Отработка катапультирования пилота с земли на истребителях Сухого
Катапультируемые кресла разработки НПП "Звезда" обеспечивают спасение летчика во всём диапазоне высот и скоростей боевых машин марки "Су", включая катапультирование с земли.
Катапультируемые кресла разработки НПП "Звезда" обеспечивают спасение летчика во всём диапазоне высот и скоростей боевых машин марки "Су", включая катапультирование с земли.
Прямым развитием Е-2 стал перехватчик Е-50 (его нередко даже в документах именовали МиГ-23 с ЖРД), разрабатывавшийся в соответствии с постановлением Совмина и ЦК КПСС от 19 марта 1954 года и последующим приказом МАПа от 26 марта. Перед конструкторами обеих машин стояла довольно сложная задача создания самолета, способного к перехвату воздушных целей на высотах свыше 25 км. Одним из главных требований концепции военных самолетов тех лет было достижение наибольших высот полета, поскольку при отсутствии зенитных ракет лишь высота гарантировала их защиту от средств ПВО противника.
Истребители-перехватчики могли достигать таких высот только с помощью ЖРД. Идея использования на самолете комбинированной силовой установки с ЖРД разрабатывалась в СССР на протяжении более 10 лет, но ни одна из машин так и не дошла до серийного производства. Сказывалась недостаточная надежность ракетных двигателей и агрессивность их топлива, особенно окислителя. Любопытно, что попытки использования в авиации ракетных технологий так и не увенчались успехом, в то время как при создании ракетной техники авиационные «ноу-хау» использовались очень широко.
Е-50 создавался под силовую установку, состоявшую из ТРД AM-11 и ЖРД С-155 с двухступенчатой регулировкой тяги. В качестве горючего для ЖРД использовался керосин, в качестве окислителя – азотная кислота. Для привода турбонасосного агрегата ЖРД использовалась перекись водорода. В противоположность ТРД тяга ЖРД с ростом высоты увеличивалась. Если у земли она составляла 1600 кгс (первая ступень) и 3600 кгс (вторая ступень), то на высоте 10 км она достигала 2000 и 4000 кгс соответственно. Практически весь полет, включая взлет и посадку, осуществлялся с помощью ТРД и лишь этап перехвата противника – с применением ЖРД. Не исключалась возможность использования ЖРД в качестве ускорителя при взлете самолета.
На Е-50 пришлось первоначально устанавливать ТРД РД-9Б. В отличие от Е-2, на котором было два подфюзеляжных фальшкиля, на «пятидесятке» установили один такой киль, но меньшей площади.
Первая опытная машина имела заметную отличительную особенность – металлическую обшивку фонаря кабины, в которой кроме лобового стекла имелись круглые иллюминаторы. Не найдя этому официального объяснения, я предположил, что, поскольку самолет предназначался для полетов на высоте свыше 25 км, обшивка стала необходимой из-за отсутствия в экипировке летчика скафандра. Дело в том, что полеты на высотах свыше 12 км в случае разгерметизации кабины чреваты, в лучшем случае, потерей сознания, а на высоте около 18 км опасны для жизни: атмосферное давление так мало, что кровь человека закипает.
Но после разговора с В.А. Микояном все прояснилось: оказалось, что Мухин летал в скафандре, а иллюминаторы появились из-за аэродинамического нагрева фонаря. Его температура оказалась настолько высокой, что остекление, выполненное из существовавших в то время материалов, не выдерживало действовавших нагрузок. Есть основания полагать, что испытания Е-50/1 начались с обычным фонарем, а металлический кожух на нем появился чуть позже, когда перешли к полетам с большими сверхзвуковыми скоростями.
