Серия «Конечная»

***

Саша пришел в себя резко и вскочил, словно после дурного сна. Осмотревшись вокруг, он понял, что все еще находится в машине скорой помощи. Рядом никого не было. Он попытался встать, но снова присел на закрепленные в кузове носилки. Голова шла кругом, мысли текли медленно, будто мозг еще не до конца проснулся, а перед глазами все плыло. Саша проверил свои руки: раны затянулись, превратившись в уродливые шрамы. Сколько он был без сознания? День-два, неделю. Рубцы подсказывали, что не меньше месяца. Он тихо завыл то ли от обиды, то ли от непонимания.

Музыка, которую Петров не замечал, вдруг стихла – в кабине кто-то был.

- Пришел в себя? Вот и славно! - в окошке показалось улыбчивое лицо усатого мужика средних лет.

Это был тот самый голос, что слышал Петров перед тем, как окончательно отключился.

- Где я? Что происходит? – спросил Саша, пытаясь сконцентрировать взгляд на незнакомце.

- Конечная, и ты, москаль, вже приихав, - рассмеялся водитель.

Краем глаза Саша уловил какое-то движение, повернул голову и отпрянул к стене от неожиданности – прямо напротив него в тридцати сантиметрах сидел мужчина в белом халате, лениво пролистывая карту пациента в руках. Петров готов был поклясться, что всего секунду назад его здесь не было, и вообще никого не было в машине, кроме него и водителя. Несколько минут, сидели в полной тишине, которую нарушал только шелест страниц. Водитель продолжал улыбаться и подмигивал пациенту, когда тот переводил взгляд на него.

Врач был не молод, но и пожилым его назвать, язык не поворачивался. Темные вьющиеся волосы, такая же борода, нетронутая сединой, и усталый взгляд, как будто он уже не одни сутки провел на дежурстве. На груди красовалась табличка с инициалами и фамилией: А.И. Дьяченко.

- Та-а-ак, - протянул, наконец, доктор, - ну, и что мы с вами, Александр Васильевич, делать будем? Учился хорошо, не воровал, не предавал, жене не изменял, а к концу жизни так напортачил.

- К концу жизни? – тихо переспросил Петров. Переварив эту фразу, он с облегчением вздохнул. Мало кто воспринимает информацию о том, что умер так легко. Он мысленно взвесил все «за» и «против», прикинул вероятность того, что его успели спасти, еще раз посмотрел на свои запястья, глянул в окно, за которым клубился туман, и не было видно ничего, и отбросил все сомнения. – Вы, наверное, про убийство? Согласен, виноват, готов понести наказание.

- Понесешь, не сомневайся, - кивнул врач. – Только не из-за этого деятеля. Он свою судьбу заслужил, а тут мы ему добавили – до конца времен не расхлебает. Такого грешника под поезд толкнуть это не грех, так, мелкий проступок. Как муравейник разворошить. Признавайся, ворошил муравейники в детстве?

- Я не помню, наверное, - пожал плечами Саша и посмотрел на водителя. Тот состроил непонимающую гримасу.

Дьяченко открыл карту где-то в начале и сказал:

- Разоренные муравейники, вот, за тобой числится четыре штуки, но кто считает? – и без паузы продолжил: - Я считаю! С начальником метрополитена будет пять, - достал ручку что-то быстро поправил в записях и развернул последнюю страницу. – А вот что с твоим самоуничтожением делать я пока не представляю. Ладно бы ты после смерти жены вены вскрыл, но прожил несколько лет, совершил убийство, а от искупления решил сбежать… нехорошо.

- А я и не жил эти годы, - ответил Петров и посмотрел собеседнику прямо в глаза, выдерживая тяжелый пронзительный взгляд доктора.

- Только поэтому мы сейчас и ведем эту непринужденную беседу, - кивнул Дьяченко и сощурился. – Наказание будет суровым, но справедливым, а пока угощайся, - медицинская карта в руках врача превратилась в гранат. – Это полезно для крови, в конце концов, ты ее столько потерял по пути сюда.

Саша взял гранат разломил пополам и впился зубами в самую сердцевину. Новопреставленный не принадлежал себе и не мог заставить себя остановиться. Он был очень голоден и чувствовал, как с каждым глотком наполняется силой. Когда со сладкой снедью было покончено, Петров почувствовал боль в левой руке. Он выронил шкурку и завыл, наблюдая, как рубец выворачивается наизнанку, а запястье покрывается чешуей и шерстью. Мышцы наливались мощью, ладонь перестала походить на человеческую и увеличилась вдвое, пальцы удлинились и венчались длинными острыми, как бритва, и прочными, как сталь, когтями. Рука стала похожа на смертоносную лапу оборотня из фильма ужасов. Метаморфоза закончилась, боль отступала, осталось только жжение, но Саша уже мог управлять рукой и говорить.

- Заче-е-ем?! – прошипел он. – Кто ты, вообще, такой?

- Зови меня Аид, - ответил доктор, вставая и открывая дверь, - следуй за мной.

Саша посмотрел на водителя, и тот кивком указал на выход. Белый туман окутывал все вокруг. Все, кроме Аида, который сменил белый халат на тогу. Петрову ничего не оставалось, кроме как идти за ним.

- Аккуратнее, смотри под ноги, - предупредил провожатый.

Как только он это сказал, Петров поскользнулся и чуть не упал. Повинуясь какому-то наитию, Cаша нагнулся и провел на землей изуродованной рукой. Туман, словно повинуясь приказу, начал отступать. Сначала показался лед под ногами, а секунд через тридцать вокруг Петрова образовалось несколько метров свободного пространства. Вместе с увеличением пятна видимости, начали проявляться и звуки: стоны, всхлипы, плач, мольбы. Саша стоял на месте, не шевелясь, ожидая, пока туман рассеется настолько, чтобы показать источник этого шума, соединившийся в единый гомон отчаяния. Аид не торопил, наблюдая за реакцией новичка.

В какой-то момент туман отступил настолько, что показалась прорубь, затем еще и еще. Дырки во льду появлялись одна за другой, окружая Петрова в хаотичном порядке. В каждой из них находился человек, все они плакали, кричали и стучали зубами от холода. Расширение пятна видимости прекратилось, но Саша знал, что там, за границей тумана, осталось бескрайнее ледяное поле с множеством заполненных людьми прорубей. А еще он откуда-то точно знал, что туман, растаявший для него, оставил их слепыми. Они не видели друг друга, оставаясь наедине со своими мучениями, что добавляло к пытке холодом испытание одиночеством.

- За что ты их так? – тихо спросил Петров, подойдя к Аиду стоящему над одной из прорубей. В ней сидел молодой коротко стриженый парень, силы его кончались, и он потихоньку уходил на дно, захлебываясь. Саша нервно потер левую руку, в надежде, что на этом его наказание закончилось, а, значит, удалось отделаться малой кровью.

- Любили на крещение в прорубь понырять, - усмехнулся Аид.

- А разве это плохо? – удивился Саша, вспоминая, что сам когда-то хотел попробовать сделать это, да никак не складывалось.

- Плохо быть верующем несколько дней в году, только по праздникам, а вылезая из купели, считать себя очищенным от грехов и продолжать быть мудаком. Ледяная вода ведь все через год смоет… как бы не так!

Аид сказал это так грозно, что Саше стало страшно. Его даже не смутила бранная речь из уст, какого-никакого, а Бога. Свою короткую, но понятную проповедь черноволосый мужчина в белой тоге сопроводил взмахом руки, и на Петрова обрушился объединенный стон боли, собранный со всех узников ледяного плена, оказавшихся здесь. Саша упал на колени, зажимая уши руками, но это не помогало. Голова заболела так, что, казалось, будто вот-вот взорвется, замутило, еще секунда и его бы вырвало, но Аид сжалился над ним, и звук исчез.

