- Вот тогда и надо было уходить. И ведь знал, знал! – негодовал Есь и несколько раз стукнул себя по лбу. – Чувствовал, как зажимают меня, но не мог уйти. Не мог.

- Почему же?

- Людей люблю. Скучно мне без них. Даже позабавляться не с кем. Можно и животных поводить за нос, но они ведь не люди… не ссорятся, не удивляются, не боятся. А грибники как хороши! Ладно, - тяжело вздохнул Есь. – Надо идти.

- Пошли, - спокойно сказал Антон.

Не успели дойти до дороги, как Есь вдруг, стал колом.

- Ты чего?

- Я ведь не попрощался.

- Там еще кто-то есть?

- Нет, дурень ты. С домом своим не попрощался.

Антон глянул на него сверху вниз:

- Прощайся.

- Так нельзя. Можно я быстренько до дуба сбегаю. Мне ведь тот дуб как брат родной. Это ведь я его посадил. Можно? Я быстро.

- Ладно, беги. Только постарайся быстрее.

- Я мигом. Туда и обратно.

Дедушка довольно быстро помчался к дубу, теряя на ходу веточки и кусочки мха из бороды.

- Мигом! Мигом! – прокричал он на ходу.

Антон взглянул на утреннее солнце, присел на теплую землю и достал дудку. Пальцы забегали по крохотным дырочкам. Мелодия меняла ритм, темп и, в какой-то момент ему показалось что он смог сыграть нечто знакомое. Захотелось повторить, но уже забыл. Начал снова. Подбирал, запоминал, пробовал, а Еся все нет и нет.

Что-то слишком долгим оказалось – это мигом.

Нехотя, он встал, сунул дудку в карман и пошел к единственному дубу.

Когда он пришел, Еся не было. Несколько раз Антон обошел широкий ствол дерева, но никого не нашел.

- Есь! Есь, выходи, нам идти пора.

Ответа не последовало.

- Есь! – негодовал Антон. – Я сейчас уйду, а после меня придут строители, спилят этот дуб и тебе тогда совсем негде жить будет. Так что давай, выходи.

Антон взобрался на толстую ветку и оказался там, где не был уже порядка двадцати лет. Ну да, вот тот самый гвоздь, который он вбил, строя здесь домик. От гвоздя осталась лишь широкая шляпка в шершавой и грубой коре. Дуб, хоть и медленно, но все-таки съедал гвоздь.

- Есь это не смешно. Нам пора.

В ответ тишина.

- Я понимаю, как дорог тебе этот дуб, - продолжал говорить Антон, будучи уверенным, что его слушают. – Честно говоря, мне тоже безумно жаль, что этого парка больше не будет. Жаль, что места моего детства исчезают. Я не смогу показать своим внукам то, где провел свое детство. Но ты должен понять, что время не щадит никого. Мир меняется и это нормально. Скоро сюда придут строители и построят здесь новые здания и дети, которые вырастут в этих домах, будут вспоминать уже совсем другое. Для них тоже будет счастливое детство… - Антон продолжал говорить до тех пор, пока не заметил, как довольно увесистая и странная ветка начала дрожать. Погода была безветренная и это не могло не привлечь его внимание. – Есь, это не смешно. Я тебя вижу. Есь, ты чего?

Ветка вздрогнула, и Антон услышал плач. Тихий, едва уловимый.

В один миг, вместо ветки оказался Есь. Он сидел, свесив босые ноги в пропасть и плакал.

- Как же мне теперь жить-то дальше? – сквозь слезы сказал старичок. – Ведь тут… да-да, именно тут прошла вся моя жизнь. Я конечно люблю людей. И даже когда я с ними играю и вожу их за нос, я их все равно люблю. Никогда еще не заводил так глубоко, чтобы они не вышли. Я ведь, поиграю чуть-чуть и отпускаю их на все четыре стороны. Я ведь не злой. Ведь не злой?

- Нет.

- Ну вот. А вы злые. За что вы лишаете меня дома? Что я вам плохого сделал? Я жалкий Аука, который живет уже много лет в одиночестве.

- Есь, ну ты чего. Не плач. Мы найдем тебе новый дом.

- Не хочу новый. Хочу свой дом. Хочу вот этот дуб и мой лес. За что вы меня гоните?

Антон осторожно подполз к Есю и так же осторожно обнял крохотное, вздрагивающее тельце старика.

- Все меняется Есь. Я тоже когда-то жил здесь с папой, мамой и сестрой. У меня было много друзей, но со временем все разъехались. Никто нас не гнал как тебя, просто время меняет не только людей, но и их жизни. Ты ведь когда-то посадил этот дуб, правда?

Есь глубоко кивнул, скрывая заплаканные глаза.

- И как бы ты ни хотел, чтобы дуб оставался маленьким и стройным, он все равно вырос. Вырос самым большим в нашем парке. Есть то, что нам не подвластно. Так что соберись и пошли.

- Наверное ты прав. Тебе сколько годков?

- Тридцать с лишним.

- А уже вон какой умный, - улыбнулся Есь. – Ладно, полезай вниз, я сейчас.

Антон спустился на землю. Он отошел на несколько шагов, чтобы не мешать Есю, но все равно слышал, как дрожащий голос старичка прощается со своим домом.

- …прощайте мои родные. Я буду вас помнить. Спасибо, что были ко мне добры. Извините если вас обидел. Ты не возражаешь, если я возьму с собой в дорогу пару желудей? Нет? Вот спасибо. Если я доберусь до нового места, я обязательно посажу их, и мы сможем снова быть вместе. Прощай.

Есь спрыгнул на землю, подобрал несколько желудей, закинул в узелок и с тяжелой душой, взглянув на дуб, повернулся к Антону.

- Я готов.

- Отлично. Пошли. Путь предстоит далекий.

В молчании шли до дороги.

Перед тем как выйти на тротуар, Антон посоветовал Есю избавиться от веточек и мха в одежде и бороде.

- А это еще зачем?

- Мы в люди выходим. В цивилизацию. У нас не принято носить веточки с собой. Да и босым тоже не принято ходить.

- Это что же вы и дома ходите в своей резине? – спросил Есь и взглянул на кроссовки Антона.

- Нет, дома мы ходим босиком или в тапках.

- А зачем заковывать ноги в тапки, если ты дома?

- Не знаю, - пожал плечами Антон. – Так удобней, наверное.

- Странные вы.

- Может быть.

На ходу, Есь выбирал веточки и бросал их на землю.

- Котомку хоть можно оставить?

- Оставь.

- И на том спасибо!

Есь взвалил узелок на плечо и, продолжая избавляться от мха из бороды, следовал за Антоном.

- Если хочешь, - сказал Антон, - можем пройти пешком до метро, а можем на автобусе. Как предпочитаешь?

- Предпочитаю оказать в лесу как можно быстрее.

- Тогда на автобусе.

На остановке толпился народ. Они встали в конец очереди. Есь одернул Антона за рукав.

- Так тут пусто у вас. Я себя голым чувствую.

- Ничего, сейчас подойдет автобус и ты узнаешь, что такое давка.

- Давка?

- Ага, вон и автобус идет.

С приближением автобуса, очередь пришла в движение.

- Держись за меня.

Есь схватил Антона за рукав. Крепко схватился. Примерно так же, как в свой узелок.

- Антошка мне страшно.

- Прорвемся, - только и сказал Антон и тут же поволок Еся к открывающимся дверям.

В автобусе стояли. Кто-то наступил Есю на ногу и тот громко взвизгнул.