Правительственным документом предусматривались летные испытания Е-50 в мае 1955 г. Однако их начало из-за неготовности машины, построенной к 1 ноября, пришлось перенести на следующий год. Первый полет на Е-50 выполнил летчик-испытатель В.Г. Мухин 9 января. В ходе летных испытаний с работающим ЖРД удалось получить максимальную скорость 2470 км/ч на высоте 18 км (что соответствовало числу М = 2,32) и динамический потолок 25580 м. При включении ЖРД на высоте 9 км самолет поднимался на высоту 23 км. Время горизонтального полета на высоте 20 км не превышало четырех минут с учетом торможения после выключения ЖРД. Продолжительность полета при работе ЖРД в режиме максимальной тяги была не более 3,1 минуты, а на режиме малой тяги – 16,2 минуты. Посадочная скорость находилась в пределах 250-260 км/ч при пробеге 1100-1300 м, длина разбега – 2000-3000 м.
Самолет имел стандартный набор оборудования: радиостанцию РСИУ-ЗМ, радиокомпас АРК-5, ответчик «Барий-М», маркерный радиоприемник МРП-40П. Предусмотрели и вооружение – две пушки НР-30.
В июне проверили безопасность аварийного слива компонентов топлива для ЖРД. Вопреки мнению скептиков слив прошел успешно, а смесь из керосина и азотной кислоты так и не воспламенилась.
14 июля 1956 года в 18-м полете самолет, пилотируемый Валентином Григорьевичем Мухиным и налетавший всего 5 часов 25 минут, потерпел аварию. Сразу после взлета, на высоте 150-200 м, в кабине летчика начала мигать лампочка «пожар двигателя». Летчик перевел двигатель с максимального на номинальный режим и стал разворачивать машину для захода на посадку. Однако после четвертого разворота увеличилась скорость снижения машины. В.Г. Мухин перевел сектор газа на увеличение оборотов – но тщетно: самолет, не долетев 700 м до ВПП, коснулся земли. Последствия такой посадки были, естественно, тяжелыми: сломалось шасси, правая консоль погнулась, левая – оторвалась вообще, фюзеляж разломился. Но самое удивительное, что, побывав в такой «передряге», Мухин отделался, как говорят, легким испугом и продолжил испытательную работу.
В декабре 1956 года на заводские испытания передали вторую машину Е-50/2, на которой заменили катапультное кресло «ЕИЗ» на «СК» и доработали систему аварийного сброса фонаря. Самолет, как и его предшественник, имел двигатель РД-9Е; вооружение отсутствовало.
До этого на самолетах ОКБ-155 устанавливали катапультные кресла со шторкой, закрывавшей лицо пилота при катапультировании. В апреле 1954 года на рассмотрение макетной комиссии по самолету И-3 представили катапультную установку «ЕИЗ», разработанную в ЛИИ, с защитой летчика от набегающего воздушного потока фонарем. Летные испытания экспериментальной установки начались сначала на переоборудованном самолете Ту-2, а затем, в декабре 1955 года – на УТИ МиГ-15 (СТ-10) № 3410. Проверялось соответствие установки общетехническим требованиям ВВС и возможность использования на будущем МиГ-21. Испытания проводили летчик Амет хан Султан и парашютист В.И. Головин. Все шло, в общем, хорошо, но в одном из полетов в момент катапультирования произошел взрыв, к счастью, не приведший к жертвам. Впоследствии на базе «ЕИЗ» в ОКБ-155 создали установку «СК», также испытанную на УТИ МиГ-15.
При весе установки «СК» до 240 кг пиропатрон стреляющего механизма обеспечивал начальную скорость катапультирования 18,5-19 м/с, создавая кратковременную перегрузку до 20 д, а при торможении на максимальной скорости – 25-36д. Система «СК» обеспечивала спасение летчика на скоростях до 1100 км/ч (видимо, по прибору), защищая его от воздушного потока, и безопасную высоту катапультирования 110 м (вместо 250-300 м ранее). Снижение перегрузки за счет увеличения хода поршня стреляющего механизма снижало нагрузку на позвоночник пилота за счет размещения привода катапультирования на боковых стенках (руки размещались на подлокотниках).
Система «СК», разработанная В.М. Беляевым, С.Н. Люшиным, А.Р. Фокиным, М.Р. Вальденбергом, А.К. Юдичевым и К.А.Титковым, устанавливалась на самолеты МиГ-21 Ф, МиГ-21Ф-13 и МиГ-21ПФ до 1965 года, а кресло – и на МиГ-21 У.