- Этот, например, - мучитель указал на парня у своих ног, - большой любитель выпить. Начинал загодя, с вечера, чтобы ночью в очереди к купели нескучно было. И сюда он попал, после того, как сел за руль после очередных возлияний. Невинного человека инвалидом сделал, когда на встречку вылетел. Раз так любит пить, то жидкости теперь у него всегда будет в избытке, - Аид зло и страшно рассмеялся.

Тем временем голова парня почти полностью скрылась под водой, на поверхности оставались только губы и нос, а прорубь потихоньку замерзала, превращаясь в лед. Саша откуда-то точно знал, что у мученика сломан позвоночник, он все чувствует, но не может пошевелить ничем ниже шеи. И вот дырка окончательно заросла, а несчастный захлебывался, меняя остатки воздуха в легких на ледяную воду и глядя сквозь прозрачную корку невидящим полным ужаса взглядом на Петрова. Через несколько секунд после того, как парень окончательно перестал дышать, невидимая сила толкнула его вверх с такой силой, что он пробил головой лед и, откашлявшись, снова начал свое медленное беспомощное погружение, стуча зубами.

- Нам пора, - сказал Аид, убедившись, что Саша понял, как устроен водоворот смерти и воскрешений - в этом мире все через боль, а бесконечность цикла обрекает грешников на вечное отчаяние.

Молча шагая вслед за хозяином потустороннего мира, Петров был рад тому, что все окружающее пространство снова скрыл туман. Он отгонял от себя мысль о том, что уготовил для него бессмертный палач грешников. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, Саша заговорил, вопросов было много, но он почему-то решил задать самый идиотский и безобидный:

- Аид, вы там сказали… ну, матом, в общем. Я не то, чтобы много богов знаю, скорее вы даже единственный, кого встретил лично, но, просто, неожиданно.

- Стараюсь говорить с паствой на одном языке, - не останавливаясь, ответил повелитель подземного мира. – Знал бы ты, каких я только слов в молитвах не наслушался. Люди не стесняются в выражениях наедине со мной.

- В каких молитвах? Кто-то вам еще молится или… - Саша замолчал, боясь озвучить свою догадку. Он пока не разобрался в действующих здесь механизмах и не мог достоверно сказать, обладает телом или его туловище и конечности – это материализовавшаяся душа, но холодок, пробежавший по спине, ощущался вполне отчетливо.

- Во всех, к кому бы они ни были обращены, - горделиво ответил Аид, останавливаясь, - другого-то Бога у вас нет.

Он резко замолчал, поднял палец вверх и прислушался. Петров замер на месте, желание продолжать расспрашивать собеседника улетучилось. Пытаясь переварить полученную информацию и сопоставить с тем, что он усвоил при жизни, Саша явственно услышал приближающийся гул. Сомнений не было: так рычал автомобильный мотор, из которого кто-то выжимал все соки, и машина приближалась. Через полминуты из тумана вылетело такси желтого цвета и остановилось прямо перед Аидом. Не медля ни секунды, тот направился к пассажирской двери. Не успел он подойти, как она распахнулась и наружу вывалилась старушка. Она бросила свою палку, которой пользовалась при жизни – теперь та была ей не нужна, и бросилась в ноги к мужчине в белой тоге.

- Господь мой, Спаситель, - лепетала она, обнимая колени Аида и продолжая кланяться, - верила я, что не оставишь рабу свою. Они не верили, а я знала. Знала! Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…

Владыка подземного мира сел на корточки и обнял бабушку, которая продолжала читать молитвы без остановки. Саша даже не мог разобрать, где кончается одна и начинается другая. Кажется впервые с того момента, как он пришел в себя в карете скорой помощи, ему захотелось улыбнуться: не всем по эту сторону суждено мучиться до скончания времен, кому-то будет даровано благословение и вечная жизнь. Петрову даже обидно стало, что он, будучи крещенным, не считал себя верующим и не уделял должного внимания спасению души, находясь по ту сторону. Ему казалось, что он разгадал коварный план Аида, связанный с его наказанием: сначала показал грешников, потом праведников, а дальше даже не определит его к первым, то и ко вторым не пустит, оставляя томиться в зависти.

Из размышлений Сашу вывел таксист, вышедший из машины. Этот человек, если вообще это был человек, оказался один в один похож на водителя скорой: те же усы, тот же хитрый прищур, седина и мешки под глазами. Таксист встал перед машиной, облокотился на капот и сложил руки на груди, склонив голову в сторону никак не успокаивающейся бабули. Она уже закончила молиться и перечисляла все свои хорошие дела, не забывая, кого-то ругать. Эти обвинения резанули слух Петрова, и он вспомнил, что находится в окружении любителей покупаться на крещение и внутри начало расти какое-то нехорошее предчувствие. Аид никак не реагировал на слова старушки, обнимая ее одной рукой, и поглаживая по голове другой.

- Ну, все-все, - спустя пару минут, наконец, он прервал ее, вставая, - сейчас ты получишь все, что заслужила.

Это не звучало, как обещание чего-то хорошего, Саша нахмурился, а усатый водитель, посмотрев на него, покачал головой. Бабка подняла голову и открыла рот от удивления. Кажется, только сейчас она осознала, что перед ней не тот, кто принял смерть на кресте за грехи человечества и воскрес, дав людям повод красить яйца и наяривать куличи ежегодно. Людям, которые даже между собой не смогли договориться, когда именно это следует делать. Она поняла, что судьбу ее будет вершить вовсе не тот, кому она молилась всю жизнь. Откуда ей было знать, что этот судья слышал все ее молитвы, обращенные к другому.

В школе Саша неплохо играл в футбол. Выступал на районных соревнованиях и однажды даже попал на городские. Позже его небольшой рост сыграл с ним злую шутку: для защиты он оказался мал, для нападения недостаточно расторопен, а для сидения на скамейке запасных – очень нетерпелив. Но был один случай, который почему-то навсегда врезался в память юному спортсмену. На исходе очередного матча между округами его партнер по команде, в ходе ожесточенной борьбы в центре поля, заполучил мяч и рванул в сторону ворот. Оказавшись в штрафной площади, он замахнулся, поднял голову, чтобы скорректировать прицел, и увидел растерянное лицо своего вратаря. В горячке боя или от усталости он перепутал направление атаки. Только это и объясняло его стремительный прорыв в штрафную. Надо отдать ему должное, он сориентировался практически мгновенно и вместо удара перекатил мяч под другую ногу, развернулся и продолжил нападение в правильном направлении. Ему удалось превратить глупую ситуацию в красивый игровой момент.

Как бы Саша не уважал своего товарища, с ретивой старушкой ему было не сравниться. За долю секунды она сообразила, что выбирать не приходится, взяла себя в руки и бросилась к ступням Аида, заводя со слезами на глазах «Отче наш».

- Хватит! - грозно прервал ее владыка подземного царства, отталкивая ногой. – Пришло время ответить за все, - он повернулся, посмотрел на Петрова и продолжил, - ведь кто-то должен ответить. Познакомься, Александр, это Венера Тимофеевна, она сделала с твоей женой то же, что ты сделал с начальником. Ей удалось убедить себя, что это была случайность, но, если бы твоей супруге не случилось проскочить через турникет вперед этой богобоязненной женщины, она бы не получила гневный толчок в спину, стоя на краю платформы. Уверен, вам есть, чем заняться. Времени теперь много, не буду мешать, - Аид скосил взгляд на изуродованную руку Саши и закончил: - Не благодари.