Какая-то бабка с презрением оглядела старика.

- Ты что из леса вышел? – спросила она.

- Из дома! – с гордостью ответил Есь. – А ты чего такая злая? Облаял кто?

- Что!? – возмутилась бабка и привстала с места. – Я тебя сейчас так облаю, леший ты недоделанный.

- Уймись мать! – грозно сказал Антон, но мать униматься и не думала.

Всю дорогу она бурчала себе под нос. Иногда разборчивые слова долетали до ушей пассажиров: леший, чертяка, совсем страх потеряли… ветеран труда… не жизнь, а чертовщина. И все в таком духе.

Пассажиры делали вид, что не видят Еся и совсем не слышат ругательства бабки, но при этом все с интересом косились на ссорившихся.

В конце пути, Есь взглянул на бабку и развязав узелок, протянул ей горсть сухой травы с перетертой корой.

- На бабка, дай своему деду, пусть он тебя порадует. Глядишь не такая ворчливая будешь.

Автобус взорвался смехом. Бабка раскраснелась, надулась и втянула голову в плечи, пряча глаза.

- Уделал…

- Поделом ей…

Говорили пассажиры, выходя из автобуса.

- Скоро там? – спросил Есь.

- Нет, - честно сказал Антон. – Еще не скоро.

- Как же сильно вы отодвинули наш лес.

- Время, - постарался начать свой монолог Антон, но Есь его оборвал.

- …да, знаю. Время никого не щадит и все меняет.

Спустились в метро.

Казалось, что глаза Еся были широко раскрыты еще тогда, когда они втиснулись в автобус. Но когда они спустились в метро и Есь впервые стал босыми ногами на холодный металл эскалатора, его глаза полезли из глазниц, как будто их кто-то давил изнутри. Он смотрел по сторонам, крепко держался за рукав Антона и с каждой секундой все больше и больше вис на его руке.

- Ты чего? – спросил Антон, когда почувствовал, что Есь целиком висит у него на руке не касаясь ступеньки.

- Диво-то какое. И это все вы соорудили?

- Мы.

- А зачем?

- Чтобы добираться из места до места быстро и удобно.

- И это ты называешь удобно? – удивился Есь слегка коснувшись ступеньки.

- Есь, слезай с меня. Мне тяжело, - сказал Антон и стряхнул старичка с руки.

Наконец-то эскалатор спустил их к перрону.

- Ишь ты! – воскликнул Есь и уставился на девушку в рваных джинсах. – Ты же говорил, что мы в цивилизацию выходим. И тут не ходят босыми и с ветками в бороде.

- Ну…

- Чего ну. Не ходят с ветками, зато ходят в рваных обносках. У нее вещи до дыр уже прохудились, а она все таскает их. Моим вещам уже ого-го сколько, а они все как новенькие. А ты этого видел, видел? – как ребенок он тыкал пальцем.

продолжение в комментариях

Автор: Егор Куликов

В забегаловке при дороге был аншлаг. Даже официанты, которые работали тут с открытия не помнили, чтобы все девять столиков были заняты и пришлось дополнительно выставлять еще три. Да и барную стойку гости облепили как тараканы. Бармен зашивался и не знал кому первому наливать. С кого брать деньги и кого обслуживать.

Официантка, юная девочка, с растрепанными волосами и вылупленными как у рыбы глазами, носилась между столов, только и успевая что принимать заказы.

На кухне, в собственном поту утопали повара.

Хозяин, Виктор Павлович, и радовался такому неожиданному наплыву посетителей, но и сам побаивался, как бы боком это не вышло. Как бы не ушли половина гостей недовольные тем, что их не так обслужили или в пылу запары вовсе не обслужили.

- Виктор Павлович, картошка заканчивается. – Прокричали с кухни.

- Сейчас кого-нибудь отправлю, - по привычке сказал хозяин и тут же понял, что отправлять собственно некого.

Два повара молятся над плитой. Официантка Анька, едва успевает донести заказы. А бармен скоро пустыми бутылками отбиваться от посетителей начнет.

- Я мигом. – Сказал Виктор Павлович и помчался в магазин за картошкой.

Весь день была жуткая суматоха.

К концу смены, персонал едва на ногах держался.

- Отбились! – гордо заявил Виктор Павлович, вытирая пот тыльной стороной ладони.

Да, они действительно справились. В зале было занято всего пара столиков, а до закрытия оставалось всего, каких-то полтора часа.

- Жив? – спросил хозяин привалившегося к барной стойке паренька.

- Жив, - ответил бармен и улыбнулся.

- Я вам всем премию выпишу за заслуги перед заведением.

- Было бы неплохо. А в чем причина не узнали?

- Узнал. Там из-за аварии пробка образовалась и люди решили, что лучше переждут ее в нашем ресторане, чем в дороге.

- Ммм… - устало протянул бармен.

И никто уже не обратил внимание на вошедшего посетителя. За сегодня их было столько, что хватит на несколько лет вперед.

Невысокий мужчина осмотрелся в заведении и не найдя лучшего места, присел на высокий барный стул.

- Соточку коньяку. Какой есть?

Бармен тяжело отлип от стойки и вяло промямли вызубренную речь:

- Арарат, Кизлярский, Столичный, Армянский три и пять звезд.

Мужчина задумался, почесал недельную щетину и, махнув рукой, объявил:

- Давай армянского пять звезд.

- Упс… - сказал бармен, оглядывая полупустую стойку. – Что-то я погорячился. Остался только Кизлярский.

- Давай Кизлярского, - сказал мужчина нисколько не расстроившись. – У вас ураган прошел? – спросил незнакомец, после того как получил стопку коньяка и пару долек лимона.

- Можно и так сказать.

- Тебе бы отдохнуть не мешало, - надавил на больное мужчина.

Бармен исподлобья взглянул на посетителя, мол, нашелся Шерлок Холмс.

- Скоро отдохну.

- И в больницу на днях зайди. Пусть печень проверят.

Паренек кивнул, зная, что лучше не поддакивать и не опровергать. А то эти посетители иногда возьмут так себе соточку и цедят ее до самого закрытия. А ты стой и слушай, как на тебя ушат помоев выливается из чужого рта. Жена обрюзгла, дети не звонят, зарплаты маленькие, а власть так вообще страх перед народом потеряла, словно бы когда-то у нее был страх.

- Я не шучу, - продолжал незнакомец. – Сходи к врачу. Скорее всего у тебя с печенью проблемы.

- Схожу. Обязательно схожу. – Скупо ответил бармен и поспешил скрыться на кухне, словно бы его туда позвали.

Мужчина продолжал сидеть за барной стойкой и каким-то странным подозрительно-надменным взглядом осматривал оставшихся посетителей.

Взглянул раз на одинокого гостя в толстой телогрейке. Еще раз взглянул… третий… четвертый… Скоро он уже в открытую пялился.

Мужик заметил, что за ним наблюдают и первое время не обращал внимания. Терпел, пока ложка в рот не перестала лезть.

- Чего вылупился? – словно собравшись с силами сказал мужик.

- Да я так, - ответил незнакомец, но взгляд не отвел.

- И? – ложка с супом застыла на полпути.

- Вам бы к врачу обратиться.

- Если не перестанешь пялиться, то к врачу придется тебе обращаться.

- Я же как лучше хочу, - слегка обиделся незнакомец. – Вам, кстати нежелательно есть такой жирный суп. Почки страдать будут.

