Кони Анатолий Фёдорович (1844—1927) Собрание сочинений в восьми томах. Том 2. М., 1966 г
Приложение III.
Доклад III Отделения «О беспорядках, произведенных толпою молодежи, сопровождавшей Засулич после ее оправдания на суде»
...Для правильного разрешения этого вопроса необходимо было обратиться к постановлениям XV тома Свода законов, изд. 1876 года. В Уставе о пресечении и предупреждении преступлений существует целый ряд статей, определяющих деятельность полиции, ее права и обязанности по охранению общественного порядка. По самому названию своему Устав этот указывает на необходимость предупреждать всякого рода сходбища, собрания, общей тишине и спокойствию противные. Полиция пресекает в самом начале всякую новизну, законам противную, и наблюдает, чтобы благочиние, добронравие, порядок и все предписанное законом для общей и частной пользы было исполняемо и сохраняемо, а в случае нарушения приводит всякого, несмотря на лицо, к исполнению предписанного законом.
Шапошников Борис Михайлович (1882—1945) Мозг армии. Книга вторая. Москва, Ленинград 1929 г
Глава IX. Итоги балканских войн
...Как мы знаем, Франция и Россия с 1892 года были связаны военной конвенцией. По размерам нашего труда мы не можем углубиться в детальное изучение этой конвенции, но и не смеем пройти мимо нее. Желающих подробно ознакомиться с ней отсылаем к трудам Валентинова, Зайончковского и, наконец, к архивным материалам.
Здесь мы позволим себе лишь вкратце коснуться сущности этого военного союза.
17 августа 1892 года между начальником французского генерального штаба Буадеффром и начальником русского главного штаба Обручевым была подписана следующая военная конвенция:
«Франция и Россия, одушевленные одним желанием сохранить мир и не имея другой цели, кроме подготовки мероприятий, необходимых для оборонительной войны, могущей быть вызванной нападением сил тройственного союза, договорились о нижеследующем:
1. Если Франция будет атакована Германией или Италией, поддержанной Германией, Россия нападает на Германию всеми находящимися в ее распоряжении силами.
Если Россия будет атакована Германией или Австрией, поддержанной Германией, Франция употребит все находящиеся в ее распоряжении силы для борьбы с Германией.
2. В случае мобилизации сил тройственного союза или одной из входящих в его состав держав, Франция и Россия, при первом известии об этом событии и без предварительного о том соглашения, немедленно и одновременно мобилизуют все своп силы и сосредоточат их возможно ближе к своим границам.
3. Силы, долженствующие быть выставляемыми против Германии, составляют со стороны Франции 1300 000 человек, а со стороны России — от 700 000 до 800 000 человек.
Силы эти будут введены в действие полностью и возможно скорее, чтобы Германия была принуждена бороться одновременно на востоке и па западе.
4. Генеральные штабы обеих стран будут сговариваться во всякое время для подготовки и облегчения приведения в исполнение изложенных выше мер. Они будут сообщать друг другу еще в мирное время все имеющиеся у них п получаемые впредь сведения о войсках тройственного союза.
5. Франция и Россия пе заключат сепаратного мира.
6. Срок настоящей конвенции будет тот же, что и тройственного союза.
7. Все вышеприведенные постановления будут храниться в строгой тайпе».
Таков первоначальный текст этого документа.
Первый Французский проект конвенции был направлен исключительно против Германии, обходя Австрию и Италию. Ясный и дальновидный ум Обручева ввел в конвенцию оба эти государства, обеспечив России поддержку и в том случае, если бы выступила сначала одна Австрия. Представленная Обручевым записка, рассматривавшая французский проект конвенции, полна глубокого интереса. С большим сожалением мы проходим мимо нее, отметим лишь некоторые взгляды ее автора.
Обручев говорит, что в начале каждой европейской войны для дипломатии всегда является великим соблазном — по возможности ее локализировать и ограничить ее действия. Но, при настоящем вооруженном и возбужденном состоянии континентальной Европы, России к подобной локализации войны следует относиться с особенным недоверием.
В другом месте, останавливаясь на условиях современной войны, Обручев приходит к выходу, что обращение к мобилизации не может в настоящее время считаться как бы мирным еще действием, а, напротив, это самый решительный акт войны. Отмечая необходимость не опоздать с мобилизацией, а начать ее одновременно с противником, Обручев указывает, что слово «мобилизация» должно в настоящее время обозначать и открытие военных действий. В минуту объявления мобилизации не должно быть никаких дипломатических колебаний.
