Сегодня Константин пришел домой раньше, чем обычно. Начальник у него был понимающий, хороший мужик. Душевный. Узнав причину, по которой Косте надо было раньше уйти, он, не задумываясь, отпустил молодого PR-специалиста. Сегодня была уже пятая годовщина со дня смерти его матери. Надо было приготовить ужин, посидеть, вспомнить. Вспоминать Костя собирался со своим соседом, старым евреем, не имевшим ни детей, ни жены, да с невестой Дарьей. Для него, после смерти матери, они стали самыми близкими людьми. Отца он не помнил, знал только, что тот погиб в самом начале Первой чеченской. Братьев и сестер у Кости не было. Был кот. огромный дворовый котище. Но и тот скончался три года назад.
От матери осталась квартира, старая двушка недалеко от центра. Уютная, всегда чистая квартира, обставленная старой мебелью. В ней он с Дашей и жил.
Костя поставил на плиту чайник. Он всегда любил, когда тонкий, слегка визгливый звук прорывал тишину. Включил телевизор. На Основном канале, как всегда, истерично-визгливо рассказывал свежие новости Митрий Касеплев. Костя посмотрел на часы. Все правильно, уже шесть. Время вечерней промывки мозгов.
"Украинские националисты, эти распоясавшиеся свиньи, опять сожгли деревню на Юго-Востоке! Когда уже наш мудрый президент введет войска? Защитит наших людей? Когда будет объявлен новый - славянский суд...".
Константин выключил телевизор. Он никогда не мог слушать весь этот официальный бред. Взяв с кухонного стола пачку сигарет Костя вышел на балкон. Достал сигарету, аккуратно поджег, затянувшись горьковатым дымом, уставился вдаль. Теплый майский ветер ласково обдувал щеки, где-то высоко в небе пели птицы, под окнами возились местные алкоголики. Костя стряхнул пепел. Затянулся еще раз. Приятно было ни о чем не думать, а просто стоять и курить, глядя на вечернюю Москву.
Вдруг, все размышления Константина были прерваны мощным, нарастающим гулом сирены. Сигарета выпала из пальцев. "Неужели учебная, да быть этого не может", - такие мыли пронеслись в его голове. "Внимание, уважаемые сограждане! Это не учебная тревога! Всем жителям города Москвы срочно спуститься в ближайшие бомбоубежища. Это не учебная тревога! Всем жителям города Москвы полагается действовать по инструкции мероприятия "Атомная тревога". Это не учебная тревога", - стальной мужской голос, какой бывает только у людей, всю жизнь объявляющих о различных чрезвычайных ситуациях, вещал, казалось, отовсюду.
Костя тупо смотрел на улицу. К ближайшей станции метро, находившейся в шаговой доступности от его дома, бежала толпа. Огромная, страшная, как дикий зверь, который бежит от таежного пожара. Внимание Константина привлекла молодая девушка с розовой коляской. Она отчаянно пыталась пробиться ко входу. Позади нее пытался протиснуться огромный детина в полицейской форме. Вдруг, женщина, неестественно выгнув спину, рухнула перед своей колясочкой. В руках у полицейского был пистолет. Оттолкнув коляску на землю, он стрелял в спины людей, идущих перед ним, отчаянно пытаясь пробиться ко входу. А толпа, пробегая по трупам людей, детской коляске бежала вперед.
Костя, как будто очнувшись от оцепенения, забежал в кухню. Схватил телефон со стола. Дрожащими руками стал набирать номер Даши. "Сеть занята". Непослушными пальцами он набирал ее номер еще и еще. Телефонная сеть была перегружена. Все, как и он, пытались дозвониться своим родным и друзьям. Сунув телефон в карман джинсов, Константин побежал в квартиру к соседу.
Зажав звонок рукой, он стал стучать ногами в дверь. Через минуту, которая, казалось, переросла в вечность, старый еврей открыл дверь.
"Максимилиан Абрамович, вы слышали? Что вы так медлите? Спасаться надо! Пойдемте! ЧП! Ядерная атака!", - кричал Константин.
"Привет, Костя, чаю хочешь? Ты проходи - проходи."
"Какой чай, там ракета! Она на нас летит! Прятаться надо! Погибнем..."
"А мы и так погибнем, Костя. Ядерный заряд уничтожает площадь в 100 квадратных километров. Это значит, что ничего в пределах МКАД не останется. А мы с тобой, считай, в центре живем".
"Но ведь как - то же можно спастись: метро, подвали домов..."
"Никак не спасешься, Костя, никак. Можно только встретить Госпожу Смерть достойно, не теряя лица..."
Константин уже не слушал. Он бежал вниз по лестнице.
"И тебе до свидания, Костя", - дверь за Максимилианом Абрамовичем тихо закрылась.
Костя быстро бежал вниз. Он понимал, что гермодвери метро уже закрылись. Уже не успел. Вся надежда была на подвал дома. На первом этаже у лифта он на миг остановился. Из кабинки, застрявшей где - то между вторым и третьим этажами доносились рыдания и мольбы помочь. Костя не помог. Он бежал к подвалу.
Пересекая расстояние от подъезда до спасительного углубления, Константин слышал крики, ругань, плачь, вой сирены оповещения и стальной мужской голос. Все это смешивалось в невероятную какофонию. Не останавливаясь, Костя достал из кармана наушники. Не распутывая сунул в уши и закричал, чтобы больше не слышать других звуков. Но звуки продолжали забираться в голову какой - то адской музыкой.
В подвале были люди. Баба Зина, бывшая уборщица, неистово крестилась, шепча молитвы. Бомж Петрович, нахально ухмыляясь, сидел в углу и пил из горла дешевую водку. Инвалид первой группы Иван Кузьмич беззвучно рыдал, время от времени, пытаясь отобрать водку у бомжа.
Константин безвольно осел на пол, прислонившись спиной к стене. Достал телефон и снова попробовал позвонить Даше. После третьего неудачного звонка, он просто написал СМС: "Я тебя люблю". Попытался распутать наушники, все еще находящиеся в ушах, воткнул их в телефон, включил случайную песню.
Где-то в пробке, сидя за рулем недавно купленной поддержанной иномарки, рыдала Даша, так и не получившая сообщение Кости. В своей квартире, глядя в окно, пил коньяк Максимилиан Абрамович. Чайник, стоявший на плите, у Константина на кухне, выкипал. Полицейский, в порыве безумной ярости, долбился в закрытую гермодверь метро. В наушниках тихо пел Борис Гребенщиков: "Этот поезд в огне и нам не на что больше жать. Этот поезд в огне и нам некуда больше бежать."