Имею коллектив. Словно как зубчик чеснока имеет нашпигованную свиную ногу, так и я. Равный среди первых, не сказать, чтобы д'Артаньян в белом пальто, но стараюсь сам и на людей тоже смотрю.
И вот в нашем производственном процессе мелькает событие, гожее чтоб пофорсить и припонтоваться, стало быть, товарищи саперы, понтоны на изготовку.
Приходит коллега, нарядная, каналья, как хвойное древо к Рождеству, у меня аж дух захватило, и даже само напевалось: "о танненбаум".
Туфельки - лодочки из ломаной кожи, золотые, на низком каблуке арманьячной рюмкой, с открытым носом, пальчики как фарфоровые в вырезе чуть видны, этак кокетливо. Комель елочки немного описал, а там выше интереснее станет.
Юбка солнце, опять придётся поминать Диора, Кристиана Морисовича, роб лонг, текстиль набит орхидеями и колибри, переболтанными в духе жуи, чтоб девичьи райские кущи получились. Подъюбник какой-то несусветный, дымчато-многоступенчатый, и синий, и всякий разный. Талия. Грудь, между прочим, декольтирована как во время оно требовалось в венской опере, линия выреза такая раздольная - Волга широкая, гипнотична и маняща. Плечи нежно румяные обнажены наполовину, железы игриво круглятся...
У меня уже в голове аморальное что попало вертится.
И целует меня, извините, в ланиты. Я уже мысленно кричу: "я женат, Кассиопея Фиофелактовна, у меня дети, девочка и де... ма... Девочка! Куда Вы клинья подбиваете?!" А она и не подбивала.
Поцеловала меня и на лекцию
пошла. В ритме пасадобля. Ей хорошо, а я сиди, думай, как мысленно разрушенну семейну жизнь восстанавливать.
Я ж успел детей бросить, с тещей обняться и дом продать.
Надо жизнь заново начинать.