Венера Тимофеевна сидела молча, наблюдая за приближающимся мужчиной. Ее глаза были расширены от ужаса. На лице Петрова ясно читалась ненависть, которую не смогла бы остановить ни одна молитва. Когда ему осталась сделать всего пару шагов до цели, она снова начала громко причитать, плакать и каяться. Резкий взмах руки, рассекающий плоть на ласкуты заставил ее замолчать. Она упала и умерла, но через секунду пришла в себя и завыла от боли, стягивающей ее раны, возвращая к жизни. Саша не мог остановиться, да, и не хотел. Он схватил свою жертву, развернул и медленно провел острым ногтем по шее Венеры Тимофеевны, наслаждаясь тем, как ее оправдания прерываются булькающими звуками вырывающейся крови.

Аид, не оборачиваясь, уходил, растворяясь в тумане. Петров посмотрел ему вслед и закричал:

- А наказание-то в чем?! В чем наказание? – повторил он, обращаясь к водителю такси, все еще остававшемуся на месте.

- А ты не понял? – грустно спросил он. - Жену тебе никогда не увидеть.

Туман окутал машину и водителя, оставляя разъяренного Сашу наедине с Венерой Тимофеевной снова готовой к очередной казни. Петров прокричал что-то не невразумительное и пробил левой рукой брюхо старушки, разметывая ее внутренности по всепожирающему туману.

***

- Аид, погодь, - ускоряя шаг, крикнул усатый водитель.

Как же он не любил это место, которое назвал про себя «долиной верунов». Много столетий он доставляет Богу мертвых свежие души, и Тартар – не самое приятное место, но эта долина, появившаяся всего пару тысяч лет назад и росшая с распространением христианства, наводила на него уныние. Ледяная поверхность, пронизывающая тело холодом до самых костей, и туман – результат действия адского пламени, обжигающий нутро при каждом вдохе, сами по себе были наказанием. А уж то, что делал тут с мнящими себя верующими грешниками Аид, вызывало оторопь даже у бывалого слуги властителя подземного мира.

- Ах, да, - остановился Бог мертвых и протянул водителю свиток, – вот новый заказ. Я думал, ты захочешь передохнуть, в последнее время, что-то зачастил. Все же автоматизировано давно.

- Знаю, что не нужен, можешь не напоминать каждый раз, но не могу я без дела сидеть, - пожал плечами таксист. – Дозволь спросить, Владыка: если бы этот парень нашел в себе силы простить, ты бы его отпустил?

- Харон, ты здесь работаешь с начала времен, - разочарованно произнес Аид, - а так и не понял, что никто лучше меня в человеческих душах не разбирается. Если бы был, хоть один, шанс, что он простит, мы бы встречались не здесь, а в месте, которое тебе больше нравится. Кого-то любовь делает сильными, ну, а кого-то слабыми.

Традиционно OnceOnesUponATime специально для Пикабу

Как всегда буду благодарен за отзывы, замечания и конструктивную критику.

***

По допросам и разным кабинетам Петрова таскали до вечера. Наручники уже прилично натерли запястья, и Саша потирал их каждый раз, когда одни кандалы менялись на другие, при передаче задержанного между представителями разных структур. В принципе с ним обращались неплохо, если не считать того раза, когда сильно дернули за рукав, чтобы поторапливался. Его очки упали и разбились. Еще его с утра так ни разу и не покормили, но, по крайней мере, не били, что не очень укладывалось в его представление о задержании и допросах.

Саша после утреннего интервью не произнес больше ни слова, вызвав у следователей всех мастей какой-то спортивный интерес. Что они только не пробовали, чтобы разговорить убийцу начальника метрополитена. Один орал на него полчаса без остановки, брызжа слюной, Петров даже если бы хотел не смог бы вставить и слова. Другой угрожал и запугивал спокойно, размеренно, постепенно. Хорошо держался, Саше понравилось, было бы ему что терять, он бы заговорил. Разочаровало только то, что этот тоже перешел на крик, когда после часа психологического давления Петров начал зевать и смыкать веки. Еще двое вели с ним проникновенные беседы, обещая помочь, разобраться, спасти. Одному из них прямо хотелось верить, как будто стоить только открыться, и Сашу не просто отпустят, а вынесут на руках и будут качать как героя на руках прямо перед зданием на Лубянке.

Он так и не понял, что от него хотят. Есть видео с камер на станции, где отчетливо видно, как Саша толкает жертву под поезд, есть ролик, который он выложил в интернет, где объясняет свою позицию, есть, в конце концов, запись его интервью журналистам. Чего еще они все от него хотят. Так и хотелось спросить: «Вы что, тупые? Не понимаете с одного раза? Перематывайте и смотрите пока не найдете все ответы на свои дебильные вопросы!» Но Петров этого так и не сказал, приняв навязанную стражами порядка игру: если им зачем-то надо, чтобы он заговорил, значит, ему необходимо молчать.

В итоге в СИЗО Саша попал уже затемно. Все необходимые процедуры он прошел довольно быстро и уже минут через двадцать оказался в камере. Помещение было небольшим: две пары нар по бокам, туалет отгороженный от умывальника справа, зарешеченное окно напротив и хлопнувшая дверь за спиной – вот и вся обстановка. В центре комнаты, между нар стоял узкий стол, за которым сидела пара зэков, еще один, пожилой, лежал на одной из нижних шконок. Войдя в камеру, он поздоровался. В общем-то, это было все, что он знал о «правильном» поведении за решеткой. В памяти всплывали какие-то сцены из криминальных сериалов, которыми был забит вечерний эфир, но все это казалось глупостью, не имевшей никакого отношения к реальности.

- Зовут меня Петров Александр Васильевич, - продолжил новичок, продолжая стоять у двери, так как за стол его никто не приглашал. – Я порядки не очень знаю, что еще рассказать? Статью называть?

- А тебя осудили что ли уже? – спросил один из сидящих за столом, тот что был помельче и с голым торсом. – Статью еще сто раз поменять могут или добавить, - он разразился неприятным писклявым смехом.

- Проходи, Саш, садись, - сказал второй. – Вещи можешь на пальму кинуть, - он указал на верхний ярус нар у себя за спиной. – Чаю хочешь? Курить?

Петров положил вещи, куда указали, и занял место рядом с крепким мужиком в спортивном костюме, чтобы держать в поле зрения заключенного с неприятным смехом. Сосед пододвинул новоселу кружку и прозрачный пакет с сигаретами. Саша все еще нервничал и переводил взгляд с одного сокамерника на другого. Он не знал, как себя вести, а в голову лезли мысли о пресс-хате, о которой где-то читал.

- Не курю, - коротко ответил Петров.

- И чифир, наверно, не пьешь?! – снова рассмеялся мелкий, обнажая желтые зубы.

- Да, не тушуйся ты, - сказал качок в спортивном костюме. – Нет у нас цели тебя изводить. И у сыскарей, видимо, нет, раз они тебя в эту хату определили. Меня Колчан зовут, - он протянул руку, - это Рында, - кивнул он в сторону соседа напротив, - а там Сова отдыхает.

- Саша, - еще раз представился Петров, пожимая протянутую руку.