Мужчина ухмыльнулся и как бы назло незнакомцу проглотил еще одну ложку того самого жирного супа.

- Я ведь не шучу. И не от балды это говорю. У меня основания есть.

- Грамм сто твоих оснований у тебя перед носом.

- Честное слово. – сказал незнакомец и набравшись невиданной наглости пересел за стол к мужику в телогрейке. - Вадик! – сказал он перед тем как присесть.

- Леха, - буркнул мужик и проглотил еще одну ложку.

- Послушайте моего совета.

- А ты что врач?

- Врач с двадцатилетним стажем. – гордо отрапортовал Вадик.

- А я строитель с двадцатилетним стажем.

- У вас проблема с почками и, если вы не обратитесь к врачу, то скоро эта проблема заявит о себе. А спустя еще пару лет, не дай бог, может свести вас на тот свет.

- А ты я вижу клиентов себе набиваешь. Ты случайно врач не частной клиники? Они там любят ценник до потолка рвать.

- Если бы частной, - мечтательно вздохнул Вадик. – Хотите проведем тест?

- На мои почки?

- Нет. Тест на мою профпригодность. Вот смотрите, - Вадик отпил глоток коньяка, поморщился, закусил лимоном и сморщился еще больше. – Видите того мужчину в углу с женщиной?

- Ну?

- У него скорее всего проблемы с суставами, а у женщины, - Вадик пригляделся. Что-то прикинул на пальцах и выдал. – У нее проблема с сердцем. Посмотрите на ее круги под глазами. Она всячески пытается замазать их тональником и косметикой, совершенно не подозревая, что, спрятав мешки под глазами, она не спрячет свою истинную проблему.

- Может она не спала трое суток.

- Нет. – уверенно сказал Вадик. – Если бы она не спала, у нее было бы обвисшее лицо с серым оттенком. Скорее всего были бы красные глаза и заторможенная реакция. Наблюдалась бы вялость и отстраненность от реального мира. Но она выглядит довольно живенько. Так что бессонница исключается. Конечно, я не могу утверждать на сто процентов, для этого потребуется детальный осмотр, но процентов семьдесят дать могу.

- А у того что не так? – заинтересованно спросил Леха указывая на паренька лет тридцати с взъерошенной шевелюрой.

Вадик прищурился и несколько минут молчал. Отпив еще глоток, он продолжил:

- На первый взгляд кажется, что ему ничего не грозит, но на самом деле, я бы советовал ему следить внимательно за своей осанкой. Как-то слишком подозрительно он горбится. И видите-видите… когда он поднимает стакан, его правое плечо задирается больше обычного. Да, определенно, ему надо что-то делать с осанкой.

- Тяжело, наверное, так жить? – спросил Леха и отодвинул полупустую тарелку супа на край стола.

- Есть такое дело, - как бы в сторону сказал доктор и опрокинул стакан.

- А чего же ты пьешь? Это ведь вредно.

- Каждому человеку надо расслабляться. А по поводу тяжело, ты прав. – Вошел в азарт Вадик и ногтями поскреб щетину. – Иногда смотришь на человека и видишь всю его подноготную. Видишь, что у него болит и от чего ему стоит лечиться. Но ведь каждому не скажешь. Каждому ведь не докажешь. Каждого не упросишь пойти в больницу и провериться. А если так подойти, то за такое и в морду можно получить. Но это ничего. Я с детства хотел стать врачом и знал на что шел. Так что все хорошо… все в порядке.

Леха несколько раз кивнул.

- Но самое обидное, - продолжил Вадик. – Что со временем привыкаешь даже к этому. Смотришь на людей и понимаешь, что этот не протянет пяти лет. Этому осталось не больше года. Этот доживет до старости. И так с каждым. Со временем жалость выветривается из души и сердце черствеет. Со временем превращаешься в настоящего циника, кому уже совсем не жалко наблюдать за чужими смертями. Это клеймо врача. Это его обратная сторона, - многозначительно закончил он и метнулся к бармену за еще одной порцией.

В это время у бара стоял Виктор Павлович, заменяя умаявшегося паренька.

- Еще коньячку можно? – спросил Вадик.

- Какой брали?

- Кизлярский.

- Я вам принесу, - сказал хозяин и как-то странно посмотрел вначале на Вадика, а затем на мужика в телогрейке. – У вас все хорошо?

- Да, все отлично. – Вадик все-таки дождался, когда ему налью коньяк. Схватив широкой ладонью стакан, он поблагодарил и помахивая указательным пальцем, добавил. – Не забудьте проверить поджелудочную.

Почти с разбегу он уселся на прежнее место и тут же заявил:

- На чем мы закончили? Ах да… нам действительно тяжело. – под словом «нам» подразумевая всех врачей.

- Я бы так не смог, - хмуро сказал Леха.

- Да. Это не каждому под силу. Смотреть и понимать, что ничего сделать не можешь. Это очень тяжело.

- Наверное гордишься этим? – спросил Леха и, то ли улыбнулся, то ли сказал серьезно.

- Не сказать, чтобы гордость распирала, но что-то в этом есть. Ты прав, что-то в этом есть.

- Ну да, ну да… - теперь Леха улыбался, не скрываясь.

- Что здесь смешного?

- Ты смешной.

- Я?

- Да ты! Гордость из тебя так и прет. Думаешь ты такой единственный, кто смотрит на людей и видит их насквозь. С твоей заносчивостью только дворы мести. Тоже мне, нашелся человек всезнайка. – Леха оскалил зубы в широкой улыбке и как змея, выполз из толстой телогрейки. – Вот ты говоришь, мне надо почки проверить…

- Говорю.

- И к врачу обратиться.

- К чему ты клонишь?

- К тому клоню, что ты сейчас подвергаешься опасности не меньше чем, а быть может даже больше.

- Имеешь ввиду что у меня не все в порядке со здоровьем?

- Нет. Этого я не знаю. Я же не врач с двадцатилетним стажем, - с ноткой издевки сказал Леха. – Я клоню к тому, что ты сидишь в очень опасном месте.

- В смысле? – взбодрился Вадик и выпрямился на стуле.

- Это здание довольно старое. – Леха загнул палец. – Так как эта забегаловка находится рядом с оживленной трассой, здесь постоянные вибрации – это два. Капитальный ремонт здесь не проводили лет десять, а то и больше – это три. Основная балка над тобой, уже немного вышла из пазов, - вон, видишь в углах штукатурка полезла. А та трещина на потолке, говорит о том, что балки давно ходят ходуном. И самое главное, так это то, что люстра под которой ты сидишь закреплена очень плохо. Ужасно плохо. Если присмотреться, то крюк вышел сантиметра на два от изначальной позиции. Взгляни! – Леха ткнул пальцем в потолок, где висела тяжёлая кованная люстра. – И я могу с уверенностью сказать, что рано или поздно она упадет. И это место, где ты сидишь, является самым опасным местом во всей этой богадельни.

Вадик долго пялился на люстру, затем взял стул и пересел.

- И к чему все это?

- К тому, что не стоит думать так узколобо. Ты видишь людей с их болезнями и считаешь себя чуть ли не богом. Я вижу болезни зданий. Каждый смотрит на мир через призму своей профессии. Электрик, зайдя сюда, первым делом отметит, как идет проводка. Как она сделана и что бы он сделал иначе. Пожарный, первым делом посмотрит на опасное нагромождение стульев возле запасного выхода. Зайдет сюда официант и отметит, что сервировка столов ни к черту, обслуживать не умеют, а подают все не как положено и совсем не по этикету. Так что не зазнавайся со своими знаниями, - с улыбкой на лице закончил Леха, придвинул суп и продолжил есть.