Вес пустого Е-50/2 составлял 4795 кг, взлетный – 8472 кг, запас топлива – 3450 кг. Ведущим летчиком-испытателем на Е-50 был В.П. Васин. Перед высотными полетами, как и прежде, летчик облачался в скафандр с прозрачным гермошлемом сферической формы; лобовое стекло было плоским. Фонарь кабины пилота к этому времени приобрел привычный для МиГ-21 вид. К июлю 1957 года в ходе заводских испытаний на Е-50/2 выполнили 43 полета, из них 20 – с включением ЖРД. По всей видимости, один из последних полетов Е-50/2 состоялся 28 января 1958 г. В этот день летчику-испытателю Ю.А. Гарнаеву предстояли испытания аварийного сброса фонаря. На высоте 1500 м при введении в действие механизма аварийного сброса фонарь ударился о заголовник катапультного кресла, разбил задний обтекатель гаргрота и повредил тяги продольного и путевого управления самолетом; затем, пробив в нескольких местах правую консоль крыла и пройдя вблизи хвостового оперения, упал на землю. Гарнаев же с честью вышел из опасного положения и посадил поврежденную машину на свой аэродром.
Вдобавок 8 августа 1957 года при приемке Е-50/3 (построен 17 апреля 1957 года на заводе № 21 и отличался от предшественника увеличенным на 104 кг запасом топлива и удлиненным ВЗУ с острой передней кромкой) на государственных испытаниях произошла катастрофа, унесшая жизнь летчика-испытателя ГК НИИ ВВС Н.А. Коровина. Это был четвертый его полет на Е-50 и третий с включением ЖРД.
Полет начался в 12 часов 50 минут. По заданию Коровин должен был достигнуть с ЖРД высоты 20 км. Спустя 11 минут он сообщил, что самолет вошел в штопор. Через полминуты последовало вторичное сообщение, что попытки вывода из штопора не удались и он покидает самолет.
Е-50 упал около деревни Радовицы в 100 км юго-восточнее Раменского. Николай Аркадиевич катапультировался, но был обнаружен мертвым в 150 м от самолета: тело находилось в кресле, парашют не раскрылся.
Как показало расследование, в тот день вылет самолета задержался на аэродроме ЛИИ из-за большой загруженности ВПП. Во время ожидания разрешения на вылет, видимо, в камере сгорания ЖРД скопилось топливо (скорее всего, окислитель – агрессивнейшее вещество), и в момент запуска произошел взрыв, повредивший систему управления самолетом.
Здесь следует отметить, что создатели Е-50 с самого начала осознавали, что применение ЖРД, использующего в качестве окислителя азотную кислоту, опасно во всех отношениях, поэтому для самолета с самого начала предусматривалась разработка двигателя РД-01024 тягой 4000 кгс, работающего на этиловом спирте и жидком кислороде.
Летчик катапультировался – но, как говорят, беда не приходит одна: не сработал механизм расцепки кресла и летчика. Сбросив перчатки, Николай Аркадьевич пытался голыми руками вытянуть заевший тросик, но все оказалось тщетным.
Вес пустого Е-50/3 был 4829 кг (на 134 кг больше, чем у Е-50/2, что, видимо, связано с установкой пушек), топлива – 3554 кг, взлетный – 8610 кг.
Любопытный штрих. Полет на Е-50 с включенным ЖРД на скоростях, соответствующих числам М = 0,85-1, напоминал родео на необъезженном мустанге, но на сверхзвуке тряска исчезала. Причина подобного явления заключалась в несимметричном расположении скачков уплотнения на срезе сопла ЖРД.
