«Срочно врачей! На стол его!» - слышится уверенный женский крик, за которым последовали быстрые шаги по коридору. Мимо меня промчалась медсестра с грудным ребенком на руках - как выяснилось позже, ему не было и недели от роду. Пожав плечами, я прошел за ней – в конце концов, мне выдался довольно редкий шанс посмотреть на то, как люди в белых халатах в прямом смысле сражаются со смертью.
А вот и они – те, от кого будет зависеть исход этой битвы. Двое врачей: один – наставник в возрасте, второй – парень, едва закончивший учебу. Я уж думал, такие стереотипные дуэты только в кино встречаются. Разница видна даже в походке – если младший спешит с серьезным лицом, несмотря ни на что, то старший идет не торопясь, будто бы и не обеспокоен совсем. Это, конечно, не так, просто со временем учишься не подавать виду.
- Готовь аппарат, новенький, - бросил он в мою сторону, проходя мимо. Деловито кивнув, я встал за пульт, проверяя трубки и нажимая на кнопки тестирования системы. Аппарат ИВЛ поощряет человеческую лень, обеспечивая человеку искусственное дыхание, так что во время пребывания в больнице не нужно не только ходить, есть и пить, но еще и дышать. Правда, все это чревато последствиями, но так хотя бы жив будет.
- Да что за черт? Еще полчаса назад чуть ли не на выписку готовили! - сетовал старший, раскладывая ларингоскоп, который почему-то всегда напоминал мне шахтерскую кирку. Всего несколько движений, и прибор оказывается во рту мальчика, а вслед за ним отправляется и узкая прозрачная трубочка, проходящая до самой трахеи. Не очень приятная процедура, но это не очень беспокоит по сравнению с невозможностью вдохнуть, так что маленькому пациенту придется потерпеть. В то же время молодой доктор с силой сжимал грудь в районе сердца ребенка своей огромной ладонью, в которую, казалось бы, без проблем мог поместиться и весь мальчик. Может, это покажется довольно диким непросвещенным людям, но несколько сломанных ребер являются признаком правильно проведенного массажа сердца, так как для того, чтобы запустить остановившийся «мотор» нашего тела, нужно приложить довольно большую силу. Поэтому более циничные последователи Гиппократа даже не считают реанимацию верной, если не сломано хотя бы одно ребро.
Казалось бы, стандартная процедура для реанимационного отделения, где такое случается чуть ли не каждый день, да только вот в душе было ощущение того, что в этот раз все пойдет не по плану, и почему-то мне казалось, что это ощущение преследует не меня одного. Даже после того, как врач достал круглый полый мешок, соединил его с торчащей изо рта ребенка трубкой и принялся сжимать его в руке, накачивая дыхательные пути воздухом, малыш все еще оставался бледным, и приходить в сознание явно не собирался.
- Кхм, товарищи... Аппарат готов, перекладывайте его сюда, - начал было я, но был прерван раздосадованным голосом старшего.
- Да какой «перекладывай»... Как бы тут поздно не было. Дефибриллятор нужен, а его и нет, в реанимации-то! – в сердцах он ударил кулаком по стоящему поблизости столу с различными инструментами , - Двадцать первый век, мать его, технологический прогресс. В интернет я отсюда зайти могу, а вот током в сердце ударить – ни-ни, финансирования нет. Качай, не отвлекайся! – последняя фраза была обращена уже побледневшему коллеге, - Рано сдаваться, всего пять минут прошло, - он бросил взгляд на часы, висящие над дверью, и нахмурил брови. Он не собирался озвучивать очевидного – с каждой минутой, с каждой секундой шансы на возвращение жизни в это маленькое тело уменьшаются, а после пяти минут отсутствия дыхания кора головного мозга начинает отмирать, что может привести к вегетативному состоянию – или, если проще, превращению в картошку.
