Это коммунизм...
— бабушка, а Ленин был хороший?
— хороший, внучек, хороший.
— бабушка, а Сталин был плохой?
— плохой, внучек, плохой.
— бабушка, а Хрущев какой?
— когда умрет, тогда и узнаем.
— бабушка, а Ленин был хороший?
— хороший, внучек, хороший.
— бабушка, а Сталин был плохой?
— плохой, внучек, плохой.
— бабушка, а Хрущев какой?
— когда умрет, тогда и узнаем.
Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг являлся отпрыском древнего прибалтийского рода, предки которого состояли членами ордена меченосцев и участвовали в крестовых походах.
Военная карьера барона была связана с Забайкальем, куда он был послан после февральской революции Керенским для формирования бурятских полков.
В 1920 году барон составил свою армию из монголов, китайцев, бурят и японцев. Местом своей деятельности он избрал Монголию. Барон Унгерн выдвинул идею воссоздания "Срединной Азиатской империи", подобной империи Чингисхана, чей образ он избрал своим идеалом.
В предлагаемых бесхитростных воспоминаниях есаула Макесва сказана страшная правда о гражданской войне, Сам Унгерн узнал о своем конце от ламы, который, гадая по лопатке черной овцы, в мае 1921 года, предсказал, что жить ему осталось 130 дней. Выданный монголами, барон был расстрелян в Новониколаевске через 130 дней - 15 сентября того же года.
"Было начало августа 1920 года. По приказу барона Унгерна полки Азиатской конной дивизии выступили на борьбу с красными.
В Даурии - цитадели барона - остались китайская сотня, японская сотня капитана Судзуки и обоз. Командовал всем этим резервом знаменитый человек-зверь подполковник Леонид Сипайлов, которому было приказано забрать все снаряды, винтовки, патроны и с охраной идти на Акшу.
На 89 подводах везли снаряды, на 100 арбах муку. Находилась в обозе и знаменитая "черная телега", в которую было уложено золото и масса драгоценнейших подарков для монгольских князей: вазы, трубки, статуи.
Китайская сотня шла впереди обоза верстах в четырех, японская позади, при транспорте. Так было лучше, ибо верность китайцев была шаткая. Вскоре приехал командир китайской сотни подпоручик Гущин и доложил Сипайлову, что у него в сотне что-то неладное: видимо, китайцы хотят поднять восстание и захватить "черную телегу".
В три часа ночи поднялась тревога. Со стороны китайского бивуака слышалась стрельба. Трем офицерам и одному солдату, конвоировавшим "черную телегу", было приказано немедленно уезжать в степь; остановиться на первой заимке и ждать приказаний. Русские и баргуты заняли позицию, и не прошло и десяти минут, как через табор промчались конные. Это были китайцы. По ним открыли огонь, но они скрылись в ночной темноте.
Решили ждать рассвета и только тогда начать наступление. Рассвело. С громким «ура» бросились в китайскую лощину. Лагерь китайцев представлял страшную картину: офицерская палатка свалена, Гущин мертв, рядом с ним, уткнувшись лицом в землю, лежал его прапорщик Кадышевский. Этот был ужасен. В него в упор всадили несколько пуль, и внутренности несчастного расползлись по земле во все стороны. Тут же лежали зверски убитые русские солдаты и один бурят.
Вырыли братскую могилу, прочли над погибшими молитву и похоронили. Стали искать знаменитую "черную телегу". Нашли случайно. Вскоре транспорт двинулся в Кыру, где находился Унгерн. О восстании он знал уже от бурят.
На вес золота ценилась в отряде мука, так как доставляли ее с большим трудностями и громадными расходами. В этот раз, переправляясь через какую-то речку, всю муку подмочили. Барон озверел. Орал на свой штаб, а потом приказал: "За подмоченную муку чиновника, отвечавшего за доставку, пороть, а потом утопить в этой же реке". Несчастного выпороли и утопили.
Унгерновский кошмар начинался в новой обстановке.
Дивизия выступила на Керулин. Керулин - глубокая речка, впадающая в озеро Долай-нор. Здесь остановились на зимовку и построили зимний бивуак.
Все раненые, обмороженные и женщины находились отдельно от дивизии. База для них была построена в 200 верстах от Хайлара, и комендантом ее был назначен прапорщик Чернов, бывший начальник полиции одного из городов Западной Сибири. Это был красавец мужчина и человек крутого нрава. Трагедия началась в обозе. Из Урги, Троицкосавска и других пунктов на Керулин ежедневно прибывали офицеры, их жены, семьи, шли штатские и военные. Военные зачислялись в дивизию, семьи отправлялись в обоз.
Однажды в лагерь приехал с женой статский советник Голубев. Жена у него была замечательная красавица, а сам он человек с большим самомнением и авторитетом. Унгерн принял его. вежливо, беседовал с ним. Голубев, не знавший баронского характера, решил воспользоваться случаем и стал давать советы политического и иного рода. Барон долго крепился, потом не выдержал и приказал Голубева выпороть: "Он из интендантства, а следовательно, мошенник". Голубева повели на истязание. Жена, взволнованная и возмущенная, влетела к Унгерну в палатку, и… ее барон приказал тоже выпороть. Несчастную женщину после этого отправили в обоз, а мужа назначили рядовым в полк.
В обозе женщина вылечилась, и за ней стал ухаживать комендант. По правде, они были великолепной парой. Оба красивые, статные. Кончилось тем, что г-жа Голубева переселилась в юрту Чернова.
Барону об этом донесли, но он промолчал и лишь усиленно наблюдал, что будет дальше.
Чернов по натуре был человек жестокий и самодур. Он не терпел возражений и на этой почве расстрелял двух казаков. Унгерну донесли. Было произведено негласное дознание, из которого барон узнал, что в поощрении самодурства виновна г-жа Голубева. Чернов был вызван в дивизию. Он приехал, но барона не было. Я устроил его у себя в палатке и так как не знал, в чем дело, то пошел доложить о приезде прапорщика генералу Резухину. "На лед эту сволочь!" - приказал генерал, а сам отправил конного к барону.
Унгерн прислал Бурдуковского с приказом: "Выпороть Чернова и сжечь живьем".
Среди лагеря рос огромный столетний дуб. Его ветви широко расстилались над землей, и этот дуб стал участником страшного дела. Вокруг него разложили громадные кучи хвороста, обильно полили «ханою» и стали ждать. В это время вблизи совершалась жестокая экзекуция. Чернову дали 200 бамбуков, тело его превратилось в кровавые лоскутья. Голого привели к дубу. Привязали и подожгли хворост. Защелкали сухие ветки, и огненное пламя высоко взметнулось к вершине. На казнь пришла смотреть вся дивизия, но через несколько минут почта все ушли. Жгутовые нервы унгерновцев не выдержали страшной картины. Было жутко и противно за человека, за его дела и ум. Около места казни остались немногие. Среди них: торжествующий «квазимодо» Бурдуковский, ротмистр Забиякин и хорунжий Мухаметжанов - личные враги сжигаемого.
Испытывая жесточайшие муки, Чернов не произносил ни одного слова, и ни одного стона не вырвалось у него из груди. Но когда огненные языки стали лизать туловище, а кожа на ногах завернулась, как завертывается подошва, брошенная в огонь, и сало полилось и зашипело на ветках, несчастный поднял голову, вперил страшный, жуткий взгляд в нескольких зрителей человеческих мук, людей-садистов., отыскал среди них Мухаметджанова, выпрямился и через весь костер, с вышины, плюнул хорунжему в лицо. После этого сжигаемый вперил свой взгляд в ротмистра Забиякина, долго смотрел на него и потом бросил: "А за тобой, Забиякин, я сам приду с того света и там создам такой эскадрон, что самому барону страшно будет". После этого силы оставили его, голова опустилась, и он, по-видимому, впал в беспамятство.
Скоро веревки перегорели, и труп несчастного упал в костер. Он обуглился, а волосы на голове превратились в курчавый и черного пепла барашек. Труп Чернова выбросили в овраг.
