Vooglet

В приёмной были небольшие полочки с потёртыми книжками. Я поднялся, чтобы подойти поближе, но мои ноги – они как будто заржавели. Нет, без дискомфорта: они просто разгибались очень медленно. Целая минута ушла на подъём с дивана, ещё минута – чтобы сделать два шага до полки.

Я оглядел старые корешки и взял «Моби Дика». Руки тоже слушались плохо. Много времени ушло только на то, чтобы протянуть руку к нужной книге. Пальцы плыли к корешку настолько медленно, что мне уже стало скучно.

Я двинулся обратно к дивану и, добравшись, стал замедленно опускаться на его поверхность – будто какой-то космонавт на Луне, снижающийся на землю после прыжка. Медленно, я раскрыл книгу и принялся читать. Я начал с фразы «Зовите меня Измаил» и добрался аж до части, где Ахав швырнул свою трубку в море – а это, между прочим, уже целая тридцатая глава!

Вот тогда меня позвали.

- «Как Вы себя чувствуете?» - спросила ассистентка.

- «Всё вокруг ощущается очень медленным…»

- «Напротив: окружение выглядит так ввиду вашей скорости!»

- «Но ноги и руки – они будто в замедленной съёмке.»

- «Вам кажется будто тело медлительно из-за скорости вашего мозга. Сейчас он работает в десять или двадцать раз быстрее, чем обычно. Вы думаете и воспринимаете в повышенном темпе. Но тело ваше всё ещё ограниченно законами биомеханики. На самом деле вы двигаетесь куда быстрее обычных людей, - объяснила она, изображая бег. «Однако ваш мозг работает так быстро, что даже резвая ходьба кажется медлительной».

Я обдумывал снижение на диван. Даже если мои движения замедлились, притяжение всё равно действовало также. Но тогда, казалось, даже гравитация ослабла настолько, что я будто опускался в замедлении. Мой мозг разгонялся до масштабов суперкомпьютера. Вот как я за четверть часа прочитал три журнала и тридцать глав «Моби Дика».

Мне предложили несколько тестов. Двигательные тесты меня позабавили: меня просили жонглировать тремя мячиками. Затем четырьмя. Затем шестью. Я поддерживал в воздухе все шесть безо всяких проблем, ведь они перемещались так медленно. Я даже устал наблюдать, как каждый из шаров проходит свою траекторию, чтобы медленно попасть мне в пальцы и снова подняться в воздух; они подбрасывали в воздух крошечные сладкие колечки, а я ловил палочками для суши; просыпали горсть монет, а я подсчитывал общую сумму до их падения на пол.

Мыслительные тесты были посерьёзней, но очень познавательные: головоломка на нахождение пятидесяти пяти слов (три секунды). Прохождение хитрого лабиринта с полстены (две секунды). Просмотр видео по десять картинок в секунду и ответы на точные вопросы об увиденном (95% правильных).

Мне сказали, что мой результат превысил 250 по шкале Кнопфа. Это где-то в конце сверхчеловеческих показателей мышления.

Затем меня отправили домой. «Эффект пройдёт через несколько часов» - успокоили они. «Для вас он будет длиться гораздо дольше. Можете воспользоваться остаточным временем, прочитать все письма по работе – пока ваше мышление ускоренно!»

Поездка до дома была пыткой. Квартира была всего в трёх станциях метро, и чтобы добраться до неё хватало получаса, но с моим медикаментозным разгоном я провёл в ней несколько дней… За одними только выходом из центра и дорогой до метро прошёл, казалось, час. Я выбежал из кабинета, пытаясь двигаться как можно быстрее. Но «законы биомеханики» были неумолимы: я не мог заставить конечности работать быстрее возможного.

Огромные различия между восприятием и реальным миром сделали из перемещения испытание. Я с трудом понимал, когда нужно притормозить, повернуть или отклониться. Было похоже, будто по коридорам носится впечатлившийся Матрицей нарик. На пути к лифту я не рассчитал и на приличной скорости влетел в стену рядом. Я двигался, вытянув руку к кнопкам лифта и вдруг осознал, что стена приближается слишком быстро. Я попытался отвести руку, но мог лишь смотреть, как указательный палец тяжело впечатывает в стену. Взрыв боли. На обычной скорости ощущения продлились бы секунд тридцать, не больше. Но я оставался с этой болью как минимум полчаса.

Затем ненавистная поездка на лифте. Я оказался заперт в голом алюминиевом коробе на пять-шесть часов.

Я выбежал из здания к станции метро. Пожалуй, эта часть мне даже понравилась. Оказалось, что даже таким страшно замедленным телом можно очень точно управлять: я мог чётко выверять, куда сделать следующий шаг, как выбросить руку для равновесия, как повернуть корпус… Всего за пару кварталов я уже приноровился к двадцатикратному ускорению мозга. Дальше я практически танцевал на бегу, ныряя между пешеходами и в сантиметрах уворачиваясь от едущих машин, ползущих для меня словно улитки.

А дальше снова пошла скука: целый час прошёл на эскалаторе метро и в спринте до платформы; затем ожидание поезда домой, к концу красной ветки, заключённое в шесть минут тягостной бесконечности. Пусть даже здесь было, на что отвлечься – в отличие от лифта, – ожидание всё равно было мучительно скучным. Надо было спереть Моби Дика…

Нужный поезд наконец стал вползать на станцию со смазанным рёвом. Обычно высокий скрип тормозов расплывался в протяжный низкий гуд, словно от монотонной тубы.

Понижение частоты получил не только стонущий поезд: все звуки стали настолько низкими, что их едва получалось разобрать. Исчезли голоса, растянувшись в медленный гул. Услышать получилось только младенца, надрывавшегося где-то в общей реальности вагона: до меня его крики доходили заунывной китовой песней. Другие резкие звуки, вроде гудков или стука колёс, раскатывались где-то вдалеке, словно гром.

В лаборатории я ещё мог общаться и воспринимать речь, но сейчас это стало совершенно невозможным. Действие препарата всё ещё усиливалось.

Казалось, я был заключён в этом вагоне несколько дней. Дней, под аккомпанемент китовых песен и духового соло тормозов. Пропали за пределом восприятия голоса. Запахи остались. Моё обоняние никак не исключало все эти мерзкие запахи метро: дух потливых тел, вонь тормозной жидкости, смесь порченного воздуха и прочих запахов, текущих по вагонам.

И вот, наконец-то, я оказался дома. Даже влетая в прихожую сломя голову, я всё равно ощущал лишь расслабленный дрейф, будто лёжа на воде под лёгким ветерком.

Каким же облегчением было вернуться. Дома я хотя бы мог чем-то заняться. Я нашёл свою книгу, «Сто лет одиночества». Дочитал до конца. Я листал так быстро, что отрывал страницы, но даже так мне казалось, что больше времени ушло на переходы, чем на чтение. Прошло три минуты как я пришёл.

Я попробовал зайти в интернет – господи, эти компы загружаются вечность – но всё это было так изнурительно медленно: я будто часами ждал загрузки каждой страницы, а прочитывал их за мгновение. Сотня статей во вкладке новостей закончилась ещё за три минуты.

Я перешёл к книгам, взятым «на потом», прочитал две. Четыре минуты долой.

Я попробовал просто переждать это ускоренное время во сне. К сожалению, часть мозга, воспринимающая всё в ускоренном режиме, не соотносится с той, что управляет сном. Так что несмотря на мнимое бодрствование на протяжении уже нескольких дней, физиологически мой мозг всё ещё был настроен на 13:25 дня. Я не хотел спать.

Что ж, я всё равно попробовал. Где-то за час я медлительно перетёк в спальню и отпустил себя в кровать, начав мягкий спуск к её поверхности. А дальше, закрыв глаза, я лежал. Лежал долго. Очень долго – пока всей моей сущности это не стало противно. Лежал десять минут. Сон вс  ё не приходил. А впереди меня ждали, может быть, недели беспрерывного нахождения в этой безвременной тюрьме.

Так что я принял снотворное.

С отвращением я ощущал, как таблетка Амбиена спускается по заполненной водой глотке. Сгусток, не дающий вдохнуть, словно слизень, сползающий по пищеводу.  

Я читал. Прошло десять минут. Начал ещё одну книгу. Всего восемнадцать минут прошло после приёма снотворного. Меня это достало. Я с остервенением швырнул книгу в другой конец комнаты. Та медленно поплыла, раскрываясь и закруживаясь, словно лист, мягко подхваченный ветром. Она встретилась со стеной в глухом, растянутом скрежете – единственном за много часов звуке – а затем стала опускаться к полу, будто утонувший в бассейне шлёпанец.

Несмотря на моё положение, мировая сила притяжения оставалась прежней. Не решили измениться и законы физики. Сошло с ума только моё восприятие. Значит, я мог оценивать влияние препарата по скорости падения предметов. И по движению брошенной книги я осознавал, что влияние всё ещё усиливается.