- Саня, а ты вообще в курсе, что уже стал звездой? Да-да, не удивляйся, весь вечер по ящику крутят твое выступление, - Колчан указал на небольшой плоский телевизор на стене, который Петров сначала не заметил, уж больно чуждо он смотрелся в этой обстановке. – Ума не приложу, почему они не замолчали это дело, как обычно. Видно, что многое вырезано, но, походу, твой ролик так взлетел в сети, что проигнорировать они это не могли.

- А я думаю дело в другом, - вмешался Рында. Саша обратил внимание на татуировку якоря у него на руке, - наверняка, кто-то крупно облажался, пустив это в эфир до того, как пришла разнарядка по цензуре. А там один подхватил, второй и пошло-поехало. Только представляется мне, что все это шелуха. Погалдят пару дней, а там самолет упадет, газ взорвется или очередной баклан кого-нибудь задавит по пьяни – все переключатся на это, а о тебе забудут. И пятнадцать минут славы превратятся в пятнашку, которую тебе спокойно досидеть не дадут. Так что, если по уму, то тебе стоило вместе с терпилой выпилиться – стал бы мучеником, а теперь из тебя злодея сделают или психа. Пока, судя по новостям, ко второму идет, но ты особо не надейся, даже если выгорит, они тебе мозги быстро вскипятят – через год уж будешь под себя гадить, да слюни пускать.

- Я так сначала и планировал, но скорости не хватило. Нужно было убедиться, что он мертв, - кивнул Саша. – Кроме того, интересно было взглянуть, хоть одним глазком, как все забурлит и забурлит ли, вообще. Спасибо, люди добрые, что про новости рассказали, на такое я даже не надеялся. А что касается отдачи… если хоть на одного такого же безнадежного мои слова эффект возымеют, то все было не зря. В любом случае, по-другому я не мог. А хуже мне уже не будет, даже если вы меня хором выебете…

- Ты за метлой-то следи! – закричал Рында, вставая. – Чертей в нас увидел?!

Колчан жестом усадил товарища на место и, улыбнувшись, сказал:

- Саша явно попутал. В этой хате уважаемые арестанты сидят, и такими вещами мы не занимаемся. Пока суда не было, тебя беречь будут, а дальше… - он тяжело вздохнул и закурил, - а дальше подобные вещи тебе лучше вслух не произносить. Почему ты по-другому не мог? Жил бы себе и жил, как другие живут.

- Ты любил когда-нибудь? – ответил вопросом на вопрос Петров.

- Для некоторых любовь – это непозволительная роскошь. Она делает людей слабыми, - выпустив клуб дыма, ответил Колчан.

- Или, наоборот, сильными, - возразил Саша.

- Трудно быть сильным, когда ты в клетке, а твоя любовь в тысяче километров и защитить ее некому. Срок может быть долгим, очень долгим – не все готовы столько ждать, и письмо, типа «Пойми, прости…», ломает порой лучше ментовских дубинок. А бывает и без письма: откинулся, приехал, а там сюрприз! И на крытую с новым сроком. Я уж не говорю о том, что через любовь на тебя давление могут оказывать, если прознают. Так что любовь – это слабость.

- Ну, вот сильный и слабый, - ухмыльнулся Петров, - и, в итоге, мы оба оказались здесь.

Рында очередной раз недобро посмотрел на него, а Колчан рассмеялся:

- Ладно, слабо-сильный, поешь, а то всю ночь живот урчать будет. Грева, как я понимаю, тебе ждать неоткуда.

- Не хочу у живых еду забирать. Я и так на этом свете задержался дольше, чем планировал. У меня к вам просьба: в фильмах видел, что у сидельцев всегда лезвия есть, не могли бы вы мне одолжить одно, - Саша сделал паузу, - я надолго не задержу.

Колчан затушил сигарету и посмотрел на лежащего зэка, а сосед напротив опять вскочил из-за стола.

- Ты вообще за базаром не следишь! Ты чего просишь?

- Рында! – прервал его молчавший все это время Сова, но следивший из-под прикрытых век за разговором. – Дай ему, что просит. Если пацан на тот свет намылился, то его уж сдержать.

- У нас проблемы будут, - возразил Колчан.

- Когда это ты, Колчан, администрации бояться начал? – осадил его Сова и перевел взгляд на Петрова. – Ночи дождись и у параши свою темную делюгу делай.

Рында отошел к шконке над Совой покопался в матрасе и, выложив перед Сашей лезвие, напутственно сказал:

- Вдоль режь.

***

Размер квартиры Венеру Тимофеевну не смущал. Да, и много ли надо одинокой старушке. А вот путь до любимой церкви, которую пенсионерка посещала почти каждый день, был непростым. От Кузьминок до Выхино она добиралась легко, потом несколько остановок на автобусе, и она на месте. А вот дорога обратно представляла собой ежедневный бой с толпой, в котором отличным орудием служила палка, всученная доктором несколько лет назад.

Несмотря на то, что толпа на станции к концу утренней службы уже рассасывалась, но людей на самой загруженной ветке московского метрополитена оставалось еще предостаточно, и забраться в первый подошедший поезд было целой проблемой. Тем более занять сидячее место. Но и в этом вопросе Венера Тимофеевна за долгую жизнь поднаторела: начинала с ругани, а если не добивалась таким способом успеха, то не грех было и слезу пустить. Шутка ли отстоять два часа в ее возрасте на службе, прорваться к двери и не сесть, ведь через две станции уже выходить и опять ковылять до дома. Выйти тоже было нелегко, поэтому место нужно занять определенное, рядом с дверью. А дальше помогут широкие бедра и та же палка.

Служба всегда придавала старушке сил, она чувствовала единение с Богом, и это способствовало росту ее уверенности в любых конфликтах с этими бездельниками, которые, в отличие от нее, бесцельно занимают пространство в вагоне.

Первое время после переезда, тогда еще Выхино была конечной, Венера Тимофеевна подумывала о том, чтобы сменить церковь, но крупный новострой в Кузьминках был недостаточно намолен, а в старой церквушке недалеко от ее дома, у нее не сложились отношения с батюшкой и местными завсегдатаями. Конкуренция среди постоянных прихожанок, а иногда и прихожан была жесткой, и старушка решила вернуться в «свою» церковь, где батюшки тоже были не такими сговорчивыми, как раньше, но ее авторитет был непререкаем. Что такое мелкое испытание, ниспосланное Богом, в виде станции Выхино, против истинной веры?

Уже два дня, как ветку перекрыли. Вчера Венера Тимофеевна пересидела дома, но какой-то деятель толкнул человека под поезд. И это на закрытой станции. Весь день в новостях мусолили эту историю, даже любимый сериал прервали. Восприняв поднявшееся вечером давление, как божественное наказание, сегодня старушка решив, что дважды пропустить утреннюю службу – это слишком, добиралась до церкви на автобусах. В результате дорога ее вымотала еще до службы. Склока с этой мелкой соплячкой, ставшей возникать, чтобы ее не трогали, когда Венера Тимофеевна указала ей место, не добавила сил. Поэтому, выйдя из церкви, пенсионерка чувствовала себя плохо: голова кружилась, ноги подкашивались, а привычного единения с Богом не чувствовалось. Вот же шалашовка, все настроение испортила.

- Вам плохо? Давайте помогу, - подхватил Венеру Тимофеевну какой-то усатый мужик, когда ее очередной раз повело на парковке возле церкви.

Он усадил ее на пассажирское место в свое такси и дал воды.

- Может, в больницу? – спросил таксист.

- Да, нет уже легче, - ответила Венера Тимофеевна, возвращая ему воду. – Просто голова закружилась.

- Ты бы берегла себя, мать, - облегченно вздохнув, сказал он. – Отлежись пару дней, никуда церковь твоя не денется.