Мы запомним эти взгляды начальника русского главного штаба, чтобы вернуться к ним в тяжелые дни начала мировой войпы.
Заключенная в 1892 году конвенция была утверждена в августе этого же года обменом письмами между военными министрами обеих стран и в конце 1893 года таким же обменом письмами русского министра иностранных дел с французским послом в Петербурге.
Уже первое совещание начальников генеральных штабов, состоявшееся в Петербурге 19 июня (2 июля) 1900 года, внесло существенное изменение в конвенцию.
Оставив без изменения вопрос об обоюдной мобилизации без предварительного соглашения, в случае мобилизации всего тройственного союза или только Германии, начальники штабов исключили обязательство подобной мобилизации при мобилизации Австрии или Италии. Старания Обручева были сведены на-нет, и восторжествовала французская точка зрения. По предложению французов были внесены обязательства о взаимной помощи в случае войны с Англией и рассматривался вопрос о применении конвенции в случае расширения Германией территории за счет Австрии в виду ожидавшейся смертп Франца-Иосифа.
В Феврале 1901 года состоялось второе совещание, интересное в том отношении, что на нем впервые последовало со стороны Французов предложение помощи России в постройке стратегических железных дорог.
Затем, до 1906 года, совещания начальников штабов прекратились. Третье совещание состоялось летом 1906 года в Париже, и в дальнейшем такие совещания происходили ежегодно, закончившись последним перед войной совещанием в Петербурге в августе 1913 года.
Стремление Франции прибрать к рукам политику России со всей полнотой сказалось и на совещаниях начальников генеральных штабов. На них, начиная с 1906 года, были пересмотрены и дополнены почти все статьи конвенции.
Прежде всего, в 1906 году было введено условие, что постановления совещания приобретают силу только после утверждения их правительствами, чего Французы тщетно добивались в 1892 году, а Петербург отказывал, не желая связывать себе руки.
Ст. 1 была изменена в том отношении, что конвенция направлена главным образом против Германии, в отношении которой Австрия и Италия являются только случайными спутниками. Статья была дополнена указанием, что «германская армия является главным объектом, против которого оба генеральных штаба должны направить и вести борьбу с полной энергией и всеми находящимися в их распоряжении средствами».
В 1908 году, вместо обсуждения обоюдной помощи против Англии, наоборот, по русскому предложению, подвергся суждению вопрос о мобилизации без предварительного соглашения в случае войны Германии с Англией, конечно, не на стороне Германии.
В соответствии с внесенными в ст. 1 изменениями, мобилизация без предварительного соглашения предусматривалась только против Германии. Мобилизация же России и Франции при войне с Австрией или Италией, без Германии, могла последовать только по предварительному соглашению. Последнее условие было подтверждено в 1911 году.
Слова «оборонительная война» не должны пониматься в том смысле, что «война будет вестись оборонительно», а, наоборот, необходимо стремиться к одновременному наступлению против Германии.
Если первые совещания начальников штабов касались стратегического развертывания п планов сторон в общих чертах, то, начиная с 1906 года, Французы с каждым годом все настойчивее и конкретнее подходили к этому вопросу.
Займы России во Франции делали настойчивым Французский генеральный штаб, чувствовавший почву под ногами.
Французский генеральный штаб доказывал необходимость: 1) ведения главной операции против германских сил, развертывающихся на востоке, и 2) ускорения сосредоточения русских армий для одновременного, по возможности, перехода в наступление с французской армией. На совещании в 1912 году Жоффр доказывал, что с победой русских армий на германском фронте отпадут все опасения за Австрию, Швецию п Турцию, и даже намечал район сосредоточения русских армий, который позволял бы наступать или от Нарева в Восточную Пруссию или по левому берегу Вислы на Берлин. Начальник русского генерального штаба обещал сосредоточить па германской границе 800 000 человек и после 15-го дня мобилизации «дать немцам почувствовать действие своих армий».
16 июля 1912 года была заключена и военно-морская конвенция Франции и России.