Я брался за журналы. Я включал телевизор – каждый кадр изображения надолго задерживался на экране, будто ленивое слайд-шоу. С раздражением гасил экран.

Я снова решил почитать. На этот раз – два тома Черчилльской «Истории англоязычных народов». Такое на ночь не возьмёшь: тяжелейшая вещь. Но другая возможность – тянуть время в безынтересном путешествии до книжной полки – казалась столь утомительно скучной, что сидеть с Черчиллем было всяко лучше. Или по крайней мере не столь плохо.

После принятия Амбиена прошло уже тридцать пять минут. Я отложил книгу и лёг. Закрыл глаза. Шло время. Я вдохнул – часы прошли, пока воздух накапливался в лёгких. Шло время. Я выдохнул. Прошло больше.

Я. Не. Мог. Заснуть.

Нужен был новый план. Я решил вернуться в центр, где мне выдали препарат. Может им удастся снять его действие. Или чем-то усыпить меня, пока всё не пройдёт.

Я как можно быстрее покинул квартиру, в моём восприятии растянув выход на много часов. Закрывать дверь на ключ не стал – слишком долго.

Вниз по лестнице – бежать по ней быстрее, чем на лифте; через фойе, за парадную дверь и на улицу. За всеми этими задачами я будто провёл целый день в офисе.

Скоростной забег по улице, финты и лавирования в людском потоке – со стороны, должно быть, с нечеловеческой ловкостью. Нырок в метро, по первому лестничному пролёту. Поворот на лестничной площадке. Затем вниз по второму. Здесь и сработал Амбиен.

Амбиен не вызвал сонливость. О, нет. Он вступил с препаратом в сильнейшую реакцию. Я перемещался вниз по второму пролёту, пусть в замедлении, но верно приближаясь ко входу на станцию, как вдруг... мир остановился.

Глухой гул улиц и метро исчез, впустив самую чистую тишину, какую я знал. Движение вниз полностью прекратилось. До действия Амбиена время для меня шло, пожалуй, в несколько сотен раз медленнее обычного. После того, как Амбиен подействовал, время потекло в тысячи раз медленнее. Каждая секунда шла несколько дней. Одна только перемена взгляда оказалась тягуче-медленным перемещением через бескрайнее поле моего зрения.

В этот полдень мне пришлось освоить ходьбу, бег и прыжки на ментальной скорости в сто раз быстрее обычной. Но теперь, с замедлением, возведённым в несколько степеней, управлять телом становилось невозможно. Я начал падать. Даже со всем моим восприятием, зависнув над следующей ступенькой, я не мог ничего приказать мышцам. Я часами намеревался вытянуть ногу, ещё часами – возвращал её обратно, когда она ушла слишком далеко. Ещё больше ушло на корректировку угла ступни, на пере-корректировку…

Несмотря на все мои усилия, я подвернул лодыжку на следующей же ступеньке. И моё замедление ничуть не уменьшило боль. Сначала на лодыжку много часов увеличивалось давление. А затем… Видимо, болевая система работает отлично от ушных нервов. Звуковая энергия связывалась с временем, отчего рассеиваясь до полного затухания. Боль текла в мой мозг без изменений. Через много часов напряжения в подвёрнутой лодыжке, пришли мучения. Много и много часов, наедине с усиливающейся и усиливающейся болью.

Моё тело накренилось, напрочь утратившее всякое управление. Ещё много дней меня перемещало вперёд. За это время я успел изменить положение тела, дабы защитить голову от столкновения с бетонным полом. В какой-то момент я осознал, что правое плечо соприкоснулось с плиткой. С этим вновь пришло давление, неумолимо усиливаясь, перерождаясь в заполняющую мозг боль. Затем пришло отвратительное тянущее ощущение внутри руки, и сила удара начала сыро вытаскивать плечо из сустава.

По прошествии дней моё падение завершилось, оставив меня свернувшимся на полу, со взглядом в потолок. Плечо всё ещё бесконечно рвалось болью свежей травмы. У меня было много времени подумать за время падения. Если каждая секунда для меня шла много дней, то каждая минута будет длиться годами. Даже если действие лекарства закончится через два-три часа, я оказываюсь запертым в этом кошмаре на сотни лет.

Когда я соприкоснулся с землёй, у меня уже был план действий. Я постараюсь оказаться на платформе и отправлю себя под поезд.

Перемещение на четвереньки. Весь этот путь моё плечо не умолкало. В итоге оказалось, что я придерживался неверной траектории и, как результат, перекатился на спину. Я начал заново, в этот раз вдавив в бетон лицо, стараясь разобраться в управлении телом с поистине тектонической скоростью отклика. После месяцев работы я был вознаграждён: моё тело на четвереньках возвышалось над полом.

Я посудил: если встать на четвереньки было настолько сложно, то идти или бежать становилось бессмысленно. Так что я полз. Полз через вечный туннель метро. Неделями на мне висели изумлённые взгляды толпы. Я прополз турникет и прибыл на эскалатор.

Наполненная лестница выцеживала волны людей на платформу со скоростью таяния ледника. Во время нескончаемого пребывания в глубине этого потока я успел глянуть на платформу. В расписании поездов говорилось, что следующий не придёт ещё двадцать минут. Насколько ещё растянулось моё заключение? Мне предстоит провести годы на этой платформе, в ожидании смерти.

Я преодолел путь с эскалатора до ближайшей бетонной скамьи, снова провожаемый идиотскими взглядами пассажиров. Я свернулся возле неё, пытаясь прийти к положению, снизившему бы боль в плече. Здесь мне снова стало хуже. Непомерно хуже.

Колоссальное замедление на лестнице было лишь началом взаимодействия. Я ощутил полный эффект здесь, лёжа под скамьёй. Я моргнул. Наступили годы темноты. Я уже ничего не слышал, а теперь утратил ещё и зрение. Оставалась только боль, пришедшая с падением.

***

Мои веки вновь начали движение. Через много недель в них зародилось чуть-заметное мерцание. С месяцами оно росло, расширялось до тоненькой полоски света. В какой-то момент она сформировалась в узкое окно на мир, приоткрыв мне вид на станцию метро: обувь и щиколотки людей вокруг и рекламное объявление на дальней стене.

Я утвердил новое направление действий. Много десятилетий прошло, пока я извлекал и поднимал сотовый телефон из глубин кармана. Как же мне облечь вам ту скуку, в которой я пребывал всё это время? Боль в плече – ничто в сравнении с ней… Каждая возможная мысль была продумана сотни раз, от и до. Всё это время передо мной – лишь несменяемый, недвижимый вид на ноги и объявление. Скука разлагает меня каждое мгновение, гирей из металла и камня скапливается в моей голове. И ничто не спасает от неё.

Что мне делать? Если я доползу до рельс и брошусь туда безо всякого поезда, я не умру. Будет ещё больше боли от метрового падения, а затем за мной наверняка полезет какой-нибудь добродел, вытащит меня и не даст действовать, когда поезд наконец придёт. В этом случае я буду мучаться всю оставшуюся вечность.

Так что я жду. Жду возможности к избавлению. Когда я наконец окажусь под поездом, то проведу тысячи лет в агонии от давящих мою голову колёс, пока, когда-нибудь, искра жизни не покинет мой мозг и не завершит моё существование.

Я встретил сотни жизней у подножия этой скамьи. В душе я старше любого когда-либо жившего. И большая часть моего восприятия – это вечное мгновение боли, холода и бетона метро, с неизменным видом на ноги и рекламу.

Это сообщение – мой вспомогательный план. Выстрел в темноту. Шанс один к миллиону. Жизни ушли, чтобы написать это и убедить хоть одного человека прекратить мои страдания. Человека неподалёку, здесь, на платформе. Человека, который найдёт меня: свернувшегося под скамьёй, приползшего сюда с эскалатора, и избавит. Убьёт так быстро, как сможет. Одной пулей в висок.

Прошу, если у вас есть оружие и вы на станции Гленмонт – застрелите меня.

Оригинал сообщения: https://www.reddit.com/r/nosleep/comments/cokl1l/if_youre_ar...

Не ожидавший его прикосновения, и, как обычно смущаясь подарков, я замотал головой. «Нет-нет, спасибо, всё хорошо».

Он отпустил мою руку и, порывшись в кармане, протянул мне красную визитку. «Это адрес донорского пункта».

«Оу, - удивлённо принял я карточку – вы… вы имели в виду конкретный пункт».

«Хочу быть уверен, что ты это сделаешь». - подмигнул он.

С этим он развернулся и немощно побрёл по коридору, оставив меня с беспричинным ощущением, будто мною пренебрегли.

Но что ещё мне оставалось? Если я мог и дальше жить здесь, просто сдав кровь, грех было этим не воспользоваться.

