Когда религия - опиум⁠⁠

Я стараюсь лояльно относиться к представителям любой конфессии. Будь ты хоть иудей, хоть кришнаит или пастафарианец – лишь бы человек был хороший. Хочешь брить голову и петь посреди улицы под барабан – пожалуйста, хочешь фотографироваться на паспорт в дуршлаге на голове – замечательно, хочешь отрастить дреды и петь регги – поделись тем, что ты куришь, не будь жмотом. Только не пытайся навязать мне свои взгляды на жителей вселенского пентхауса.

Ну и как-то везло мне с этой темой. Когда в наш город приехали адепты Аум Сенрикё с портретами Секо Асахары и десятками вербовали подростков, я пил пиво в подъезде и не пошел. Сектанта «Белого братства», привязавшегося к нашей стайке гопников мы едва не отпинали ногами, потому что он принялся упрекать нас за курение. А потом мой подростковый период миновал, появилось немного мозгов и сектантам стало со мной неинтересно.

Свидетелей Иеговых знают все. Это сейчас они уже всем надоели и их не стесняются прогонять прочь. А в конце девяностых они были ещё в новинку. По крайней мере, в нашем небольшом городке.

Одним промозглым осенним вечером в приемное отделение больницы, где я работал санитаром, поступил звонок. Две скорые везут десяток людей, угоревших в частном доме. Для нашей больницы, к сожалению, не редкость. Половина города – частный сектор, и не новомодные коттеджи, а обычные деревенские избы с печным отоплением. Каждый год с началом отопительного сезона в нашу реанимацию попадали старики, преждевременно закрывшие вьюшку или забывшие, когда в последний раз чистили трубу. Реаниматологи свое дело знали и почти всех спасали.

Так что случай в общем, банальный, только жертв очень уж много. Ну, разбудили врачей, привезли на такси отдыхавшую смену. Ждем.

Распахивается дверь! Вопли, плач, крики. Приемное мгновенно превращается в базарную площадь. Что не удивительно. Угоревшие редко лежат тихо. Обычно это плохой показатель – средняя или тяжелая степень. А пациенты с легкой степенью отравления, наоборот, бывают весьма шумными, подвижными, у них слуховые и зрительные галлюцинации, рвота, кашель.

Реаниматологи носятся, как угорелые. Пару особенно тяжелых подключают к аппаратам, остальным колют антидоты. Между делом выясняется, почему пациентов так много. Оказывается, это собрание Свидетелей Иеговых. После вечерней молитвы они собрались в доме одного из адептов, о чем-то поговорить, да и переночевать. А хозяин по рассеяности заслонку печки и закрыл.

Одной из особенностей данной религиозной организации является полный запрет на некоторые медицинские процедуры. В частности – на переливание крови. И вот одна из пораженных женщин внезапно открывает глаза, видит перед собой суетящихся людей в белых халатах и начинает истошно кричать:

- Нет! Только не переливайте мне кровь! Это нельзя делать!

А толпа одурманенная угарным газов – это весьма впечатлительное сообщество. Достаточно было заорать одной, как через минуту уже десяток пациентов вопили и скандировали:

- Нет! Только не кровь! Кровь! Кровь!

Хотя никто в принципе им ничего переливать не собирался.

Жуткое я вам скажу зрелище. В полутемной приемной райбольницы, которой три столетия, под сводчатым потолком сидит угрюмая толпа и глухими голосами повторяет:

- Кровь! Кровь!

Идиллию нарушили зав.отделением и два хирурга – здоровенные дядьки, привыкшие работать руками. Они мигом вычислили провокаторшу, погрузили её на каталку и отволокли в реанимацию. А на сектантов слегка наорали, что сбило настрой толпы.

Через пару дней бледнолицые сектанты ходили по коридорам больницы в потертых пижамах и раздавали в каждой палате свои брошюрки. Главный врач грозился их выгнать за нарушение режима, но упрямые религиозные борцы не сдавались и продолжали свою деятельность. Успели заманить в свои сети несколько санитарок. Так что ещё несколько месяцев в каждой мусорке больницы лежали яркий страницы «Сторожевой Башни».