Последнее перед войной совещание 1913 года, в лице Жоффра и Явлинского, вновь подтверждало обоюдную мобилизацию Франции и России против Германии без предварительного соглашения при всяких действиях Германии. В то же время совещание подчеркивало, что отдельная мобилизация Австрии или Италии не ведет за собой обоюдной мобилизации союзников.
Совещание снова подчеркивало необходимость готовности 800 000 чел. русской армии на 15-й день на германской границе и перехода их в наступление с целью «уничтожения сил Германии в самом начале операций». Жоффр находил желательным для русских уже в мирное время иметь такую группировку сил в Варшавском округе, которая «представляла бы для Германии прямую угрозу».
Далее протокол совещания останавливал внимание на развитии рельсовой сети, а попутно Французское правительство предоставляло России крупный железнодорожный заем в 400 — 500 миллионов Франков в год при условии, если; 1) Россия предпримет постройку новых железных дорог в согласии с французским генеральным штабом и 2) увеличит численный состав армии мирного времени.
С большой неохотой Коковцов вел переговоры о займе, стараясь отстоять свободу в выборе начертания вновь строящейся железнодорожной сети, но тщетно, ибо французский генеральный штаб платил только в своих интересах.
Мы кратко ознакомились с франко-русской военной конвенцией, дабы яснее были события дней, знаменовавших собою начало мировой войны.
Если вникнуть в работу французского и русского генеральных штабов по выработке общего плана войны и сравнить ее с таковой же у серединных государств, то нужно беспристрастно сказать, что свидание трех начальников генеральных штабов было политической шумихой, но не военным соглашением.
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Кони Анатолий Фёдорович (1844—1927) Собрание сочинений в восьми томах. Том 2. М., 1966 г
Воспоминания о деле Веры Засулич
Из примечаний
Через много лет мы встретились с графом Паленом в Государственном совете; он был его старейшим членом, я — его младшим. Между нами установились вежливые, официальные отношения. Годы шли, он занемог и перестал ездить в Государственный совет. Когда вышла моя книга «На жизненном пути», немцы из Государственного совета стали мне говорить: «Анатолий Федорович, граф Пален с большим интересом читает вашу книгу и очень жалеет, что не может повидать вас, побеседовать с вами». Мне это приходилось слышать не раз, то от одного, то от другого, наконец я решился. Мы оба уже старики (ему тогда было 83 года), большая часть жизни прошла, то, что нас разъединяло, давно позади, ( Свернуть )
и я к нему поехал. Он очень мне обрадовался, рассказал много интересного о том, что тогда происходило за кулисами, а потом вдруг посмотрел на меня и сказал: «Вы меня простили?» — «Да что вы, граф, я вас не понимаю, в чем я могу вас простить?» — «Нет, вы отлично меня понимаете: я столько причинил вам неприятностей, даже горя, я отравил столько лет вашей жизни,.. но простите меня, старика, я не понимал вас тогда, я многого тогда не понимал; теперь я понял, я теперь другой человек, но поздно».. — «Какая может быть речь о прощении в общественной жизни, граф, я вас ни в чем по отношению к себе не виню; напротив, за то, что вы сделали со мною, я вам даже благодарен». — «Благодарны? За что?» — «А вот за что, если после процесса Засулич я не оказался бы в опале и не был бы подвергнут различным притеснениям и преследованиям, я бы продолжал взбираться по иерархической лестнице и, наверное, как мне это многие предсказывали, в один день очутился бы на министерском кресле. И передо мною оказалась бы альтернатива — или же с первых шагов сломать себе шею и быть сданным в архив, или же, что еще хуже, пойти на компромисс, на сделку со своею совестью: сперва уступить в одном деле, намереваясь уже зато в другом настоять на своем, но мало-помалу покатиться по этой наклонной плоскости, пока совершенно не потерять своего лица. А так вышло гораздо лучше; у меня оказалось гораздо больше свободного времени, я написал свою книгу «Судебные речи», за которую два университета присудили мне степень доктора прав honoris causa (в знак почета); я написал еще целый ряд книг; я был криминалистом, а благодаря новому назначению познакомился с гражданским судопроизводством; я своею судьбою доволен и не жалею о тех неприятностях, которые пришлось мне одно время испытать». — «Итак, вы простите меня, vous ne men voulez pas? (вы на меня за это не сердитесь?) — «Mais du tout» (ничуть). Я пожал ему руку. Ну как я рад, как я рад, у меня камнем на сердце лежало сознание, что я был несправедлив по отношению к вам и причинил вам столько незаслуженных огорчений... Заходите ко мне, я лишился ног, уже не могу выезжать, а мы с вами – старые трабанты, у нас есть о чем поговорить!» Я ему обещал бывать у него. Старческой тяжелой походкой он проводил меня до дверей, мы простились, он крепко пожал мне руку. А через несколько дней он умер.