На следующий день я пошёл по указанному адресу. Прогулка в несколько кварталов привела меня в незнакомые места, ведя через гудящие, чёрные от дыма шоссе и сквозь лабиринты улочек с пустыми окнами закрытых предприятий. Навигатор в телефоне указывал на тупиковый проулок. Стоя перед поворотом туда, я несколько минут переминался с ноги на ногу, борясь с беспокойством. В конце тупика виднелись железная дверь и маленький красный знак. Однако что это за центр сдачи крови такой, за неприметной железной дверью в полузаброшенном районе?

Я ждал, но других посетителей не было. Что ж, надо закончить с этим пока ещё светло, сказал я себе. Не хотелось возвращаться в темноте…
После того, как я в шутливой манере рассказал о моём месте другу, пришло время направиться по узкой опрятной дорожке.

За дверью находилась белая зона ожидания. Стулья, стены, пол: безупречно чистая белизна. За стойкой приёма читала медсестра со столь же бледной кожей. Её сосредоточенный взгляд бродил по страницам поверх медицинской маски. Не дождавшись приветствия, я подошёл и сдержанно оповестил, что пришёл сдать кровь.

Она перевела взгляд от книги на мои руки, затем оглядела мой торс, будто ожидая что-то на мне увидеть.

«По просьбе мистера Дюрама» - недоумевая уточнил я.

«А… - она повернулась на стуле, взяла несколько бланков и передала мне. «Заполните пожалуйста».

Что ж, куда же без этого. Я сел на стул и стал заполнять бумаги красной ручкой, постоянно ощущая неестественную тишину этого места. Я не слышал ни звука из глубины центра и не видел никого, кроме медсестры.

Я действительно начинал было волноваться, но подумал: зачем кому-либо здесь причинять мне вред? Пропади я, полиция мгновенно свяжет это с просьбой мистера Дюрама – я всё рассказал другу. Вдобавок, подметил я, косясь взглядом за стойку: медсестра откровенно скучала. Если бы она была втянута в воровство органов, то волновалась бы, как и я. А она просто читает… что читает? Ох. Пятьдесят оттенков серого. Она поймала мой взгляд и прищурилась. Я покраснел.

Ладно. Органы не ворует. Глубоко вздохнув, я поднялся, возвращая бумаги.

«Идите за мной» - сказала медсестра, проходя в чистый кабинет за одной из белых дверей.

Обходя приёмную стойку, я хотел было спросить, может ли работница покидать её, однако я, похоже, был единственным посетителем на ближайшее время. Я вошёл за ней и присел за один из столов. Она попросила сжать кулак и напрячь мышцы. Протёрла место укола и взяла в руки крупную иглу, связанную трубкой с висящим пакетом.

Только когда я почувствовал знакомый дискомфорт от взятия крови я осознал, что не спрашивал у Дюрама подтверждения, что он мой арендодатель. Он мог быть кем угодно, околачивая квартиры и ища простаков для–

–Я вскинул голову, борясь с опустошающим чувством слабости.

«Спокойно, - заметила медсестра – вы потеряли сознание».

Она вытянула иглу. «Мы закончили?» - хрипло спросил я, ловя её в фокус.

«Верно, всё сделано. До следующего месяца».

«О, я только один раз–
Хотя. Вдруг это не разовая процедура? Если донорство заменяет аренду, значит, получается, сдавать нужно раз в месяц?

Меня провели до выхода, и я остался на крыльце, пошатываясь в вечернем полусумраке, невесомый и дрожащий.

Ну, зато живой и с почками.

Так ведь? Я потрогал живот.

Никаких швов. Слава богу.

Позже вечером я рассказывал эту историю, устроившись с друзьями в видеозвонке. Рассказывал в красках, жестикулируя пустой банкой пива.

До ребят, кажется, не доходило. Один спросил: «Значит, этот Дюрам списал аренду и вместо этого просил сдать кровь в какой-то благотворительный фонд?»

«Не знаю», - ответил я. «Эта странная клиника была чёрте-где: вокруг всё заброшено, посетителей нет. Жуткое место!»

Другой добавил: «Да, сдавать кровь и правда бывает страшно. Ты сознание терял?»

«Да, только–» - Я попытался объяснить им необычность того ощущения, но, видимо, такое нужно прочувствовать лично. Они немного подтрунили над моим обмороком, а затем разговор пошёл дальше.

А за несколько следующих недель пошли дальше и мои мысли. Донорская клиника забылась – пока не прошёл ровно месяц. Дел тогда у меня не было, я просто сидел в своей спальне, ожидая, что произойдёт. И на следующий вечер после срока оплаты в мою дверь постучали.

За ней снова стоял мистер Дюрам. Он сутулился меньше, голос уже не был таким слабым. Взгляд из-за маски упирался в меня. «Тебя ждут в донорском центре».

«А, точно» - устало сказал я. «И снова вместо аренды?»

Он кивнул. «Таков уговор».

«Завтра я схожу».

«Уж не забудь».

Снова ощущая себя странно, я мягко закрыл дверь вслед его удаляющейся спине. То, что начиналось как благотворительный вклад на пользу общества, начинало внушать беспокойство. А ещё хуже то, что у меня кончались средства, а значит выбора почти не оставалось.

На следующий день я пришёл в нужное место пораньше. Меня встретила та же медсестра, всё также скрытая за медицинской маской. Сегодня у неё в руках был «Заводной апельсин». В этот раз я ничего не заполнял, но тем не менее стоял в приёмной, пока не осознал, что ей лишь хотелось дочитать страницу. Закончив, она закрыла книгу, поднялась и пригласила следовать–

–Я вскинул голову, борясь с опустошающим чувством слабости.

«Спокойно, - заметила медсестра – вы были без сознания».

Я поспешил встать с кресла, едва не вытянув иглу в моей руке. Я был в процедурном кабинете, но я не помнил, как пришёл сюда.

Медсестра наложила мне бинт и проводила наружу.

Меня мутило. Я вяло глядел на оранжевое закатное небо. Пытаясь понять, как так получилось, я побрёл домой, несколько раз едва не теряя сознание. Зайдя в квартиру, я тут же рухнул на кровать и крепко уснул.

На следующий день я общался с друзьями по видеозвонку. Обсуждая тему, они заметили: «Кровь ведь можно сдавать только раз в два месяца. Может поэтому ты так вымотался.»

Я проверил – они были правы. Тем временем, средств на моей карте оставалось всего ничего. Я бродил по квартире, не зная, как быть. Следующие несколько недель я экономил, стараясь есть меньше, так что силы прибавлялось мало. Не помогало и безвылазное сидение в квартире. Я старался отвлекаться от этих мыслей играми и телевизором.

На следующий вечер после срока оплаты мистер Дюрам снова стучал в мою дверь. Старик стариком, он уже не выглядел столь хрупким, как раньше. Только открыв дверь, я услышал: «Тебя ждут в донорском центре».

«Я слишком слаб», - сказал я ему. «Прошло слишком мало».

«Я распоряжусь, чтобы тебе присылали еды, - возразил он. «Вкусной, сытной еды, за мой счёт. Мы тебя поддержим в форме».

Впервые помрачнев в его присутствии, я твёрдо ответил, что найду деньги на оплату долга.

«Я говорил – мне не нужны твои деньги» - серьёзный взгляд буравил меня из‑за маски, скрывавшей лицо. «Мне нужно, чтобы ты сдал кровь».

«Тогда в другой клинике».

«Нет. Нужно сдавать в этой».

Я потряс головой, недоумевая. «Почему? Почему кровь нужно сдавать именно в этом месте?»

«Я не обязан тебе ничего объяснять, - отрезал он. «Либо ты сдаёшь кровь, либо выезжаешь из квартиры».

Он направился дальше, а я возмущённо смотрел ему вслед. Вначале этот мужчина прикидывался вежливым и приятным старичком, а сейчас уже переходил к угрозам.

Только что мне оставалось делать?

–Я вскинул голову, борясь с опустошающим чувством слабости.

«Спокойно, - заметила медсестра – вы были без сознания».

Я вскочил с кресла, пребольно дёрнув иглу в руке. Медсестра ловко схватила моё запястье и вынула инструмент, быстро оборачивая прокол марлей. Шатаясь, я нетвёрдо вышел в вечерний сумрак, не понимая, когда покинул квартиру. Всё сливалось воедино. Меня клонила к земле дикая усталость. Сознание путалось.

Когда я открыл глаза два дня спустя, то добрых двадцать минут пялился на утренний свет, переваривая случившееся. Пришло время допустить нечто одинаково очевидное и немыслимое: мой арендодатель был чёртовым вампиром.

Накопав по нему информации, я отследил его жильё и начал вести слежку. Я приобрёл дешёвый бинокль и принялся издали наблюдать за окнами его непримечательного домика, глядя, как Дюрам мотается по разным домашним делам. Днём он не воспламенялся на солнце, а ночью не превращался в клыкастую, кожистую тварь. Тем не менее, у меня не находилось иного объяснения, зачем ему было брать с меня плату кровью – это предложение, понимал я теперь, было просто сумасшедшим.

