Моя первая камера.⁠⁠

Моя первая камера была номер 185. В новом корпусе. Камера на две шконки. Сидел там, вместе со мной, старый вор, матерый зечило. Вован была его то ли кличка, то ли имя. В первый же день, как я поселился в камере Вован спросил у меня:

- Во что умеешь играть?

- В шахматы.

- Ну, давай в шахматы.

Играть в шахматы Вован не умел и совершенно равнодушно проиграл несколько партий подряд.

- Вован, - сказал я, когда игра с ним мне наскучила, - ты же ничерта не умеешь играть.

- А хули еще делать, - сказал Вован. - Вот жду, пока газету принесут.

И в самом деле, вскоре открылась кормушка и в камеру просунули газету Правда.

- Начальник, - завопил Вован, - дай нам нормальную газету!

- Какую? – спросил попкарь.

- Дай нам Вечерний Минск.

- Какая тебе разница, чем жопу вытирать, - ответил попкарь из-за двери.

- Разница не еб*т, а дразнится, - ответил Вован.

Попкарь оскорбленно, захлопнул кормушку перед носом у Вована и ушел.

- Ладно, - сказал Вован, - почитаем Правду.

Он залез на шконку, сел по-турецки и стал, шевеля губами, читать газету с первого листа.

Мне было скучно, я мучался бездействием и чтобы, немного равлечься, решил Вована подразнить.

- Слушай, Вован, - спросил я у него, - ты заглавие тоже читаешь.

Он отложил газету в сторону, посмотрел на меня и спросил:

- Знаешь, что должен уметь зек?

- Нет, скажи, - заинтересовался я.

- Убивать время. Ты видел, как собака спит, когда ему делать нечего, если он сытый, если ему тепло. Его время не мучает. Ты, как собака не можешь. Знаешь почему, потому что ты фэтр. Я давно за вашими заметил, что они больше всех мучаются от безделия, поэтому им тяжелее других сидеть. А я могу, как тот собака. Знаешь сколько я буду читать это название. Целую минуту. А был бы «Вечерний Минск» растянул бы на три минуты.

Он отложил газету закурил и продолжил:

- Я тебе больше скажу. Я все помню, что я читаю. Хочешь, я тебе расскажу речь Хрущева на двадцать втором съезде. Я ее неделю читал, наслаждался. Тогда это был мой первый срок. Вот ты - антисоветчик, а английский язык не знаешь.

- Я в школе немецкий изучал.

- Кому он нахер нужен, твой немецкий. Кто на нем сейчас разговаривает. Немцы проигравшая сторона. Скоро они сами будут по-английски говорить. Хочешь я тебе в тетрадку английский словарь спишу до буквы Е. Я его два месяца читал, пока на больничке в Глубоком лежал. Потом меня на Володарку забрали на доследование. Должен тебе сказать, что на Володарке с книгами самая херовая ситуация. Тебе попкарь-библиотекарь приносит список на тридцать книг, и ты выбирай из них две на камеру, каждому по одной. Я поэтому и маленькие камеры ненавижу. В большой камере может быть двадцать книг и, если какая тебе понравилась, занекаешь и назад не отдаешь. Попкарю похуй, ему главное, чтобы счет совпадал. Я любую книгу могу читать. Есть такие, что я не понимаю, но мне все равно, я их все помню. Я не боюсь ни кичи, ни карцера, ни длинной, куда, очереди. У меня в голове целая тюремная библиотека.

В ответ на его вдохновенную речь я только пожал плечами.

Вован вдруг обиделся и сказал запальчиво:

- Спорим, что я больше тебя книг читал?

– Не сомневаюсь, - ответил я. Только все книги не обязательно читать. Я читаю книги соответственно своему вкусу, интересам, знанию. Книги, которые я не понимаю никогда бы читать не смог. Ты правильно сказал про мучения от времени. Но есть и другое мучительное чувство: от незнания, непонимания.

- Это все пиз*еж, - сказал Вован раздраженно, - жонглирование словами. Знать можно все, нужно читать. Чего ты не знаешь, того нет. Ты каких писателей любишь?

- Солженицына, - сказал я.

- Что ты его читал?

- Один день Ивана Денисовича. Уже давно, правда.

- А хотел бы сейчас перечитать, когда ты сам в тюрьме. Оно совсем по-другому будет читаться.

- Хотел бы.

- Журнал Новый мир 11-й номер за 1962 год. Хочешь, я тебе его наизусть.

- Хочу, конечно.

- С тебя пачка сигарет с фильтром.