- Мне бы домой, - с надеждой произнесла старушка, и, вспомнив, что она в такси добавила, - только у меня денег нет.

- Без проблем, я так отвезу, - улыбнулся таксист.

- Спасибо, тебе, сынок. Тут недалеко, я покажу, - воодушевилась пассажирка, очередной раз уверившись, что Бог есть и без присмотра своих верных детей не оставляет.

***

- Все, Рында, поднимай вой! – приказал Сова, когда тело Петрова упало на пол.

Глубокой ночью Саша тихонько спустился с верхней полки, подошел к унитазу и, наклонившись над ним, последовал совету заключенного с татуировкой якоря на руке. Он не испытывал страха, не чувствовал ничего, как и последние годы, прошедшие словно в тумане после гибели жены. Боль была терпимой, а когда все было уже сделано, то и она прошла.

Когда голова начала кружиться, а по телу прокатилась первая волна холода, Саша сел на колени, чтобы кровь стекала в унитаз и не пачкала все вокруг. Это максимум, что он мог сделать для сокамерников, принявших его так тепло. Последнее, что пришло ему в голову, перед тем как он потерял сознание, была мысль о том, что зэки ловчее разыграли сценарий с хорошим и плохим копом, чем те, кому это положено.

- Что у вас случилось? – спросил прибежавший на стук в дверь надзиратель, открывая глазок?

- Новенький вскрылся, - спокойно сообщил Рында.

Выругавшись, надсмотрщик побежал по коридору, доложить о происшествии. Рында попытался поймать невидящий взгляд Петрова и ободряюще произнес:

- Не парься, братан, не успеют.

Через несколько минут Сашу вынесли на носилках из камеры, он еще дышал, но еле-еле. Задержавшийся кум обвел взглядом стоявших лицом к стене сидельцев.

- Ну, и что это за херня? Вас же предупредили, чтобы ни один волос… - начал он.

- Не шуми, начальник, - прервал его Сова. – Мы не твои пупкари и привычки подглядывать, что там человек на параше делает, не имеем. Как заметили, сразу сообщили. Если что, хата к шмону готова.

Сова улыбался, зная, что вся запрещенка, как и лезвие, отправилась вслед за кровью Петрова в парашу.

- Обыщите камеру! – приказал кум подчиненным. – Телек заберите, всю жратву, все, что сможете. Найдете что-нибудь запрещенное – всех в карцер.

- Э-э-э, хавчик-то тут при чем? – тихо возмутился Рында вслед куму.

- Сова, ну вот нафига? – шепотом спросил стоявший рядом Колчан.

- Настоящая любовь достойна уважения, а жратва она что? Еще разживемся.

Зайдя в лазарет, кум кивком спросил сонного доктора о состоянии Петрова. Тот в ответ покачал головой.

- Не можешь откачать, хотя бы задержи на этом свете. Он не должен сдохнуть здесь. В первую же ночь… с нас с тобой голову снимут. И звони в неотложку, пусть забирают. Мы сделали, что могли, если умрет, то в больничке или по дороге, - кум перевел взгляд на одного из офицеров: - Поедешь с ним!

Саша всего этого уже не слышал, одной ногой переступив через границу подземного мира. Последнее, что он уловил был синий блеск мигалок скорой помощи и слова одного из тех, кто грузил его в карету:

- Потерпи, немножко осталось.

***

Венера Тимофеевна, прикрыв глаза, сидела в машине и мысленно проклинала таксиста, за то, что везет ее так неаккуратно. Толчки снизу, резкие повороты, набор скорости и торможение – все это не улучшало и без того болезненное состояние старушки. Наконец, она открыла глаза – головокружение усилилось, дышать стало тяжело – и сказала:

- Сынок, мне лучше в больницу, чего-то совсем худо.

- Поздняк метаться, мать. Я же предлагал сразу в больницу, тогда еще был шанс, а сейчас уже не успеем. Ну, ничего, потерпи, немножко осталось.

Он надавил на газ, Венеру Тимофеевну вжало в сиденье, дыхание сперло, а город за окном начал таять.

Продолжение следует...

- Дайте мне с ним поговорить, - просила Лика, - это же убойный материал получится!

- Да, пусти ты ее, - вмешался в разговор улыбчивый дежурный, наблюдавший за сценой из-за стекла. – Один хрен, он молчит, вдруг объектив заставит его выступить во всей красе.

- Ну, пойдем, - махнул рукой следователь, - только, если что, запись сначала мне, а то он там наговорит…

- Конечно-конечно, - хлопая глазами, закивала девушка-репортер и добавила, обращаясь к сидевшему оператору: - Пошли!

Войдя в кабинет, Лика сначала увидела крепко сбитого оперуполномоченного за столом, а напротив вполоборота к нему сидел задержанный. Это был мужчина лет тридцати пяти, невысокого роста, худой, с отчетливо наметившимися залысинами. Ко всему прочему, на нем были очки. Если бы Лике сказали, что перед ней очередной извращенец, то она легко бы в это поверила, но в то, что этот «ботаник» совершил то, что совершил – верилось с трудом.

- Здравствуйте, - поздоровалась журналистка одновременно со всеми присутствующими.

- Здравствуйте, - ответил ей задержанный и приподнял одну из рук в приветственном жесте.

Наручники на его тонких руках смотрелись нелепо. С другой стороны, Лика не позволяла эмоциям себя обмануть – это были руки убийцы, и то, что они заключены в оковы лучше для всех.

Опер не ответил на приветствие, но украдкой бросил взгляд на следователя, интересуясь его реакцией. За те пару часов, что задержанный находился в отделе, он не произнес ни слова. У них даже были подозрение, что он не в себе, но, как выяснилось только что, он не хотел разговаривать именно с ними. Следователь кивнул коллеге, сидевшему за столом, и тот сказал:

- Петров, встань и подойди к той стене. Это журналисты, они тебе сейчас зададут пару вопросов.

Задержанный кивнул и последовал указаниям оперуполномоченного. Оператор включил камеру, Лика подняла микрофон выше и спросила:

- Как вас зовут?

- Петров Александр Васильевич, - глядя прямо в объектив, ответил задержанный. Он не проявлял признаков агрессии, не пытался закрыть лицо, как это часто случается, и был удивительно спокоен, учитывая ситуацию, в которой оказался. – Всю жизнь прожил в Москве, - продолжал он, - родился в пятнадцатой горбольнице, здесь же на Выхино закончил школу, женился, пошел работать в метрополитен.

- Александр… - Лика замялась на секунду, не зная добавить ли отчество, но решила, что не нужно – не такой уж он старый и важный и продолжила, - скажите, вы знаете, почему вы здесь? В чем вас обвиняют?

- Меня пока ни в чем не обвинили, - пожал плечами Петров. – А почему я здесь догадаться не трудно: я убил начальника Московского метрополитена, точнее сбросил под поезд, - Александр наклонился вбок, обращаясь к оперу, которого закрывал оператор, стоявший между ними: - Он ведь умер? Должен был умереть, крови было много.

Подпиравший плечом дверь следователь после этих слов выпрямился и весь напрягся, как струна. Оперуполномоченный стушевался, отведя взгляд. Были бы они сейчас наедине, без камер, он бы ему ответил, как следует. Задержанный удовлетворился такой реакцией и вернулся в исходное положение, ожидая следующего вопроса.

Лика снова замешкалась. В ее голове никак не вязался внешний вид, поведение и слова этого человека в единое целое. Об убийстве он говорил так спокойно, как будто рассказывал об обыденных вещах, а вопрос к полицейскому прозвучал, словно просьба к соседу за столом передать хлеб.