Позже, во время нашего привычного общения в видеозвонке, я решил поделиться с друзьями своими находками по Дюраму: «Этот арендодатель– этот хилый старикан – он владеет почти пятьюстами единицами недвижимости по всему городу. Некоторые из них в его семье больше сотни лет!»

Друзья неуютно замялись. «Так значит, - спросил один из них, - ты за ним следишь, что ли?»

«Я смотрю, кто он такой!» - воскликнул я в ответ. «Ребята, почему вы его защищаете? Он же открыто тянет из меня кровь!»

«Ну, он не то чтобы тянет – ты сам её сдаёшь» - заметил другой. «И ты не должен платить аренду. Это же офигенно! Ох, вот бы с меня тоже не брали деньги… Я бы столько смог накопить! Может быть, даже взял бы ипотеку…»

Они все начали соглашаться с прекрасной перспективой не платить деньгами, пока я рассерженно не гаркнул: «У меня нет никаких сбережений – у меня и работы нет!»

Затем я вышел из видеозвонка.

Похоже, я перегнул. Никто не спешил звать меня назад.

Дни сливались в недели. Всё, что мне оставалось – это вяло бродить по квартире да есть доставленную от Дюрама еду. В ночь перед «оплатой» я решил, что с меня хватит. Лучше уж оказаться на улице.

–Я вскинул голову, борясь с опустошающим чувством слабости.

«Спокойно, - заметила медсестра – вы были без сознания».

«Какого хрена!?» - выпучил я на неё глаза.

«Грубите» - моргнув, заметила она.

Вырвав иглу и отмахнувшись от медсестры, я пихнул дверь в зал ожидания и двинулся к выходу. На улицу. Здесь вечер. Сумрак. Я ковылял до дома целую вечность, вырубившись, как только коснулся кровати, и тут же проснувшись в залитой дневным светом квартире. Сколько прошло времени?

Я «оплатил» квартиру два дня назад.

Я оторвал себя от кровати, наткнулся на кучу доставленных мне коробок с едой в коридоре и жадно умял всё, даже не думая об их свежести. Плотно набив желудок, я снова уснул и очнулся в ворохе обёрток уже глубокой ночью.

Дни смешивались в один. Слишком ослабший, я просто лежал перед телевизором, теряя счёт времени. «Посмотрю один из тех рекомендованных сериалов, отдохну», - подумал я. «А уже потом–

–Я вскинул голову, борясь с опустошающим чувством слабости.

Я скатился с кресла, отталкивая медсестру с её «спокойствиями». Шатаясь, я налетел на стену и, шарахаясь во все стороны, вырвался из кабинета, дико озираясь вокруг, попятился к выходу. Из кабинета удивлённо глядела мне вслед медсестра.

Я уснул прямо в подворотне. Пролежал там всю ночь.

Разлепив глаза под светлеющим небом, я поднял себя и потащился домой. Куда девалось время? В телефоне оставались история и отметки в посещённых местах. Я был в сознании и чем-то занимался, но я ничего не помню. Когда-то успел пройти ещё целый месяц. Сколько же раз из меня качали кровь? Я даже не мог вспомнить ни единого своего посещения.

Я представлял, как проникаю к Дюраму домой и вгоняю ему в грудь деревянный кол, как в фильмах. Но мои мысли плелись так медленно, что, пока я поднимался на что-либо, успевал пройти ещё целый месяц.

В какой-то момент я осознал, что таращусь в окно кофейни, на иссохшего, поникшего человека, смотрящего в ответ впалыми глазами.

Это был я.

То, что со мной стало.

Про меня забыли все друзья. Пошли прахом все планы. Сил хватало только чтобы дожить до конца дня.

Я был настолько слаб, что не мог плакать. Я шатался по улицам и просил мелочь у прохожих: тяжёлая, многочасовая работа, забиравшая последние крохи энергии. Когда люди всё же замечали тяжесть моего положения, они щедро помогали мне, но сколько же сил требовалось, чтобы на тебя хоть кто-нибудь взглянул…

Я купил автобусный билет и сжался на заднем сидении.

–Я вскинул голову, борясь с опустошающим чувством слабости.

Я бессвязно закричал, в глазах были слёзы, но передо мной стояла не медсестра.

Добродушный водитель ещё раз потряс меня. «Ты в порядке, парень? Ты ужасно выглядишь».

Я затряс головой. «Нет, нет, мне нужно домой, мне очень нужно домой».

Он оглядел пустой автобус, снова посмотрел на меня. «Куда ехать знаешь?»

Я вытянул телефон, где вчера простраивал маршрут.

«Ладно, дружище» - сказал он. «Так уж и быть, подброшу тебя до адреса, прежде чем закончить».

Мои плечи продолжали содрогаться от плача. Я очень хотел домой. Не представляю мысли родителей, когда перед их домом остановился городской автобус, но этот святой за рулём, похоже, позвонил в дверь и всё им объяснил. Спустя какое-то время я очнулся в своей детской комнате. Я ощущал, как сознание наконец-то начало проясняться.

Я медленно выполз из-под одеяла и неровным шагом направился вниз, в гостиную, где меня встретили взволнованные мама с отцом, поднявшиеся из-за стола ко мне навстречу. Мама заключила меня в объятия, а отец, подходя ближе, стал расспрашивать, что за ужас со мной случился.

Всё, что я смог объяснить – это что арендодатель брал мою кровь в качестве платы. Этого хватило, чтобы они, испуганные, встали на мою сторону. Меня доставили в клинику, где провели осмотр и убедились, что я не умираю. Затем меня положили дома, со строгим наказом отдыхать, пить больше воды и не налегать на еду, по крайней мере следующие несколько недель.

Ко мне уже было возвращалось самочувствие, но затем Дюрам нашёл меня.

В то утро я сидел за кухонным столом, когда вошёл отец, держа в руке конверт. Он с волнением поглядел на мою маму. «На нас подали в суд».

«В суд?!» - поглядела она на меня.

Я снова ощутил себя чей-то вещью. Это был он. «Это всё Дюрам?»

Отец кивнул. «Нас вызывают на слушание».

«По какому поводу?!» - возмутился я.

Читая дальше, он выглядел сбитым с толку. «Он требует взыскать оставшуюся плату по твоему договору. В виде крови».

Я взял бумаги и перечитал их с гнетущим чувством ужаса. Суды по части аренды, разумеется, случались, но понимали ли там, что им предстоит рассматривать в этот раз?

Мои родители наняли лучшего адвоката за наши деньги, и мы провели несколько встреч, разрабатывая стратегию грядущего дела. Однако мы так и не оформили наш план действий до даты слушания. Наш адвокат никогда с подобным не сталкивался и постоянно подозревал, что его разыгрывают.

В здании суда, через много часов ожидания, нас наконец пригласили в зал заседаний. Я взволнованно переминался напротив Дюрама. Он стал выглядеть выше и плотнее, в его седине стали проглядывать чёрные пряди. Я встретился с его взглядом из-под маски – спокойным и невозмутимым, и тут же потупился.  

Я знал, что пропаду, стоит мне только назвать его вампиром, так что я решил не давать суду повода.

Вот вошёл судья, и я с замирающим сердцем ждал, пока он чинно просматривал сопутствующие делу бумаги с высоты своей кафедры. Мог ли в это время Дюрам уловить мой пульс, бухающий в ушах? Я верил, что мог. Я ощущал себя добычей, замершей в паре шагов перед хищником.

Наконец, судья взглянул на меня. «Жилец – это вы?»

Адвокат подтолкнул меня, я ответил: «Да, ваша честь».

«Вы это подписывали?» - поднял он несколько бумаг.

Мой адвокат подошёл к кафедре, взял бумаги и принёс ко мне.

Я проглядел распечатки документов, которые мне давала медсестра перед первым приёмом. Тогда я подумал, что это был обычный медицинский договор, но теперь видел, что в этих бумагах о «конвертации средств оплаты» я предоставлял согласие об оплате аренды моей кровью вместо денежных средств. У меня упало сердце. «Ну, да, подписывал, но я не знал, что в них было!»

«Это вас не извиняет», - заметил судья. «Условия необычные, но договор подписан». Он хохотнул. «Я бы и сам с удовольствием жил без арендной платы. Вам сильно повезло, молодой человек».

Я взглянул на адвоката, пожавшего плечами. Затем, краем глаза я увидел, как он переводит взгляд на Дюрама и кивает секундой позже. Чувствуя, как сжимается желудок, я осознал, что наш «лучший адвокат» был совершенно бесполезен, и не без причины. Делая шаг назад от Дюрама я дрогнувшим голосом заявил: «Я не собираюсь жить в квартире этого человека».

«Дело ваше», - пожал плечами судья. «Но вы всё ещё должны внести оставшуюся сумму договора аренды, который подписали на год. И ещё, я вижу, мистер Дюрам кормил вас, и из своего собственного кармана. Сдаётся мне, что своим благотворительным начинанием вы просто хотели воспользоваться этим добрым, щедрым гражданином. Я подумываю взыскать с вас полную сумму выплаты прямо сейчас».