(Записано Э. Ф. Кениг, вечером 15 мая 1927 г. после рассказа А. Ф. Кони.)
О СЛАВЕ
...но не о приманке для людей тщеславных, а о Славе Сэ.
Его книги публиковало крупнейшее российское издательство АСТ, которое и мне уделяет внимание. Поэтому перед самым коронавирусом нас обоих пригласили выступить на стенде издательства в программе очередной Московской международной книжной выставки-ярмарки.
Меня очень обрадовала возможности послушать замечательного писателя, посмотреть на него вживую — и познакомиться после выступления. Пожалуй, Слава был единственным коллегой из списка, с которым действительно хотелось поговорить: с остальными либо не о чем, либо незачем, либо это не коллеги...
...но вышло так, что я сперва вещал со сцены на стенде, а потом был отправлен на другую площадку для участия ещё в одном мероприятии. Оттуда я вернулся слишком поздно и уже не застал ни выступления Славы, ни его самого. Надежды на следующий раз не сбылись: эпидемия остановила ярмарочную жизнь и унесла, среди прочих, жизнь чудесного Славы Сэ.
Вот десяток откровений из его книжек, хотя в моём представлении он не афорист, а мастер создания неподражаемой атмосферы рассказа:
♥︎︎ Удивительно всё-таки, как одной лишь позой женщина выражает целую страницу психологического текста.
♥︎︎ Главный секрет женской красоты: чем хуже самочувствие, тем лучше выглядишь.
♥︎︎ Идеальная женщина умна, добра и с круглыми коленками. Коленки — всемирный критерий женской красоты.
♥︎︎ Больше двух добродетелей в одну женщину не лезет.
♥︎︎ Перепады настроения составляют важную часть женского шарма.
♥︎︎ Красавицы вправе на любой вопрос отвечать что угодно.
♥︎︎ Женщины вообще боятся мужчин с фантазией.
♥︎︎ Поведением женщины управляет генератор случайных чисел. На её «любит — не любит» влияют ненаучные зодиаки и лепестки ромашки.
♥︎︎ Некоторые женщины даже незнание языков превращают в технику совращения.
♥︎︎ У женщин, кстати, есть душа. Будь они роботами, многое в мире было бы проще.
Славу Сэ хочется цитировать целиком, а не выборочно. И один из главных его писательских секретов — монолог с доброй улыбкой, которую слышно. Подражатели пытаются сымитировать Славины способы построения фразы, но улыбку — в отличие от язвительной ухмылки или саркастической усмешки — подделывать слишком сложно...
...поэтому Слава был и остаётся уникальным.
Вячеслав "Слава Сэ" Солдатенко, 1969—2021.
Светлая память.
Кони Анатолий Фёдорович (1844—1927) Собрание сочинений в восьми томах. Том 1. М., 1966 г
Из записок судебного деятеля
Крушение царского поезда в 1888 году
(Борки — Тарановка)
...Витте тем не менее не мог не указать, хотя и в очень осторожных выражениях, на такие стороны в снаряжении и движении поездов чрезвычайной важности, которые получили огромное значение для дальнейшей экспертизы.