После страшной казни прапорщика Чернова прошло несколько дней. Барон был уверен, что в расстреле казаков принимала косвенное участие г-жа Голубева, и приказал вызвать ее из обоза в дивизию. Г-жа Голубева приехала. Эта отважная женщина-красавица не льстила себя надеждой на что-либо хорошее, но из чувства гордости и женского достоинства приехала на казнь. Барон приказал поместить ее в юрту к японцам. Те были ошеломлены, поражены ее красотой, и любезность их была бесконечной. Прошло часа два, Барон вызвал к себе мужа Голубевой и сказал ему: "Ваша жена ведет себя неприлично. Вы должны наказать ее" "Как наказать, ваше превосходительство?". - "Дадите ей 50 бамбуков". Голубев замер, а барон обратился к адъютанту: "Ты будешь наблюдать, и если муж плохо будет наказывать свою жену, повесить их обоих. Понял? Идите". Голубев шел пошатываясь. Потом остановился и говорит: "Есаул! Мы были с вами в хороших отношениях. Помогите мне. Дайте револьвер, и я сейчас же застрелюсь". "Бросьте говорить глупости. За эти ваши слова и меня барон повесит", - ответил я. Описывать жестокую картину экзекуции не стоит, она жутка, безнравственна, но несчастная женщина выдержала наказание без стона и мольбы. Молча встала и пошатываясь пошла в поле. Потрясенный зрелищем адъютант приказал вестовому взять ее под руку, а сам с докладом отправился к барону: "Ваше приказание выполнено!". "Хорошо, послать ее на лед, пусть там еще походит", - сказал он. "Ваше превосходительство, да она и так еле жива". - "Молчать и исполнять то, что я говорю. Не сдохнет!" Адъютант понуро зашагал к жертве: "Слушайте, мадам, меня вы простите, но что я могу поделать, когда каждую минуту жду вашей же участи. Барон приказал вам идти на лед". Женщина молча пошла к реке. Дошла до середины, зашаталась и упала. Адъютант уговаривал ее встать: "Мадам, продержитесь еще немного. Вы же замерзнете". Но женщина не подымалась, и офицер бросился к барону: "Ваше превосходительство, она стоять не может. Замерзнет еще". - "Ну, ты раскис от юбки. Скажи ей, что если она не будет ходить, то еще 25 бамбуков получит. Ну, марш, юбочный угодник!"
Женщина, шатаясь, ходила по льду, а адъютант стоял на берегу и смотрел. Его нервы, привыкшие ко всему, не выдерживали картины истязания женщины, прошел час, и из юрты Унгерна послышался крик: "Есаул!". Я бросился на зов. "Ну как она? Ходит?". - "Так точно!". - "Ну черт с ней. Еще замерзнет. Прикажи ей выйти на берег. Набрать хворосту и разжечь костер". Я быстро вышел, крикнул своего вестового и приказал ему набрать сухих дров, разжечь огонь, предупредив его делать это так, чтобы барон не знал. Вестовой бросился в лес и скоро натащил оттуда хворосту на пять ночей. Среди темной ночи пылал огромнейший костер, а около костра видна была одинокая фигура женщины. Прошла ночь. Утром барон вызвал адъютанта, расспросил, как наказываемая женщина: "Голубеву я назначаю сестрой милосердия в госпиталь. Пусть старательным уходом за ранеными заглаживает свое преступление и пусть туда идет пешком".
Госпиталем заведовал Сипайлов. И только страх перед наказанием барона спас бедную женщину от притязаний этого монстра.
С врагами Унгерн расправлялся жестоко и своих подчиненных не щадил. В этом правой незаменимой рукой барона был знаменитый человек-зверь, садист Л.Сипайлов, которого вся дивизия именовала Макарка-душегуб.
В нем совместилось все темное, что есть в человеке: садизм, ложь, зверство и клевета, человеконенавистничество и лесть, вопиющая подлость и хитрость, кровожадность и трусость. Сгорбленная маленькая фигура, издающая ехидное хихиканье, наводила на окружающих ужас.
В Урге барон назначил его полицмейстером, и этот полицмейстер оставил после себя длинный кровавый след. Помощником полицмейстера был я, адъютантом Сипайлова - поручик Жданов, человек сипайловского стиля, делопроизводителем чиновник Панков - смиренный и молчаливый парень, палачами и опричниками были Герман Богданов, солдат, без трех пальцев на правой руке, Сергей Пашков, он же Смирнов - специалист по удушению. И Новиков. Это была сипайловская гвардия, которую видавшая виды дивизия боялась и сторонилась.
При занятии Урги всех коммунистов передушили и кончили всех евреев. Но десять евреев избежали расправы, укрывшись в доме одного монгольского князя. Дом пользовался неприкосновенностью. Но Сипайлов не унывал и учредил за ним наблюдение. Около дома беспрерывно дежурили сипайловские опричники. Макарка-душегуб в конце концов добился своего: несчастных схватили и задушили.
Но на кровавом фоне фигурами мучеников были не одни евреи - на унгерновский эшафот часто всходили и его близкие подчиненные.
Я получил у Унгерна разрешение отпраздновать новоселье, позвал в гости офицеров и знакомых горожан. Неожиданно дверь комнаты резко распахнулась и на пороге показалась ехидная, хихикающая, сгорбленная фигура Макарки-душегуба. Он не был гостем, гак как офицеры избегали его присутствия, а потому его появление произвело на всех жуткое впечатление. "Есаула Макеева срочно к начальству дивизии…" - забормотал он. "Зачем?" - спросил я. "Не знаю, цветик мой, не знаю", - снова забормотал Сипайлов, ехидно посмотрел на всех и торжественно удалился. Настроение у всех упало. В 12 часов ночи вызов не предвещал ничего хорошего. Хотя дамы и уговаривали меня немедленно бежать из Урги, но я взял два револьвера и помчался к Унгерну. Барон кричал на Сипайлова, потом ударил его по лицу, выгнал, а потом резко спросил меня: "Лауренца знаешь?". - "Так точно, знаю". - "Его сейчас же кончить. Сам кончи, а то эта сволочь Бурдуковский еще будет над ним издеваться. Ну, иди!"
Подполковник Лауренц, преданный слуга Унгерна, сидел на гауптвахте. С тяжелым сердцем вошел я к нему. Он еще спал. Я разбудил его и сказал: "Вас требует Унгерн. Но он приказал вам связать руки, так как боится, что вы можете броситься на него".
Лауренц быстро вскочил с нар, вытянулся и бросил: "Не узнаю барона, Ну что же, вяжите". По дороге Лауренц спросил: "Вы меня везете кончать?" "Так точно, г-н подполковник", - едва слышно промолвил я.
Ночь была бешеная. Крутил ветер, было темно, как в могиле, и зловеще заливались за городом собаки.
Выехали за город. Кучер повернулся и сказал: "Прикажете остановиться, г-н есаул?" - «Да». Лауренц сошел с коляски и спросил: "Вы меня рубить будете или стрелять?". В ответ на это я дрожащей рукой направил револьвер в голову подполковника и выстрелил. Несчастный упал и простонал: "Какой вы плохой стрелок, добивайте же скорее, ради Бога!" Меня трясла лихорадка, я снова выстрелил и снова не добил. "Не мучайте, убивайте же!" - стонал расстреливаемый. А я палил в него и не мог попасть в голову. Очумелый от ужаса кучер соскочил с коляски, подбежал к извивавшемуся на земле Лауренцу, приставил к его голове револьвер и выстрелил. Подполковник замер. Я вскочил в коляску и сумасшедшим голосом заорал: "Скорей, скорей, в город, в город!". Лошади помчались от страшного места. Остервенело выли собаки.
Как-то вечером Сипайлов пригласил к себе на ужин монгольского военного министра Ваську Чжан-Балона, бывшего старшего унгерновского пастуха, меня, Парыгина и ротмистра Исака. Сипайлов жил в верхнем этаже большого барского дома, а в нижнем этаже у него жила захваченная заложница - еврейка, и горничная - миловидная, лет двадцати четырех казачка, родственница атамана Семенова. После взятия бароном Урги она обшивала всех офицеров, пока ее не забрал к себе Сипайлов.
У Сипайлова был накрыт роскошный стол. Подавала казачка Дуся, мило всем улыбалась, а когда Сипайлов и офицеры разошлись от выпитого, стали петь и танцевать, Дуся весело подхватывала знакомые напевы, щеки ее покрывались густым румянцем, и она, спохватившись, быстро убегала. Сипайлов был в ударе. Пел, плясал, беспрерывно всех угощал и казался таким милым и приветливым хозяином, что даже забывалось, кто он. Вскоре перешли к ликерам и кофе. Началась мирная беседа, во время которой Сипайлов часто отлучался. Наконец он вошел в комнату с веселым и торжественным видом, потирая руки и по-своему мерзко хихикая, важно сказал: "Господа, я вам приготовил подарок в честь посещения моего дома. Идемте!". И он повел гостей к себе в спальню, показал на мешок, лежащий в углу комнаты. Гости недоумевали, а один из них развернул мешок. В нем была задушенная Дуся. Кошмар, который никто не ожидал и не мог себе представить. Хмель из голов сипайловских гостей мгновенно испарился, и они бросились из дома "милого хозяина". Вслед им неслось ехидное хихиканье Макарки-душегуба.
В один ясный, солнечный майский день барон Унгерн решил кончить мирное житье и выступить на красный Троицкосавск. На одном из привалов в дивизию прискакал прапорщик татарской сотни Валишев, который доложил Унгерну, что его разъезд задержал караван из 18 верблюдов с русской охраной. Это был караван с золотом, который адмирал Колчак послал в полосу отчуждения в г. Харбин, в Русско-Азиатский банк Барон немедленно вызвал меня: "Возьмешь двадцать бурят, примешь от Валишева караван. Когда он придет сюда с верблюдами, разъезд отошлешь, а сам зароешь ящики с "патронами".
Скоро подошел караван, и Валишев с разъездом быстро поскакал догонять дивизию. Ящики сгрузили. Они были в банковской упаковке, с печатями. Когда же один ящик упал на камни и разбился, в нем оказался мешок с золотом. У бурят глаза заблестели, но мысли взять ни у кого не было. Qipax перед бароном был сильнее. Золото зарыли в небольшом ущелье.