Я обернулся на своих сбитых с толку родителей, не надеясь на молчащего адвоката. Сложив в голове доводы, возмутился. «Целый год сдачи крови в один присест? Меня это просто убьёт, вы что, не видите?»

Судья смутился. «Кхм, верно. Об этом я не подумал. Ну и дело, однако». Он снова обратился к своим бумагам. «Что ж, в таком случае полная сумма аренды утверждается к немедленной оплате как долг, но с возможностью погашения регулярными выплатами, с процентами.

«С процентами?» - повышенным тоном возмутился я. «Как я могу платить проценты с собственной крови? Я могу сдать лишь определённый объём за раз, а после нужно ждать. Это значит, что мне потребуется платить до самой смерти!»

«Этот вопрос вы с истцом разрешите сами. Если вы отказываетесь платить, вас возьмут под заключение и всё сделают там». Судья со вздохом закатил глаза. «Как дети, ей богу. Все условия вы знали. А теперь возьмите на себя ответственность и отдайте, что задолжали».

Я совсем потерял самообладание и, уже не следя за своим тоном, выкрикнул: «Это что, блядь, шутка?! Он же хренов вампир!»

«Я не потерплю оскорблений в зале суда!»

«Да не оскорбляю я его!» - выкрикнул я, наполняясь отчаянием. «Я лишь утверждаю очевидное: он самый настоящий вампир! Зачем ещё, думаете, ему трясти с меня плату кровью?!»

Судья замялся. Я ощутил, что наконец-то достучался до него, но вдруг увидел, как его взгляд метнулся к Дюраму, вопрошая.

Мистер Дюрам мягко кивнул.

Ох.

Вот оно как…

Адвокат, судья, дело – всё просто подстава. У Дюрама по городу было целых пятьсот зданий и чёрт знает что ещё. Я пришёл на собственные похороны.

Я рванулся к родителям, сидевшим позади меня. «Мам, пап, пошли отсюда! Нам нужно уезжать! Он собирается брать мою кровь, пока я не сдохну!»

Мой отец неуверенно ёжился. Я видел, что для него происходящее представлялось обычным судом. Он верил, что с системой всё в порядке – что-то было не так с нами. «Сын… ты ведь и правда знал, на что идёшь… Каждому человеку предстоит лично отвечать за свои решения. Так учили меня, и так всё было для нас с твоей матерью».

Я взмолился перед своей мамой. Она с горечью зажмурилась, но сказала: «Слушай отца. Ему виднее. Я уверена, если ты будешь исправно вносить плату, всё будет хорошо».

Я осмотрел остальных людей в комнате суда, смирно ожидавших своей очереди поодаль. Все они опускали взгляд – им хватало своих забот.

Ладно. К чёрту достоинство. Я подошёл к мистеру Дюраму и заговорил: «Слушайте, я дам вам свою кровь. Я буду сдавать её всю жизнь, как и предписано. Просто позвольте мне делать это промежутками, которыми я не останусь едва живым!»

Его ледяной взгляд прошивал меня из-под маски. «И почему же?»

Это был не риторический вопрос. Он на самом деле спрашивал. С новыми силами, внезапно нахлынувшими на меня, я бросился объяснять. «Я просто хочу жить. Мне не нужны крупные мечты. Я не попрошу многого. Я лишь хочу быть человеком. Хочу радоваться вместе с друзьями. Хочу смотреть шоу по телевизору. Хочу ходить на прогулки. Хочу иметь время». Слёзы текли по моим щекам, когда я вспоминал тот морок, которого смог ненадолго избежать. «Я просто хочу ощущать свою жизнь. Я просто хочу быть человеком! Неужели я не могу просто быть человеком?..»

Размышляя, Дюрам устремил свой холодный взгляд на судью.

Я последовал. В глазах того стояли слёзы, но он куда больше боялся Дюрама, чем сочувствовал мне. В другой части зала стыдливо прятал глаза адвокат. Его пальцы впились в ручку кейса до белых костяшек. Они оба прекрасно знали свои роли. Я снова взглянул на Дюрама.

Он лишь сказал: «Нет».

Пол ушёл у меня из-под ног. «Что? Почему нет?»

Казалось, моё неведение его несколько удивляло. «Дело в том, что мне всё равно».

Судья произнёс какие-то стандартные фразы о закрытии дела, и вот уже меня, совершенно ошеломлённого, выводили из зала заседаний родители. Дюрам явился ко мне под личиной милого старичка, готового предложить помощь, но за этим действием скрывался бесчеловечный монстр. А теперь он вытянет из меня все силы до последней капли и оставит пылиться в иссохшем теле, ведь ему было совершенно всё равно.

Когда же я ошарашенно глядел из окна родительской машины по пути домой, мне стали приходить сообщения от друзей – тех самых, что недавно оставили меня. Похоже, я задал новую моду, и теперь они с радостью делились, как тоже переведут свои платежи из денег в кровь.

Такое сейчас время, говорили они. Накопить денег на аренде, и может быть, возможно, им удастся купить свой собственный дом и никогда больше не возвращаться к платежам. Это единственный способ обойти систему–

–Я поднял голову. Медленно, больше не борясь с опустошающим чувством слабости.

Не помню, когда я впервые почувствовал, что что-то не так. Не мог даже понять, что именно. Может быть, я просто давно ни с кем не разговаривал. Это первое, что я заметил. Все, с кем я обычно переписываюсь, когда программирую, либо не отвечали, либо вовсе были вне сети. Все мои письма оставались без ответа. Последним был е-мэйл от друга – он говорил, что напишет, когда придёт из магазина, а это было вчера днём. Я бы позвонил с мобильного, но сигнал здесь ужасный.

Да, в этом всё и дело. Мне просто нужно позвонить кому-нибудь. А ещё выйти на свежий воздух.

Что ж, прошло так себе. Теперь, когда страх отступил, я смущён, что вообще чего-то испугался.

Перед выходом я посмотрелся в зеркало, но отросшую щетину сбривать не стал. Я решил, что выхожу только для того, чтобы позвонить по сотовому. Однако я переоделся, ведь было время обеденного перерыва, и, вполне вероятно было столкнуться хотя бы с каким-нибудь знакомым. Но этого не произошло. Жаль.

Выходя, я медленно выглянул за дверь своей квартиры. Я снова чувствовал странное, необъяснимое волнение. Нет, это всего лишь от долгой изоляции. Я выглянул в тусклый, серый подвальный коридор, тёмный, как все подсобные помещения. В одном конце – тяжёлая металлическая дверь котельной. Она была заперта, конечно. Рядом с ней стоят два унылых автомата с газированной водой. Я купил там банку содовой в первый свой день, но срок её годности истёк ещё два года назад. Я почти уверен, что никто и не знает об этих машинах, или же хозяину нет до них дела.

Я мягко закрыл дверь и скользнул в другую сторону. Понятия не имею, зачем я таился, но было забавно оставаться незаметным, поддаваясь внезапному желанию; скрываться в низком гуле торговых автоматов. Я поднялся по лестнице, к подъездной двери. Взгляд в её квадратное окошко ошеломил меня: сейчас был явно не обед.

Тяжёлые фиолетово-чёрные облака нависали над головой. Мрачный город дремал под тёмным небом, на перекрёстках вдали жёлтым светом мигали светофоры. Не было ни шороха, только несколько деревьев на тротуаре качались на ветру. Я помню, что дрожал, хотя мне не было холодно. Наверное, сквозняк. Я смутно слышал гул ветра через тяжёлую парадную дверь. Это был особый, ночной, ветер: нестихающий, холодный и тихий, выводящий зловещую музыку на невидимой листве.

Я решил не выходить на улицу.

Вместо этого я прислонил телефон к окошку и проверил сигнал. Улыбнулся заполненным полоскам. Настало время услышать чей-нибудь голос, подумал я с облегчением. Странно – и чего я боялся? Я покачал головой, посмеиваясь над собой. Затем набрал мою лучшую подругу Эми и приложил телефон к уху. Гудок… и тишина. Я слушал тишину добрых двадцать секунд, прежде чем повесить трубку. Нахмурившись, я опять посмотрел на полоску сигнала – всё ещё полная. Я попробовал набрать её номер ещё раз, но вздрогнул, когда телефон сам зазвонил у меня в руке. Я поднял его к уху.

«Алло?», - спросил я, изумляясь собственному голосу, звучавшему впервые за несколько дней. Я уже так привык к звукам здания, шелесту компьютера в квартире, гудению автоматов в коридоре... Сначала никто не ответил, но вот, наконец, раздался голос.

««Привет»», - чистым мужским голосом произнёс человек, явно студент, как и я. «Кто это?»

«Джон», - ответил я, смутившись.

«Ой, извините, не тот номер», - ответил он и повесил трубку.

