Фантастический роман "Колыбель. Двадцать первый век подходит к концу"⁠⁠

Итак, в этом посте начинается космическая фантастика. В первой части романа её не особо много, большая часть будет во второй.

Часть первая. Главы 1-3

Часть первая. Главы 4-7

Часть первая. Главы 8-10

Часть первая. Главы 11-12

Часть первая. Главы 13-15

Часть первая. Главы 16-18

Часть первая. Главы 17-20

ВАСИЛИЙ

Три десантных челнока в сопровождении полного звена штурмовиков двигались на крейсерских скоростях в направлении сектора, откуда метеорит был нацелен на Землю. Василий неплохо переносил девятнадцатичасовой полёт — организм быстро вспомнил армейскую привычку спать при первой же мало-мальски удобной возможности. Так он и продремал добрую часть пути в кресле второго пилота одного из челноков. Позади вдоль стен челнока расположились десять человек космического десанта — специально обученные бойцы для ведения боя в условиях невесомости. Парни, видимо, владели искусством сна при первой возможности ничуть не хуже Василия, но сейчас уже бодрствовали — слышны были шутки, смех. Кто-то даже напел строчку из шуточной песенки: «Всю Луну мы обошли, а следа американцев на ней мы так и не нашли…» Песенка, пропетая фальцетом, вызвала шквал хохота в десантном отделе. Даже пилот, всю дорогу просидевший с невозмутимым лицом в своём кресле, улыбнулся. Василий припомнил, что у «космосов» эта песенка всегда была в почёте. Вроде как и придумали её, когда строили первую базу на Луне. «А ведь и вправду — ни флага, ни таблички той никто так и не нашёл!» — подумал про себя Василий. От мыслей его отвлекли действия пилота — его руки замелькали над консолью, секундой позже на лобовом стекле челнока, со стороны Василия, появилась полупрозрачное изображение с информацией об остальных кораблях их эскадрильи — схематическое изображение каждого, скорость, количество членов экипажа на борту. На десантных челноках было по двенадцать, на штурмовиках по двое. Одно из изображений штурмовика замерцало, и секунду спустя из динамиков раздался голос пилота.

— Три тысячи километров. Начинаю снижать скорость. На радарах наблюдаю загрязнение пространства метеоритной породой. Повторяю — загрязнение пространства.

— Подтверждаю, — ответил пилот другого штурмовика. — У меня на радарах то же самое.

— Говорит «Комета — 2». Парни, я всё понимаю, у вас радары дальше бьют и всё такое, — подал голос пилот челнока, шедшего вторым. — Предлагаю синхронизировать скорость двигателей и держать строй.

— Говорит «Комета — 1». Программа синхронизации запущена. Повторяю — программа синхронизации запущена. Прошу подтвердить.

Поочерёдно голоса всех первых пилотов, изображения также поочерёдно мигали. Скорость, которая немного разнилась у участников группы, постепенно выровнялась.

— Говорит «Комета — 1» Синхрон прошёл. — Затем обратился к пилотам штурмовиков. — Соколы, вы теперь наши глаза. Ведите.

— Принято. Объявляю двадцатиминутную готовность по задействованию кинетических барьеров.

Так эскадрилья продвигалась к нужному сектору, держа построение — три десантных челнока друг за другом и четыре штурмовика рядом с головным челноком, по одному с каждого бока, сверху и снизу. У штурмовиков время от времени работали импульсные лазеры, испаряя обломки космической породы, мешавшие движению. По мере продвижения вперёд лазеры срабатывали всё чаще. Эскадрилья постоянно снижала скорость, а осколков в окружающем пространстве становилось всё больше. Заработали кинетические барьеры — Василий успел заметить только включение. На долю секунды космос за лобовым стеклом стал бледно-жёлтым, но совсем скоро он впервые увидел, как работают барьеры, и понял, зачем космическим кораблям такие антенноподобные конструкции на носовых частях. Барьер спереди выглядел как конус с очень острым окончанием. Вскоре пространство за стеклом стало озаряться жёлтыми вспышками — это в барьер врезались куски метеоритов и отскакивали в сторону. Лазеры штурмовиков работали практически непрерывно, теперь разрушая только представляющие угрозу барьерам крупные объекты. Словно ледокол, прокладывающий путь, они вгрызались в море кусков космической породы.

— Через сто тридцать километров будет свободное окно, — объявил пилот одного из штурмовиков.

— Принято. Задержимся там для сеанса связи с «Нахимовым».

— Получится отправить сообщение на Землю? — спросил Василий пилота.