Вскоре на взмыленных лошадях прискакал Бурдуковский с конвоем. У меня дрогнуло сердце. Этот унгерновский «квазимодо» всегда появлялся как вестник зла и темного ужаса: "Есаул, немедленно к начальнику дивизии, а буряты останутся со мной". Я быстро уехал, а Бурдуковский обезоружил бурят, отвел их версты на две в сторону и расстрелял.
Ночь была темная, дождливая и ветреная. Дивизия не могла разжечь костров, мокла и дрожала от холода. Барон уже получил вести о поражении монголов и ходил по лагерю злой, как потревоженный сатана. В лагерь прискакали раненые монголы, и один из них случайно попался на глаза Унгерну. "Ты чего?" - спросил барон. "Та ваше благородие, та я это ранен". - "Ну, так иди к доктору". "Та это он не хочет меня перевязку делать". "Что? - заорал барон. - Доктора Клингеберга ко мне!". Прекрасный хирург Клингеберг, создавший в Урге образцовый госпиталь, доктор, у которого за это время не было ни одной смерти, вскоре явился к барону. "Ты, мерзавец, почему не лечишь раненых?" - закричал Унгерн, не выслушав объяснений, ударил ташуром по голове бедного доктора. Доктор упал, тогда барон стал его бить ногами и ташуром, пока несчастный не впал в бессознательное состояние. Унгерн быстро ушел в палатку, а Клингеберга унесли на перевязочный пункт. Дивизия мрачно молчала, о состоянии доктора в эту ночь никто не говорил. Только наутро к Унгерну пришла сестра милосердия и сказала: "Разрешите эвакуировать доктора?". "Почему?" - резко спросил барон. "Вы ему вчера переломали ногу, и его положение очень серьезно", - со страхом объяснила сестра. "Хорошо. Отправьте его в Ургу и сами поезжайте с ним", - коротко бросил Унгерн.
Дивизия переменным аллюром пошла к реке Селенге на соединение с генералом Резухиным. За один переход до реки вперед выехали квартирьеры и с ними комендант бригады и я. Ехали быстро, погода была чудесной, из лощин тянуло живительной прохладой, и офицеры вели разговор о том, что теперь будет делать барон, как наказывать провинившихся?
В Урге он сажал на крыши, в Забайкалье на лед, в пустыне Гоби ставил виновных на тысячу шагов от лагеря, гауптвахты нет… Офицеры смеялись и говорили, что в нынешней обстановке Унгерн ничего не выдумает.
Но он выдумал.
Квартирьеры прибыли на место, разбили бивуак и стали ждать дивизию. На другой стороне был виден лагерь Резухина, который уже перекинул через реку пешеходный мостик. Настроение было у квартирьеров чудесное, пахло сосной, ароматом цветов, но после разбивки лагеря с предгорий потянул легкий ветерок, по всему бивуаку распространился тяжелый запах: что-то гнило. Начались поиски, и скоро нашли на участке павшую корову. Лопат не было, и стали ждать прихода с дивизией обоза. Мрачный и злой подъехал Унгерн. Понюхал воздух и заорал: "Дежурного офицера!" Беда началась, и у меня защемило сердце. Офицер подскочил к Унгерну. "Вон!" - снова заорал барон. Офицер молчал. "Бурятов ко мне!" - закричал тот. Явились буряты. "Выпороть! 25!" - приказал Унгерн, и не успел бедный дежурный опомниться, как ему уже всыпали 25 ташуров. И только когда он встал, то сказал барону: "Ваше превосходительство, я не виноват. Старшим был комендант бригады". "Есаула Макеева к начальнику дивизии!" - понеслось по лагерю. У меня замерла душа. Я быстро надел мокрые сапоги и пошел к Унгерну. "Заразу разводишь! Понятия о санитарии не имеешь!" - уже кричал барон. "Ваше превосходительство, корова павшая. Ее. зарывают…" - "Молчать!" И барон заметался, не зная, как наказать дерзкого. И вдруг крикнул: "Марш на куст!"
Около палатки барона шагах в десяти стояло дерево, ветви которого были от земли не менее чем на сажени на полторы. Я бросился к нему, стал быстро взбираться на дерево, скользил обратно, падал и снова начинал взбираться.
"Если ты сейчас же не залезешь, я пристрелю тебя, как котенка!" - грозно сказал барон. Наконец я забрался почти на самую вершину, где ветви были тонкие и сгибались под тяжестью.
Вскоре на соседних деревьях оказались еще несколько офицеров - весь штаб Унгерна. Прошел час, два, наступил вечер, в лагере сыграли «зорю», отвели поверку, и бивуак постепенно стал затихать. Штаб же продолжал сидеть на кустах и ждать освобождения.
Наконец Унгерн вышел из палатки: "Макеев!". - "Я, ваше превосходительство!". - "Слезай, и иди спать". Я сорвался с дерева и упал. "Ты ушибся?" - спросил барон.
"Не извольте беспокоиться!" - мрачно ответил я и быстро пошел от дерева. Остальные же просидели до обеда следующего дня.
В гористой местности, у холодного ручья, на широкой зеленой долине доживала последние часы знаменитая Азиатская конная дивизия барона Унгерна. Настроение у всех было подавленное.
Экзекуции над офицерами стали эпидемическим явлением. Унгерна боялись, как сатаны. Он стал зол, смотрел на всех зверем, и говорить с ним было опасно. Каждую минуту вместо ответа можно было получить в голову ташур или быть тут же выпоротым. Уже стали поговаривать, что барон потому зверствует, что хочет перейти к красным. Дивизию одолевали самые мрачные фантазии. И тогда офицеры создали секретное совещание и решили арестовать Унгерна.
Гордый и властный человек, барон, вероятно, переживал душевную бурю… Его предали. Его дивизия открыла по нему, своему начальнику, огонь. Его, жестоко боровшегося с красными, оставили одного в красном кольце, под угрозой винтовок своих и мучительной смерти от советских… Барон метался, как дикий затравленный зверь… И даже монголы, считавшие его своим богом, поняли, что он принесет им в дальнейшем гибель. В одно мгновение они скрутили ему верешслми руки и ноги, и отдавая, поверженному «богу» поклоны, бесшумно исчезли.
Солнце перевалило за полдень, и издалека послышались звончатые звуки копыт… Кто это? Свои или чужие? Это были красные. Войдя в палатку, они увидели связанного человека, голова которого была закутана старым монгольским тарлыком. Сорвали тарлык и отшатнулись.
На них смотрело помятое красное лицо с рыжими усами и небритым подбородком. Взгляд человека был темный, как жуткая ночь, и страшен, как взор помешанного. На плечах виднелись старые помятые генеральские погоны, а на груди поблескивал Георгиевский крест…"
15 сентября 1921 года в Новониколаевске (Новосибирске) состоялось открытое судебное заседание Чрезвычайного революционного трибунала по делу барона Унгерна.
Унгерн был приговорен к смерти и казнен в Новониколаевске.
(Михайлов О. Даурский барон. Совершенно секретно, N12,1992)
«Палачи и киллеры», (Наёмники, террористы, шпионы, профессиональные убийцы),П. В. Кочеткова, Татьяна Ивановна Ревяко, 1996г.
- Павел Андреевич!
- Да.
- Вы шпион?
- Как ты думаешь, Юра, Владимир Зенонович - хороший человек?
7 апреля 1970 года по Первой программе ЦТ показали первую серию фильма "Адъютант его превосходительства" с гениальным Юрием Соломиным в главной роли.
Адъютант Кольцов (Юрий Соломин) и Юра (Александр Милокостый). Кадр из кинофильма "Адъютант его превосходительства”, 1969 г
Вообще-то Юрий Солмин пробовался в картину на совсем другую роль, капитана контрразведки Осипова. А на роль Павла Андреевича Кольцова, разведчика "красных" в Штабе Добровольческой армии, пробовали многих знаменитых в то время актёров. Самые удачные пробы была у Михаила Ножкина. Он в самом деле был бы очень убедителен — кадр из фильма "Хождение по мукам" об этом просто кричит.
Михаил Ножкин в роли Вадима Рощина в фильме "Хождение по мукам"
Но режиссер Евгений Ташков рискнул и вызвал на пробы Соломина.
Юрий Мефодьевич вспоминал:
Предложение сыграть роль Кольцова было для меня в известной степени неожиданностью. В театре меня считали актёром характерным, а тут вдруг предложили роль совершенно противоположную, героическую — волевого, сосредоточенного человека, умеющего всё взвесить, точно и быстро оценить создавшуюся ситуацию...
Киношное начальство выбор поначалу не одобрило каким-то слишком неподходящим был вид у Соломина для подобной роли. Героев такого рода обычно играли "фактурные" актёры - высокие, широкоплечие с яркой внешностью. А здесь на роль главного разведчика предлагалось утвердить невысокого, достаточно щуплого актёра с неброской красотой.
Худсовет утвердил Юрия Соломина на роль Кольцова только после шестой пробы.
Их есть у нас! Красивая карта, целых три уровня и много жителей, которых надо осчастливить быстрым интернетом. Для этого придется немножко подумать, но оно того стоит: ведь тем, кто дойдет до конца, выдадим красивую награду в профиль!
