Любовь
Влюбилась первый раз в семнадцать.
Впервые по-настоящему.
Впервые надолго.
Именно тогда я поняла, что любить - это больно. Особенно, если любовь безответная, а объект любви наглый негодяй.
Ох, как он мной крутил. Ох, как изводил. А я терпела. И погружалась всё глубже в свою отчаянную любовь.
Семь долгих лет. Семь лет без надежды на взаимность… Семь лет веры в то, что больше такой любви в моей жизни не будет.
Ха-ха)
Забавно, но сегодня я едва вспомнила его имя. А уж как выглядит не помню и подавно))
А ведь казалось, что мои чувства навсегда.
Куда уходит лето... Последняя секунда июня
Бог даёт зубы дважды, за остальные разы надо платить
всё меньше вас мои родные
когда то было тридцать два
теперь шешнатшать ш половиной
едва
© (ѧ)
Вот и появились первые ёлки на мусорках...
Вот и девятое января коллеги!
Всех отмечающих с праздниками! Счастья там это, здоровья, ну и так далее...
Шёл вчера вечером домой и увидел, как мужик, зашуганно озираясь, тащил ёлку на мусорку. Я не придал этому большого значения, но бессонницей задумался - а почему тащил? Ведь только восьмое число? По древним поверьям принято же хотя бы до 14 не выносить её? У самых стойки она стоит до Восьмого Марта и далее? Почему он озирался? Почему ждал темноты? По тем же поверьям темнотой мусор выносить нельзя. Он забрал её у детишек и снял игрушки? Он забрал её у чужих детишек и принёс голодным своим чтобы устроить им праздник хоть таким образом, но милиция напала на его след, и он избавился от улик? Это Дед Мороз на пенсии, который работает уборщиком, и ему стыдно, что его кто-то увидит за таким неподобающим ему занятием?
Не найдя ответа, моя мысль устремилась в прошлое, в детство.
У нас буквой Гэ стояли две девятиэтажки, образуя обширный двор. Дома заселялись одновременно, и как следствие, детишки примерно одного возраста из двух домов были одной толпой.
Мы ждали эти посленовогодние дни, потому что в дальний угол двора начинали выносить ёлки. И дохуища их было, я вам хочу сказать! Искусственных же тогда почти не было, а ёлки выдавали чуть ли не на предприятиях. Мы тусовались там целыми днями. Девочки играли в Снегурочек, находя обрывки дождиков и мишуры. Мальчики строили леса и укреплённые крепости. Каким счастьем было найти забытую штампованную белочку или - ваопсче сказка! - игрушку, пусть и треснутую!
Приходили мы домой все в иголках и смоле, получали несильных пиздов от родителей, раздевались перед дверью ("куда пошёл, не тяни в дом!") и шли в ванную отмывать руки. Чтобы завтра сразу после завтрака мчаться опять во двор. Там после несильных споров, кто что вчера строил ("Мы начинали с Сенькой, потом подошли ещё, потом Сенька ушёл, потом ушёл я, а тебя вообще не было, значит Крепость моя!" - "Нет, я пришёл, тебя уже не было, потом все ушли, а я ушёл последним, значит, ты предатель и трус, замёрз и убежал греться к мамочке, маменькин сынок, а я охранял Крепость до последнего, пока папа ремнём из форточки не помахал!") всё начиналось снова.
Но всё имеет и конец. Иголок становилось меньше, одно и то же уже не вызывало той первой радости, всё больше детей играло уже вне ёлок, и тогда кто-то говорил: "Ну что, пора?"
Старшие приносили спичек, мы все стягивали елки в кучу, и получался большой костёр. Кто-то приносил картошки, хлеба, сала, бухла и курева, и мы до позднего вечера провожали сезон Новогодних ёлок. С перемазанными ебалами, пропахшие дымом, немного грустные мы приходили домой. И тогда уже наши шмотки можно было отправлять в стирку.
Фотка не моя, естесственно.
Всем добра!