Вадик долго молчал. Макал губы в терпкий Кизлярский и каждый раз порывался что-то сказать, но сдерживался.

Когда Леха доел суп и отодвинул тарелку в сторону, Вадик все-таки решился:

- Все это мелочи. Человеческие жизни намного важнее того, как подают еду.

- Отстань и не зуди мне под ухо. – сказал Леха и отмахнулся.

- Я хочу доказать.

- Доказать, что твоя профессия важнее остальных?

- И это тоже.

- Иди вон бармену доказывай, - Леха кивнул на парнишку за стойкой.

- И пойду! – довольно громко сказал Вадик.

- И иди! Только смотри аккуратней с люстрой.

- Нечего мне указывать. Я сам знаю. – совсем потеряв спокойствие почти прокричал доктор.

Раскрасневшийся, тяжело дыша, он встал, схватил недопитый коньяк и вернулся к стойке.

Бармен недовольно вздохнул, понимая, что ему все-таки придется выслушивать длинную речь раздосадованного гостя.

- Лучше вот ему чеши о своей привилегированности! – крикнул Леха вслед Вадику и принялся за макароны с жирной котлетой.

Доктор оставил это замечание без комментариев, но было видно, как он кипит. Хочет что-то сказать, но сдерживает себя. Кусает губы и часто прикладывается к стакану, отпивая самую малость.

- Все хорошо? Охрана не понадобится? – спросил бармен.

- Нет! Просто не сошлись взглядами. – коротко сказал доктор. – Плесни мне еще.

Пока бармен наполнял стакан из кухни выглянул Виктор Павлович.

- Что здесь стряслось? Что за крики?

- Все хорошо, - сказал парнишка, отдавая заказ.

- Зайди ко мне.

Бармен поплелся на кухню, где вкратце пересказал то, что успел увидеть и услышать.

- ...говорили о каких-то профессиях. Люстрах, почках, балках… короче несли какой-то бред. Ты говорит строитель, я врач, а он официант, - нагромоздил все в кучу бармен.

- Они и должны были поссориться, - словно бы в недоумении сказал Виктор Павлович.

- Почему?

- Так они не подходят друг другу.

- А у вас какое образование? – поинтересовался парень.

- Я ж до открытия своего бизнеса, двадцать лет психологом отбатрачил и сразу заметил, что они должны были поссориться.

Автор: Егор Куликов

Валентина Петровна весь день косо смотрела на грузчика Вовку. В ответ же, Вова недоумевал. Чем он мог привлечь такое пристальное внимание кассирши. После обеда женщина все-таки обратилась к пареньку:

- Вова, можешь мне помочь? – стеснительно спросила она.

- Смотря в чем.

- Там пустяковое дело. Мне надо удалить в телефоне кое-что, а я не знаю, как. Поможешь?

Вова протянул руку.

- Вот этот и этот номер, сможешь удалить?

Вова взял смартфон и долго тыкал в экран пальцами.

- Чот не выходит.

- Никак? – спросила Валентина Петровна и Вова понял, что для нее это вопрос жизни и смерти.

- Скрываетесь что ли от кого?

- Можно и так выразиться.

- Ладно, я к вам позже подойду.

Валентина Петровна, тучная женщина, недавно разменяла шестой десяток. Обрадованная тем, что Вова обещал ей помочь, она улыбнулась и пошла за кассу.

Спустя полчаса, Вова вернулся.

- Давайте ваш агрегат.

Валентина Петровна даже от работы отвлеклась, что за ней никогда ранее не наблюдалось.

- Держи. – протянула она телефон. – С вас семьсот тридцать пять рублей, - вернулась она к работе.

Вова долго ковырялся в аппарате, прежде чем вернулся к кассе.

- Получилось? – засияла Валентина Петровна.

- Пока что нет. Что означает этот значок? – спросил он у Валентины Петровны, на что она посмотрела на него таким взглядом, мол, спроси чего полегче.

- Ладно, нажму на него. Вроде бы вызов пошел.

- Вызов!? – как девчонка взвизгнула кассирша. – Выключай. Выключай. – она выхватила телефон и начала судорожно жать на единственную кнопку в центре смартфона.

- Нет, не вызов, - успокоил ее Вова. – всего лишь выделили номер.

- Господи, больше меня так не пугай.

Телефон вновь оказался в руках у Вовы, который в этот раз удалил неизвестный номер из журнала вызовов.

- Получилось?

- Так точно.

- Молодец. С меня причитается. – сказала Валентина Петровне, все еще взвинченная от недавнего инцидента.

Валентина Петровна осталась на кассе, а Вова пошел на склад, где его ждала работа. Остаток дня он ходил с одной мыслью. Зачем ей понадобилось удалять неизвестные номера. Возможно, он бы так и ходил заинтригованный этой мыслью, если бы не рассказал другой кассирше, молоденькой девушке Аньке.

- Ты совсем, наверное, слепой, - с изумлением сказала Аня.

- А что?

- А, ничего. Как можно не замечать, что к Валентине Петровне, каждый перерыв ходит охранник.

- Это лысый который? – подозрительно спросил парень.

- Ага. Который нас конфетками постоянно угощает.

- Ах, вон оно что, - улыбнулся Вова и подозрительно сузил глаза. – Там у них роман начинается.

Анька только хмыкнула.

- Начинается? У них роман уже год как начинается.

Вова сделал вид что не был удивлен этой новостью, дабы Анька не потешалась над его невнимательностью.

- Ладно, - сказал он. – Спасибо.

На следующий день, он не сводил глаз с Валентины Петровны. И да, действительно, в перерыве зашел приземистый мужик в черной форме ЧОПа и направился прямиком к Валентине Петровне.

Дядя Слава снял кепку, блеснул полированной лысиной и начал прохаживаться по магазину. Спустя две минуты он выстоял длинную очередь в кассу к Валентине Петровне, купил пачку леденцов и перекинулся несколькими словами с ней.

Валентина Петровна застенчиво улыбнулся, хихикнула, а чуть позже, попросила подменить ее.

Вова все это время, как опытный следопыт, скрывался за высокими стеллажами с продуктами и следил за странной парочкой. Он и сам не знал на кой черт ему это надо, но любопытство подстегивало. А еще его подстегивала Анька, которая своими словами застыдила его, что он, работая здесь два года, даже не догадывался о том, о чем знает весь персонал.

Хоть чуть-чуть буду знать местные новости, - подумал он, выглядывая из-за прилавка.

Его отвлекли, и он потерял из виду и дядю Славу, и Валентину Петровну. Он вернулся к наблюдению и безуспешно ходил по огромному магазину, пытаясь вновь напасть на след любовников. Но их нигде не было.

Касса пустовала. Среди рядов их нет. Даже в персональском помещении пусто.

Как сквозь землю провалились, - подумал он и в тот же миг увидел их. Они стояли в самом углу магазина. Там, где свалены коробки от продуктов. Там, куда не дотягиваются камеры и где не ходят покупатели.

- Вовка! – крикнула Валентина Петровна, заметив, как он быстро ретируется. – Иди сюда. Покажи дяде Славе, как ты удалял номера.

- Тут все просто, - радостно сказал Вова, понимая, что его слежка все-таки осталась незамеченной. – Открываете журнал звонков, потом выделяете номер, жмете на эту кнопку и вуаля, номер исчез. Понятно?