- Почему вы это сделали? – наконец, нашлась журналистка. – У вас была к нему личная неприязнь?

- Не такая уж и личная. Я его толком и не знал, видел всего пару раз. Где я – простой начальник станции, а где главный метрошник, - Александр потряс рукой над головой, демонстрируя значение должности жертвы. В наручниках этот жест вышел одновременно комичным и пугающим. – Просто неприязнь. Общественная неприязнь, бывает такая? – он поправил очки и посмотрел на Лику. Она пожала плечами. - Пусть будет общественная неприязнь, - решил Петров.

- Почему, зачем? Вы можете толком объяснить? У вас вышел конфликт или были другие причины, может политические.

- Это долгая история. У вас есть время? Я-то в ближайшие лет десять абсолютно свободен.

Если это была шутка, то задержанный ее никак не подкрепил. Ни улыбки, ни смены позы или интонации не последовало. Девушка мельком глянула на следователя и, получив одобрение, ответила:

- Да-да, у нас полно времени, рассказывайте.

- Хорошо, - легко согласился Петров. – Все началось пару лет назад… - он сделал паузу. – А пара это сколько? Нет-нет, я знаю, что обычно пара – это два, но ведь и про три года можно сказать, что пара, а иногда и про четыре. В какой момент пара превращается в несколько? Не знаете? Я думаю, что пять и больше – это несколько, а все, что меньше – это пара. Так вот пару лет назад ситуация на станции Выхино была уже критической. Вы когда-нибудь бывали здесь, особенно по утрам?

Александр ждал ответа и Лика сказала:

- Нет, но я слышала, что это самая загруженная ветка метро.

- Слышали… - медленно повторил Александр. – Слышали – это ничего не значит. Это просто слова. Чтобы понять, о чем речь, надо обязательно увидеть это своими глазами. Желательно не просто посмотреть, а поучаствовать. Постоять на улице, чтобы войти в переход, потолкаться на лестницах, чувствуя себя частью стада… Знаете, - задержанный посмотрел Лике в глаза, - если бы люди на всех этих бесконечных митингах вели себя так же упрямо и целеустремленно, не считаясь с потерями, как на Выхино, чтобы добраться до поезда, то ни один, даже самый лютый спецназ, не смог бы им противостоять. Задавили бы числом и упорством. Патроны кончаются, а враг все прибывает и прибывает – всем надо куда-то ехать, и вариантов нет. Нет, можно, конечно, на машине, только надо встать и выйти из дома часа на полтора раньше, но нет никаких гарантий, что успеешь вовремя. А тут: всего пятнадцать минут толкотни, потом задержка дыхания до Таганки, потому что эти двадцать минут вздохнуть полной грудью возможности нет, а на каждой станции в вагон упаковывается еще десяток человек и под внешним воздействием диафрагма все сильнее сжимается. Добавьте к этому несравнимый ни с чем аромат, стоящий в вагоне: кто-то потеет – летом от жары, зимой от одежды, кто-то везет какую-то еду, кто-то просто давно не мылся, метро же – самый доступный вид транспорта, кто-то наоборот вылил на себя полфлакона духов, чтобы оградиться от всего этого. И, конечно, запах вчерашнего перегара. Свежим выхлопом, в основном, грешат отдельные пассажиры электричек, выпившие по пути к Выхино, чтобы снять стресс от пересадки из одной переполненной бочки в другую. Знаете, что, зайдя в вагон на этой станции, вы не сможете выйти, в лучшем случае до Пролетарки? Бывает везет и вы оказываетесь у дверей, но это редкость. Поэтому, если вам надо в Текстильщики или на Волгоградский проспект, то придется совершить путешествие до Пролетарской, а иногда и до Таганской, и потом вернуться.

- Это сказки, - возразила журналистка, всем своим видом показывая недоверие. – То есть, возможно, такое случается, но это скорее исключение, чем правило.

- Нет, - снисходительно покачал головой Александр, - это то, что подразумевается под дежурной фразой «Самая загруженная ветка Московского метрополитена». Не то, чтобы люди специально мешали кому-то покинуть вагон. Просто им некуда деться. Даже повернуться, возможности нет. Я уж не говорю о том, чтобы сместиться. Откуда у нас идет основной наркотрафик? Из Афганистана? Вот этих бы людей на границу. Они не пропускают никого, походя, по дороге на работу, представьте, как они будут защищать вверенную территорию, если им за это платить: не то что курьер не пройдет, муха не пролетит. Чтобы вы лучше понимали ситуацию, я вам объясню: у меня соседка ушла в академический отпуск на последнем курсе института. Ей оставалось полгода и диплом, но она забеременела. В принципе, могла спокойно отходить последний семестр, родить и защититься. Пару месяцев она даже пыталась, но потом плюнула на это дело, как только живот начал проявляться. «Лучше академ, - сказала она, - чем принудительный аборт на станции или в вагоне». Не верите? – усмехнулся Петров. – А вы попробуйте прокатитесь с Выхино в час-пик. И, желательно, не раз. Хотите, я дам вам ключи от своей квартиры – поживете недельку, поездите на работу и обратно, проникнетесь значением бюрократического определения «Самая загруженная ветка метро».

- Так! Никому ничего не давать! – вмешался оперативный уполномоченный, вставая из-за стола.

Задержанный снова изогнулся, чтобы посмотреть на того, кто повысил голос. Под его спокойным взглядом он вернулся на место, повинуясь жесту следователя.

- В общем, попробуйте, - продолжил Петров, - обещаю непередаваемые ощущения. А еще лучше, найдите способ достать записи камер наблюдения, официально вам их никто не предоставит, но варианты всегда есть. Там вы увидите, как первый ряд ожидающих поезд пассажиров стоит на краю платформы и практически ложится на толпу сзади, чтобы не получить по лицу зеркалом приближающегося состава. А некоторые отталкиваются руками от еще движущихся вагонов, потому что толпа начала движение вперед заранее, желая успеть если не в этот, то в следующий поезд. Еще вы увидите драки, ссоры, мелкие стычки и то, как люди превращаются в зверей. Это не так эффектно, как в голливудских фильмах про оборотней, но процесс преображения происходит мгновенно, и от этого становится еще страшнее.

- Но ведь сейчас Выхино уже не конечная станция, - возразила Лика. – Неужели ситуация лучше не стала? Теперь люди уже в Люберцах садятся в поезд и на станции, соответственно, народу меньше.

- Правильно, теперь на Выхино приезжает уже заполненный состав. Раньше все были в одинаковых условиях, а сейчас электрички все так же подвозят людей из населенных пунктов, которые находятся за Люберцами, жители района тоже пытаются успеть по своим делам и население новых подтягивается, а вагоны уже заполнены. Вроде как строят параллельную линию, но, согласитесь, это странное решение: сначала продлить самую загруженную ветку чуть ли не до Раменского, а потом уделить внимание строительству новой. Причем, работа там не очень-то и кипит, только таблички с датой окончания регулярно меняются.

- И то, что вы сделали сегодня это ваш протест? Против чего? Вы же не думаете, что все изменится, и работа пойдет быстрее? Как на это может повлиять смерть начальника?