Дальнейшие испытания продолжили на Е-50А (тип «64»), построенном на заводе № 21 на базе планера самолета Е-2А в соответствии с постановлением правительства от 13 сентября 1956 г. Расчетный потолок истребителя достигал 27200 м. Осенью 1957 года первый Е-50А предъявили военпреду. В отличие от предшественника на нем был установлен ТРД AM-11; топливный бак для ЖРД, выполненный в виде съемного модуля, перенесли под фюзеляж. Расчетный динамический потолок машины составил 27200 м, а его наведение на цель планировалось осуществлять с помощью наземной станции «Горизонт». Однако Е-50А были присущи те же дефекты, что и предшественнику, и в феврале 1959 года председатель ГКАТ П.Д. Дементьев в письме заместителю председателя Совмина Д.Ф. Устинову предложил освободить предприятие от выполнения работ по высотному истребителю Е-50А для сосредоточения всех усилий ОКБ-155 на доводке МиГ-21 Ф и МиГ-21 П, что незамедлительно и было сделано.
Кроме опытных машин промышленность выпустила 10 серийных под обозначением МиГ-23: пять Е-2А (завод № 31) и пять Е-50А (завод №21). Кроме этого, на 21 -м заводе находились в стадии сборки два Е-50 и восемь машин в узлах; в сборке были четыре Миг-23 и еще шесть – в узлах.
Проектировался также вариант Е-50 с РЛС ЦД-30 и двумя управляемыми ракетами К-5М.
Так завершилась эпопея со стреловидными вариантами истребителей серии «Е».
«Истребитель МиГ-21 Рождение легенды», Николай Васильевич Якубович, 2007г.
Создание машин семейства «Е» стало возможным с появлением турбореактивного двигателя (ТРД) Р11-300 (первоначально именовавшегося AM-11), разработка которого велась в ОКБ-300 под руководством А.А. Микулина. Проект самолета с треугольным крылом в своем первом варианте (Е-1) не был реализован; в небо поднялся Е-2 (к слову, МиГ-21, появившийся в результате развития проекта, лишь отдаленно напоминал своего «прародителя»).
У конструкторов не было сомнений в отношении двигателя, выбранного для перспективной машины; споры разгорелись при определении формы крыла. Пришлось прибегнуть к опыту. Поскольку стреловидное крыло было уже в достаточной степени изучено, его и выбрали для Е-2, предусмотрев установку двух пушек НР-30 (постановление же правительства требовало трех).
Предложение о разработке одноместного фронтового истребителя с треугольным крылом и двигателем AM-11 максимальной тягой 4000 кгс (с дожиганием (на форсаже) – 5000 кгс) было направлено А.И. Микояном министру авиационной промышленности П.В. Дементьеву летом 1953 года. Первое упоминание об этом сохранилось в письме П.В. Дементьева министру обороны Н.А. Булганину:
«Треугольные крылья, имея малое сопротивление, обеспечивают получение скорости полета порядка 1700-2000 км/ч и, благодаря конструктивным преимуществам, позволяют дополнительно разместить горючее в крыльях, что увеличивает дальность и продолжительность полета.
Самолет т. Микояна с указанным двигателем имеет максимальную скорость 1750 км/ч, время набора высоты 10000 м – 1,2 минуты и дальность порядка 2500-2700 км (с подвесными баками. – Прим. авт.).
Учитывая, что создание самолета новой схемы с треугольным крылом является дальнейшим этапом в развитии авиационной техники, прошу Вас рассмотреть прилагаемый проект Постановления и внести его на рассмотрение Совета министров СССР».
Существует мнение, что самолеты серии «Е» начали разрабатывать под индексом «X», начиная с Х-1. Однако подтверждений этому в отчетах опытного завода № 155 и в переписке ОКБ-155 с заказчиком и министерством не найдено; единственное, что обнаружилось, – это проект Х-5. Позволю себе предположить, что это был единственный проект с таким обозначением, а цифра 5 – не что иное, как тяга двигателя в тоннах. Причем проработка этой машины велась задолго до письма Микояна в МАП. По всей видимости, кого-то смущало обозначение «X», свойственное американским экспериментальным самолетам. «X» обозначается в транскрипции как «eks»; вполне возможно, что именно этим и объясняется выбор буквы «Е» для обозначения перспективных машин ОКБ-155.