Я увидел его снова лишь в мае месяце 1889 года в вагоне, едущим из Гатчины после представления государю. Он был уже в мундире директора тарифного департамента, и его длинные ноги были облечены в белые с позументом панталоны, в дополнение к которым он получил двадцати тысяч годового содержания. Он холодно раскланялся со мною и продолжал смотреть волком. Затем несколько раз мы встречались в разных официальных собраниях и у М. Н. Островского. Он успел уже побывать министром путей сообщения, заменить Вышнеградского и сесть затем на его место. И всегда при этих встречах я подмечал в нем враждебный и испытующий взгляд. Его, очевидно, беспокоила мысль, о том, что я стану рассказывать о смешной роли, которую он играл в Харькове. Но он, безусловно, ошибался. Особенно проявилось это однажды после обеда у М. Н. Островского. В качестве старого знакомого и секретаря общества вспомоществования московским студентам, коего председателем был Островский, я не всегда мог уклоняться от приглашений соединять нашу беседу о делах общества с трапезой у этого рутинного и ленивого бюрократа, который был когда-то большим либералом. После одного из таких обедов, когда Витте и некоторые из гостей (вербовавшихся преимущественно из министров) сели играть в карты, а хозяин вместе с другими сел в уголок слушать мой оживленный рассказ об одном из литературных процессов, возбудившем общественное любопытство, Витте издалека явно прислушивался к моему рассказу, постоянно взглядывал на меня беспокойными глазами и, видимо, тревожился нелепой мыслью, что я рассказываю дело о крушении и, быть может, о его допросе. Затем, забравши необыкновенную силу, причем его самоуверенность выросла в меру его необыкновенных способностей, он, конечно, успокоился и, вероятно, позабыл о моем «дружеском совете», данном при следствии.
Впрочем, иногда она, по-видимому, всплывала в его воспоминаниях. Так, известный издатель «Zukunft'a» Maximilian Harden, приезжавший в Петербург на несколько дней, рассказывал мне, что был принят Витте с крайней любезностью и почтен весьма откровенным разговором, который он и описал в своем журнале.
«Долго ли вы останетесь в Петербурге», — спросил у него Витте при прощании. «Нет, я почти никого здесь не знаю и собираюсь посетить только сенатора Кони, к которому отношусь с большим уважением». При этом лицо Витте внезапно омрачилось, и он холодно выпустил из своих длинных пальцев дружески пожимаемую руку задорного немецкого публициста.
...Насколько беззастенчивы были злоупотребления правления, явствовало из так называемого «Угольного дела», по которому инспектор Кронеберг вел с правлением горячую, но тщетную борьбу. Одни и те же лица, только лишь в различной комбикации званий, составляли правление Курско-Харьковской дороги и общества Южно-Русской каменноугольной промышленности, и между ними был заключен договор, в высшей степени невыгодный для общества дороги, обрекавший дорогу на многолетнее рабство при покупке угля по чрезмерным против рыночных ценам, причем Поляков перекладывал барыш из одного кармана в другой, перенося всю невыгоду на казенную приплату по гарантии. Дело было столь вопиющее, что, вследствие настойчивых представлений Кронеберга, отношения которого с правлением дороги обострились до того, что он должен был ходить в заседания с револьвером, пришлось образовать при министерстве путей сообщения особую комиссию под председательством честного старика Боричевского. Эта комиссия нашла контракт между обществами противозаконным, а исполнение его проникнутым мошенническими изворотами, противодействием законным требованиям инспектора дороги и представлением ложных и обманных показаний. Комиссия предложила уничтожить контракт, уволить от службы по ведомству путей сообщения, как вредных людей, инженера Хлебникова, барона Гана и Лазаря Полякова, бывших членами правления Южно-Русского каменноугольного общества, предать суду инженера Кисловского, бывшего одновременно директором обоих обществ и предписавшего принять негодный, лежалый, горелый и мусорный уголь, и, наконец, объявить благодарность Кронебергу за его честную, полезную и бдительную службу. Из этих мер не была до времени крушения осуществлена ни одна. Несчастный же Кронеберг, видя полное отсутствие поддержки со стороны министерства и наглое торжество правления, махнул на все рукой и, по-видимому, сказал самому себе, в данном случае не без основания, что «один в поле не воин».
...Ими было признано в сущности, что причиною крушения необходимо признать сход с рельсов первого паровоза или его тендера, вследствие расшития пути, произведенного боковыми качаниями первого паровоза, развившимися до размеров, опасных для движения. Развитие таких качаний должно быть приписано значительной скорости, не соответствующей ни расписанию, ни типу товарного паровоза, усилившейся при быстром движении под уклон поезда столь значительной длины и тяжести. Вместе с тем было признано, что, ввиду ряда неправильностей в устройстве, составе и управлении императорским поездом, движение его производилось при условиях, не только не обеспечивающих безопасность, но и таких, кои никогда не могли быть допущены и для обыкновенного пассажирского поезда.