- Я уже давно ни о чем не думаю. Уже пару лет. С тех самых пор, как моя жена упала с платформы прямо под поезд. Не смогла сдержать напирающую сзади толпу. Вот так, будучи дежурным по станции совсем в другом месте, я узнал, что моя супруга до работы не доехала. Несчастный случай в метро. Кесарю, как говорится, кесарево. Виновного в этом, кстати, так и не нашли. Ведь, не нашли? – Петров обратился к следователю, но тот промолчал в ответ. – Я правоохранительные органы и не обвиняю. Видел запись: кого найдешь в этом переплетении тел? Зато руководство подсуетилось сразу: предложили мне должность начальника станции, предыдущего после инцидента одним днем на пенсию отправили. Сказали: командуй, вот тебе полномочия, личный интерес уже есть, только шум не поднимай. Я и не поднимал. Старался не допускать повторения, как мог, и строчил предложения наверх, которые отвергались или игнорировались. А я ждал и терпел. Ждал того дня, когда мне представится шанс, чтобы спросить за тот злосчастный день. Ведь кто-то должен ответить.

- Я в чем-то вас даже понимаю, - сочувственно произнесла журналистка, - но начальник метрополитена к этому имеет весьма опосредованное отношение. Не он же толкнул вашу супругу – несчастный случай. Знаете, что я думаю? – Александр ожидающе смотрел на нее. Девушка вздохнула и продолжила: - Мне кажется, что вы струсили тогда, когда с вашей женой произошло несчастье, взяли свои тридцать серебряников и понадеялись, что кто-нибудь решит эту проблему за вас, а дело замяли. Шло время, вас начала грызть совесть и вот, наконец, сегодня, появилась возможность, чтобы переложить вину за случившееся на кого-то еще.

Лика сделала шаг назад, опасаясь реакции задержанного на свои слова. В ее голове уже сложилась картинка, как после простого монтажа репортаж заиграет новыми красками, и Петров превратится из несчастного запутавшегося человека в озверевшего убийцу, бросающегося на съемочную группу после первого невинного вопроса. Но Александр не поддался на провокацию:

- Наверно, так и есть, - согласился он, поправляя очки. – Я и не собирался убивать его. Сегодня должен был мэр приехать, чтобы посмотреть переход, соединяющий ветки за МКАДом. Представляете, ради этого закрыли всю ветку, аж до Пролетарки, отгородили полосы, пустили специальные автобусы, перекрыли несколько съездов с кольцевой, расставили ГАИшников на перекрестках. Сотни людей были задействованы в этом мероприятии, и десятки тысяч горожан вынуждены были менять свой привычный маршрут, чтобы отгородить одного человека от присутствия черни, оскорбляющей своим существованием его значительную фигуру.

Лика опустила голову. Она знала, что это правда. Несмотря на то, что их канал освещал в эфире эти события, как необходимость закрытия ветки для работ по сочленению станций, один из ее коллег отправился брать интервью у мэра, рассказывающего о уже проделанной работе на месте. Она никогда не думала о том, что перекрытие на день-два нескольких станций требуют огромных ресурсов. Ей казалось, что просто входы остаются зарешеченными, а большая часть сотрудников получает дополнительный выходной. Сейчас же она понимала, что цена возможности покрасоваться очередной раз перед камерами оказывалась слишком дорогой. Но Лика не была наивной и хорошо помнила, где работает, и кто платит ей заплату, поэтому взяла себя в руки, пытаясь придумать способ спровоцировать Петрова, в этот раз без промашек.

- Но он не приехал, - продолжил Александр, пожав плечами. – Прислал кого-то из своих замов, который даже не должен был появиться на Выхино. Он дал интервью и планировал прокатиться в пустом поезде до Таганки, где его уже ждала машина, сев в которую он забудет о метро, как о страшном сне. Зато на Выхино приехал начальник, чтобы провести со мной разъяснительную беседу по поводу служебок, которые я отправляю наверх. Он планировал присоединиться к заму мэра и я подумал, что лучшей возможности у меня уже не будет. Я устал ждать, - Петров тяжело вздохнул и тише добавил: - Я устал жить.

Оперуполномоченный встал и подошел ближе, следователь, с интересом слушавший исповедь Петрова, открыл рот от удивления. Лика понимала, что вот-вот их выставят за дверь, времени у нее осталось максимум на один вопрос и его нужно использовать, чтобы материал действительно получился убойным.

- Александр, вы готовили покушение на мэра Москвы? – быстро спросила она. – Вы подтверждаете, что убили начальника метрополитена только потому, что не смогли добраться до мэра или одного из его заместителей, которых планировали убить изначально?

- Достаточно на сегодня! – вмешался опер, мягко, но настойчиво отталкивая оператора. – Заканчиваем эти откровения!

- В общем, так и было, - Петров пристально смотрел в объектив, не обращая внимания на начавшуюся в кабинете суматоху.

- Подожди, - одними губами прошептал следователь, обращаясь к коллеге.

- Я ничего не готовил, - продолжал закованный в наручники мужчина, - просто ждал удобного шанса, ведь кто-то должен за все это ответить. Понимая, что лучшего варианта у меня не будет, воспользовался тем, что подвернулся под руку. Приехал бы мэр, был бы он. Надеюсь, зам хоть ощутимо приложился в вагоне, когда машинист резко затормозил, пытаясь избежать наезда. Может, ушиб ему запомнится лучше, чем смерть очередного человека, который для них всего лишь расходный материал.

- Но ведь он же не виноват! – не выдержала Лика. – Никто из них не виноват! Никого из них в день гибели вашей жены на станции не было!

- А кто виноват? Кто виноват во всем этом? – он перевел взгляд на девушку и тряхнул в воздухе закованными руками. – Люди? Общество? Общество состоит из трусов, терпил и штрейкбрейкеров. И людей сложно в этом обвинять. Они должны соблюдать законы, быть лояльны к власти и руководству, платить налоги и заботиться о своих семьях. Иначе они лишатся того немногого, что имеют. Им есть, что терять, - Александр очередной раз поправил очки. – Но есть выход: такие, как я – живые мертвецы, те, кому терять нечего. Уходя, мы должны забирать с собой патрициев, и чем выше выберем жертву, тем страшнее будет оставшимся. Пять-десять чиновников пустить в расход в случайном порядке, и остальные уже не смогут чувствовать себя в безопасности. На всех охранников не хватит, да и смогут ли они доверять этим охранникам? Сейчас идет незримая война, а для солдата нет ничего почетнее, чем продать свою жизнь подороже, ведь у нас за спинами беззащитное население, - он замолчал, перевел дух и уже спокойнее спросил: - Простите, а вы с какого канала?

- Я? – растерянно переспросила Лика и сделала шаг назад. – Э-э-эм… Москва, круглые сутки.

- А-а-а-а-а, что-то мне подсказывает, что ваш репортаж не выйдет.

Александр засмеялся громко и раскатисто. Он хохотал, как будто не мог остановиться, вытирая катящиеся от смеха по щекам слезы. Такой спокойный рассудительный и непробиваемый человек в одно мгновение превратился в сумасшедшего. Лика решила, что разбираться во вменяемости задержанного не ее прерогатива и велела оператору выключить камеру, потому что находящийся во власти истерики мужчина не реагировал ни на ее вопросы, ни на команды сотрудников правоохранительных органов.

- Что у вас тут происходит?! – командным голосом спросил ворвавшийся в кабинет начальник отделения.

Следователь, чуть не сбитый с ног ударом двери, вытянулся по струнке и доложил:

- Записываем чистосердечное признание! В ходе допроса подозреваемого выяснилось, что он готовил покушение на мэра города.