Самолеты семейства «Е» начали создаваться в соответствии с постановлением Совета министров СССР от 9 сентября 1953 года (в этот же день вышло постановление о создании ТРД АМ-11) и приказом МАП от 11 сентября «О создании фронтового истребителя с треугольным крылом конструкции т. Микояна», в котором, в частности, говорилось:
«В целях дальнейшего повышения летно- технических данных и освоения новой схемы истребителей Совет министров Союза ССР Постановлением от 9 сентября 1953 года:
1. Обязал МАП (т. Дементьева) и главного конструктора т. Микояна спроектировать и построить одноместный фронтовой истребитель с треугольным крылом, с одним турбореактивным двигателем AM-11 конструкции т. Микулина тягой 5000 кгс с дожиганием…».
Документом предписывалось, чтобы максимальная скорость при работе ТРД на форсажном режиме в течение пяти минут была не ниже 1750 км/ч на высоте 10000 м, время набора этой высоты – 1,2 минуты, практический потолок 18000-19000 м. Дальность задавалась не менее 1800 и 2700 км при полете на высоте 15000 м без использования дожигания в ТРД, а длина разбега и пробега – не более 400 и 700 м.
Самолет должен был допускать установившееся отвесное пикирование с применением тормозных щитков со всех высот полета и разворот на этом режиме. Требовалось обеспечить возможность эксплуатации истребителя с грунтовых аэродромов.
На самолете требовалось установить три пушки НР-30, оптический прицел, сопряженный с радиодальномером; кроме того, машина должна была нести 16 реактивных снарядов АРС-57. О бомбовом вооружении пока речи не шло. Первый экземпляр из запланированных двух опытных требовалось предъявить на государственные испытания в марте 1955-го, т.е. менее чем через год после выхода приказа.
Однако двигатель, предназначавшийся для нового самолета, вовремя не поспел, к тому же вскоре произошла замена главного конструктора ОКБ-ЗОО. В итоге пришлось устанавливать менее мощный двигатель АМ-9, что было, естественно, обстоятельством досадным, но не критическим, ведь и со старым мотором можно было исследовать поведение машины в полете и затем вести доводку конструкции.
До июля 1954 года в документах авиационной промышленности еще можно встретить обозначение Х-5, но уже в августе появляется упоминание о проекте самолета Е-1, заданном постановлением Совмина от 9 сентября 1953 года, – правда, с двигателем АМ-9Б, который использовался на самолетах МиГ-19.
Судя по заданию, машина предназначалась для борьбы с маломаневренными целями – бомбардировщиками, так как ни скорострельность, ни боекомплект орудий, планировавшихся к установке на самолет, не позволяли вести эффективную борьбу с истребителями противника. Похоже, что опыт войны в Корее ничему не научил «законодателя мод» – отечественные ВВС. А может быть, кто-то «наверху» видел главную угрозу в бомбардировщиках. Так или иначе, в ОКБ-155 предусмотрели установку на истребителе лишь двух пушек.
Однако Е-1, как уже говорилось, так и не вышел из стадии проекта. Причина была связана с трудностями разработки и исследований треугольного крыла. Подобная задержка имела место и в ОКБ П.О. Сухого при создании истребителя Т-3. По этой причине было предложено в первую очередь разработать самолет со стреловидным крылом. Так родоначальником нового семейства самолетов стал Е-2.
В феврале 1955 года приказом министра авиационной промышленности на самолет Е-2 с двигателем АМ-9Е (возможно, это была опечатка и следует читать АМ-9Б) назначили ведущими летчика-испытателя Г.К. Мосолова (дублер В.А. Нефедов) и инженера А.С. Изотова. Отметим, что ТРД АМ-9Е предназначался для установки на Е-50.
Первый полет Е-2 состоялся 14 февраля 1954 г. На самолете было установлено крыло стреловидностью 57° по передней кромке и относительной толщиной 6%. Для улучшения взлетно-посадочных характеристик использовались щелевые закрылки и двухсекционные предкрылки. Управление по крену осуществлялось двухсекционными элеронами. Впоследствии дм исключения реверса элеронов, возникавшего на некоторых режимах полета, на крыле установили интерцепторы. Передние кромки обечаек лобового воздухозаборного устройства (ВЗУ) по аналогии с дозвуковыми машинами были выполнены полукруглыми, создававшими дополнительную подсасывающую силу.
