Серия «Отцовское медвеличие»

Министр внутренних дел бегал по этажу с перпендикулярно торчащими от возбуждения усами. Его можно было понять: в городе убили командированного московского чиновника, цинично выбросив его из окна номера гостиницы, основательно его перед этим раздев и напоив водкой. Первое, что сделали: оцепили здание и принялись искать преступника на улице, потому что убийца всегда возвращается на место преступления.

Вариантов была масса, поэтому крутили вообще всех, кто подходил под описание "подозрительный мужик". Батя мой, направленный в республиканскую столицу на коллегию, о случившемся не знал, поэтому шёл себе в своём черном плаще с задранным воротником, темных очках и надвинутой едва ли не на переносицу кепке-аэродроме.

Уцепившийся "хвост" в виде двух оперов в кожанках молодой врач-инфекционист заметил не сразу, а только когда услышал тяжелое сопение и топот за спиной. Времена были неспокойные, поэтому батя справедливо предположил, что нужно тоже побежать.

- Стой, паскуда! - ободряюще крикнули сзади и батя решил скрываться от бандитов в толпе, вбежав на территорию рынка. Менты профессионально разделились. Схватили отца на противоположном выходе, умело поставив подножку. Такого блестящего задержания батя не ожидал, поэтому обрадовался ткнутому в нос удостоверению.

- А чего убегал тогда? - стряхивая с отца пыль и окурки, возмущались расстроенные милиционеры, разобравшись в недоразумении.

Батя хотел в ответ тоже возмутиться, что, дескать, в отличие от города, у нас везде гулять можно, но опера заприметили в толпе другого подозрительного мужика и побежали, не попрощавшись.

- Коллега, наверное, - подумал отец.

Отцу было 36, когда его назначили главным врачом районной больницы. Только что развалился Советский Союз, до смены "Меченого" на "Алкаша" оставались считанные месяцы, и, чпокая, по всей стране лопались пузырьки умирающего здравоохранения.

Что же до нас, то мы увлечённо собирали вкладыши, вешали на стены чёрно-белые фотки Шо Косуги и по пути из школы спорили, чьё кунг-фу сильнее.

В тот вечер я шёл "с каратэ" почему-то один, бесшумной тенью скользя между редкими уличными фонарями. В глубине души я понимал, что являюсь этаким "Неуловимым Джо", но мне нравилось чувствовать себя невидимым. Снег крупными хлопьями валился на пыхтящие сажей черные крыши, однако, было не по-зимнему тепло, и в почему-то звенящей синеве вечера можно было едва ли не руками пощупать знакомый лай "краевых" псов.

Мой путь лежал через ярко освещенный пятачок у станции "Скорой помощи". Издали я разглядел стоявших с сигаретами у "буханки с крестом" завгара дядю Рому, батиного зама - завхоза дядю Лёню и шоферов - дядю Валеру и дядю Миню. Все они бывали у нас в гостях, с каждым из них отец дружил, и каждый называл меня Серёжкой, добавляя не сильно обидное "картошка", или "лепёшка", а то и даже "говнёжка".

Поэтому я приопустил с лица шарф, снял капюшон, вложил за спину воображаемую катану и почти уже вошёл в круг света, как вдруг услышал, как дядя Лёня громко произнёс нашу с отцом фамилию, а также плохие слова на "С", "Б" и "П".

Отвечая ему, дядя Рома тоже назвал нашу фамилию и добавил слов на "Х", "Е" и "З". Шоферьё активно включилось в импровизированный митинг, стремительно обогащая мой, столь нужный мне в будущем, лексикон.

Впрочем, в диалоге ниже вы можете сами подставить нужное:
- Всех разогнал, козёл! - в сердцах выругался завхоз. - Итак людям жрать было нечего! Таких надо сажать, реформаторов!
- Почему мы не напишем письмо министру? - обратился к коллегам завгар. - Пусть он его заберёт куда-нибудь подальше! Центральный район республики не для зелёных докторишек!
- Гнать его надо! Главе жаловаться надо! - добавили шофера.