Начальник полевого управления авиации и воздухоплавания действующей армии писал в своем приказе № 75 от 24 октября 1920 года:
«Ознакомившись с боевой работой дивизиона, с удовлетворением констатирую, что, возлагая на воздушный корабль «Илья Муромец» как боевую работу, так и мирную.
Штабвоздух не ошибся в своих расчетах. Дивизион в короткий срок собрал корабли, вылетел на фронт и совершил с 1 по 18 сентября 1920 г. 16 полетов общей продолжительностью 22 ч 15 мин. Во время полетов было сброшено 107 пудов 23 фунта (230 штук) бомб, 10 пудов стрел и 3 пуда литературы (листовок), причем полеты совершались, не стесняясь погодой и временем года. Так, 8 сентября с. г. «Илья Муромец» вылетел в дождь для уничтожения Федоровского аэродрома и блестяще выполнил свою задачу. Весь дивизион проявил максимум энергии, что содействовало работе отрядов «Илья Муромец» на фронте».
Удар по неприятельскому аэродрому 8 сентября наносил корабль «Илья Муромец-2», командиром которого был Алексей Константинович Туманский. Он так описывал свой полет, ставший известным всему Красному Воздушному Флоту:
«В августе 1920 года наш отряд получил приказ перебазироваться на южный фронт в г. Александровск (ныне Запорожье). К новому месту назначения мы прибыли в составе двух кораблей - Федора Шкудова и моего. На снабжение нас поставили в авиагруппу Ивана Ульяновича Павлова - знаменитого летчика и красного командира. В короткий срок механики собрали самолеты и мы были готовы к боевой работе. Задание от Павлова последовало немедленно, так как ожесточенные бои на этом участке фронта начались уже неделю назад. Рано утром на следующий день я должен был вылететь на бомбардировку ст. Джанкой, а на обратном пути нанести удар по аэродрому врангелевцев Федоровка.
Утро 8 сентября встретило нас непогодой. Низкие облака, моросящий дождь, плохая видимость явно мешали полету. Но мы взлетели и пошли над самой землей, на высоте 30–50 метров, привязавшись к полотну железной дороги. Над станцией Джанкой выполнили задание, сбросив по цели часть бомбового груза, а на обратном пути, в соответствии с планом полета, завернули на Федоровку. Как и предполагалось, на аэродроме белых нас никто не ждал: погода оценивалась как нелетная. С двух коротких заходов мы прицельно сбросили припасенные для этой цели тяжелые и легкие бомбы, уничтожив четыре из шести стоявших в ряд «хэвилендов».
Если принять во внимание, что во всей врангелевской авиации этих новых машин было 20 (прочие самолеты разных типов уступали им в качестве), то этот урон для белых оказался весьма ощутимым. «Илья Муромец» приземлился на своем аэродроме, мы доложили итоги вылета командованию. Их затем подтвердили два наших разведчика, посланные после улучшения погоды сфотографировать вражеский аэродром. На снимках четко зафиксировались обломки «хэвилендов» - надежды врангелевской авиации.
Днем меня вызвали в штаб армии к командарму товарищу Уборевичу. Пока я докладывал о результатах полета, он сделал знак своему адъютанту, тот ушел в соседнюю комнату, затем вернулся и положил на стол орден Красного Знамени. Товарищ Уборевич встал, зачитав приказ, прикрепил к моей гимнастерке орден, обнял меня и поцеловал».
…Очередное задание заключалось в том, чтобы найти и уничтожить бронепоезд противника, маневрировавший у станции Пришиб и препятствовавший продвижению наших войск. Вылет произвели оба корабля «Илья Муромец» - первый и второй. Это был один из первых групповых полетов тяжелых машин, причем И. У. Павлов выделил для их прикрытия истребителей. Бомбардировщики со своим сопровождением расстались на полпути: ухудшившаяся погода помешала выдерживать общий боевой порядок. Шкудов первым нашел цель, а Туманский при атаке ориентировался уже по разрывам бомб. Бронепоезд меткими попаданиями был уничтожен.
После бомбового удара «Илья Муромец-2» был настигнут пятью белогвардейскими «хэвилендами». Экипаж занял «круговую оборону» у пулеметов и был начеку. Зная довольно сильную огневую защиту «муромца», четыре «хэвиленда» стреляли с больших дистанций - «от греха подальше», зато пятый атаковал нахально. Он сближался почти вплотную со стороны закрытых для стрелков секторов, и несколько его прицельных очередей достигли цели. Однако получивший повреждения корабль продолжал полет. Тогда белогвардеец, у которого, очевидно, патроны кончались, решил пробиться в последней атаке с хвоста - с направления, наиболее благоприятного для маневра и огня. Он уже дал одну очередь, но увлекся, потеряв контроль за дистанцией, и попал под ответный огонь хвостовой пулеметной установки великолепного стрелка Михайловского. «Хэвиленд» сначала словно остановился в воздухе, затем со снижением круто развернул и, задымив, полетел со снижением к себе за Днепр.
У «Ильи Муромца-2» оказался поврежденным масляный бак крайнего правого мотора. Если бы масло выбило, то мотор заклинился бы и полет прекратился. Тогда бортмеханик Фридриков вылез на крыло летевшего корабля, чудом пробрался по нему к поврежденному баку, удерживаясь за расчалки, и заткнул дыру тряпкой (трудно даже представить этот эпизод современному авиатору!). Полет продолжался, «Илья Муромец-2» произвел посадку в Синельникове. Его героический экипаж насчитал в самолете 48 пробоин. Впоследствии стали известны результаты одного из первых в истории нашей бомбардировочной авиации воздушных боев. Пленный врангелевский летчик сообщил, что объектом обстрела Михайловским был его «хэвиленд». Самолет получил пробоины, пулеметные трассы повредили рубашки цилиндров мотора и радиатор. С трудом перетянув к своим, «хэвиленд» совершил вынужденную посадку.
12 сентября «Илья Муромец-2» вылетел на бомбометание одной из станций, занятой врангелевцами. Выйдя на цель, корабль снизился до 900 метров и прицельно сбросил бомбовый груз. На повторном заходе его встретил интенсивный артиллерийский и пулеметный огонь с земли («Илья Муромец-2» получил одиннадцать пробоин). Штурман корабля Горшков был ранен осколками снаряда в голову, но продолжал бомбометание, несмотря на кровь, застилавшую глаза и лицо. Лишь после отхода от цели ему была сделана перевязка. Истребители, сопровождавшие тяжелый корабль в полете, подтвердили ударные попадания в цель. За проявленную самоотверженность Горшков был представлен к награждению орденом Красного Знамени, а остальные члены экипажа получили ценные подарки.
«Илья Муромец-2» сражался и на других фронтах. Из сводок западного фронта, например, явствует, что бомбардировщикам приходилось летать над безориентирной лесистой и болотистой местностью, выполнять оперативные задания в условиях быстрого перемещения наземных войск. Наиболее сложными были два полета экипажа Алексея Туманского. Первый состоялся в тумане, когда выполнение задания вызывалось крайней необходимостью. В результате точного удара, нанесенного с малой высоты на железнодорожной станции, был уничтожен железнодорожный состав противника с самолетами, установленными на платформах. После сильного зенитного огня бомбардировщик получил повреждения, но долетел до аэродрома. Второй полет был произведен на поддержку наших наступавших наземных частей. Тяжелый корабль выступал в роли штурмовика, но экипаж справился с заданием, точно положив бомбы у переднего края войск, расчистив им дорогу и обеспечив прорыв обороны противника. Мужество экипажа «Ильи Муромца-2» в обоих случаях было неразрывно связано с высочайшим мастерством.
Журнал «Вестник Воздушного Флота» писал, что из наглядных примеров боевой работы кораблей «Илья Муромец» и результатов воздушных ударов по врагу видна неоспоримая пригодность бомбардировщиков для надежной защиты Советской Республики.
Владимир Кириллович Бабич, «Воздушный бой (зарождение и развитие)», 1991г.
В один из осенних дней 1920 года, когда на Южном фронте была короткая передышка, над аэродромом 5-го истребительного авиаотряда появился белогвардейский «ньюпор». Плавные круги со снижением, которые он начал выписывать в воздухе, означали: «Вызываю на бой».
В то время в авиации еще признавалась традиция рыцарских дуэлей - двое летчиков ведут воздушный поединок, доказывая, чье искусство выше, а остальные наблюдают за его ходом с земли. Неудача своего делегата считалась общей и вызывала жажду реванша. Обычно право драться перед авторитетной аудиторией получали опытные бойцы, поскольку бой не был учебным, а стрельба велась не холостыми патронами. Но на сей раз по выбору командира в воздух поднялся молодой летчик Яков Гуляев.
Як Якыч, как звали его боевые друзья, фигурой не походил на богатыря. Не отличался он и особой разговорчивостью, стремлением быть на виду. Однако, вылетал на боевое задание, скромность свою оставлял на земле. В воздухе враги встречали в его лице настырного и решительного бойца.