...В-третьих, предпринят был ряд осмотров книг правления дороги для определения доходности предприятия в связи с уменьшением расходов на ремонт. Это было необходимо ввиду того, что согласно § 16 устава общества правительство в декабре 1888 года приобретало право выкупа железной дороги за ежегодную в течение следующих 60 лет уплату, соответствующею средней годичной доходности самых доходных пяти лет последнего семилетия, почему правление было, несомненно, заинтересовано в том, чтобы тратить как можно меньше, усиливая тем показную доходность дороги, И действительно, оказалось постепенное возрастание чистого дохода дороги при увеличении валового и уменьшении расхода, а именно: в 1880 году чистый доход составлял в круглых числах 337 тысяч рублей; в 1881 году — миллион; в 1882 году — 2842 тысячи; в 1883 году — 3650 тысяч; в 1884 году — 4554 тысячи; в 1885 году — 4977 тысяч; в 1886 году — 4568 тысяч и в 1887 году — 5505 тысяч. Это было достигнуто целым рядом действий правления, направленных на сокращение всевозможных служб, на употребление шлака вместо песка, на недостатки на главном пути 5000 куб. сажен верхнего балласта и на несвоевременной замене шпал, выслуживших сроки. Стремление к искусственному увеличению доходности выразилось и в возмутительном небрежении относительно сил и здоровья служащих и гигиенической обстановки всей дороги вообще. Так, исследованием установившихся по ремонту и эксплуатации Курско-Харьковско-Азовской железной дороги порядков было обнаружено, что при поставке шпал на дорогу допускается прием бракованных шпал в большом количестве по ценам, значительно меньшим против договорных, и что такие шпалы употреблялись, между прочим, в большом количестве и для укладки на станционных, запасных и даже на главном пути. Укладка в путь бракованных шпал, и притом не только маломерных, но имеющих признаки гнилости, сучковатых, тонких и кривых, и удержание значительного числа шпал по выслуге ими сроков службы в пути приводила таковой, как оказалось из рапортов дистанционных начальников главному инженеру дороги, из переписки их между собою и ряда свидетельских показаний, в состояние негодности, представляющей опасность для движения поездов, причем вынимаемые из полотна шпалы зачастую оказывались в таком состоянии ветхости, что их нужно было «собирать лопатами», получая обломки гнилой древесины, негодной даже на топливо.
...Рядом показаний служащих всех категорий было указано на то, что силы их доводятся до крайнего напряжения и истощения при суточных дежурствах, непрерывном пребывании в пути в течение 18 часов, отсутствии надлежащего отдыха и т. п., что подтверждено было и показанием инспектора Кронеберга о фактическом недостатке отдыха для машинистов и донесением его же в департамент железных дорог о чрезвычайной трудности 24-часового бессменного дежурства для начальников станций и их помощников, которые несут на полустанциях и обязанности телеграфистов, причем там, где приходят в день от 30 до 32 поездов, не считая рабочих и экстренных, во время дежурства нет ни минуты отдыха и требуется, ввиду разнообразия работы, неослабное внимание и память, каковые трудно сохранить при напряженном труде в течение 183 суток в году.
Тягостному положению служащих соответствовал отвод им для жилья на многих станциях низких, тесных, сырых, холодных, неопрятно содержимых и удаленных от места службы помещений, подтверждаемый отзывом прозектора Харьковского университета Белоусова, занимавшего 6 лет должность участкового врача дороги, о санитарном состоянии дороги и об организации врачебной на ней помощи. Из этого в высшей степени характерного показания было видно, что вследствие нежелания правления делать самые необходимые расходы вода на многих станциях отвратительна на вкус и вредна для питья, а на станции Лозовой-Азовской в 1886 и 1887 гг. издавала вызывающую тошноту и головокружение вонь и содержала мириады мелких животных и гнилостные газы, загоравшиеся при поднесении огня синим пламенем. Подача медицинской помощи была организована столь скупо, что врачи, фельдшера и акушерки, состоящие на дороге в недостаточном количестве и вынужденные, по большей части, ездить на площадках товарных вагонов, несмотря ни на какую погоду, фактически не могли поспевать своевременно к заболевшим, а раненых при железнодорожных несчастьях, ввиду существования на всей линии лишь одного тряского и неудобного санитарного вагона, возили обыкновенно в пассажирских вагонах, куда, по невозможности — по устройству дверей — пронести носилки, приходилось протаскивать людей с переломленными членами и тем причинять им страдания, вызывавшие всякий раз слезы даже у крепких нервами людей. Отсутствие заботы об оздоровлении в высшей степени непригодных для обитания жилищ служащих и недостаток медицинской помощи весьма затрудняли борьбу с острыми взрывами эпидемии дифтерита и тифа. Причины столь дурного в санитарном отношении состояния дороги, по заключению Белоусова, лежали в бесконечном урезывании и сокращении средств правлением, причем результатом такой экономии являлось полное изнурение большинства служащих, вызывавшее нередкие несчастные случаи на дороге.