Я медленно опустил телефон и прислонился к бетону лестничной клетки. Это было странно. Я посмотрел на список принятых звонков – там значился незнакомый номер. Прежде чем я смог собраться с мыслями, снова подскочил от громкого звонка. На этот раз я посмотрел на номер, прежде чем ответить. Ещё один незнакомый. На этот раз я поднёс телефон к уху, но ничего не сказал. Я не слышал ничего, кроме обычного фона. Затем раздался знакомый женский голос.

«Джон?» - сказал голос Эми.

Я облегчённо выдохнул.

«Так это ты», - ответил я.

«А кто же ещё?» - улыбнулась она. «А, номер. У нас вечеринка на Седьмой Улице, а мой сотовый разрядился как раз, когда ты мне звонил. Это чужой телефон конечно.»

«А, понятно», - сказал я.

«Где ты?»

Я оглядел выцветший подъезд с его грязной побелкой и тяжёлой дверью с квадратным окошком.

«У себя», - вздохнул я. «Устал тут сидеть. Не думал, что уже так поздно.»

«Ты должен прийти», - сказала она, смеясь.

«Не, не хочу искать вас один посреди ночи», - сказал я, глядя на тихую ветренную улицу с лёгким опасением. «Думаю, поработаю ещё или пойду спать».

«Ничего!», - ответила она. - Я за тобой зайду! Твой дом ведь близко к Седьмой улице, верно?»

«Сколько ты выпила?» - шутливо спросил я. «Ты ведь знаешь, где я живу.»

«Ох, конечно», - быстро согласилась она. - Видно, пешком я и правда туда не дойду»

«Дойдёшь, конечно, но потратишь как минимум полчаса» - сказал я ей.

«Верно. Ладно, мне пора, удачно тебе поработать!»

Я опустил телефон, глядя на завершающийся вызов. И тут же снова погрузился в гудящую тишину. Два странных звонка и жуткий вид из этого глухого подъезда только сильнее укрепили моё одиночество.

Возможно, я пересмотрел слишком много хорроров: у меня возникло ощущение, что прямо сейчас нечто ужасное может показаться в окошке и заметить меня. Какая-то нечеловеческая фигура, идущая по следу одиночества, подкрадывающееся к людям, слишком отдалившимся от остальных. Я знал, что всё это неразумно, но я был здесь совсем один… Затаив дыхание, я сорвался вниз по лестнице, прокрался по коридору к комнате, пробрался за дверь и как можно быстрее и беззвучнее закрыл её.

Теперь я уже чувствую себя глупо за такой беспричинный страх, и ведение журнала меня успокаивает. Я осознаю, что всё в порядке. Никаких домысливаний – только голые факты: было поздно, какой-то человек ошибся номером, телефон Эми разрядился, и она перезвонила мне с другого. Ничего такого.

И всё же, что-то было не так в этом разговоре. Возможно дело в том, что она была пьяна?.. Было ли дело вообще в ней? Или же… точно, я понял! Я не осознавал этого до того, как сел писать. Знал, что это поможет. Эми говорила, что она на вечеринке, но на заднем фоне была только тишина! Конечно, это ничего не значит – она просто могла звонить с улицы. Хотя нет: я не слышал ветра! Надо проверить, всё ли ещё он дует.

Понедельник

Вчера забыл дописать. Не знаю, чего я ожидал увидеть, когда пробежался вверх по лестнице и выглянул за окно тяжёлой парадной двери. Я чувствую себя нелепо. Вчерашние страхи теперь кажутся смутными и беспричинными. Не могу дождаться, когда выйду наружу, на солнечный свет. Сейчас проверю е-майл, приму душ, побреюсь и, наконец, выберусь отсюда! Только… Что это был за звук?

--

На улице бушевала гроза. Никакой тебе прогулки под солнцем, лишь порция разочарования у выхода из дома. Окошко тяжёлой парадной двери заливала вода от ревущего снаружи ливня. Тусклый, мрачный свет пробивался сквозь завесу дождя, хотя бы давая понять, что сейчас день, пусть даже серый и промозглый. Я пробовал дождаться молнии, но дождь был таким сильным, что в нём угадывались только сбивчивые образы, ходившие под потоками воды на маленьком окне.

Разочаровавшись, я отошёл от двери, но идти обратно к себе не хотелось. Вместо этого я побрёл вверх по лестнице: первый этаж, второй… На третьем подъём заканчивался, это был последний этаж нашего дома. Я глянул на окно, тянувшееся вверх по всей внешней стене подъезда, но этим плотным, преломляющем свет стеклом и без дождя ничего не получалось разобрать.

Я открыл этажную дверь и пошёл по общему коридору. Вдоль него стояло с десяток плотных деревянных дверей, когда-то выкрашенных в синий. Проходя мимо, я старался уловить за ними какие-нибудь звуки, но, в середине рабочего дня, слышал только рокот снаружи. В этом тусклом коридоре под звук бури мне на секунду почудилось, будто эти двери высились надо мной, как молчаливые гранитные монолиты, воздвигнутые давно забытой цивилизацией для защиты от некой угрозы. Сверкнула молния, и на секунду, клянусь, голубые поверхности и правда показались грубым камнем.

Я улыбнулся своей излишней впечатлительности и понял, что тусклый свет и вспышка молнии означали наличие здесь окна. И правда, припомнил я: на середине коридора был такой уголок.

Я тут же направился туда, желая поскорее выглянуть на улицу и, возможно, заметить там других людей. Большое окно также заливали потоки воды, но я мог его открыть. Я потянулся к ручке, но остановился. Меня объяло ощущение, что, стоит мне распахнуть окно, я увижу что-то ужасающее там, снаружи. Последние дни были настолько странными…

У меня созрел один план. Для этого я и вернулся к себе – взять всё необходимое. Я, конечно, понимаю, что это вряд ли что-то даст, но со мной лишь скука, дождливая погода и эта назойливая паранойя. Я вернулся за веб-камерой. Её провод никак не дойдёт до третьего этажа, но я могу установить её между автоматами с водой в тёмном углу моего коридора. Провод я пропущу по стене и заклею чёрной изолентой – замаскирую его на фоне чёрного пластикового плинтуса. В этом нет никакого смысла, знаю, но других дел у меня нет…

Что ж, ничего не случилось. Я оставил открытой дверь из своего коридора на лестницу, вышел к тяжёлой двери подъезда. Собравшись с силами, я распахнул её настежь и, отскочив, изо всех сил рванул назад в квартиру. Закрывшись на все замки, я прыгнул к монитору. Камера показывала коридор за моей дверью, захватывая почти и всю лестницу. Я наблюдаю их и сейчас, но там ничего не происходит. Эх, видеть бы дверь на улицу…

Смотри-ка, кто-то онлайн!

--

Я достал из шкафа ещё одну веб-камеру похуже, чтобы созвониться со своим интернет-другом. У меня не нашлось значимого предлога для звонка, просто было приятно посмотреть на другого человека. Общение не было долгим и, по сути, это была просто болтовня, но мне стало куда лучше. Мой необъяснимый страх почти исчез. Я бы и полностью пришёл в себя, только вот было в этом разговоре что-то странное…

Я знаю, что подозреваю странности во всём, но, тем не менее, мой приятель отвечал лишь общими фразами. Не припомню, чтобы он упомянул хоть что-то конкретное: ни имён, ни мест, ни событий… Зато он спросил мою электронную почту, чтобы держать связь. Вот сейчас мне как раз пришло письмо.

Я готовлюсь встретиться с Эми. Это она написала – предложила пообедать “в нашем обычном месте”. Я обожаю пиццу, и, после дней питания чем придётся, это будет тем, что нужно.

Надо бы выбросить этот журнал по возвращению.

…И вот ещё одно письмо.

--

Господи, я ведь почти оставил письмо и вышел. Почти открыл дверь. Я почти открыл дверь, но прочитал письмо! Его прислал друг, которого я уже давно не слышал – прислал очень широкой рассылкой. Должно быть, он переслал его каждому известному адресу. Заголовок отсутствовал, а в письме лишь говорилось:

“смотр своими собств глазами не доверяй им они”

Что за чертовщина… Я весь напрягся, пробегал слова взглядом ещё и ещё раз. Это было сообщение, отчаянно посланное из центра какого-то происшествия. Предложение явно обрывается! В любой другой день я бы принял это за спам или уловку мошенников, но это предложение… “своими собственными глазами”! Я перечитываю записи последних дней и действительно не помню, чтобы видел хоть кого-нибудь, чтобы хоть с кем-нибудь говорил вживую.

Общение же через интернет было таким странным и неопределённым, таким… неестественным. Хотя так ли это? Может в моих впечатлениях просто говорит страх? Мой ум проходится по записанным здесь событиям и подмечает, что в разговорах со мной не встречалось иных вещей, кроме тех, что я давал сам. Тот странный “ошибившийся” парень, которому я назвал своё имя. Следующий за ним странный звонок от Эми. Друг, спросивший мой электронный адрес… Я написал ему первым, когда он появился онлайн! И через несколько минут после звонка получил то первое письмо-приглашение! Боже мой. В звонке с Эми я сказал, что нахожусь в получасе ходьбы от Седьмой улицы! Они знают, что я недалеко! Что если меня пытаются найти?! Где все остальные!? Почему я уже несколько дней не видел ни души!?