В печати неоднократно упоминается, что на самолете с двигателем РД-9Б была достигнута скорость 1950 км/ч. Это глубокое заблуждение. Видимо, эта скорость является расчетной для самолета с ТРД AM-11 и взята из задания на данную машину. Да и элементарные расчеты показывают невозможность достижения такой скорости. Чтобы у читателя не было сомнений, приведу пример: самолет СМ-12/3, обладая примерно такой же полетной массой и вдвое большей тяговооруженностью, развивал максимальную скорость 1930 км/ч.
Почти одновременно с ОКБ А.И. Микояна начали разрабатывать сверхзвуковые самолеты с близкими летно-техническими характеристиками на фирмах O.K. Антонова, А.С. Яковлева и П.О. Сухого, но лишь в ОКБ-155 смогли довести конструкцию фронтового истребителя с треугольным крылом до уровня серийного производства.
В январе 1956 года на заводские испытания передали первый самолет Е-2А/1 (в 1957-м кто- то в ГАКТ или ОКБ присвоил ему обозначение МиГ-23) с ТРД Р11-300. Переделанный из Е-2, самолет ровно год простоял в ожидании двигателя. Отличительной особенностью этой машины были аэродинамические перегородки (гребни) на крыле, отсутствовавшие у предшественника. Первый полет на этой машине выполнил летчик-испытатель ОКБ Г.А. Седов 17 февраля 1956 г. Ведущим инженером по машине на этапе заводских испытаний был А.С. Изотов.
Испытания Е-2А шли очень трудно. Машине были свойственны продольная раскачка, обусловленная дефектами компоновки системы управления, повышенная чувствительность к малым отклонениям ручки управления по крену при больших индикаторных скоростях. Много времени заняло устранение дефектов силовой установки, из-за чего машина находилась 11 месяцев в нелетном состоянии. Кроме этого, пришлось бороться с тряской, обнаруженной при полете с большой скоростью на малых высотах, и с поперечной раскачкой.
Спустя полгода с завода № 21 поступила вторая машина Е-2А/2, которую в последний день декабря ОКБ-155 предъявило в НИИ ВВС на государственные испытания. На этой машине в 1956-1957 годах выполнили 107 полетов (на обоих самолетах – не менее 165 полетов), позволивших снять все основные характеристики. На обоих самолетах летали также летчики промышленности В.А. Нефедов и А.П. Богородский. После выработки ресурса двигателя и оборудования самолеты списали за ненадобностью. В ходе испытаний на Е-2А с полетным весом 6250 кг были достигнуты следующие показатели: максимальная скорость 1950 км/ч (М=1,78), потолок – 18000 м, время набора высоты 10000 м – 1,3 минуты, дальность – 2000 км. Вооружение состояло из двух пушек НР-30 и двух подвешенных под крылом реактивных орудий с неуправляемыми авиационными ракетами АРС-57. Для стрельбы использовался прицел АСП-5Н. Предусматривалось также и бомбовое вооружение.
Е-2 так и остался в разряде опытных, поскольку, как увидим дальше, заказчик отдал предпочтение истребителю с треугольным крылом. Серийный завод в Горьком построил семь самолетов Е-2А.
«Истребитель МиГ-21 Рождение легенды», Николай Васильевич Якубович, 2007г.
Летчик-испытатель Анатолий Квочур демонстрирует проход на сверхмалой высоте, на самолёте Су-30 во время показательных выступлений в аэропорту китайского Чжанцзяцзе.
На фирме Микояна его любили. За простоту общения. За неизменную приветливость со всеми. За малейшее отсутствие «лётного чванства», которое, чего греха таить, у испытателей встречается.
Это о Квочуре-человеке. А вот о Квочуре-профессионале.