...О ходе следствия я известил частными письмами и шифрованными телеграммами Манасеина, избрав первую форму, как наиболее удобную для сообщения ему моих предположений, сомнений и наблюдений. Составление и чтение шифрованных телеграмм меня чрезвычайно утомляло. Но письма я писал с удовольствием, отдавая в них отчет самому себе. Впоследствии оказалось, что Манасеин как-то сослался при докладе у государя на одно из этих писем и государь выразил ему желание читать эти письма. Манасеин не решился меня предупредить об этом, и мои письма с откровенными и подчас резкими суждениями о людях и о положении вещей посылались им государю, который возвращал их с подчеркнутыми синим карандашом и отмеченными местами. Письма эти, очевидно, читались в семейном кругу, потому что впоследствии Николай II, при представлении моем в январе 1895 года, сказал мне, что с большим интересом слушал чтение моих писем по делу о крушении поезда.
Я мог их писать только по ночам, во время тягостных нервных бессонниц, так как днем и вечером я был непрерывно занят или на следствии, или в маленьком рабочем кабинете в дружеской обстановке гостеприимного дома А. Г. Хариной. Иногда, торопясь отправить письмо и вообще не желая доверить его посторонним рукам или любознательности харьковской почтовой конторы, я в 5 часов утра шел по пустынным улицам спящего Харькова на станцию железной дороги и сам сдавал письмо в почтовый вагон, проходивший на Петербург в седьмом часу утра. Эти длинные путешествия освежали мою голову и в то же время влекли за собою физическое утомление, дававшее мне краткий сон часов до 10 утра, когда надо было ехать в камеру прокурора палаты. К величайшему сожалению, эти письма, полные непосредственных впечатлений и представлявшие живую летопись следствия, исчезли бесследно и ни в бумагах министра юстиции, ни в переписке, оставшейся после покойного Манасеина, их найти не удалось.
...«Итак, — сказал мне государь, — ваше мнение, что здесь была чрезвычайная небрежность?»— «Если характеризовать все происшествие одним словом, независимо от его исторического и нравственного значения, — отвечал я, — то можно сказать, что оно представляет сплошное неисполнение всеми своего долга. Из железнодорожных служащих в сущности исполнили свой долг только Витте и Васильев». Государь посмотрел на меня вопросительно. Я рассказал ему о действиях Витте и Васильева в Ковеле и передал сущность их показаний. Я упомянул, что копия их показаний послана мною министру юстиции. «Не скрою, — сказал я, — что образ действий этих двух лиц, несмотря на некоторую сдержанность их показаний, производит отрадное впечатление среди картины общей растерянности, небрежности и своекорыстия, рисуемой целым рядом свидетельских показаний».
О ПРИЗЕМЛЁННОМ
Кто искренне думает, что высшие и отдалённые цели человеку нужны так же мало, как корове, что в этих целях "вся наша беда", тому остаётся кушать, пить, спать или, когда это надоест, разбежаться и хватить лбом об угол сундука.
(Антон Чехов)
О ТАК НАЗЫВАЕМЫХ
...и о бессмертной русской классике.
Ещё падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счёт других; но как только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутину муха, и подымут вдруг крики: «Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом? Ведь это всё, что ни описано здесь, это всё наше, — хорошо ли это? А что скажут иностранцы? Разве весело слышать дурное мнение о себе? Думают, разве это не больно? Думают, разве мы не патриоты?» На такие мудрые замечания, особенно насчёт мнения иностранцев, признаюсь, ничего нельзя прибрать в ответ.
Николай Васильевич Гоголь, "Мёртвые души"