Условия дуэлей издавна предполагали равенство оружия. В данном случае это правило явно нарушалось: самолет у белогвардейца был и новее, и мощнее. Як Якычу предстояло компенсировать слабости своей техники только силой своего мастерства. Доверие товарищей исключало поражение. Пути же к победе следовало искать в предстоящем бою.
Начало поединка показало, что у беляка были основания бросать вызов: преимущества своего самолета он сразу использовал для захвата высоты. Это позволяло атаковать первым. Гуляев резким маневром избежал удара один раз, затем другой. Но его противник не торопил события и не делал ошибок, предусмотрительно запасаясь после каждого неудавшегося захода скоростью. Самолет Як Якыча отставал в наборе, поэтому обрекал летчика на оборону, которой бой не выигрывают. Оставалось уклоняться от огненных трасс и держать в предельном напряжении зрителей, переживавших на земле за своего посланца. Но наиболее искушенные из них видели главное: летчик не теряет контроля за действиями противника и не паникует. Добиться перелома в этой ситуации можно было, только применив неожиданный для противника прием, ломавший логику боя.
Як Якыч нашел такой прием. При выходе в очередной раз из-под удара «ньюпора» он успел развернуться строго ему навстречу. Самолеты стали сближаться с двойной скоростью. Преимущество в этом положении получал уже не тот, у кого лучше техника, а тот, у кого крепче нервы. Белогвардеец дал длинную очередь из пулемета, пытаясь сбить Гуляева с курса. Но тот не дрогнул. Когда столкновение уже казалось неизбежным, «ньюпор» отвернул и на мгновение «открыл себя для атаки». Этого мгновения оказалось достаточно нашему летчику, чтобы дать прицельную очередь из пулемета. Посрамленный противник со снижением ретировался на свою территорию. У «ньюпора» было подбито крыло, у белогвардейского летчика сбита спесь.
Яков Гуляев проявлял геройство и мастерство не только в схватках с воздушным противником. В приказе Реввоенсовета Республики № 558 от 22 ноября 1920 года о награждении его орденом Красного Знамени отмечалось следующее.
13 сентября 1919 года красный военный летчик 2-го авиаотряда истребителей Гуляев Яков Яковлевич при ведении боевой разведки с бомбометанием в районе Сумы уничтожил штаб противника, несколько вагонов на станции, вызвав общую панику в стане врага. Но на обратном маршруте мотор самолета сдал, летчик произвел вынужденную посадку на чужой территории. «Летчик не растерялся, с полным хладнокровием сжег самолет», но был захвачен казачьим разъездом. Затем при весьма трудных условиях, лишь благодаря своей смелости, бежал из плена, «переодевшись в крестьянскую одежду и запасшись документами, давшими ему возможность добраться до наших передовых частей».
Гуляев шел по территории противника девять дней. Голодный и измученный, он двигался медленно, высматривая позиции артиллерийских батарей, оборонительные рубежи, прикидывал численность частей. Добытые им разведывательные данные очень пригодились при штурме Перекопа, начавшемся через несколько суток. Представил его к награждению за геройский поступок командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе.
И все же Як Якыч был по призванию истребителем. Отмечая его выдающиеся заслуги в борьбе с воздушным противником, Реввоенсовет СССР спустя несколько лет после гражданской войны в своем приказе № 285 от 28 апреля 1926 года наградил Гуляева вторым орденом Красного Знамени «за отличие в боях в 1920 году». Командир авиагруппы, в которой служил молодой летчик, - Иван Константинович Снатарель писал так: «Наши ребята неизменно выходили победителями из поединков с беляками. Почему? Ведь в авиационных частях Врангеля находились самые опытные летчики царской армии. Что верно, то верно: летали они неплохо. Но не было у них глубокой убежденности в правоте своего дела. Они дорожили прежде всего собственной шкурой. А наши бойцы, не задумываясь, шли на смерть во имя революции, во имя победы молодой Республики Советов».
Примечательно, что в дни получения летчиком второй награды в журнале «Вестник Воздушного Флота» началась дискуссия о дальнейшем развитии воздушного боя, которая связывалась с предстоящим оснащением наших ВВС первыми самолетами-истребителями отечественного производства. Эти самолеты обладали большей скоростью и имели более мощное оружие. Дискуссия началась со статей, в которых авторы ставили под сомнение необходимость в дальнейшем сближении с воздушным противником на «дальность пистолетного выстрела». Расширившиеся области возможных атак, огонь с увеличенных дистанций, казалось бы, давали право избежать крутых маневров, отрицательно влиявших на точность стрельбы. «Если наш истребитель будет подготовлен для метких атак с большой дальности, то можно с уверенностью сказать, что он всегда поразит цель и с близкой дистанции.
Целесообразно применять длинные очереди по 6–8 выстрелов с рассеиванием пуль по фюзеляжу самолета противника. При этом увеличивается собственная безопасность» - такой вывод делали сторонники новой концепции.
Возражение им последовало в статье Я. Гуляева «Подготовка летчика-истребителя к ведению воздушного боя на больших дистанциях». «Хороший истребитель, - писал автор, - подходит к противнику вплотную и выпускает одну пулю в его сжавшееся от страха сердце. Цели всегда достигают первые пули, а последующие расходуются впустую. Безопасных боев вообще нет, и мы должны готовить такого летчика, который не только умеет стрелять издалека, но и способен уверенно сближаться с противником на короткую дистанцию и бить в упор из любого положения. Летчик должен маневрировать и стрелять слитно, то есть сочетать искусство маневра с искусством огня. При расстоянии более 200 метров стрельба недействительна - таков девиз воздушного боя. Летчик, подготовленный к ближнему маневренному бою, всегда сможет вести бой на увеличенных дистанциях - таково правило подготовки воздушного бойца».
Прошли годы, сменилось два поколения истребителей. В дополнение к пулеметам на самолеты были установлены пушки. Расширились пространственные рамки боя, увеличились скорости полета и дальности действительного огня.
После Великой Отечественной войны весь накопленный истребителями опыт был обобщен в Наставлении по боевым действиям ИА-45. В главе «Воздушный бой» отмечалось: «Уверенные результаты достигаются только прицельной стрельбой по жизненным частям самолета с наименьших дальностей (не более 150 метров). К сближению на такую дальность должен стремиться каждый летчик-истребитель, используя искусный и неожиданный для противника маневр». Так был подведен итог давней дискуссии, показавшей как ценность боевого опыта, так и необходимость обращения к нему в процессе разработки новой тактики.
В истории гражданской войны навсегда останется воздушный бой, проведенный молодым летчиком комсомольцем Юлиусом Крекисом. Возвращаясь из разведки, летчик заметил шестерку вражеских самолетов, летевших в сторону наших войск. Быстро проанализировав обстановку, он понял, что противник намеревается нанести удар по нашей пехоте, изготовившейся к атаке. Юлиус принял решение заставить противника сбросить груз, не доходя до цели. Однако с небольшими углами снижения прорваться сквозь сплошной огонь стрелков самолетов противника шансов не было. Тогда он набрал высоту и применил прием Евграфа Крутеня - «соколиный удар». Если бы «психическая атака» с пикирования не удалась, летчик мог бы просто столкнуться с врагом. Но строй неприятеля распался, круговая оборона нарушилась. Используя лучшую маневренность своей более легкой машины, Юлиус пошел в атаку. Врангелевцы побросали бомбы в поле и развернулись в сторону своих войск. Комсомолец Крекис еще раз доказал, что «смелость города берет». На его боевом счету были две воздушные победы. За совершенные подвиги в боях с войсками барона Врангеля он был награжден орденом Красного Знамени.
Владимир Кириллович Бабич, «Воздушный бой (зарождение и развитие)», 1991г.
Боевые действия наших истребителей на Южном фронте отличались тем, что при численном меньшинстве и худшей технической оснащенности они применяли наступательную тактику на грани риска, проявляли исключительные отвагу и мастерство. В историю гражданской войны записано имя красвоенлета Васильченко Николая Николаевича.
Выпускник Московской школы авиации Красного Воздушного Флота Николай Васильченко прибыл в 6-й истребительный авиаотряд весной 1920 года. Отряд готовился к переброске в 13-ю армию, преграждавшую войскам Врангеля выход из Крыма. Период ввода в строй, освоения элементов боевого применения самолета в тренировочных полетах прошел у него не совсем гладко. Не ладилось и с посадкой. Однако на помощь пришел опытнейший наставник - командир 2-го авиаотряда Иван Константинович Спатарель. Под его опекой Николай действовал все увереннее и, наконец, получил допуск к самостоятельной работе: ему был вверен видавший виды отремонтированный самолет типа «Ньюпор». К неуемному желанию летать, бить врага добавилась и доля мастерства. И вот первый боевой вылет…
Летчики учатся летать в мирном небе, вдалеке от фронта, но секреты боя раскрывают только на войне. Не из каждого хорошего пилотажника получается хороший воздушный боец. Васильченко в короткий срок стал отличным бойцом. Он рвался в воздух, много летал, всегда был готов выполнить самое сложное и опасное задание. Одно из них было получено в конце мая 1920 года от начальника Воздушного Флота 13-й армии В. И. Коровина: следовало сфотографировать передовые позиции противника (по запросу своих наземных частей).
