Брайан Джонсон вспоминает Малькольма Янга.⁠⁠

Брайан Джонсон вспоминает Малькольма Янга

(из интервью журналу Rolling Stone, 22 ноября 2017)

Брайан: «Я перенес девять (!) гребанных операций, все связанные с восстановлением слуха. Приходится держаться как настоящему мужику, но когда страдание невыносимо, это полная жесть, ребята. Но Малкольму досталось по круче меня – его болезнь была не видимой для глаза. Я называю деменцию невидимой болезнью, невидимой и не осязаемой.

Помню один случай, на один из концертов AC/DC пришел один из наших самых рьяных поклонников, но охрана его не смогла бы пропустить, просто были даны такие указания. Дело было в Германии, и тот парень приехал на концерт автостопом. Малькольм нашел выход из положения, достал из кармана 500 фунтов, протянул фанату со словами: «Дружище, мне очень жаль, не могу тебя пропустить, но вот тебе деньги, бери билет на самолет, и лети домой». Вот каким славным парнем он был...

На Багамах, когда записывали «Back In Black», в первый же день, Мал передал мне кассету и блокнот линованной бумаги. Передал и сказал: «Послушай, мы тут один черновик набросали. Послушай, и текст набросай, а мы посмотрим, что с твоей лирикой можно сделать». Я с вопросом: «А название то у песни есть?». «Да, ты мне всю ночь покоя не давала («You Shook Me All Night Long»). Я сказал: «Ебать, какое длинное название!». А он мне: «Старик, ты там давай горячку не пори, не торопись. Впереди целый день для разбора новых песен». Вот таким он парнем был. Ведь мог же мне сказать: «Так, чтобы  завтра лирика была готова!!». Но вместо этого мог сказать: «Посиди, подумай, прикинь, чё да как». Мне в тот раз повезло, сочинил текст для всей песни. Нельзя подводить того, кто вас выбрал».

Прослушивали одну из готовых песен. Я сижу и говорю: «Упс, а вот это рифф Малькольма!». Фил сыграл свою партию безупречно, впрочем, как и всегда. Мал застыл и говорит: «Че там за шум между ударов?». А мы такие: «какой еще шум? Ты вообще о чем?». Мал: «Я слышал какой-то шум. Давайте этот трек еще разок прогоним». Прогоняем, слушаем внимательно, ничего, по нулям.

Начали отдельные треки по каналам слушать, дошли до дорожки басового барабана. И провалиться мне на этом месте, четко были слышны какие-то щелчки. Я такой: «Это что за пиздатория такая?». Сняли одеяло с басового барабана, а там в барабан залез маленький песчаный краб, и уже два дня там барахтался. Вот эта маленькая херомантия поганила филовскую басовую партию. Все как по команде посмотрели на Мала и ахнули: «Бля, ну КАК? Как ты это расслышал?».

Частенько, на гастролях Энгус мог мне сказать: «Джоно, знаешь, а ведь я каждый день репетирую. Все пальцы уже сточил. Каждый день одно и тоже». Я удивился: «На фига? У тебя же природный талант». А он в ответ: «Не, не могу иначе, ведь на сцене за моей спиной Мал. Стоит мне лажануться, он засечет, и потом сыграет этот кусок лучше меня. Я этих слов («Чё за лажа?»), постоянно боюсь услышать».

"Я никогда не забуду его последний концерт. Огонь в глазах Малькольма было видно за милю".

К началу тура «Rock or Bust», он уже был под присмотром врачей, но продолжал искать лекарство, верил, что такое средство есть, чтобы остановить деменцию. Года три с половиной тому назад он поехал во Флориду, поговорить с одним моим знакомым, нейрохирургом. Но мне кажется, было уже слишком поздно. Два года тому назад, я лежал в больнице в Австралии, оперировался, и один из врачей сказал мне, что Мал лежит в соседнем отделении. Я вызвался его проведать, на что мне было сказано: «Не, нельзя, он в плохом состоянии». У него же искусственный клапан сердца стоял, деменция организм ослабила, поэтому волноваться ему было никак нельзя. Помню, как лежал в своей палате, думал о нем, переживал, пальцем не мог пошевелить. Мысль сверлила: «Блин, там за стенкой мой товарищ, а я тут отлеживаюсь». Так на душе гадко было. Может и к лучшему, что свидеться не получилось, а то увидел бы его таким, и просто разрыдался.

Малькольм был бы в шоке, узнав о той любви и уважении, которое передают ему другие, кто за него сердцем переживает, болеет, скорбит. Себя он великим не считал, ни на йоту. Я понял что такое «командный дух», работая рядом с Малькольмом. Я ощущал себя не последней шестеренкой в хорошо отлаженной машине. Когда мы играли все вместе, шли со своей музыкой единым фронтом, происходили какие-то совершенно удивительные вещи. Все получалось, это точно. Мала больше нет, но при первой же проблеме, стоит ей только у меня возникнуть, я остановлюсь и спрошу себя: «А как бы в этом случае поступил бы Мал?». Такое чувство, что этот парень никогда не ошибался».