Про государственное обвинение⁠⁠

Навеяно постами коллеги @neirat.

Свою карьеру в прокуратуре я начинал со стажера по должности помощника прокурора сельского района. Имея в то время огромный и еще пока нерастраченный запас романтики, я очень хотел работать следователем, но соответствующих вакансий в тот момент не было, и я пошел в помощники, надеясь перебраться в следствие при первой же возможности. Такая возможность возникла только через 8 месяцев.

Поскольку районные прокуратуры в то время (в начале 90-х годов) были очень небольшими, то помощники прокурора района (а было нас трое) занимались всем подряд – общенадзорными проверками, поддержанием государственного обвинения в суде, участием в суде по гражданским делам, разрешением жалоб, а также выезжали на места происшествий и даже расследовали уголовные дела. Так что в очередной истории из воспоминаний бывшего следователя прокуратуры речь пойдет о государственном обвинении.

Конечно же, перед первым своим походом в суд для поддержания государственного обвинения по уголовному делу я сильно волновался. Ну еще бы не волноваться, когда помимо всего прочего, словосочетание «государственное обвинение» само по себе уже навевало некоторый благоговейный ужас. У меня было такое ощущение, что в данный момент всё государство смотрит на меня и говорит: «Ну-ну, посмотрим, как ты там поддерживаешь моё обвинение!». Подводить целое государство я очень не хотел, и от этого волновался еще больше.

Опытные коллеги по прокуратуре всячески успокаивали меня, напоминали мне о том, что уголовные дела в сельском суде на девяносто девять процентов простые и понятные, не преподносящие в ходе рассмотрения никаких сюрпризов, и пытались убить мое волнение мощным аргументом, характеризующим все тогдашнее государственное обвинение (и во многом нынешнее): «Да и вообще, наше дело прокукарекать, а там хоть не рассветай».

Вдохновленный этими напутствиями, я пошел в суд и убедился, что и на самом деле уголовные дела, рассматриваемые сельским судом, в большинстве своем относятся к категории «кража трусов с веревки», и не представляют собой никакой сложности. Месяца через два поддержания гособвинения по подобным делам я осмелел настолько, что попросил прокурора района отписать мне какое-нибудь серьезное дело. Прокурор посмотрел на меня, как на придурка, но, немного подумав, сунул мне надзорное производство (или попросту «надзорку») по уголовному делу об убийстве.

«Ого, целое убийство!» - мысленно восхитился я, но проникся оказанным мне высоким доверием и принялся за изучение «надзорки». Изучение показало, что это было простое бытовое убийство и совершено оно было при следующих обстоятельствах:

Зимой, в декабре месяце, в вечернее время некий Семечкин, житель села Старобутылкино, в процессе распития спиртных напитков ощутил резкую нехватку их, как таковых, в связи с чем принял решение выдвинуться до многофункциональной торговой точки, которую называли попросту «ларек». Ближайший от Старобутылкино ларек был расположен на железнодорожной станции Новобутылкино, находящейся в пяти километрах от непосредственно села. Для бешеной собаки (и, как выяснилось, Семечкина тоже) пять верст – не крюк, и вот уже валенки Семечкина бодро скрипят по снегу на тропинке, ведущей на станцию. Тропинка эта сначала шла по лесу, а потом поворачивала в сторону станции и проходила параллельно железнодорожной линии, метрах в двадцати от неё. Как раз перед этим на эту станцию пришла из города последняя электричка, и приехавшие на ней жители Старобутылкино в количестве восьми человек попались навстречу Семечкину. Он поздоровался с односельчанами буквально на ходу и продолжил движение, не желая терять времени.

Но минут через пять ходьбы Семечкин встретил также идущего с электрички некоего Бабушкина, который тоже приехал на последней электричке из города. Тут Семечкин вспомнил о том, что этот Бабушкин очень нехороший человек, и несколько раз по пьянке он всячески прилюдно издевался над ним (Семечкиным), выставляя его перед односельчанами в виде олигофрена в степени легкой дебильности. Таковым Семечкин себя не считал, и стал задавать Бабушкину вопросы, почему он так делал. В ответ Бабушкин только посмеялся и уже хотел идти дальше, когда Семечкин кинулся на него с кулаками. Произошла короткая потасовка, в ходе которой Семечкин достал из кармана полушубка зачем-то взятый с собой кухонный ножик, и несколько раз ударил им Бабушкина в грудь. Бабушкин упал и больше не двигался. Тогда Семечкин пошел дальше в сторону ларька, по пути выбросив ножик в снег около тропинки метрах в тридцати от трупа. Ларька он все-таки достиг и добавкой затарился, после чего вернулся к себе домой опять же пешком, обойдя труп Бабушкина, так и оставшийся лежать на тропинке.

Бабушкина обнаружили на следующий день деревенские, которые утром пошли той же тропинкой на электричку в город. По вызову прибыла следственно-оперативная группа, которая выяснила у свидетелей, что накануне вечером Бабушкин чуть отстал от основной группы, и шел позади, а навстречу попался бухой Семечкин. Семечкин был посещен по месту жительства, извлечен оттуда и доставлен в райотдел, где сразу же дал признательные показания.

Тут же, «по горячему», с ним был сделан выход на место происшествия, в ходе которого он указал на место, где убил Бабушкина, рассказал, как всё было, а также указал место, куда выбросил нож. Поскольку в то время набирала силу модная тенденция фиксации хода следственных действий видеозаписью, этот осмотр с участием Семечкина был запечатлен на видеокамеру. Ну и кроме того, имелся полушубок Семечкина со следами крови, которая по заключению судебно-биологической экспертизы могла произойти от Бабушкина, а также показания односельчан, которые подтвердили, что между Семечкиным и Бабушкиным давно была личная неприязнь.