— Да, «Нахимов» ретранслирует. Но поговорить нормально не выйдет — задержка сигнала больше двадцати минут.

Василий от неожиданности даже зажмурился — так нестерпимо сильно блестели отражённым солнечным светом некоторые метеориты. Большая часть многокилометровой стены камней различнейшей формы и размеров была чёрно-серого цвета, но некоторые сверкали словно огранённые брильянты. Пилот челнока отрегулировал световой фильтр, и на массу вспышек теперь можно было смотреть не щурясь.

— В основном замороженный газ, иногда кристаллы горных пород, — пояснил пилот, не дожидаясь вопроса Василия. — Красиво, чёрт побери!

— Угу, — согласился Василий, не в силах оторвать взгляда от космического пейзажа. Впереди насколько хватало глаз видны были космические валуны. Если присмотреться, то можно было увидеть, как они не спеша движутся, вращаясь вокруг собственной оси. Один из метеоритов, километров десять-двенадцать, соприкоснулся с ещё более большим собратом. Порода в месте соприкосновения начала откалываться от обоих метеоритов, отлетая в окружающее пространство медленно, словно в замедленной съёмке, наполняя его тысячами кусочков. Ничего более величественного и завораживающего Василий не видел никогда в жизни. «Хотя нет, — пронеслась мысль, — однажды было!»

Двадцать два года назад, на его десятилетие. Родители подарили ему билет на «Виток». Он хотел голографический конструктор, а они подарили билет на полёт вокруг Земли. Он поначалу жутко расстроился, но виду родителям не подал — так воспитали. «Ты уже взрослый, сынок!» — сказал отец, положив руку ему на плечо. «Пора тебе понять, где мы живём, и за сохранение чего я борюсь». В тот день он одел свой парадный тёмно-синий мундир, а мама была как-то по-особому красива. Втроём они прошли на стартовую площадку. «Мы будем ждать тебя тут. Это чувство ты должен ощутить самостоятельно, — ответил отец на его вопрос, пойдут ли они вместе с ним. — Иди!» Спустя пятнадцать минут от расстройства и следа не осталось, через двадцать он позабыл о голографическом конструкторе, через час он бежал навстречу родителям, ждавшим его. «Ну, что ты ощутил там, наверху?» — спросил отец, обнимая. «Восторг» — ответил чуточку повзрослевший Василий.

На следующий день в школе Василий залез на страничку компании, занимающийся орбитальным туризмом, и узнал стоимость такой экскурсии. Голографический конструктор стоил в четыре раза дешевле. Перед его одиннадцатилетнем мама спросила, чего он хочет на день рождения. Василий ответил, что очень хочет получить модель космической станции на магнитной подушке, которую нужно собрать самостоятельно. Модель он получил и начал активно собирать, но так и не довёл дело до конца…

Жизнь внесла свои коррективы в мечты Василия о космических полётах — медкомиссия в одно из самых престижных училищ ВКС в Новосибирске выдала ряд противопоказаний. Василий надолго запомнил первые строчки письма с отказом: «Уважаемый Василий Игоревич, с сожалением вынужден сообщить Вам об отказе в поступлении в связи с неудовлетворительным состоянием здоровья…» В конце письма стояла подпись: Полянский Григорий Ефремович.

Но в Вооружённые Силы Российской Федерации Василий всё же попал, отслужив на границе, и затем поступил на службу в КСБ.

— Есть рабочий канал с «Нахимовым», — доложил пилот, оторвав Василия от воспоминаний. — Можете строчить своё письмецо.

Василий принялся писать мини-отчёт для Ермакова, находящегося сейчас на Земле.

НИКОЛАЙ

Зал был полон. Сотни пар глаз смотрели на него, и под этими взглядами Николай чувствовал себя дико неуютно, стоя на трибуне Новой ООН в медицинском халате. Под халатом на руках, ногах, груди, вдоль позвоночника, находилось четыре десятка датчиков-присосок.

Рядом, справа, стоял Юдин в строгом костюме при галстуке, правда, пиджак был просто накинут на плечи из-за жёстко зафиксированной левой руки. Николай подозревал, что с рукой у главы безопасности уже почти всё в порядке, и реальной надобности в подобной фиксации не было.