Нет, нет, это просто глупо. Это сумасшествие какое-то. Нужно успокоиться. Я нагнал жути, а теперь это нужно просто прекратить.

--

В мыслях какой-то сумбур. Я оббегал всю квартиру, прикладывая телефон в каждый угол и пытаясь поймать сигнал через толстый бетон. Наконец я поймал одну палочку сигнала в моей крошечной ванной, в углу под потолком. Держа телефон на вытянутой руке, не желая разглашать свои беспричинные страхи, я отправил всем своим контактам простое сообщение:

"У тебя получалось увидеться с кем-то вживую в последнее время?"

Мне просто хотелось получить ответ. Не важно какой, не важно, если меня не поймут. Я несколько раз пробовал позвонить, но не дотягивался до нужного места, а даже если и так, малейшее движение заставляло сигнал пропасть. Затем я вспомнил про компьютер и кинулся к нему, отправляя сообщение каждому знакомому. Кто-то не прочитывал, кто-то был вне сети. Никто не отвечал. Мои сообщения становились отчаяннее, я стал приглашать людей по своему адресу по каким-то несущественным причинам. Мне было уже всё равно – я просто хотел увидеть хоть кого-нибудь!

Я перерыл всю квартиру в поисках каких-нибудь способов общения с остальным миром. Какого-то контакта без необходимости открывать дверь. Да, это дико. Да, никаких подтверждений нет, но что если? ЧТО ЕСЛИ?

Просто я должен быть уверен. На всякий случай приклеил телефон в угол ванной

Вторник

ТЕЛЕФОН ЗАЗВОНИЛ! Я должно быть заснул после вчерашней нервотрёпки. Меня разбудила мелодия из ванной. Я подорвался туда, встал на унитаз и откинул крышку приклеенного устройства. В груди стало теплее - мне звонила Эми. Она очень переживала и, похоже, пыталась связаться со мной всё это время. Она скоро придёт навестить меня и да, она знает, где я живу, безо всяких подсказок. Как же я смущён. Мне и правда стоит выбросить этот журнал, пока его никто не видит. Я даже не знаю, почему пишу сейчас. Может потому, что это единственное нормальное общение за последние… чёрт знает сколько дней. Я и выгляжу как отщепенец. Посмотрелся в зеркало в ванной: запавшие глаза, густая щетина, и в целом нездоровый вид.

В квартире бардак, но так я всё и оставлю. Я хочу, чтобы кто-нибудь увидел, через что я прошёл. За последние дни я многого натерпелся. С моей головой явно всё в порядке просто я стал жертвой невероятного стечения обстоятельств. Скорее всего, я мог бы пересечься с другим человеком уже раз двадцать. Просто мне случалось выйти из квартиры либо ночью, либо днём, когда все на работе. Сейчас-то всё хорошо, я это знаю. К тому же, прошлой ночью я нашёл в кладовке кое-что очень важное – телевизор! Я как раз подключил его несколько минут назад и сейчас я уже не один. Я всегда обращался к телевидению за компанией: оно напоминает, что за моими бетонными стенами есть ещё целый мир.

Я очень рад, что на мои нервную рассылку отозвалась именно Эми. Она – мой лучший друг. По секрету, день нашего с ней знакомства я считаю одним из подлинно счастливых моментов своей жизни. Я с теплотой вспоминаю тот летний день. В сравнении с этой мрачной, тёмной и одинокой обстановкой он кажется иной реальностью. Тогда мы будто бы провели на той игровой площадке несколько дней, хотя уже и выросли из детских игр, просто общаясь, развлекаясь и проводя вместе время. Иногда ощущения того дня всё ещё наполняют меня, и тогда понимаю, что в этом мире может быть гораздо больше красок – не только эта глухая серость…

Наконец-то, в дверь стучат.

--

Мне показалось странным, что я не вижу её через камеру за дверью. Подумал, что дело в её постановке, как и в случае с недосягаемой подъездной дверью. Я должен был это учесть, должен был! Я шутливо откликнулся на стук, сказав, что даже поставил камеру между автоматами с водой – так сильно я себя накрутил. Вслед за этим в камере появился её образ, взглянул в глазок. Она радостно помахала.

«Ну привет!» - с доброй ухмылкой сказала она в камеру.

«Это странно, знаю, - признался я в микрофон компьютера. – последние дни выдались тяжёлыми».

«Понимаю», - кивнула она. «Открой мне дверь, Джон»

Я помедлил. Как я могу быть уверен?

«Слушай, я тут совсем на иголках, – смутился я. – скажи мне что-нибудь, что знаем только мы. Просто чтобы я убедился…»

Она удивлённо глянула в камеру.

«Что ж, хорошо…» - протянула она. «Мы встретились случайно, на игровой площадке, хотя уже оба из неё выросли?»

Я глубоко выдохнул, ощущая, как реальность развеивает страх. Боже мой, ну я и выдал… Конечно это Эми. Тот день существует лишь в моей памяти. Я никому о нём не рассказывал – он был моим тёплым секретом, маяком в тот солнечный, беспечный мир. Если бы даже со мной и играла какая-нибудь незримая сила, она никак не могла прознать об этом дне.

«Принято – с облегчением хохотнул я, - сейчас всё тебе расскажу. Одну секунду…»

Я сбегал в ванную и пригладил волосы. Вид у меня всё ещё был ужасный, но она всё поймёт. Смеясь над своим невероятным поведением и перерытой квартирой, я направился к двери. Взялся за ручку и ещё раз оглядел беспорядок вокруг. «Просто ужас», - подумал я. Мой взгляд упал на объедки, раскиданные по полу, заполненное мусорное ведро, матрас, сброшенный на пол в поисках чёрте чего... Я уже было повернулся к двери, когда глаза зацепились за последнюю вещь: мою старую веб-камеру, через которую я говорил с тем интернет-знакомым.

Тёмный шарик лежал на боку, а его внимательный глазок смотрел прямо на стол с моим журналом. Волна ужаса захлестнула меня. Если что-то могло наблюдать через камеру, оно видело все мои записи о том дне.

Я спросил её о чём-нибудь личном, и она рассказала мне такую вещь, которой бы я точно поверил, ведь я бы ощущал, что о ней не известно этому существу или сознанию… НО ОНО ЗНАЕТ! ОНО УЗНАЛО! ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ ОНО МОГЛО НАБЛЮДАТЬ ЗА МНОЙ!

Я застыл у двери. Я закричал, закричал от неудержимого ужаса. Я швырнул веб-камеру на пол и стал давить её ногами. Дверь дрожала, ручка на ней дёргалась, но я не слышал за дверью голоса Эми. Неужели толстая подвальная дверь слишком плотна? Или же там и не было никакой Эми? Тогда что сейчас пытается прорваться внутрь? Что находится в этом коридоре?! Я видел её на камере снаружи, слышал её через эту камеру, но правда ли всё это?! Откуда мне знать?! А сейчас её там нет. Я закричал, я звал на помощь. Я свалил перед дверью всё, что было в моей квартире –

Пятница

По крайней мере я думаю, что пятница. Я разбил всю электронику в доме. Разломал на куски свой компьютер. Каждую вещь, к которой могли бы подключиться извне или как-нибудь повлиять. Я программист, мне ли не знать.

Все сведения, которые я выдавал с самого начала: моё имя, моя почта, мой адрес – никто пользовался этим, пока я сам их не предоставил. Я всё перечитываю свои записи. Брожу по комнате, ударяясь то в парализующий страх, то в полное неверие. Иногда я совершенно уверен, что какая-то невидимая сущность подтачивает меня, желая во что бы то ни стало выманить меня наружу. В том самом первом звонке, Эми ведь прямо просила меня открыть дверь и выйти на улицу.

Я всё кручу в голове последние дни. С одной стороны, я поступил как псих. Всё это лишь невероятной случайности совпадение: не вышло появиться в подъезде в нужное время, не случилось пересечься с другим людьми, не повезло получить какое-то бессвязное письмо в неудачный час.

С другой же стороны, невероятной случайности совпадение в том, что нечто за дверью не добралось до меня раньше. Ведь если подумать: я не стал открывать окно на третьем этаже. Я не отворял подъездную дверь до того идиотского приёма с камерой, да и тогда я понёсся обратно к себе и прочно заперся внутри. И после этого свою дверь уже не открывал. Что бы там ни было, оно не появлялось в здании до того, как я открыл дверь подъезда. Возможно, его здесь не было потому, что оно забирало всех остальных… а затем оно затаилось в ожидании, пока я не обнаружил себя звонком Эми. И только когда оно выудило моё имя, звонок состоялся…

Каждый раз, когда я пытаюсь собрать части этого кошмара воедино, меня захлёстывает ужас. То письмо – сбивчивое и оборванное – пытался ли этим кто-то всех предупредить? Некий союзник, старающийся рассказать о подступающей опасности? «Смотри своими собственными глазами, не доверяй им» – именно моя невозможность увидеть кого-то вживую и была подозрительной.