А мне оставалось лишь переводить взгляд с угасающей жизни в маленьком теле на испещренное звездами ночное небо. Забавно, но двадцать три года назад на месте этого бедняги лежал я, в этом же месте, на этом же самом столе, в руках того же самого доктора, который сейчас тщетно пытался сохранить мальчику жизнь. Только в моем случае у них все получилось. Наверное, это и стало основным аргументом в выборе моей профессии – я чувствовал себя обязанным – судьбе, врачам, Богу, что дали мне второй шанс. Долги всегда нужно возвращать, не так ли?
А теперь... Теперь я смотрел на звезды, которые этот парень уже никогда не сможет увидеть. Я всегда считал забавным то, что люди жалуются на свою жизнь. Кому-то не хватило денег на новый айфон, кто-то не успел позавтракать, но они даже не думают о тех, чье существование прервалось, едва успев начаться. Люди часто зацикливаются о своих проблемах, даже не подозревая о том, что кому-то повезло значительно меньше, чем им самим.
- 23:45. Констатируем, - сухо произнес старший, откладывая дыхательный мешок в сторону и стирая капли пота со лба. Как оказалось, за моими размышлениями прошло чуть более получаса. Младший машинально двигал рукой, еще пытаясь заставить маленькое сердце биться, но спустя минуту осторожно убрал руку от еще теплого тела. Встретившись с ним взглядом, я увидел только усталость и отрешенность, что было неудивительно для того, на чьих руках только что умер младенец, чья жизнь могла сложиться совершенно иначе. Он мог бы расти, играть в машинки, гулять с друзьями во дворе, окончить школу и поступить в вуз, веселиться с друзьями, жениться, завести жену и детей, возить их в школу и на работу, выйти на пенсию, нянчить внуков и закончить свою жизнь в кругу семьи... Но вместо этого он лежит здесь, обнаженный и беззащитный, лишенный всякого будущего.
- Не вини себя, парень, - старший успокаивающе похлопал младшего по плечу, - У каждого врача свое кладбище, слышал такую поговорку? Пойдем, покурим и подумаем, что писать будем.
И вот, я остался наедине с телом. Бледным и еще теплым, с открытыми остекленевшими глазами, смотрящими прямо на меня. Поморщившись, я провел ладонью по лицу, закрывая их навсегда. Затем уже привычными движениями подвязал челюсть, после них и руки – обычная процедура, чтобы сохранить погибшего в более-менее пристойном виде и ничего не повредить во время транспортировки.
В свое время я увидел достаточное количество и мертвых, и умирающих. Мне всегда было интересно, почему студенты-медики так жаждут попасть в морг. Они считают, что самое страшное, что они увидят – это мертвецы, хотят заглянуть в лицо смерти и доказать самим себе, что, раз они не боятся трупов, то не боятся ничего. Только вот они не понимают, что мертвые люди – это совсем не страшно. Куда страшнее умирающие, те, из которых медленно, по каплям уходит жизнь. Страшнее видеть то, как душа медленно покидает тело, оставляя лишь сосуд, еще несколько минут назад содержавший в себе личность. А мертвые... Разве что для начинающих да впечатлительных.
В дверь постучались. Даже не открывая дверь, я уже понимал, кто стоит за ней, и это делало ситуацию еще тяжелее. Близилась полночь, а это время кормления наших маленьких пациентов – с учетом того, что единственным грудным младенцем здесь был именно тот, кто еще мог дышать полчаса назад, было нетрудно догадаться, что сейчас кому-то из врачей предстоит тяжелый разговор. Сообщать матери о смерти ее ребенка, в которой ты волей-неволей поучаствовал, было, возможно, самой тяжелой частью нашей работы. Когда-нибудь это предстоит и мне, и я надеюсь оттянуть этот момент как можно дальше.
Обычная ночь в необычном месте. Ночь длинна, и я надеюсь, что хотя бы сегодня я больше не услышу этот крик, который звучал здесь сотни, тысячи раз:
«Срочно врачей! На стол его!»