Юдин начал что-то говорить, но Николай толком не слышал его — он поднял взгляд к закрытому от солнечного света куполу Ассамблеи, к невидимому сейчас небу за ним, пусть и африканскому, но всё же родному, земному. И Николай понял, что вызывает в нём страх. Страшно было залезть в колбу, стоявшую у трибуны, и не вылезти из неё. Не увидеть звёздного неба, не прогуляться ранней осенью по аллее, усыпанной листьями, не вдохнуть морозного январского воздуха. Вместе с осознанием страха пришло и осознание того, что до сих пор он ничего толком не боялся. Но вместе с этим страхом росло понимание — пути назад нет. Он здесь, на него надеются. И он не подведёт! Ради Вадима, ради ребят из орбитального челнока. Ради всех тех, кто исполнял свой долг и не выжил.

— Коля, — вдруг раздался в ухе голос Полянского. От неожиданности Николай вздрогнул. — Соберись и иди к аппарату. Врачи уже там.

Николай спустился с трибуны, встал на край платформы и скинул халат, оставшись в одних плавках, обвешанный датчиками. Вокруг засуетились медики, проверяя готовность. Привод тихонько загудел, приподнимая колбу над платформой. Немного пригнувшись, Николай шагнул под неё.

— Николя! — к нему подошёл один из медиков, кажется, его звали Француа. — Повернись, я осмотрю датчики на спине… Так… Кажется, всё замечательно.

— Начали! — скомандовал Мусиев и колба закрылась с тихим коротким шипением.

Чуть розоватая, тёплая жидкость стала прибывать, заполняя колбу. Вскоре Николай уже стоял на пальцах ног, задрав подбородок и ловя последние глотки воздуха. Вскоре в колбе не осталось воздуха вовсе. Начала подкатывать паника, лёгкие уже начало жечь.

— Кадет, успокойся! — строгий и спокойный голос Полянского вернул Николаю самообладание. — Вспоминай, что нужно делать. Сначала выдохни воздух из лёгких полностью. Отлично. Теперь самое сложное — первый вдох!

Лёгкие Николая будто обожгло ледяным воздухом, хотя розовая жидкость и не была холодной. Дыхательная система, вкупе с мозгом отказывались дышать в столь неестественной среде. Николай схватился за горло, задыхаясь и теряя сознание.

— Кадет! Дыши! — голос Полянского прорвал тьму, захватившую разум. — Медленный выдох, потом вдо-о-ох…

Николай с удивлением обнаружил, что может дышать. Медленно, с непривычной тяжестью в груди, но может! Кислород стал поступать в кровь, голова прочистилась, пульс всё ещё колотился, но уже не от паники, а от необычайности ощущений.

— Так держать, кадет! А теперь расслабься, успокой сердцебиение. Передаю связь доктору Ли.

ДОКТОР

Француа нервно сжимал в кулаке ампулу, то и дело ловя себя на том, чтобы не выдавить её содержимое себе на кожу. В голове уже созрел план, простой и сложный одновременно. Простой — просто выдавить пластиковую ампулу в последний момент, проверяя датчики на парне. Сложный — к его действиям будут прикованы сотни взглядов, несколько видеокамер. Но на этот случай у Француа был ещё один план.

Парень скинул халат и встал под купол аппарата. Пора!

— Так, Француа, проверь давление в баках, а я проверю датчики! — сказал Мусиев.

— Уже проверил. Минуту назад, — соврал Француа. И тут же добавил: — Давайте я посмотрю датчики, а вы проинструктируйте ещё раз господина Полянского о дыхании жидкостью, окей?

— Николя! — Француа окликнул парнишку. Тот обернулся. Вид у парня был неважный — растерянный и испуганный. Но во взгляде читалась готовность идти до конца. Внезапно в пальцах появилась неожиданная дрожь, а такого с ним ещё не бывало. — Повернись, я осмотрю датчики на спине…

Парень повернулся. Француа выдавил содержимое пластиковой ампулы прямо на пол капсулы. Как быстро добавленное таким способом вещество подействует, он не знал, ведь обычно подмешивание происходило на стадии подготовки смеси для резервуара. Неожиданно ампула выскользнула из пальцев и упала на дно. На долю секунды Француа показалось, что это увидели все. Но нет, никто его не окликнул и ничего не спросил, не потребовал объяснений. — Так… Кажется, всё замечательно!

С бешено колотящимся сердцем Француа вернулся к пульту, а Мусиев тем временем скомандовал: — Начали!

ПОЛЯНСКИЙ

Николай плавал в колбе, наполненной розовой жидкостью. Нечто подобное Полянский видел в Питере, в Кунцкамере, только теперь перед ним был живой человек, его ученик.

— Необходимая стадия погружения в гипнотический сон достигнута. Пациент готов к процедуре фиксации воспоминаний, — бесстрастным голосом объявил доктор Ли.