Дядя Слава несколько раз кивнул.

- Держи конфетку, - сказал охранник и сунул руку в глубокий карман.

Вместо обещанной конфетки, Вова был награжден горстью леденцов вперемешку с баранками.

На следующий день, в общем-то как и всю следующую неделю, Вова заметил, что Валентина Петровна и дядя Слава ведут себя слишком отстраненно. Не общаются. Редко бросают друг на друга косые взгляды и тяжело вздыхают. А еще Вова заметил, что они за одну ночь вдруг стали другими. В них словно погасла надежда и глаза стали тусклыми. Обычные глаза точно такие же как у тех, кому за пятьдесят.

Вова не стал спрашивать у Валентины Петровны и дяди Славы. Не стал ломать себе голову над потухшими глазами, а сразу обратился к Ане. Она обязательно должна знать.

- Что там у них?

- Валентину Петровну застукал муж, - тут же начала говорить Аня, словно ждала вопроса. – А еще… еще вчера приходила какая-то женщина и спрашивала, работает ли тут Валентина Петровна. Скорее всего это жена дяди Славы, - заключила Анька.

И что же они так запали мне в душу, - думал Вова, - Своих что ли дел нет.

Но как бы он ни старался отгородить себя от этих мыслей, они словно нарочно лезли в голову. Как муравьи на упавший леденец. И вроде бы забыл… вроде бы начал думать о своем, но эти потухшие глаза кассирши и охранника вновь поднимали в нем всю мощь негодования.

Как-то он проходил рядом с излюбленным местом местных любовников и увидел их там.

Они стояли в углу. Стояли молча. Смотрели друг на друга и не говорили ни слова. Только взгляд.

Вова прокрался к противоположному стеллажу, надеясь услышать хоть что-то.

- За что они так с нами? – разорвала тишину Валентина Петровна.

- Не знаю, - тихо сказал дядя Слава.

- Ведь… ведь мы не делаем ничего плохого.

- Делаем.

- Что? Что мы делаем?

- Встречаемся.

- Встречаемся!? – довольно громко сказал женщина и тут же продолжила тише. – Нам не двадцать и даже не по тридцать лет. Какие тут могут быть встречи. Разве… разве они не понимают. – Голос ее задрожал. – Разве до них не доходит, что мы привязаны. Крепко привязаны. Привязаны семьей, мужем, женой, детьми. Внуками привязаны. У меня уже второй на подходе. Да и у тебя внучке уже четыре с половиной. Как мы можем все это бросить? Как?

- А мы и не бросим.

- В том то и дело. Не бросим. Нам ведь надо-то всего ничего. Видеться на работе. Что такого, что мне приятно с тобой общаться. Это ведь ничего? Ничего? – спросила Валентина Петровна, явно ожидая положительный ответ.

- Нам кажется ничего. А для них это трагедия. Их ведь тоже можно понять.

- Можно, - прошептала кассирша. - Мой мне сказал, что разведется. В его-то года. Аж звучит смешно. – без капли смеха сказала Валентина Петровна. – И ведь ему не докажешь, что у нас ничего нет и ничего не будет. Нам надо, всего лишь общение. Ну, кто виноват, что мы любим это дело. Нам есть, о чем поговорить. Нам интересно вместе. Я отдыхаю душой, когда говорю с тобой.

- И я.

- Вот.

- Вот и… - дядя Слава не закончил.

- …все. – закончила за него Валентина Петровна.

Вова стоял за стеллажом, слушая слезливые речи. Он остался там даже после того как любовная парочка покинула потайное местечко.

Что-то жгло в груди. Обидно было. Словно это с ним случилось. Словно это его не понимает семья. Словно…

Но уже через три дня, Вова мчался по нужному адресу, ощущая жуткое волнение и непонятный страх.

Что говорить? Как говорить? С чего начать?

Но все вопросы улетучились, когда дверь распахнулась и перед ним показался мужик с пышной щеткой усов. На вид, добродушный дядька. Слегка пухленький, с глубокими морщинами возле глаз и медленными, нерасторопными движениями.

- Вам кого? – спросил мужик, держа дверь полураскрытой.

- Вас.

Мужчина оценивающе посмотрел на паренька и хмыкнул, мол, говори.

- Я по поводу Валентины Петровны…

Вова говорил правду. И с каждым словом, видел, как глаза мужика разгораются ненавистью. Казалось, с такой добродушной внешностью, человек просто неспособен к злобе, но это всего лишь казалось.

Вова рассказал правду о том, что слышал. Рассказал о том, что ему тяжело смотреть на тусклые глаза его жены. И о том, что Валентина Петровна продолжает любить своего мужа, просто ей надо немного свободы. Немного общения.

Во время рассказа, муж Валентины Петровны не проронил ни слова. Только краснел, дулся, хмыкал, жевал нижнюю губу и сильнее сжимал дверную ручку.

- Все? – натужено выдавил он.

- Да.

- А теперь проваливай. Я сам разберусь со своей семьей.

- Но…

- Хватит! – оборвал мужик. – Ты все сказал.

Дверь громко хлопнула.

Вова не знал, правильно ли он поступил. Не влетит ли теперь Валентине Петровне от его рассказа. Как бы чего не вышло, - подумал он и поехал к жене дяди Славы.

Разговор состоялся на лестничной клетке. И Вова, отметил про себя, что, наверное, если бы судьба свела этих двух людей раньше: мужа Валентины Петровны и жену дяди Славы, то они могли бы поладить. Потому как женщина точно так же вцепилась рукой в дверь, молча слушала и краснела. А после только и сказала:

- Не твое это дело сынок. Мне даже кажется, что тебя подговорили, как третье лицо.

- Никто меня не подговаривал. Просто мне больно смотреть на них.

- А мне не больно?

- И вам больно, - опустив взгляд, сказал Вова. – Но вы должны понять.

- Ничего я не должна.

- Может быть попытаетесь.

- Может быть…

Дверь захлопнулась.

Два дня у Вовы были выходные. И все эти два дня он думал о том, что же будет. Как на него посмотрит кассирша и охранник. Что скажет о его поступке Аня, да и весь персонал. Мысли роились в голове, но на душе было спокойно. Для себя он знал, что поступил, по совести. Именно так, как считал нужным.

Выйдя через два дня на работу, он еще издали увидел Валентину Петровну на кассе. Она молча брала покупки очередного покупателя и касса издавала характерный «пип», «пип», «пип»…

Она выглядела как обычно, если не считать ее горящих глаз. А через пять минут, на горизонте замаячил дядя Слава.

Он терпеливо ждал, когда освободится Валентина Петровна и в его глазах играли искры.

Дядя Слава, неторопливой походкой подошел к Вове.

Сейчас начнется, - подумал парень.

- Стоило бы тебе хорошенько влепить за самодеятельность, но… Ладно, держи. – Охранник сунул руку в глубокий карман и вытащил горсть леденцов вперемешку с сушками.

Егор Куликов

Добрая сказка со злой завязкой

Егор Куликов

.

Люди всегда относились к нам со злобой. Наверное, это из-за страха. Определенно из-за страха. Страх всегда вызывает отторжение и злобу. Убежать или убить – вот основные признаки страха.

Люди с радостью хотят прикончить нас. При этом радуются и говорят, что списали себе семь, девять или даже сорок грехов. За что?.. спрашивается, за что?

Сорок грехов долой. За убийство. Ну не дурость, а?

Но они продолжают в это верить и при любом удобном случае хотят нас убить.