Как раз к этому моменту и появился я, насквозь весёлый и непринуждённый. Во внезапно возникшей гнетущей и вязкой тишине я подошёл к отцовским друзьям:
- Привет, дядь Ром, дядь Лёнь! Здрасьте! А я вот домой с секции иду, смотрю, а тут вы!

- О! Серёжка! - сбросив оцепенение, воскликнул дядя Лёня. - А мы тут курим, стоим! И тебя даже не видели!
- А-ха-ха! А ты прямо как ниндзя! (тут я горделиво приосанился). - Мы и не заметили тебя! Вот это да! - загалдели водители. - Давай, тебя домой отвезём!
- Не-не-не! - ответственно сказал завгар. - На служебной нельзя ни в коем случае! Я сам Серёжку отвезу на своей! Да же, Серёжка? - дядя Рома спасительно посмотрел на меня.

Я отказался от заманчивого предложения и пожал всем шершавые руки. До конца улицы меня всё равно пошёл провожать завхоз.
- А мы же стояли, анекдоты травили, хо-хо, - нервничал, скрипя снегом и тяжело дыша, дядя Лёня. - Ну и вспоминали, знает папка твой анекдоты эти или нет. Как думаешь, слышал он такие? Ну ты их не рассказывай папке, ладно? Лучше будет, если мы сами расскажем. А то они это...
- С матом? - поинтересовался я.
- Угу. Для взрослых. Но ты скоро вырастешь и сам всё поймёшь.

Обещание не рассказывать отцу эти "анекдоты" я сдержал. Благодаря чему на целых пять лет обзавёлся обеспеченными, взрослыми друзьями.

"Взрослыми, а значит, надёжными" - думал я.

P.S.
Почти все перечисленные люди предали моего отца в 1996 году, подписав поклёп о расхищении больничного имущества. Там они засвидетельствовали о никогда не существовавших фактах, при которых якобы присутствовали.

К слову, прямо как ниндзя, незримыми тенями, они и предавали так же - улыбаясь другу в лицо, давая клятвы днём; вечером меняли личину и продавались очередной министерской комиссии за обещание теплого места.

Дело полностью развалилось, односельчане плевали бывшим отцовским друзьям вслед. Было за что - районная больница и множественные ФАПы в районе принимал батя, когда они были полностью в разбитом и разграбленном виде. За несколько лет всё было восстановлено, уволены бездельники, воры и алкоголики, полностью обновлен автомобильный парк, завезено новое оборудование, а по показателям оказания квалифицированной медицинской помощи больница вышла на лидирующее место в республике. Отец уже было "замахнулся на Шекспира" в виде заброшенного и разворованного ещё при Советах капитального строительства огромного больничного комплекса, но перезапустить стройку ему уже не дали.

Батя после сотни изнуряющих проверок и единомоментно лишившись друзей, вдруг начал болеть и тогда написал заявление и, плюнув на всё, уехал из родного села.

Вместе с принятым однажды больничным хозяйством они сильно изменились, но в обратной пропорции - отец мой уезжал из села надломленный, больной, серый и абсолютно одинокий. Уезжал, чтобы никогда туда не вернуться.

Детали всего этого - материал для отдельных постов.

По мотивам "Передайте посылочку"

До прихода на авиарынок а/к "Азимут" в Элисту летать было решительно невозможно. Билеты из Москвы стоили конских 17 тысяч рублей, при демократических 2-3 т.р. - в рядом находящиеся Волгоград, Ставрополь и Астрахань. Заположняком были задержки и отмены рейсов. Возможно, потому что на данное направление был выделен самый старый агрегат красного цвета, выкрашенный под хохлому (что сильно удивляло туристов, ломая полностью их первое ощущение о посещении азиатской и буддийской республики).