ЛИиДБ Микояна, обсуждение результатов облёта тестовой машины. Поскольку речь шла об устойчивости и управляемости, с машиной для объективности работали двое – Квочур и ещё один из испытателей КБ. Коллега Квочура при объяснении поведения машины использовал «иллюстрации на пальцах». А Квочур походил к «школьной» доске, выписывал на ней формулы и чертил графики. Контраст был сильным...
В моём представлении, испытатели делятся на два типа – «чкаловы» и «громовы». Знающие поймут. Я ничего не имею против «чкаловых», но более глубокое уважение испытываю всё же к «громовым». Квочур относился ко второму типу. Он не только умел летать (по праву считался лучшим пилотажником среди испытателей, ведомую им машину можно было узнать по отточенному почерку). Он был человеком мыслящим.
Справедливо это, или нет? То, что человек, выходивший из сложных ситуаций в небе, долго и мучительно умирал на земле? Бог знает… В любом случае, он и здесь боролся до конца.
Его будет не хватать многим.
Пусть земля ему будет НЕБОМ…
Сухие строки биографии. То, что уже вписано в историю страны и авиации.
16 апреля 1952 года родился летчик-испытатель и Герой России А.Н. Квочур.
В 1973 окончил Ейское ВВАУЛ. Служил в строевых частях ВВС (ГСВГ). С июля 1977 - в запасе. В 1978 окончил Школу лётчиков-испытателей, в 1981 - Московский авиационный институт, в 1999 - Академию государственной службы при Президенте Российской Федерации.
С декабря 1978 по март 1981 - лётчик-испытатель Комсомольского-на-Амуре авиазавода. Испытывал серийные Су-17М, Су-17УМ, Су-17М3, Су-17УМ3, Су-22М. С апреля 1981 по март 1991 - лётчик-испытатель ОКБ имени А.И.Микояна. Поднял в небо и провёл испытания МиГ-31 Д/2 («072») (28.04.1988). Провёл испытания МиГ-29К (в 1990 выполнил первую посадку и первый взлёт на этом самолёте на авианосец ночью); испытания ракет Р-73 (на МиГ-23МЛ и МиГ-29) и Х-31 (на МиГ-31).
Выполнил первые длительные полёты на МиГ-31 с дозаправками в воздухе с имитацией выполнения боевой задачи. Участвовал в испытаниях МиГ-29, МиГ-29М, МиГ-31, МиГ-31М; провёл ряд испытательных работ на МиГ-21, МиГ-23, МиГ-25, МиГ-27 их модификациях. Впервые продемонстрировал МиГ-29 на Международных авиасалонах в Фарнборо (Великобритания, 1988) и Абботсфорте (Канада, 1989). 8 июня 1989 года на международном авиасалоне в Ле Бурже (Франция) во время демонстрации высшего пилотажа катапультировался из МиГ-29. 1 августа 1990 года катапультировался из МиГ-29УБ (с полковником Омелаенко) в районе аэродрома Саки.
С марта 1991 по май 2003 и с 2005 - лётчик-испытатель Лётно-исследовательского института.
В 1995-2003 -; заместитель начальника ЛИИ по оборонной тематике, в 2005-2007 - начальник ЛИЦ - первый заместитель начальника ЛИИ. Провёл большой объём испытаний на самолётах-истребителях по отработке дозаправки в воздухе днём и ночью, по отработке методик ведения воздушного боя на истребителях 4-го поколения. Участвовал в проведении испытаний различного нового самолётного оборудования на Су-27 и Су-30.
Провёл большое количество лётных исследований и испытаний в областях эргономики и спутниковой радионавигации. В ходе проведения этих работ выполнил ряд сверхдальних перелётов на Су-27 и Су-30 (в том числе - в акваторию Северного Ледовитого океана, включая пролёт над Северным полюсом). Разработчик идеологии и компоновки кабины истребителя последнего поколения («стеклянной кабины»).
В составе пилотажной группы «Лётчики-испытатели» участвовал в показательных выступлениях на «Мосаэрошоу-92», «МАКС-93, 95, 97, 99, 01, 05, 07», «Таиланд-93», «Дубай-93, 99, 01», «ИЛА-94», «Фарнборо-94, 98», «Австралия-95», «Ле Бурже-95», «Прага–95, 97», «Сингапур–96, 98», «Джакарта–96», «Чжухай–96, 98, 00» (КНР), «Лима–99, 01», в авиапоказах в Великобритании, Швейцарии, Бельгии, Нидерландах, Италии, Австрии, Польше, Финляндии.