Обидно, если честно. Особенно, когда ты ничего этим людям не сделал. Ну, стащил ты у них пару рыбок из пруда. От этого ведь не убудет. Ладно, стащил еще пару яиц из курятника. Ну и что?.. у них этой птицы завались.

Но нет, они продолжают гоняться за нами с лопатами, палками и камнями. А их дети… так это же вообще исчадие ада. Только и знают, как бы схватить нас за хвост, раскрутить что есть сил и влепить в твердую как камень землю. А потом бегают вокруг и смеются, как какие-то первобытные. И ремни из нас делают, вытягивая нашего брата на рельсах перед идущим поездом. И какие-то кошельки пытаются соорудить. И браслеты, и амулеты. Ничего у них не выходит, но они с упорством барана пытаются и пытаются, истребляя нас как каких-то ненужным этому миру животных.

Я и сам однажды побывал в лапах этих зверей.

Я жил тогда в норе близко к пруду. Любил погреться на теплых камнях. И, видимо задремал.

Очнулся я от того, что кто-то тянул меня за хвост. Не успел я сообразить, что происходит, как один из человеческих детенышей, поднял меня в воздух. Другие смеялись и пугались одновременно. Я попытался подтянуться, чтобы укусить этого гаденыша, но он разгадал мои намерения и начал раскручивать.

Небо-земля. Небо-земля. Весь мир летал передо мной как заведенный. Я ждал. Ждал того, что мальчик сейчас отпустит меня в тот самый момент, когда земля окажется передо мной. Ходили слухи, что однажды, одному старому змею удалось спастись после такого удара, но я им не верил. После этого невозможно остаться в живых. Возможно и я был бы уже мертв, если бы не счастливое стечение обстоятельств. Видимо мой хвост был мокрым, потому как мальчик отпустил меня чуточку раньше. И, вместо удара о твердую земля, я взмыл в воздух.

Каким же красивым был вид. За эти несколько секунд я смог увидеть всю человеческую деревню. Высокую церквушку. Ферму. Школу. А ребятишки превратились в маленьких и смешных человечков далеко внизу. Я никогда не испытывал такого счастья раньше. Почему я не птица?

И как только я об этом подумал, земля начал стремительно приближаться.

Благо я приземлился в густую траву. Мальчишки ринулись ко мне, но я уже скрылся в глубоких расщелинах земли, пытаясь уползти все дальше и дальше от этого пагубного места.

Вот таким была моя встреча с человеком.

Наш выводок живет возле деревни. Близко к цивилизации, если можно так выразиться. Здесь есть свои плюсы, и минусы.

Еда всегда в достатке – это самый главный плюс. Есть помойки. Есть ферма, где иногда молоко прям на землю льют – пей, не хочу. Есть хозяйства у людей, где с некоторой долей риска можно поживиться чем-то вкусненьким.

И, конечно же самый главный минус – это опасность. Опасность не только перед хищником, но и пред человеком. Самым главным и самым безрассудным убийцей.

Я с детства не любил привычную жизнь змеи. Мерзкую охоту на сопливых лягушек. Нет… я всегда выбирал только деликатесы. Пусть даже эта охота была в разы опаснее.

Не раз я питался полевыми мышами и мелкими птицами. Воровал яйца из гнезд куропаток. Мелкие, тонкие, вкусные… правда удирать порой приходилось от родителей, но это того стоило.

Однажды я забрел в курятник. Ну, как забрел… я часто там прятался в груде кирпичей и досок, которые хозяин этого дома, словно нарочно соорудил для меня. Из этой засады я не раз ловил грызунов.

Но в тот вечер меня посетила глупая и безрассудная мысль.

А что если стащить яйцо? Настоящее куриное яйцо.

Большое, с твердой скорлупой. Если дело выгорит я смогу месяц отсиживаться в норе и не думать об охоте.

Сказано – сделано.

С наступлением ночи я выполз из своего убежища и прополз до самого курятника.

Наивные человек. Думал, что соорудив курятник из дерева и поставив дверь с засовом туда никто не заберется. Но не тут-то было… мыши и крысы, кто так же составляет мой рацион, давно прогрызли там дырки, через которые я без проблем попал в курятник.

Вот он… запах пищи. Я чувствую, как птицы трясутся от страха.

Они меня не видят... хех, с их-то ночным зрением. Но они меня чувствуют. Чувствуют страх и трясутся. Слышу, как их сердца вырываются из грудей. Вижу, как петух нахохлился и несколько раз прокудахтал. Наивный, думает, что меня этот птичий клекот испугает.

Я прополз до середины, наблюдая, как курицы сидят на жердочках.

Все проснулись. И все боятся.

Обвивая толстую лесенку, я забираюсь в гнездо, где сидит дрожащая от страха курица.

Я бы мог влезть в соседнее гнездо, там тоже есть яйца, но они мне не нужны. Мне надо теплое. Горячее… оно разбавит мою холодную кровь и согреет меня своим теплом.

Я ловлю языком не только запахи. Я ловлю страх. У страха очень своеобразный запах. Но мне он знаком. Знаком как никогда.

Вползаю в гнездо и вижу ее. Курица не дрожит. Она бы хотела дрожать, но страх сковал ее движения. Не правду говорят, что мы гипнотизируем. Мы просто пугаем до потери движения.

Так и с ней.

Без труда и без сопротивления я прикасаюсь к ее перьям и чувствую тепло. Нет… я чувствую жар. Он греет меня. И мне не хочется отсюда уходить.

Но надо…

Хозяин может прийти в любой момент.

Я бы съел яйцо прям здесь, но тогда я не смогу двигаться. Мне надо его перенести в свою нору. В безопасное место.

Я выкатываю яйцо из-под обомлевшей курицы и толкаю его по лесенке. Не разбившись, оно аккуратно скатывается на пол.

Последний раз я осматриваю обезумевших от страха куриц и спускаюсь вниз. Язык скользит между челюстями выхватывая запахи. Запахи страха…

Я хватаю яйцо в пасть и едва пропихиваю его в крысиную нору. Спасибо грызуном, словно специально подготовили такую дыру в курятнике.

Яйцо криво катится по земле. Половину ночи я тащил свою добычу к норе. Наверное, я бы взмок от пота, если бы мог потеть. Но это того стоило.

Приближаясь к своей норе, спрятанной глубоко в зарослях кустарника над прудом, я хватаю яйцо в пасть и начинаю подниматься на пригорок.

Неожиданно я чувствую запах крови…

Нет. Его ни с чем не перепутаешь. Я могу почуять кровь за большое расстояние. И вот он... мощный, бьющий прямо в мозг. Но где? Где та добыча? Где та жертва, которая источает такой сладкий запах.

Не выпуская яйца, я едва ворочаю головой, чтобы понять, откуда идет запах. Где его источник. Мне кажется он прямо под носом. Прямо у меня в пасти…

Что?..

Я чувствую, как лопает яйцо. Сейчас из него польется живительный и дурманящий белок. Надо срочно заглатывать.

Но вместо жидкости из белой скорлупы вываливается нечто мокрое и желтое. Оно…

…оно двигается. Оно источает запах крови, перед которым не в силах устоять никто. И это что-то. Этот желтый комок слизи словно раскрывается и передо мной оказывается цыпленок.

Я безмерно злюсь, понимая, что он. Именно он перечеркнул все мои старания. Я пер это глупое яйцо из самой деревни, чтобы съесть его. Чтобы проглотить его и валяться в норе месяц, изредка выползая погреться на солнце. Но он… эта желтая недоптица все испортила.