Рядом с медиками стоял Юдин. Полянский знал о его плане показать сначала бой с дронами, а затем уже катастрофу на орбите.

— Приступим! — Юдин назвал Мусиеву дату и время крушения поезда. Стеклянный купол затемнился, заработали проекторы, выводя двухмерное изображение на экран. Позже его оцифруют и создадут полноценную трёхмерную реставрацию событий, но пока по старинке — запись на аналоговый носитель, как того требовала процедура.

— Николай, вы сейчас находитесь в салоне движущегося транспорта, вы направляетесь к ООН через пустошь вдоль магнитной дороги. Вы видите поезд?

На экране появилось изображение того, что и как видел Николай в день боя с японскими боевыми дронами. Ли задавала вопросы, картинка на экранах подрагивала, темнела, снова становилась чёткой и яркой. Полянский присмотрелся к лицу кадета. Губы Николая беззвучно комментировали происходящее на экране — на картинке творился сущий ад, а лицо парня оставалось неестественно бесстрастным. Полянский переводил глаза с экрана на лицо и обратно, смотря на битву, в которой сражался сам глазами другого участника, сравнивая и анализируя происходящее.

Но вот бой в Пустоши закончился, и Юдин отдал распоряжение профессору перейти к катастрофе на орбите, за десять минут до появления метеорита перед станцией ЗОС.

На экране появились молодые лица, Полянский узнал их всех. Большинство юношей и девушек были его кадетами, отправлялись на станцию для прохождения практики. Кто-то побаивался, кто-то смеялся. Но во всех чувствовалась энергия, которая есть в человеке, пока он молод — жажда открытий, познания нового. Неожиданно для себя Полянский понял, что на глаза навернулись слёзы. «Не плачь, старик, их этим всё равно не вернуть», — пронеслось в его голове.

Тем временем ситуация на экране начала стремительно развиваться — Николай увидел метеорит. Вот ЗОС бьёт по космической глыбе первым залпом, наполняя космос вокруг мириадами осколков, вот второй залп в последний момент, который раскалывает метеорит на две неравные части. Вот спасательные капсулы отстреливаются от челнока. Полянский своими глазами видит, как разбиваются несколько из них об острые камни. Сердце начинает щемить от увиденного. Вот множество тел со станции проносятся перед иллюминатором спасательной капсулы Николая.

Полянский на миг переводит взгляд на лицо Николая, плавающего в колбе. Губы его по-прежнему проговаривают то, что он видит. Но что это? Розовая жидкость у левого глаза становится темнее.

— Профессор, это нормально?! — Полянский встряхивает за плечо Мусиева и указывает на тело в колбе. Красные пятна уже возле второго глаза и носа.

— Чёрт, конечно же нет! — вскрикивает профессор и запрыгивает на платформу с невероятной для своего возраста прытью. — Ли, вырубай, вырубай!

Тело Николая начинают бить крупная дрожь, как при эпилепсии. Лица из-за крови не видно. В зале поднимается гул, слышатся крики. Колба тем временем поднимается, выливая на платформу и на пол Ассамблеи ООН несколько тонн розовой жидкости, разбавленной кровью. Тело Николая скрюченное, бьющееся, вываливается из-под колбы, лёгкие исторгают остатки смеси. Кровь течёт из уголков закрытых глаз, носа, ушей.

Полянский словно в замедленной съёмке бежит к Николаю, но поскальзывается на розовой жидкости и падает, пачкая парадный китель. Но на китель Полянскому наплевать. Ли и Миусиев стаскивают извивающееся тело с платформы на пол, доктор Ли что-то вкалывает Николаю. Полянский подползает к юноше, в груди слева всё горит, тяжело дышать. Николай перестаёт биться в судорогах, и Полянский кладёт его голову на колени, поглаживая волосы в розовом. В груди жжёт. Профессор прикладывает руку к шее юноши, нащупывая пульс, затем что-то кричит и начинает делать закрытый массаж сердца.

Полянский обводит всё вокруг безумным взглядом. Юдин куда-то звонит, суетятся все медики, кроме одного — француза. Тот сидит прямо на полу, уперев локти в колени и погрузив пальцы во вьющиеся каштановые волосы, глаза его широко раскрыты. На экране видны камни, тела и синяя полоса.

Николая вырывают из рук Полянского, укладывают на носилки и увозят. Полянский какое-то время сидит в луже розовой жижи, тяжело дыша, затем падает на спину. Сердце его не бьётся.