В отряде имелись два отечественных фотоаппарата «Потте» и запас пленки. Аппарат заряжался пленкой на пятьдесят кадров. Для открытия затвора натягивался трос, на конце которого устанавливалась резиновая груша. Нажимая на эту грушу, летчик перемещал заслонку объектива - получался один снимок. Временные интервалы отсчитывались в уме. Боевой полет с использованием фотоаппарата отличался от полета на визуальную разведку по способу его выполнения и характеру действий летчика одноместного самолета.
Фотографирование давало результат только в хорошую погоду. Однако при ясном небе были хорошо видны не только объекты съемки, но и самолет-разведчик с земли. Этот фактор использовали войска противника, над которыми осуществлялся полет. Повышенная опасность для наших летчиков крылась и в том, что при фотографировании требовалось соблюдать строгий режим по скорости и высоте. Резкие снижения и наборы не допускались, так как срывали съемку. Надо было лететь по прямой в горизонте на небольшой высоте, представляя собой довольно удобную мишень для обстрела неприятеля. Таким образом, прежде чем давить на грушу, молодому летчику следовало собраться с духом.
Командир авиаотряда Спатарель, разрабатывавший вместе с Васильченко план полета, так описывал события того памятного дня:
«В ночь перед вылетом Николай вместе с мотористом Святкиным тщательно готовили старенький «ньюпор», производя ремонтные работы. Они сделали все возможное, и утром в назначенное время самолет поднялся в воздух. В наборе высоты мотор, давно «просившийся» на свалку, начал капризничать, но Васильченко продолжал полет. Вот и рубеж начала съемки. Неожиданно противник открыл интенсивный огонь. Васильченко, не обращая на него внимания, продолжал строго выдерживать курс вдоль Турецкого вала. Но на середине боевого пути произошло то, что не было неожиданным: мотор сдал окончательно, в кабине стало тихо. Васильченко бросил грушу, развернул самолет с остановившимся винтом и стал планировать на свою территорию. Внизу проплыли линии траншей с колючей проволокой. Николай выбрал небольшую площадку и посадил на нее «ньюпор». Передний край остался позади всего в трехстах метрах… Подоспевшие на помощь красноармейцы помогли оттащить самолет в укрытие.
Неисправность мотора прибывший механик устранил довольно быстро. На правой нижней плоскости «ньюпора» зияли пробоины от осколков снарядов. Но это не поколебало решения летчика вновь вылететь на задание, выполненное только наполовину. Самолет, отбуксированный на удобную для взлета площадку, поднялся в воздух. Но не успел он набрать заданную высоту, как мотор снова заглох. На сей раз вынужденная посадка была произведена у самого переднего края белых. Операция по перетаскиванию «ньюпора» проходила уже под артиллерийским обстрелом, а на ремонт было затрачено несколько часов. Под вечер Васильченко снова поднялся в воздух. Несмотря на сильный огонь противника он сумел преодолеть весь запланированный маршрут и посадить самолет на своем аэродроме. Задание было выполнено. Штабы наземных частей, готовящихся к штурму Перекопа, вовремя получили фотоснимки, на которых были видны даже пулеметные гнезда противника».
За смелую воздушную разведку врид начальника 6-го истребительного отряда Васильченко Н.И. был награжден орденом Красного Знамени (приказ № 46 от 10 февраля 1921 года).
В авиасводке о боевых действиях на Каховском плацдарме 12 августа 1920 года сообщалось о воздушном бое, успешно проведенном красным летчиком против семи самолетов противника. Подробности этого боя приводились в книге «Красный Воздушный Флот на службе революции», вышедшей в 1923 году (статья называлась «Геройский подвиг т. Васильченко»): «Семь белогвардейских «хэвилендов» шли плотным строем на бомбардировку переправы, имевшей важное значение для наших войск. Они уже вышли на боевой курс, когда из-за облачка вынырнул маленький «ньюпор» и атаковал ведущего группы. «Хэвиленд» резко, отвернул, и строй бомбардировщиков нарушился. Но, разобравшись в обстановке, они перестроили боевой порядок для боя. Два самолета ушли вверх и провели атаку с пикирования. Пулеметные трассы прошли рядом с кабиной «ньюпора». Красный герой Н. Васильченко, виртуозно маневрируя, занял выгодную позицию и выпустил короткую очередь. Вражеский самолет снизился и панически покинул поле боя. Продолжая каскад изумительных фигур, наш летчик закончил их еще одним соколиным ударом. Ретировался еще один «хэвиленд». Но ведущий беляк, пристроив к себе оставшихся четырех, снова повел их к переправе. «Ньюпор» успел за это время набрать высоту и, выбрав момент, набросился на группу противника. Строй «хэвилендов» распался, взаимодействие нарушилось. Ведомые, не доходя до цели, побросали бомбы и повернули на восток. Ведущий семерки остался один. Он, видимо, решил продолжать бой. У Васильченко на исходе были горючее и патроны. А противник, по всему чувствовалось, был опытным. Но наш истребитель умело использовал недостаточную маневренность «хэвиленда». После четко выполненной фигуры он оказался у него в хвосте. Последнюю очередь Васильченко выпустил почти в упор. Сразу за линией фронта «хэвиленд» врезался в землю. Следившие за боем красноармейцы с криками «Ура!» бросали вверх буденовки».
Описание боя заканчивалось так: «Наш сокол т. Васильченко на одном 120-сильном одноместном «ньюпоре» с одним пулеметом одержал блестящую победу над семью двухместными вражескими машинами с 14 бойцами и 14 пулеметами. Тов. Васильченко летал «запоем». За три недели с 1 по 22 августа он совершил 34 боевых вылета, пробыв в воздухе 66 часов 5 минут. Это количество часов в первой мировой войне вылетывалось рядовым летчиком обычно за год». Строки из старой книги поясняют, что летный и бойцовский талант Васильченко базировался на упорном и напряженном труде.
Николай участвовал в боях до самого окончания гражданской войны. Газета «Известия» сообщала, что 14 октября 1920 года в 15 часов 10 минут во время разведки аэродрома противника красный военный летчик Васильченко обстрелял на стоянке два самолета, после чего стал делать различные фигуры, чтобы вызвать неприятельских летчиков на бой. Через 10 минут самолеты противника поднялись. Один стал набирать высоту, но затянул маневр. Васильченко успел атаковать его, обстрелял из пулемета, подбил и заставил сесть. Второй самолет после неудачно проведенной атаки также попал под огонь красного летчика и вынужден был приземлиться.
За отличия в боях в июне - августе 1920 года на Каховском и Перекопском направлениях Васильченко награждается орденом Красного Знамени вторично (приказ Реввоенсовета Республики № 664 от 25.9.1928 года.
…В 1937 году группа советских воинов-интернационалистов следовала через Францию в Испанию. На пирсе в Гавре их встречал военный атташе советского посольства. Немного времени потребовалось летчикам, чтобы почувствовать доброту и душевность этого человека. Позже они узнали, что атташе - их коллега, один из героев гражданской войны. На висках его серебрилась седина. Когда он пожимал руки добровольцам, синеватые глаза блестели молодо… Это был Николай Николаевич Васильченко.
Владимир Кириллович Бабич, «Воздушный бой (зарождение и развитие)», 1991г.
В 1920 году около 70 процентов сил Красного Воздушного Флота было направлено на борьбу с войсками панской Польши, вторгшимися на Украину, и с белой армией барона Врангеля, угрожавшей Донбассу. Освещая ход боевых действий авиации на Западном фронте, журнал «Вестник Воздушного Флота» выделял истребителей двух эскадрилий, воевавших на борисовском и игуменском направлениях.
Первая из них под командованием Алексея Дмитриевича Ширинкина базировалась на аэродроме Славное и решала задачи разрушения укрепленных позиций противника, деморализации гарнизона Борисов, уничтожения батарей и железнодорожных сооружений, борьбы с неприятельскими самолетами, охраны аэростатов и поддержки пехоты. Имя Ширинкина было известно в русской авиации по успешно проведенным воздушным боям и разведкам. Свой боевой путь он начал еще в 1916 году старшим унтер-офицером I истребительного отряда. Сохранилось сообщение о том, что 10 сентября 1917 года командир отряда А. Казаков вместе с Ширинкиным в районе Гусятина атаковали четыре вражеских аэроплана. Ширинкин тогда сбил один из них, но сам был подбит и совершил вынужденную посадку. А 13 сентября он снова в бою над Каменец-Подольском метким огнем из пулемета повредил вражеский аэроплан.
24 сентября 1919 года красвоенлет А. Ширинкин на «Ньюпоре-ХХIII» вступил в бой с тремя самолетами противника, пытавшимися сбить наш наблюдательный аэростат (рис. 6). Сначала летчик атаковал самолет, на котором были подвешены бомбы (тогда практиковалось бомбометание по аэростатам), а затем сверху спереди напал на самолет-истребитель, сближавшийся с аэростатом. После пикирования он выполнил восходящий маневр и с глубоким креном зашел в хвост противнику. Но белогвардеец сумел уклониться от удара скоростным снижением. Третий самолет, не приняв боя, ретировался. За «смелый подвиг, благодаря которому прекращены разведка противника и его попытки подбить аэростат» приказом по Красному Воздушному Флоту Армии № 113 от 25 декабря 1919 года Алексей Ширинкин был награжден орденом Красного Знамени.