- Выяснилось, да, - уже спокойнее уточнил начальник и тут же снова перешел на крик: - Вы долбоящики! Это признание уже у всех есть! Этот муфлон выложил в сеть видео, записанное накануне. Оно уже часа пол по сети гуляет. Интернет кипит, телек пока молчит, но я не уверен, что у них не получится игнорировать, слишком большой резонанс. Внизу уже какой-то правозащитник пытается прорваться, сейчас еще эти блогеры-хуелогеры понаедут…

- И чего в этом видео? – спросил опер, не спуская глаз с все еще хихикающего Петрова.

- Сам посмотри, там десятиминутный монолог о том, что надо рандомно зачищать чинуш, чтобы порядок навести. Бред, короче, - он посмотрел на следивших за их беседой журналистов и сказал: - Все, аудиенция закончена, свободны!

Лика кивнула оператору в сторону двери и, протиснувшись мимо начальника, они вышли из кабинета.

- Бля, запись! – выкрикнул следователь и рванул за ними.

Начальник отделения проводил его взглядом, покачал головой и посмотрел на улыбающегося Петрова.

- Сиди тут с ним, - приказал он оперуполномоченному, - жди комитетчиков или прокурорских. Кто раньше приедет, те пусть и забирают. Мне этот геморрой ту не нужен. И не трогай его! - строго продолжил начальник, пригрозив пальцем. – Он должен выйти отсюда живым и здоровым, чтобы эти бездельники внизу видели, что следов побоев на нем нет, когда его выводить отсюда будут.

- Я могу и без следов, - ухмыльнулся опер, но увидев расширившиеся от злости глаза полковника, вжал голову в плечи, как ребенок разбивший любимую мамину вазу.

***

Венера Тимофеевна была старушкой религиозной и властной, причем властной в большей степени. Батюшки в церкви, которую она посещала всю жизнь, менялись и каждый последующий имел в ее глазах еще меньший авторитет, чем предыдущий. Она застала те времена, когда детей крестили еще тайно, потому что государство не поощряло эту процедуру. Свою дочь Венера Тимофеевна приобщила к важнейшему христианскому таинству, когда той было одиннадцать лет, но, несмотря на все старания матери, девочка так и не пришла к Богу. Нет, она не стала падшей женщиной, наркоманкой или мерзавкой, но о какой праведности может идти речь, если человек не ходит в церковь? Старушка была уверена, что на поведение дочери во многом повлиял молодой человек, впоследствии ставший ее мужем. Пока он не появился в жизни девочки, все было хорошо: она ходила вместе с матерью в церковь, слушалась во всем и не позволяла себе усомниться в правоте родительницы, но после знакомства с ним все изменилось. Дочь стала перечить, вульгарно одеваться, а через несколько месяцев после попыток матери наставить ее на путь истинный, переехала к будущему мужу.

Венера Тимофеевна винила себя в том, что слишком долго тянула с крещением дочери – не могла, как и велит библия, ослушаться мужа, бывшего до мозга костей идейным коммунистом. Несмотря на то, что она привела девочку в церковь всего через пару дней после смерти супруга, одиннадцать лет – это возраст, когда Сатана уже успел опутать незащищенный разум ребенка своими сетями сомнений. Второй ошибкой Венеры Тимофеевны стало разрешение пойти в институт. Дочка прилежно училась и хотела продолжать получать образование, чтобы построить в будущем карьеру. Мать не возражала, памятуя о тех силах, которые ей пришлось потратить, чтобы поднять ребенка практически в одиночку. Хоть она и не верила в карьерные перспективы дочери, но была достаточно умудренным человеком, чтобы понимать: с дипломом девочке будет проще устроиться в жизни и есть шанс найти достойного спутника. Так как жили они в Москве, то ни о каком общежитии не могло быть и речи, так что дочка останется под бдительным присмотром рачительной родительницы и Бога.

Но достойный спутник оказался тем еще проходимцем, буквально укравшим девочку у матери. Ее попытки вернуть дочь домой и одновременно в лоно церкви не увенчались успехом. Наоборот, они расстроили их отношения настолько, что несколько лет Венера Тимофеевна вообще не общалась с предательницей. Она даже не почтила своим присутствием свадьбу, куда ее умоляли прийти, решив, что это станет достойным наказанием для дочери-отступницы. Однако все изменилось с появлением внука. Увидев новорожденного Игоря, бабушка сразу решила, что не должна повторить свою ошибку, и следует привести этого мальчика к Богу как можно скорее. Целый год она налаживала отношения с дочерью и зятем, мысленно молясь каждый раз, когда видела, как неправильно они обращаются с малышом. Это стоило ей неимоверных духовных затрат, но, с Божьей помощью, она получила согласие родителей на крещение, за пару недель до того, как Игорьку должен был исполниться годик. Все-таки слово Господне стократ сильнее дьявольских науськиваний.

Венера Тимофеевна выполнила свою миссию и была счастлива. Пусть их отношения с дочерью так и не вернулись на прежний уровень, но она стала отличной бабушкой, всегда готовой посидеть с мальчиком или забрать на пару дней. Это время она использовала, чтобы исправить в Игоре то, что своим воспитанием уничтожали родители. Конфликты случались нередко, но Венера Тимофеевна была достаточно опытна, чтобы не спорить и сразу признавать вину, потихоньку продолжая делать свое дело.

Время идет, и теперь Игорь уже взрослый молодой человек, у которого скоро будет свой ребенок. Когда ему было девятнадцать, родители перебрались на ПМЖ за границу. В разговорах с подругами Венера Тимофеевна осуждала зятя с дочерью за переезд в Европу, заполненную нехристями, но была горда, что осталась единственным близким человеком для внука. Когда у него появилась девушка, бабушка предложила ему поменяться квартирами. Так Игорь переехал в трешку на Выхино, а она заняла купленную ему родителями хрущевку в Кузьминках.

Так она рассчитывала вернуть свое влияние на внука, но ее замысел не удался. Игорь установил жесткие рамки, как только Венера Тимофеевна попыталась залезть в чужой монастырь со своим уставом. Парень быстро забыл и о детских годах, проведенных с бабушкой, и о подаренной квартире. Старушка винила во всем его пассию, с которой внук до сих пор не расписался, несмотря на увеличивающийся с каждым месяцем живот. Эта девчонка буквально выставляла за дверь нагрянувшую с очередным неожиданным визитом и нравоучениями бабушку Игоря. Чтобы окончательно не испортить отношения с внуком, Венера Тимофеевна затаилась на время, чтобы вновь появиться после рождения ребеночка и действовать по уже наработанной схеме. Ведь кроме нее о защите невинной души позаботиться некому: Игорь весь в работе, его родители за тридевять земель, а на эту прошмандовку, прости Господи, рассчитывать не приходится.

С этими мыслями Венера Тимофеевна продолжала читать молитву и креститься, находясь в церкви на утренней службе. Из размышлений ее вывела девушка, мельтешащаяся рядом, не зная куда встать, и когда креститься. Старушка с ненавистью посмотрела на девицу и подумала, что та ей напоминает непутевую сожительницу Игоря. Наверно, тоже дома целыми днями сидит за этим дурацким компьютером, делает вид, что работает. На работу надо ходить, да так, чтобы на руках мозоли были, когда домой возвращаешься, а эти рисуночки ее – безделье одно. Вот Игорь тоже с компьютерами работает, а в офисе по десять-двенадцать часов торчит, сразу видно, кто работает, а кто так.

Не переставая креститься, Венера Тимофеевна дождалась удачного момента и схватила девушку за руку, потянув на себя, чтобы та не стояла на пути у батюшки, когда тот пойдет церковь обходить. Растерянная девушка гневно зыркунла на старушку, за что сразу получила отповедь по поводу того, что теперь икону загородила.

Продолжение следует...