А годы спустя ехал я из командировки в Брестскую область. Поздняя осень. Подмораживает. Идет промозглый дождь, который прямо на асфальте превращается в ледяную корочку. Тут вижу - посреди поля стоит бабулька и голосует. Так начинаются некоторые фильмы ужасов. Пустая дорога, поле, откуда старушка? Притормаживаю.

Обычная бабка в мокром пальто от которого пахнет псиной, цветастом платочке и с огромным чемоданом на колесиках. На ведьму или вампира вроде бы не похожа.

- Милый, ты в Минск?

- Туда, бабушка. Садитесь, подвезу.

Помогаю загрузить неожиданно тяжелый и грязный чемодан в багажник. Включаю печку посильнее – бабка явно замерзла. Проходит минут десять в молчании, только из колонок негромко ноет Стинг.

И вдруг бабка вздрагивает, словно её включили:

- А ты в Бога веришь?

И тут я понял, что попал.

- Верю, бабушка.

- Не в того ты Бога веришь! – категорично заявляет старушка. – В неправильного. Мы тоже раньше в неправильного Бога верили, а теперь пастор приехал и научил.

И начинает мне рассказывать историю, достойную голливудских страшилок. Деревня их в трех километрах от трассы, то есть чемодан бабуська волокла по раскисшей грязи. Обычная белорусская деревня, из которой бежит молодежь, и остаются только старики. Церковь когда-то была, но после 17-го приехали какие-то товарищи из города и взорвали – один фундамент остался. На этом фундаменте уже в начале 2000-х православные возвели часовню, но своего священника в поселке не было. Наезжал раз в месяц – крестил, женил, исповедовал.

А пару лет назад приехал в их деревню некий пастор. С невиданной быстротой построил большой кирпичный дом и начал проповедовать. Учение его напоминало одно из направлений протестантизма, но с каким-то сектантским уклоном.

- Сказал нам пастор – снимите со стен крашеные доски и принесите их к моему дому.

«Это она про иконы», - понял я.

- И принесли?

- Принесли, - радостно закивала старушка. – Развели большой костер и стали в этот костер раскрашенные доски бросать. И молитвы пели.

«Замечательно, - подумал я. – Дети кукурузы, чтоб их!»

Подумал высадить старуху что ли? Так ведь проклянет, ведьма! Да и дождь сильнее пошел. Замерзнет – помрет, возьму грех на душу.

Бабулька вещает, сыпет фразами из Евангелия, цитирует по памяти большие куски.

«И деменция её не берет! – поражаюсь я.

- А что батюшка сказал?

- А что этот еретик бородатый скажет?! – завелась бабка. – Приехал, ругался, грозился милицию натравить. Но мы его прогнали. Мужики и побить пригрозились.

Чтоб как-то сбить разговор с религиозной темы, спрашиваю:

- А в Минск-то зачем едете? К внучке?

- Нет, милый. Я на вокзале переночую, а утром на Комаровку пойду (это большой минский рынок). Буду там слово нести и проповедовать. У меня и листы с собой в чемодане.

Я стиснул зубы и всю оставшуюся дорогу нарушал скоростной режим изо всех сил. На прощание старуха пыталась всучить мне несколько ярких листков, но была категорично послана. И ушла, даже спасибо не сказала.

А через пару дней поехал я на Комаровку. И ещё издали услышал гнусавый старушечий голос, распевающий псалмы. Это была она, моя знакомая с трасы. За эти дни она слегка сдала – сказались бессонные ночи на вокзале. Из-под платка торчали немытые сальные волосы, но глаза горели прежним огнем фанатика.

Короче, будете ехать через Брестскую область, держите оружие наготове. Где-то там, среди раскисших полей зреет гнездо новоявленных «Пенсионеров кукурузы»