В январе 2013 года этот летающий фаллос даже разгерметизировался в воздухе и мы два часа кружили над калмыцкой степью, выжигая керосин и принимая душ с потолка. https://www.interfax.ru/russia/285350

Словом, однажды, в период очередного северного отпуска мы всей семьей бойкотировали "Руслайн" и полетели в Астрахань, к слову, в компании замечательного человека и всенародно любимого артиста Александра Гаврииловича Абдулова, вооруженного удочкой и хорошим настроением.

Регистрировал нас человек к нам неравнодушный, иначе объяснить принцип нашего рандомного расселения по разным рядам я не имею возможности. Но вдруг несказанно повезло бате - его место оказалось рядышком с любимым артистом. Но пообщаться не удалось, потому что вот почему.

Я как-то упустил из внимания, но в очереди перед стойкой регистрации к главе нашего семейства подошёл интеллигентного вида человек, который вручил ему плотно заскочёванный свёрток и попросил передать встречающему. Батя, разумеется, согласился. Он же врач и инженер человеческих душ, как можно отказать такому положительному персонажу в пустяковой просьбе.

Ну и, безусловно, в его собственную душу закрались сомнения и в салоне, перед взлётом, батя решил вскрыть свёрток и "глянуть одним глазком" на содержимое, так как мало ли чего. Свёрток послушно рассыпался в руках сотнями крупных денежных купюр. Активно собирая бабло в прежнюю конструкцию вместе с любимым артистом, отец тысячу раз извинился и все три часа летел в дурном расположении духа, сидя на обычной измене.

Впрочем, в астраханском аэропорту к отцу подошёл человек, как две капли воды похожий на отправителя, принял свёрток, выслушал рассказ, улыбнулся и сказал, что ничего страшного, поблагодарил и даже попытался вручить красную банкноту за потраченные нервы.

Этот случай батю ничему не научил, потому что, по его мнению, он визуально вызывает расположение, а хорошие люди чувствуют хороших людей.

PS Абдулову батя пошутил, что это он зарплату такую врачебную получил, на что Александр Гавриилович порадовался и выразил оптимизм за отечественную медицину. И это, конечно, единственный печальный момент в этой истории.

Начальник военной кафедры в нашем университете однажды возжелал создать музвзод. Из личного состава отобрали тех, кто отличал ноту "До" от бронетранспортера и мы начали.

Меня определили в первую партию трубачей, но вовремя осознав свою вину, я выпросил корнет и ушёл во "вторую шеренгу".

Однако наш дирижёр и музрук Константин Николаевич веру в меня не утратил, подарив мне кларнет. Несмотря на созвучные названия, кларнет от корнета отличается и внешне и внутренне. Ближайшие ассоциации - космический челнок "Апполон" и трактор МТЗ-80.

К слову, кларнет был не новый, до меня зацелованный и неизвестно где побывавший. Тем не менее, боевую задачу я понял и принялся по вечерам пытаться выдавать солирующие партии.

После каждого изнасилования кларнет раскладывался на две составные части и укладывался в чемоданчик, где и ждал очередного глумления над музыкой. До триумфального выхода на площадь 9 мая, как мне думалось, кларнет принадлежал исключительно мне.

Но это было не так.

Вернувшись с занятий пораньше, я услышал душераздирающие звуки из своей комнаты. Мой верный черный инструмент был в руках и, что самое ужасное, во рту моего бати. Батя наигрывал "караванщика Али", был красен, пучеглаз и зол.

- Какой, - говорит, - сложный инструмент. Прямо, - говорит, - мучение какое-то.

Поддавшись подозрениям, я попросил кларнет и вынул из него ершик.

Батя обиделся. Сказал, что нельзя над родителями так издеваться.

PS Любовь к искусству ершиком мы не убили. Отец осваивает саксофон. Здоровья вашим родителям.