…После прибытия эскадрильи на Западный фронт летный состав сразу же вступил в боевые действия. 17 апреле железнодорожная станция, где стоял под разгрузкой эшелон с авиатехникой, подверглась нападению с воздуха. Четыре польских самолета с высоты 400–500 метров сбросили несколько бомб, которые взорвались в стороне, не причинив эшелону вреда. К этому времени механики успели собрать только два истребителя. На них немедленно взлетели командир эскадрильи Ширинкин и ведомый Петров. Ведущий скрытно сблизился с бомбардировщиками и атаковал пулеметным огнем одного из противников, но в разгаре боя одно крыло у нашего истребителя вывернулось и… только судьба спасла летчика. Ширинкин и на этот раз ушел от смерти. Подбитый в бою неприятель, по сообщению крестьян ближайшей деревни, упал в лесу.
После поражения в первом бою неприятель больше не решался подходить к аэродрому, а от своих позиций не удалялся более чем на 12–15 километров. Перехватывать его самолеты с аэродрома Славное стало невозможно, поэтому в трех километрах от передовой оборудовали площадку подскока, на которую скрытно перелетали дежурные истребители. 20 апреля 1920 года над позициями наших войск появились три вражеских аэроплана. Дежурившие в это время Ширинкин, Кузин и Петров взлетели на перехват. Так возник новый способ боевых действий истребителей - действия из засад. Не ожидавший внезапного нападения противник не успел изготовиться к обороне и после стремительных атак красвоенлетов потерял два самолета (один летчик был взят в плен).
1 мая над нейтральной полосой на большой высоте был замечен неприятельский разведчик. Взлетавшая дежурная четверка в составе Ширинкина, Соболева, Бурова и Кузина в воздухе разделилась на пары. Одна, выполнив обходный маневр, преградила ему путь к отступлению, а вторая атаковала его. Разведчик был сбит. В тот же день Ширинкин со своим звеном вступил в бой с вражеским бомбардировщиком. Получив повреждение, тот «пополз» к Борисову, но через мгновение крылья его сложились и последовал удар о землю. Наблюдатель был убит, а летчик тяжело ранен. На имя командира эскадрильи поступила телеграмма от командования: «Приветствуем славного героя Ширинкина, высылаем золотые часы и 15 000 рублей наградных. Мужественных летчиков звена награждаем золотыми часами».
По показаниям пленного летчика, на аэродроме Жодино ожидали прибытия группы иностранцев на новых самолетах. Чтобы проверить эти сведения, командир спланировал разведку боем, включавшую бомбовый удар по аэродрому. Анализ тактики неприятеля подсказывал, что после этого обязательно должен быть ответный ход. Действительно, в тот же день пара вражеских самолетов сделала попытку атаковать наш аэростат, но встретила заслон истребителей, заблаговременно поднятых в воздух. Исход боя был решен в пользу группы заслона. Прогноз командира о возможном развитии событий оправдался и его решение на упреждающий подъем истребителей в зону прикрытия способствовало успеху.
8 мая наши летчики сбросили на аэродром Жодино письмо, подписанное командиром эскадрильи Ширинкиным и военным комиссаром авиации Л. Кузнецовым, в котором, в частности, говорилось: «…польская группа англо-французских прислужников, зарвавшись, отвергла наши мирные предложения, бросила нам вызов. Мы, красные летчики, смело принимаем вызов, беззаветно верим в нашу ближайшую победу над всеми трусливыми наймитами червонного золота Антанты и готовы парировать всякий вероломный удар в спину молодой Рабоче-Крестьянской Республики…»
После короткого затишья на фронте утром 14 мая красвоенлет А. Петров, пролетая над Борисовом, неожиданно со стороны солнца был атакован новым истребителем интервентов. Скольжением на крыло с переходом в штопор Петрову удалось уйти из-под удара. Однако противник, имея преимущество в скорости, снова вышел в выгодную позицию и открыл огонь. Красный летчик понял, что просто по прямой ему не уйти. Тогда он сделал одну за другой три мертвых петли и вывел свой «спад» из пикирования на высоте тридцати метров.
На изрешеченном пулями самолете Петров сел на своем аэродроме. Этот бой показал явное превосходство летных характеристик неприятельского самолета. Только виртуозная техника пилотирования позволила Петрову вырваться из смертельной схватки.
В изменившейся обстановке летать одиночными экипажами стало опасно. А возместить недостатки техники можно было только за счет коллективных действий, взаимной поддержки. Красные летчики изменили тактику раньше противника.
Командир эскадрильи Ширинкин со своими соратниками Кузиным и Петровым взлетели из засады. Обязанности летчиков звена, их тактические задачи и организация взаимной поддержки были оговорены заранее. В это время в воздухе находились одиночный разведчик и бомбардировщик противника в сопровождении истребителя. Обнаружив нашу тройку, разведчик немедленно ушел на свою территорию. Тогда, чтобы воспретить бомбардировщику отход, тройка разомкнулась и начала маневр для отсечения и атаки. Оцепив обстановку, истребитель прикрытия бросил своего подопечного и ретировался. Не обладая большой скоростью, бомбардировщик отстал. Его наблюдатель открыл заградительный огонь. Однако Ширинкин выполнил искусный маневр и оказался под хвостом бомбардировщика на удалении тридцати метров. После трех очередей из пулемета вражеский самолет превратился в факел.
За успешные боевые действия эскадрильи и уничтожение самолетов противника в воздушных боях на Западном фронте Алексей Дмитриевич Ширинкин был награжден вторым орденом Красного Знамени (приказ Реввоенсовета от 5 декабря 1920 года).
Владимир Кириллович Бабич, «Воздушный бой (зарождение и развитие)», 1991г.
Опытные воздушные бойцы, прошедшие школу первой мировой войны в рядах русской авиации и по зову сердца оказавшиеся в Красном Воздушном Флоте, слыли универсалами. Одинаково успешно они участвовали в воздушных боях, вели воздушную разведку и бомбили вражеские позиции. «Рыцарем многих качеств» называли красвоенлета Ивана Иосифовича Петрожицкого, сбившего два германских самолета еще в боях первой мировой войны.
В декабре 1916 года прапорщик Петрожицкий на своем «вуазене» вступил в бой с шестью немецкими аэропланами. Два из них летели впереди в колонне, а четверка - сзади ромбом. Маскируясь под фон местности, Петрожицкий внезапно атаковал пару. «Вуазен» вклинился между двумя «бранденбургами», энергично развернулся на 180° со скольжением и оказался под одним из них. В таком положении ответный огонь противника исключался. Наблюдатель Бардош длинной очередью из пулемета ранил второго члена экипажа «бранденбурга» и пробил бензиновый бак. Подбитый самолет сел на нашей территории. Его экипаж был взят в плен.
В Красном Воздушном Флоте Иван Иосифович был заместителем начальника авиации Южного фронта. Но, несмотря на занимаемый им высокий пост, регулярно вылетал на боевые задания. В воздухе он неоднократно встречался с истребителями противника, но ни разу его старенький «вуазен» не был сбит. Летчик и наблюдатель умело применяли разработанную советскими авиаторами тактику боя двухместного самолета с одноместным истребителем, основные правила которой сводились к следующему: никогда не следует обращаться в бегство, если даже тыл аппарата не защищен; если противник атакует сверху, снижаться нельзя, зигзагообразный полет по горизонту - лучшая защита; когда противник атакует снизу, лучше применить круг, обстреливая его сверху (оборона на месте); не допускать неприятеля под хвост, для чего делать быстрые вертикальные повороты, скольжение, крутую спираль или даже штопор в два-три витка; огонь из пулемета вести короткими очередями (5–10 патронов), беспрерывный и беспорядочный огонь цели не достигает; всякая оборона должна немедленно сопровождаться атакой; быстрота принятия решения в бою - верный залог успеха.
Таким образом, успех боя двухместного самолета с истребителями противника всецело зависел от профессиональной подготовки как летчика, так и наблюдателя, обеспечивавшего защиту аппарата от нападения сзади. Мастерство двух членов экипажа сливалось воедино. Это был коллектив единомышленников-бойцов. Надо сказать, что на боевом счету наблюдателей было немало сбитых самолетов противника, их имена постоянно встречались в списках награжденных за победы в воздухе. Вместе с Петрожицким летал наблюдатель Петров Леонид Дмитриевич, награжденный орденом Красного Знамени, участник воздушных боев, известный тем, что первым разработал и применил способ бомбометания с пикирования.
…Приказ Реввоенсовета Республики № 233 по личному составу армии от 20 сентября 1919 года о награждении наиболее отличившихся красных летчиков был достаточно объемным. В нем много места отводилось описанию подвига заместителя начальника авиации Южного фронта И. И. Петрожицкого.