Так что это дело представлялось мне простым, понятным и вполне доступным для поддержания гособвинения силами стажера по должности помощника прокурора. С этой уверенностью в назначенный день я и явился в суд.

Однако судебное заседание пошло совершенно неожиданному для меня сценарию. Для начала на вопрос судьи Семечкин ответил, что вину в убийстве Бабушкина он категорически не признает, убийства он не совершал, признательные показания дал под давлением оперов уголовного розыска, на месте происшествия ни в чем не признавался, местонахождение ножика ему указали опера. На самом деле, по версии Семечкина, он действительно встретился с Бабушкиным, идущим с электрички, но только словесно повздорил с ним, и пошел дальше. На обратном пути он наткнулся на труп Бабушкина, осмотрел его, убедился, что он мертв, видимо в этот момент и запачкал кровью свой полушубок. В милицию о трупе он сообщать не стал, так как боялся, что на него свесят эту «мокруху».

Этим поворотом я был существенно сбит с намеченного мной пути доказывания виновности Семечкина, но вовремя вспомнил, что есть же видеозапись выхода на место происшествия, и заявил ходатайство о просмотре этой видеозаписи. Судья позвонил в райотдел, оттуда привезли телевизор и видеомагнитофон (этот комплект был тогда только в РОВД), поставили видеокассету, прилагавшуюся к делу, и начали просмотр.

На записи было видно, что на тропинке, идущей вдоль железной дороги, стоят Семечкин, следователь, два опера и двое понятых. Следователь задает Семечкину вопрос: «Скажите, что произошло на этом месте вчера?». Семечкин, ничуть не смутившись, отвечает: «А вчера тут вот что произошло….». И всё. Всё! Потому что как раз в этот момент по железной дороге проходит товарняк, и, хотя на записи видно лицо Семечкина с шевелящимися губами, из звуков на ней имелся только грохот вагонов, ну и конечно же «ты-дым-ты-дым». Увлекательная запись шума проходящего поезда продолжалась минуты три, когда, к моему облегчению, она закончилась. Но не тут-то было. В наступившей тишине Семечкин на записи сказал: «Вот так всё и было», а следователь, проводивший следственное действие, бросил многозначительную реплику: «Понятно».

Но ведь был еще момент, где Семечкин показывал, куда выбросил ножик. В этот момент камера переводится на следователя, и он спрашивает Семечкина: «А скажите, где….», и дальше беззвучно шевелит кубами, заглушаемый мощным грохотом второго проходящего товарняка. Дальше под этот аккомпанемент всё того же «ты-дым-ты-дыма» все участники следственного действия идут по тропинке, Семечкин показывает в снег и опер достает оттуда ножик. Конец записи.

Сдерживая смех, судья спросил меня, есть ли у меня еще какие-либо ходатайства, или вопросы к Семечкину. «Нет» - тихо выдавил из себя я, потому что совершенно не представлял себе, что спрашивать, какие заявлять ходатайства и что вообще делать по этому делу дальше.

Это был полный провал. Я понял, что крыть мне новую версию Семечкина нечем, и осознал, что я подвел всех – своих коллег, прокурора и государство в целом, потому что не могу поддержать обвинение. Очень кстати мудрые люди давным-давно приняли решение не давать стажерам табельное оружие, а то бы я в тот момент принял решение немедленно застрелиться с целью избежать дальнейшего позора, который должен вот-вот обрушиться на мою голову.

В этот момент судья объявил перерыв на обед. Понуро поплелся я в прокуратуру, по дороге думая, что я сейчас скажу коллегам о предстоящем по моей вине оправдательном приговоре по делу об особо тяжком преступлении – умышленном убийстве. К счастью, прокурор был на обеде, но я застал его заместителя – опытного мужика лет тридцати пяти. Ватными губами я кое-как изложил ему то, что произошло в суде. Отсмеявшись, заместитель сказал, что следователь, конечно, получит доской почета по голове от прокурора за такой осмотр места происшествия с участием обвиняемого, а мне посоветовал успокоиться и еще раз проанализировать всю доказательственную базу. Мои стенания по поводу запоротой видеозаписи заместитель парировал доводом о присутствовавших на этом следственном действии понятых, которых нужно допросить в суде. Указав мне таким образом путь к победе, он предложил пообедать соленым салом, хлебом с майонезом и чаем.

Основательно подкрепившись, после обеда я явился в суд и заявил ходатайство о допросе понятых. Судья с ходатайством согласился и отложил судебное, так как понятых необходимо было известить о явке.

На следующем судебном заседании понятые подтвердили, что в их присутствии Семечкин рассказал, как он убивал Бабушкина, и показал, куда выбросил ножик, причем без какого-либо принуждения. Они сказали, что во время записи мимо действительно проходили поезда, но они стояли достаточно близко к Семечкину, и хорошо слышали всё, что тот говорил.

Также я пригласил в суд эксперта физико-техника, который на мои вопросы ответил, что пятна крови на полушубке Семечкина имеют форму брызг, и, таким образом, не могли образоваться в тот момент, когда Семечкин якобы осматривал лежащий труп.

Ну и конечно же свидетели-односельчане подтвердили, что после Семечкина в сторону станции никто не проходил, а также тот факт, что Бабушкин и Семечкин на дух не переносили друг друга.

Все эти доказательства позволили мне просить суд признать Семечкина виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 103 УК РСФСР и назначить ему наказание в виде лишения свободы на срок восемь лет с отбыванием в колонии общего режима. В итоге Семечкину дали именно столько, сколько я и запросил.

Вот такая история вспомнилась мне про государственное обвинение.