Рыжая Тома #2
Вчера я выложила первый пост про Тамару Алексеевну. Уже два года как ее уже нет. На этой неделе я буду и дальше писать про моего друга.
Раз в три дня мы ходили гулять. Это был сложный ритуал, с перепроверкой всего по триста тридцать три раза. Она всегда носила короткую стрижку, но никогда и ни за что не выходила на улицу не собрав волосы. Они были потрясающе красиво седы. Прижимала она их сверху дуговой пластиковой гребенкой, чтобы было аккуратнее.
"В институте, там не до красоты было. Аккуратно и хорошо. Жаль, что все снимки черно-белые: волос был как старая медь. Рыжий, аж черный. Я такого цвета потом ни разу не встречала. А ты что? Волосы красишь? Нехорошо. Знаешь кто волосы красит? Только бляди. Еще подумает кто, что ты доступная, объясняй потом"
Я тактично молчала о том, что закрашиваю седину :)
Мы ехали на лифте и осторожно-преосторожно спускались по ступенькам. Потом переползали через пороги. Все знают что за явление «бабушки у подъезда»? Так вот. Я была в стане врага.
У Томочки было свое место, его никто не занимал. Если кто-то по незнанию хотел отдохнуть на правом «крыле» скамейки, его безжалостно сгоняли. В первую очередь за этим зорко следили дети. Тома знала их всех: кто в каком году родился, где учится, кто родители.
А все потому, что она всегда выходила, набив карманы своего синего плащика, конфетами.
"Все не то уже. Вот в былые времена, знаешь какие тут люди жили? Писатели, художники. Сейчас все уже не то, измельчали люди"
Война в ее жизни была всегда. С самого детства она слышала это слово, а в их доме всегда пахло шинелями и кислым «кирзовым» ароматом. Когда она закончила обучение, то ее сразу направили на фронт. Разбираться с военными преступлениями.
- Ты кушай, кушай. Война оскотинивает. Врачи перестают считать людей людьми. Куда уж там солдатам? Политрук, знаешь, как нам говорил: Немцы и Фрицы, это вам не гусь и жолоб. Не знаю почему так говорил, из простых вышел, крестьянских, но сравнение было очень точное.
- Бабушка Тамара, ну так немцы-то, тоже ангелами не были.
- На то были их, немецкие прокуроры и суды. Мое дело - сторона, я только за своих отвечала. Второе будешь?
Тома всегда готовила сама, я только приносила продукты, строго отчитываясь за каждую копейку. И каждый раз она считала своим долгом меня накормить. Только потом я уже могла вымыть полы, заняться стиркой и протереть пыль со всех ее шкафов.
В сорок первом году Тома вышла замуж за однополчанина и, почти сразу же, забеременела. Уехала в мае в Ленинград, а в январе вокруг города сомкнулось блокадное кольцо.
"Валя уже уехала, Нина и Коля на фронте, а я с вот таким пузом одна с Володей"
Владимир Алексеевич - младший брат Томы. В том году ему только-только исполнилось девять лет. Ушел воевать на фронт юнгой, был смотрящим на минном катере. Его историю написал писатель Александр Петрович Воронцов в книге «Юнгаши». Когда Тома попала в больницу, он нашел себе вторую семью на флоте. Родители Томы и Володи блокаду не пережили, не пережила бы ее и Тома с новорожденным сыном, если бы старшая сестра Нина всеми правдами и неправдами не прорвалась в осажденный город и не вывезла уже лежачую сестру с еле-еле живым младенцем.
Нину комиссовали из за ранения, и она осталась с племянником. Тома же вернулась на фронт, где узнала, что ее муж к тому времени уже развелся с ней и спокойно жил с другой. Он даже не знал, что у него есть сын. По крайней мере, так он потом всем говорил, пока Тома проходила унизительную процедуру подтверждения отцовства и выбивала через суд алименты.
Денег не хватало, и Тома пошла работать продавцом в ларек Союзпечати. Карьеру юриста похоронила навсегда. Слишком тяжело ей было вспоминать. И к тому же, как она говорила, разведенка не могла в те времена спокойно работать: репутация была запятнана.
Им с сестрой дали квартиру в том самом Ленинском доме, где она прожила всю жизнь. Но это не конец Томочкиной истории. Она бы не была сама собой, если бы не отмочила напоследок еще что-нибудь.