Нечто может в совершенстве управлять электронным сигналом, обманывая и подталкивая меня выйти к нему. Но почему оно не может попасть внутрь само? Оно стучалось в дверь, значит оно может присутствовать здесь физически… Дверь… Каждый раз, думая об этом, я прихожу к образам дверей-монолитов. Если некое существо пытается выманить меня за дверь, значит, оно не способно проходить сквозь них само.

Я вспоминаю разные книги и фильмы – что-нибудь, что содержало бы объяснение вещей вокруг. Двери всегда играли в человеческом восприятии особую роль – оберегов или проходов с особым значением. А может дверь просто слишком плотна? Я знал, что сам бы не смог выломать ни одну в этом здании, не говоря уж про подвальные.

Но главный вопрос заключается в следующем: зачем я вообще нужен этому существу? Если бы оно хотело моей смерти, это можно было бы устроить множеством путей – хотя бы дождаться, пока я не помру от голода. Что если я нужен ему живым? Что если у него на меня куда более жуткие планы? Господи, как мне сбежать из этого кошмара?!

…В дверь постучали.

--

Я сказал людям снаружи, что соберусь с мыслями и выйду через минуту. Но я просто хочу всё записать и решить, что делать. В этот раз я хотя бы услышал их голоса. Но мой воспалённый ум – а я точно теряю рассудок – придумывает способ за способом, как можно подделать человеческую речь техническими средствами. Там могут просто стоять колонки, воспроизводящие голоса. Неужели людям понадобилось три дня, чтобы ко мне прийти? Голос Эми тоже там, вместе с двумя полицейскими и психиатром. Может три дня они решали, как ко мне подступиться? Речь психиатра звучит весьма убедительно, если, конечно, смотреть с позиции, что всё это – просто большое недопонимание, а не существо, ждущее, пока я выйду.

У психиатра был умудрённый, но тёплый голос. Приятный. Как же я жажду посмотреть в лицо другому человеку! Он рассказывал, что я страдаю от кибер-психоза – один из десятков тысяч людей по всей стране, переживающих срывы из-за разошедшихся каким-то образом провокационных е-мэйлов. Клянусь, он сказал: “разошедшихся каким-то образом”. Возможно, он имел в виду их внезапное появление и распространение, но этим нечто так же проговорилось и кое-что мне открыло. Психиатр также говорил, что я – часть волны «возникающего поведения»: часть общества людей, сталкивающихся с одинаковыми обстоятельствами и одинаковыми страхами, хотя друг с другом не взаимодействовавших.

Это хорошо объясняет то письмо про глаза. Я не получал изначального тревожного письма. Его отголосок пришёл мне уже в этом, более новом: мой друг легко мог сломаться и заразить окружающих своими воплощающимися страхами. Так, по утверждению психиатра, и распространялось состояние. Я тоже мог сыграть в этом роль, рассылая странные тексты по почте и сообщениями. Скорее всего, кого-то из получателей моё письмо сводит с ума прямо сейчас, ведь немного нужно человеку, чтобы запустить цепочку пугающих мыслей – одно предложение с вопросом о последнем общении вживую…

Психиатр добавил, что не хотел «потерять ещё одного человека», что люди вроде меня умны, и в этом наша беда. Мы отлично строим связи между событиями, строим даже там, где их не может быть. Он сказал, что в нашем скоростном мире очень легко погрязнуть в подозрительности – всё вокруг постоянно меняется и всё больше нашего взаимодействия становится цифровым…

Что ж, должен признать: это отличное объяснение. С ним всё становится понятно. Да, с ним всё становится предельно ясно. У меня есть все причины, чтобы забыть об этом кошмарном страхе, о неизвестной сущности, желающей открыть эту дверь и обречь меня на судьбу хуже смерти. После такого объяснения было бы глупо продолжать сидеть в своей квартире до смерти просто на зло этой твари, возможно забравшей всех остальных. После такого объяснения было бы глупо представлять, будто я – один из последних выживших на земном шаре, продолжающий держаться в своём подвале, раздражающий нечто своим упорным сопротивлением. Каждая увиденная или услышанная мною недавно вещь сейчас была объяснена и у меня есть совершенно все мыслимые доводы, чтобы отринуть свой страх и открыть эту дверь.

Именно поэтому я и не собираюсь.

Как мне убедиться?! Как понять, что настоящее, а что обман? Все эти чёртовы коробки с проводами и их сигналами из какого-то скрытого источника! Они не настоящие, они не дают уверенности! Сигналы через камеру, подстроенные видео, обманчивые звонки, письма!.. Даже разбитый вдребезги телевизор, его программы – как мне понять, что они настоящие? Это всё просто сигналы, волны, свет…

Дверь! Оно ломится внутрь! Оно пытается попасть сюда! Насколько сумасшедшее устройство нужно собрать, чтобы так воссоздать звуки мужчин, выбивающих тяжёлую деревянную дверь?! Хотя бы я наконец-то увижу это своими глазами – здесь не осталось ничего, чем можно меня обмануть – я разрушил все вещи до последней! Ведь глаза-то оно не проймёт, правда? «Смотр своими собств глазами не доверяй им они…»

…Стоп. Говорится ли здесь, чтобы я доверял глазам, или это предупреждение и о них?! Господи, какая вообще разница между камерой и моими глазами? Обе вещи переводят свет в электронный сигнал! Это одно и то же! Я не попадусь! Я должен быть уверен! Должен быть уверен!!

Дата неизвестна

Я изо дня в день сдержанно просил ручку и бумагу, и вот, наконец, мне их дали. Хотя какой в них сейчас смысл... Что я могу ими сделать – глаза себе выколоть?

Бинты на лице уже не беспокоят. Боль тоже ушла.

Думаю, это мой последний шанс что-нибудь чётко написать, ведь без зрения мои руки скоро разучатся выводить буквы. Все эти записи – они скорее для развлечения… Ритуал древней цивилизации, ведь я уверен, что все остальные уже мертвы... или проходят через что похуже.

Я изо дня в день сижу возле мягкой стены. Нечто подсовывает мне еду и воду. Оно прячется за образами милой сестры, сухого врача… Думаю, оно осознаёт, что мой слух стал острее от жизни без зрения. Оно воспроизводит разговоры в коридорах, на случай если я их услышу. У одной из сестёр скоро будет ребёнок. У одного врача в аварии погибла жена. Но всё это лишь бесполезный блеф. Он на меня не действует, в отличие от неё…

Её появления – хуже всего, и я едва могу их вынести. Тварь приходит ко мне, натянув личину Эми. Её игра совершенна. Существо говорит её голосом, точно так же ощущается. Даже умеет неплохо воссоздавать слёзы, которые я чувствую на её нежных щеках.

Когда оно впервые притащило меня сюда, то вывалило всё то, что я так хотел услышать. Оно говорило, что любит меня, что всегда меня любило; что не понимало, зачем я с собой это сделал; что мы всё ещё могли бы жить вместе, если бы только я перестал утверждать, что всё вокруг – обман. Оно хотело... Нет – умоляло, чтобы я поверил в её истинность.

Я почти повёлся. Был очень близок. Провёл вечность в сомнениях. Но в конце концов, всё это было слишком совершенно, слишком безупречно и слишком по-настоящему.

Лже-Эми сначала появлялась каждый день, потом раз в неделю, раз в месяц и наконец перестала приходить совсем.

Но я не думаю, что тварь сдастся. Это затишье – всего лишь очередная её уловка. Я буду сопротивляться, сколько мне отведено. Я должен. Я не знаю, что стало с остальным миром, но точно уверен: твари нужно, чтобы я повёлся на её обман. И если я так ей нужен, тогда возможно, хоть капельку, я в чём-нибудь ей мешаю.

Может быть Эми тоже ещё жива. Жива лишь потому, что я нахожу силы сопротивляться. Эта мысль обнадёживает меня, и я стараюсь скоротать время в камере, качаясь вперёд и назад. Я никогда не поддамся. Я никогда не сломаюсь! Я… Герой!

-

Держа в руках лист с каракулями, доктор разбирался в записях пациента. Их едва можно было прочесть, с этим ломаным слепым почерком. Он хотел улыбнуться непреклонной решимости мужчины, напоминанию о человеческой воле к жизни, но понимал, что пациент был совершенно невменяем.

В конце концов, здоровый человек поддался бы обману уже давным-давно.

Доктор хотел улыбнуться. Хотел прошептать бредящему человеку слова поддержки. Хотел закричать. Но нервные волокна, опутывавшие голову, проникавшие в глаза – отдали другой приказ. Тело доктора вошло в камеру, словно марионетка, и сказало пациенту, уже в который раз, что тот ошибается. Что никто не пытается его обмануть.

Автор: Мэтт Дюмерски