Ну, ничего… тащил яйцо - принес цыпленка. Цыпленок тоже неплохая закуска.

Кончиком языка я провожу по молчаливому и все еще мокрому цыпленку. Он никак не реагирует. Зато реагирует мой желудок. Все мое нутро сжимается от желания сожрать его. Проглотить.

Нижняя челюсть выскакивает из пазов, чтобы я смог раскрыть пасть. Чтобы я смог полностью проглотить это маленькое чудо. Что бы я смог…

Но я не могу.

Что со мной не так?

Я сделал несколько колец вокруг этого создания, и я готов. Готов телом, готов желанием. Я всем готов, кроме разума.

Спустя несколько минут бездумно наблюдая за новой жизнью, я открываю пасть. Открываю так, чтобы не видеть цыпленка. Не поддаться его нежности и невинности. Открываю так, чтобы только чувствовать его дурманящий запах. Я смогу.

И я бы смог. Я бы сделал это, если бы этот гаденыш, не пискнул:

- Мама?

Челюсть у меня отвисла в прямом смысле этого слова. Я уставился на это чудо.

- Я даже не женщина! – выругался я. – Какая, я тебе к черту, мама?

- Папа! – упорно сказал цыпленок и выпрямился.

Когда он обсохнуть успел?

Распушился весь. Желтый, как кусок солнца у меня в норе.

Прощай ужин, понял я и толкнул этого мерзавца к выходу.

- Иди! Проваливай с глаз долой иначе съем.

- Папа, - повторило это чудо и клюнуло меня в нос.

Больно клюнуло своим острым клювиком.

- Ай. Ты чего дерешься? Давай, чеши в поле. Там тебе место, а это моя нора.

Но цыпленок и не думал уходить. Он встал на ножки и, пошатываясь, смотрел на меня своими глупенькими глазками. Потом начал чистить перья.

- Ну?

Ноль внимания.

Я вновь ткнул его носом, и он смешно завалился на бок. Встал, и словно угрожая мне, расправил свои обрубки-крылья.

- Давай-давай… разжигай во мне злость. – Сказал я и отвернулся.

Не мог я смотреть на это желтое чудо.

Я противен стал сам себе. Как? Как я, тот кого боятся люди. Тот, от движения которого замирает весь курятник, а грызуны впадают в ступор, не может слопать вот его. Вот этого маленького, желтенького, мягкого и… хм, он еще и тепленький.

- Папа!

- Папа. Мама. Бабушка. Дедушка. Плевать… иди из моей конуры.

В этот раз я насильно вытолкнул цыпленка на улицу и для верности, надвинул на вход сухой травы.

Расстроенный и голодный я свернулся и попытался уснуть. И я уснул. Спал беззаботным сном, пока не услышал жалобный писк этой недоптицы.

Открыв глаза, я по интонации догадался, что он просится в нору.

- Папа… папа… - только и говорил он.

Нет! я не сдамся. Не впущу этого мелкого паршивца. Он не испортит мое жилище.

Но я вдруг понял, что он не просится в жилище. Он просит защиты.

Не знаю, что со мной стало, но я пулей вылетел из норы, заметив забившегося в ветки цыпленка и черного дворового кота. Еще чуть-чуть и кот бы сожрал его.

Мне стало обидно. Я – змея от рождения не смог его съесть, а это пушистое чудо так просто задушит того, кто появился на свет у меня на глазах. У меня во рту.

Я поднялся на уровень кота и начал плясать наш змеиный танец.

- Беги в нору. Беги!

Цыпленок зацепился лапкой за ветку и упал. Поднялся и снова рухнул.

Кот изогнулся дугой, распушил хвост и шипел на меня.

Не хватало, чтобы из-за этой птицы еще и я пострадал.

Не спуская с кота глаз, я хвостом дотянулся до мелкого паршивца и выпутал его из веток. Цыпленок, спотыкаясь, падая и перекатываясь через голову, буквально вкатился в нору.

Продолжая шипеть, я опустился и нырнул следом.

Нет. Кот сюда не полезет. Здесь моя территория.

- Свела судьба… - только и сказал я. – Спи, завтра днем тебя выгоню.

Птенчик прижался ко мне нежным пухом и уснул. Я чувствовал его тепло. Чувствовал запах пищи, который, почему-то не разжигал во мне аппетит, как это обычно случается. Он разжег во мне невинность и нежность.

Я облизнул его. И вместо спазма голода почувствовал спазм тепла.

Пока я разглядывал его он уснул. Повалился на меня, закрыл глазки и уснул. И что мне теперь делать? Даже сдвинуться не могу. Боюсь, что разбужу.

Дожил, - подумал я и закрыл глаза.

Днем я его выгнал. Выгнал в чистое поле и пополз на охоту.

Но какая к черту охота, когда все мысли там. С ним.

Как он там? Жив ли? Не сожрали ли его никто? Голоден ли он? Испуган ли?

Я и не заметил, как развернулся и пополз его искать.

Весь день. Весь световой день я ползал по густым зарослям, щупая языком каждую травку и каждую веточку. Ловил его легкий, исчезающий аромат. Негодовал и бесился. Несколько раз чуть не угодил в лапы людей, но продолжал ползать. Искал.

К вечеру, когда солнце коснулось горизонта я расстроенный вернулся в нору. Проклинал себя, что не уберег птенца. Зачем выгнал? Он ведь сама невинность. Он не знает, что мир жесток. Что мир только о том и думает, как бы его сожрать с потрохами.

- Папа! – услышал я, когда заполз в нору.

Я хотел разозлиться на него, но не смог.

Он таращил на меня свои глазенки и только и говорил:

- Папа!

- Тут твой папа. Прости папу. – Сказал я и, обвив его кольцами, сжал от нежности.

Нежность. Я никогда не испытывал ее ранее. Странное чувство. Даже сильнее голода.

Шли дни, а я продолжал жить с цыпленком. Оказывается, он может приносить пользу. Очистил всю мою конуру от жучков и червяков. Грел меня ночами. И, что уж там греха таить, дарил мне любовь и разбавлял мое одиночество.

Днем я оставлял его возле норы, а сам охотился.

Как-то раз, я вернулся, но его в норе не оказалось. Не было его и возле.

Я почувствовал, как мое крохотное сердце начинает колотиться все быстрее и быстрее. Наверное, оно бы лопнуло от страха за моего пасынка, если бы этот самый пасынок не приземлился на меня камнем с неба.

- Ты что делаешь? – испуганно спросил я.

- Учусь летать.

- Летать?

- Ага, - кивнул цыпленок и снова начал забираться на кустарник.

Он давно уже перестал быть цыпленком. Желтый пух сменился легким оперением. Но для меня он до сих пор оставался тем же, желтым, беспомощным и крайне неуклюжим цыплёнком.

- Но вы не летаете, - попытался я остановить его.

- А зачем нам тогда крылья? – и в подтверждении своих слов он расправил свои могучие крылья в стороны.

- Я не знаю, - честно ответил я.

- Наверное все-таки что бы летать.

Он вновь забрался на самый верх куста и, несколько раз взмахнув крыльями, как бы примеряясь, бросился вниз.

Крылья у него конечно же были большие и широкие, но они никак ему не помогли. В очередной раз он камнем полетел к земле.

- Не ушибся? – спросил я его, пытаясь сдержать улыбку.

- Все хорошо. – как-то тяжело ответил пасынок и вновь взобрался на ветку.

- Ну давай-давай, учись. А я посмотрю.