17 августа 1919 года после прорыва больших сил неприятельской конницы у г. Новохоперска штаб предложил ему вызвать из подчиненных ему летчиков наиболее опытных для производства срочной разведки. Тов. Петрожицкий вызвался выполнить задание сам. В его распоряжении имелся только устаревший «вуазен», ремонт которого после полученных повреждений еще не закончился. Быстро доведенный механиками до рабочего состояния самолет был поднят в воздух в исключительно неблагоприятных условиях: шел дождь, темные облака прижимали разведчика к земле. Проявив исключительно высокие профессиональные качества и мужество, летчик после трех часов полета с барахлившим мотором отыскал цель. Самолет несколько раз обстреливался с земли, и все же необходимые данные о расположении и составе сил неприятеля были собраны.
На обратном пути «чихавший» мотор отказал полностью. Летчик произвел вынужденную посадку у линии железной дороги, устранил неисправность и взлетел на глазах у приближающегося к месту приземления кавалерийского отряда противника. Во время ружейного обстрела летевшего самолета И. Петрожицкий был ранен в руку, но усилием воли закончил сложный и ответственный полет.
Спустя восемь дней, 25 августа 1919 года, Иван Иосифович получил задание установить, как далеко продвинулась конница генерала Мамонтова и взят ли противником город Тамбов. На этот раз для полета был позаимствован в 48-м авиаотряде «Фарман-ХХХ», роль наблюдателя вызвался выполнять начальник штаба авиации Южного фронта Н. Е. Жигалов.
Раненая рука еще не зажила, пришлось привязать ее к рукоятке управления самолетом. На борт самолета были взяты четыре десятифунтовые бомбы. Мотор работал в воздухе без перебоев, и разведчики без особых приключений долетели до Тамбова. Они установили, что город занят белыми и от него в северном направлении движутся две колонны конницы, а отдельный отряд сосредоточился у перегона железной дороги Козлов - Ряжск с очевидным намерением перерезать его. Наземная обстановка оказалась сложной, поэтому решили разведать и район к югу от Тамбова, несмотря на малый остаток горючего.
После преодоления примерно 30 километров пути в глубокой балке был обнаружен отряд белоказаков численностью 150 сабель и с одним орудием, а затем четырехорудийная батарея, которая обстреливала наш бронепоезд. Летчик перевел самолет на снижение, а наблюдатель сбросил на батарею две бомбы, заставив ее замолчать. Дальнейший полет был уже рискованным, горючее кончалось. На обратном пути наблюдатель заметил подходившую к станции Кочетовка колонну белой кавалерии. Но там стоял эшелон с самолетами нашего 48-го отряда, и личный состав его, очевидно, не подозревал о приближении неприятеля. «Фарман» приземлился у самой станции: было необходимо предупредить товарищей об опасности.
Дальнейшие события развивались с предельной быстротой. В момент посадки эшелон тронулся и ушел. Летчики остались одни на узкой площадке. Для взлета надо было развернуться на 180°, но рядом разорвался сначала один, а затем и другой снаряд, осыпав самолет осколками и комьями земли. Стреляли с удаления не более 400 м. Жигалов открыл ответный огонь из пулемета и загнал прислугу орудия за щит. Обстрел на время прекратился, летчик старался раненой рукой повернуть ручку запуска мотора, но это ему не удавалось. Патроны у Жигалова кончались, но тут к самолету неожиданно подъехала легковая машина, которую вел комиссар авиации фронта И. К. Кириллов. Оказалось, что он остался с небольшим отрядом для прикрытия отходившего эшелона и поспешил на помощь экипажу «фармана» с двумя мотористами.
Под защитой пулеметного огня мотор удалось завести, самолет развернулся и взлетел, но в воздухе летчик заметил, что рядом с автомашиной комиссара рвутся снаряды. Тогда он направил «фарман» на стрелявшее орудие, а наблюдатель сбросил оставшиеся бомбы. Огонь прекратился, машина комиссара отъехала на безопасное расстояние и последовала к своим…
Аэродрома в Козлове, где располагался штаб Южного фронта, не было. И. Петрожицкий, чтобы ускорить доставку важных сведений, решил сесть на ближайшую of штаба площадь, но на планировании заметил густую сеть телефонных проводов. Лишь резким маневром ему удалось избежать столкновения и посадить самолет. Наблюдатель при внезапном «кивке» машины ударился о рукоятку турельного пулемета и разбил лицо. Его доставили в медпункт, а летчик поспешил в штаб и доложил командующему фронтом разведывательные данные. Учитывая надвигавшуюся опасность, штаб немедленно эвакуировали. Вместе с И. Петрожицким начальник авиации фронта Сергеев представил к награде Кириллова и Жигалова (приказы о награждении № 376 и 342 соответственно).
Осенью 1920 года белые войска Врангеля наступали вдоль побережья Азовского моря в направлении на Таганрог. Штаб Кавказского фронта находился в Ростове-на-Дону, а его армии - далеко на юге. Создалась угроза захвата города противником, на помощь которому спешила по морю эскадра кораблей. Началась подготовка эвакуации красных из Ростова и Таганрога. Иван Иосифович предложил командующему фронтом В. М. Гиттису собрать сводный отряд из летчиков-добровольцев и нанести бомбовый удар с воздуха по врангелевским кораблям. Предложение было принято, и в распоряжение Петрожицкого поступили все исправные самолеты 9-й армии. Набралось 10 экипажей, готовых выполнить задание.
Утром 6 октября наблюдатель Петров обнаружил войска белых в 40 километрах от Таганрога, а их корабли недалеко от берега. Эскадра состояла из трех миноносцев, трех канонерских лодок и двух пароходов, буксировавших баржи с тяжелыми орудиями, а также несколько мелких судов. В соответствии с составленным планом полета разнотипные самолеты взлетали поочередно, а сбор в смешанную группу произвели над целью. Ориентируясь по ведущему, летчики нанесли сосредоточенный удар, сбросив 56 бомб. Строй кораблей нарушился, некоторые получили повреждения, остальные стали отходить от берега.
На следующее утро командование предложило повторить налет. Но поднялся сильный порывистый ветер, и три самолета, находившиеся в ветхом состоянии, не смогли принять участие в бомбардировке. Осталась семерка. Ее опять повел к цели И. Петрожицкий. Мотор его старенького «фармана» не тянул и капризничал, но все же он довел все экипажи к объекту удара. Один из трехтрубных миноносцев, отделившись от остальных кораблей, двигался вдоль берега. Летчик перевел «фарман» на планирование и на высоте 600 метров по команде наблюдателя Бартоша сбросил бомбу, угодившую в палубу миноносца. Остальные корабли врангелевской эскадры были атакованы другими экипажами группы и поспешно стали удаляться в сторону Мариуполя.
Красные летчики сбросили по морским целям 50 бомб общим весом более 35 пудов и нанесли противнику ощутимый урон. Собравшись в группу, самолеты взяли курс на аэродром, но «фарман» Петрожицкого отстал. Мотор остановился совсем, и летчик произвел посадку в поле. Осмотрев самолет, экипаж обнаружил в крыльях и в гондоле пробоины от снарядов, которые были получены после интенсивного зенитного обстрела с кораблей. С помощью прибывшей ремонтной бригады машину удалось восстановить, и вскоре командир снова был в кругу боевых товарищей - участников успешной бомбардировки морских объектов противника.
Для Ивана Иосифовича гражданская война продолжалась долго. После разгрома Врангеля и освобождения Крыма он был назначен начальником авиации Северо-Кавказского фронта. Авиация, подчиненная ему, действовала уже в необычных условиях «очаговой» войны без линии фронта. Летчики, непрерывно осуществляя разведку с предельным напряжением сил, вскрывали районы сосредоточения контрреволюционных банд. Наземные войска, получив сведения о противнике, выдвигались из своих гарнизонов для их подавления. При этом отдельные части теряли связь с полевым штабом и другими частями. Единственным средством, обеспечивавшим руководство операциями, являлись в этой обстановке самолеты армейских авиаотрядов, доставлявшие приказы и информацию каждые два-три часа. Донесения сбрасывались с воздуха прямо в расположение штаба. После того как очаг сопротивления блокировался, авиация переключалась на ударные действия: самолеты брали на борт бомбы и сбрасывали их в расположение противника. Иван Иосифович не только руководил авиаотрядами, выполнявшими разведку, связь и поддержку, но и продолжал выполнять различные боевые задания лично, показывая пример мужества и мастерства.
Приказом Реввоенсовета СССР № 446 от 7 июля 1926 года И. Петрожицкий награждается вторым орденом Красного Знамени «за ряд отличий летом 1925 года при проведении крупных операций по ликвидации контрреволюционных сил и бандитского движения».
Таким был один из героев первой мировой и гражданской войн: командир-организатор, летчик, разведчик, истребитель, бомбардировщик.
Владимир Кириллович Бабич, «Воздушный бой (зарождение и развитие)», 1991г.
Выспаться, провести генеральную уборку, посмотреть все новые сериалы и позаниматься спортом. Потом расстроиться, что время прошло зря. Есть альтернатива: сесть за руль и махнуть в путешествие. Как минимум, его вы всегда будете вспоминать с улыбкой. Собрали несколько нестандартных маршрутов.