Я действительно скрутился кольцом перед входом в нору и начал наблюдать за тем, как цыпленок взбирается на самый верх куста, затем машет крыльями и падает. Не летит. Не планирует и не приземляется – а именно падает.

Моего терпения не хватило. Да и больно было смотреть как он каждый раз, со всей силы впечатывается в землю.

Но терпения у моего пасынка видимо было больше чем у меня. Спустя неделю он мог безболезненно приземляться на землю, ловко маневрируя крыльями.

- Смотри что я умею, - сказал он и буквально вытащил меня из норы.

Он вновь взобрался на куст и с самой вершины, пролетел почти до самого пруда – а это ни много ни мало двадцать или тридцать отрезков длины моего тела.

- Молодец! – сказал я, искренне радуясь за успехи пасынка.

Долго мы жили вместе. Очень долго. Но наша скромная идиллия должна была когда-нибудь закончится

Я знал, что этот момент настанет. Когда-то это должно было случиться.

- Пойдем, - сказал я ему и медленно пополз к выходу.

- Куда? – спросил цыпленок и едва втиснулся в проход норы.

Вырос. Большим стал. Едва в нору входит. Все края уже обтесал своими крыльями. А как начнет в моем жилище моститься, так хоть другое место себе ищи.

Сколько доставил хлопот. Сколько нервов из-за него затратил.

- Ты где?

- А зачем нам идти ночью? – спросил он меня.

- Потому что мне надо отвести тебя к твоим.

- Но я хочу остаться с тобой.

- Сейчас ты едва втискиваешься в нору. А скоро не сможешь.

- Я буду жить на улице.

- Тебе там сожрут.

- Пусть.

- Хватит! – разозлился я. – Ты никогда не задавался вопросом, почему мы такие разные. Ты птица, а я змея.

- А мне все равно.

- Пошли, я сказал.

Повесив голову, цыпленок двинулся за мной.

Молча добирались до людей. Молча приблизились к курятнику. Я-то ладно. Я в любую щель проскочу, а этого бройлера как туда закинуть.

- Папа, а как так получилось? – спросил меня цыпленок перед сеткой курятника.

- Получилось, что? – я не был настроен разговаривать.

- Я птица, ты змея.

- Только что тебя это не интересовало.

- А теперь интересует.

Время тянет, - подумал я.

- Не думаю, что тебе будет приятна эта история.

- Расскажи.

Я взглянул в его доверчивые глаза.

- Я тебя выкрал из этого курятника чтобы съесть. Тогда ты еще был яйцом, и я думал полакомиться. Но нет. Когда я был готов проглотить яйцо, появился ты.

- И почему ты меня не съел?

- Если бы я ответил на этот вопрос, я бы снова жил спокойно. Как раньше. А теперь нам пора прощаться. Полезай к своим.

Он посмотрел на меня так жалобно, что я вспомнил его рождение. Точнее вылупление. Вспомнил его мокрого, желтенького, щупленького.

- Иди. – Пересилил я себя. – Лезь. Со своими тебе будет лучше.

Нехотя, он с легкостью перемахнул через сетку, а я медленно пополз обратно к себе в норку. Я не оборачивался, но чувствовал, что он смотрит на меня. Смотрит, своим обычным глупеньким взглядом.

Как же пусто и холодно стало в моей конуре. Даже как-то жутко и страшно. Нет того тепла. Да и жучки появляться начали. Совсем страх потеряли.

Каждый день я приползал к курятнику, прятался в груде кирпичей и наблюдал. Видел, как он познакомился с другими птицами. Как они его первое время сторонились и даже боялись. Видел, как он отстаивал свои интересы вступая в жестокие бои с другими птицами. На его кривых ногах появились шпоры. Пока еще маленькие, но в скором времени они превратятся в смертельное оружие. Видел, как его пышный, разноцветный хвост приковывает к себе влюбленные взгляды куриц и завистливые взгляды петухов.

Гордость брала меня. Отцовская гордость.

Но однажды я увидел то, чего не следовало.

Я видел человека. Он нес в руках топор. Спокойным шагом он открыл калитку, прицелился и схватил петуха.

Сердце мое замерло.

Рядом. Совсем рядом был он. Мой цыпленок.

Человек утащил петуха, который истошно кричал и хлопал крыльями.

А после… после было то, на что не решился когда-то я.

Одним движением руки, человек лишил жизни петуха. Я не мог поверить глазам. Остывающее тело птицы брыкалось возле кровавого бревна. Голова с открытыми глазами лежала рядом. А из шеи, пульсацией выбивало кровь. Прямо на землю.

Пока я завороженный смотрел на мертвую птицу, человек сходил в курятник и притащил еще одного петуха.

Я знал, что будет дальше. Дальше будет тоже самое.

Человек приходил вновь и вновь. Его руки были в крови. От него пахло смертью.

Я трясся от страха. Не за себя. Я боялся, что в руках человека увижу его. моего маленького желтого цыпленка.

Не в силах больше наблюдать, я покинул груду мусора и впервые среди бела дня выполз посреди курятника, совсем не боясь ни птиц, (днем они бывают опасными) ни человека (этот опасен всегда). Я полз к своему цыпленку.

Курицы начали громко кудахтать, сторонясь меня. И только он, размахивая широкими крыльями бежал ко мне.

- Папа! – кричал он.

Я видел, с каким восторгом смотрели на него его же сородичи.

- Нам надо убираться отсюда. Я тебя не брошу, - прошипел я.

- Но как!? И зачем?

- Не задавай вопросов. Срочно уходим.

Видимо болтливые курицы привлекли внимание человека, который стоял у калитки с окровавленными руками.

Его взгляд упал на меня. Он хотел было кинуться ко мне, но что-то его остановило. Все тот же страх!

Но это не надолго. Скорее всего он вернулся за топором.

- Уходим! – прошипел я.

- Но как? – испугано сказал мой цыпленок.

Действительно, как.

Он не пролезет в сетку.

Пока я наскоро выдумывал варианты побега, вернулся человек. В его руках была лопата.

Он пнул калитку и уверенно зашел в курятник.

Мне ничего не оставалось, кроме как попытаться спасти своего пасынка.

- Беги! – крикнул ему я. – Калитка открыта. Я его задержу.

Я повернулся к человеку и начал плясать наш змеиный танец. Я шипел. Высовывал язык и старался не угодить под лопату.

Но человек не испугался меня. Он сделал несколько шагов и оказался рядом. Лопата взметнулась в воздух и в этот момент я понял, что мне пришел конец.

Человек слишком огромен и быстр. Мне не успеть…

И я бы не успел, если мой пасынок не бросился на человека. Он острыми когтями вцепился человеку в грудь тем самым, спасая мне жизнь.

Но человек был настроен решительно. Он схватился моего цыпленка и бросил его в сторону. Но и лопату выронил.

Он выронил лопату.

Извиваясь и маневрируя между взбешенных куриц, я попытался скрыться в курятнике.

- Папа я тебя не брошу! – услышал я.

Мой пасынок. Мой маленький цыпленок, расправил свои широкие крылья, схватил меня острыми когтями, и мы взметнулись в воздух. Выше ограды. Выше курятника. Я снова почувствовал себя неестественно легко, как тогда, на краю гибели.

Внизу остались бегающие в суматохе курицы. Растерянный человек с лопатой в руках. Но это было где-то там, далеко. А мы, с моим птенцом перемахнули через забор и пошли к норе.

Он пошел, а я пополз.