В 2006 году выполнил самый длительный сверхдальний (12 500 км) беспосадочный перелёт, продолжительностью 13 часов 9 минут на самолёте Су-30 по маршруту Раменское–о.Удд–Раменское, посвященный 70-летию перелета экипажа В.П.Чкалова.
С мая 2003 по декабрь 2008 - лётчик-испытатель ОКБ имени П.О.Сухого. Провёл ряд испытательных работ на Су-24, Су-25, Су-27, Су-30 и их модификациях.
В 2005 установил 11 мировых авиационных рекордов скорости и грузоподъёмности на самолёте Су-27.
Общий налет составил около 4 800 часов, из них испытательный – около 3 500 часов. Освоил около 90 типов летательных аппаратов (с модификациями), в том числе 9 летательных аппаратов стран НАТО.
Скончался после тяжелой болезни 15 апреля 2024 года в возрасте 71 года...
Шила шлемы и планшеты авиатора из кожи на заказ для чужих мишек, приодела и своего.
Там суть в том , что самолет падал вроде или в штопоре был.. И лётчик передавал информацию о неисправности самолёта, что нужно исправить.. Может даже речь о стабилизаторе шла.. Не помню. Просто помню, что самолёт терпел крушение, а летчик очень спокойно рассказывал что нужно исправить. И он вроде как погиб, но это не точно
Заслуженный летчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза Виктор Георгиевич Пугачёв сегодня отмечает свое 75-летие!
8 августа 1948 года в городе Таганрог родился летчик-испытатель Виктор Георгиевич Пугачёв, отдавший много лет прекрасной, редкой, опасной и очень мужской профессии, среди своих многочисленных заслуг имеет одну, навсегда вписавшую его имя в историю российской и мировой авиации.
«Мысль поступать в летное училище родилась задолго до поступления и как бы сама собой», — вспоминает Виктор Георгиевич. Рядом находился аэродром Ейского высшего военного авиационного училища летчиков имени В.М. Комарова. Полеты Су-7, Су-17, разных вертолетов рождали в мальчике романтический восторг. Его и друзей пускали на территорию гарнизона, в спортзал; они знакомились с курсантами, смотрели их тетради.
На вступительных экзаменах в училище пришлось выдержать конкурс около 10 человек на место. Кроме экзаменов и тщательной медкомиссии абитуриентам предлагалось пройти новый для того времени психологический отбор — тесты на концентрацию внимания, выполнение заданий в условиях помех, вплоть до имитированного на тренажере полета. По результатам этого отбора Виктор вошел в лучшую из пяти групп.
На 2-м курсе Пугачёв «попал под эксперимент». Впервые курсанты летных училищ, минуя полеты на МиГ-17, с Л-29 переводились сразу на Су-7. Это взволновало всех: «Я видел издалека Су-7 — это могучее «суховское» совершенство, потрясающее, взлетающее, ревущее на полосе с огромным ярким пламенем, казалось, это не самолет, а какой-то зверь... мы испытывали гордость за новый самолет и тревогу: сумеем ли мы, мальчишки, освоить его». Вся группа Пугачёва вылетела одна из первых на «спарках» Су-7У (двухместных, пилот плюс инструктор, учебных модификациях серийного истребителя-бомбардировщика Су-7Б).
В марте 1971 года он уже был инструктором курсантов-выпускников. Под руководством наставников сам учился, став летчиком-инструктором 1-го класса. В 1973 году хотел поступать в Школу летчиков-испытателей, но шансов получить туда направление из училища практически не было. Подготовив уже 23 летчика, в 1975 году в звании капитана назначен командиром звена. И тогда же изменились правила приема в ШЛИ, возникла возможность поступления. Начальник училища отговаривал Пугачёва, предлагая продвижение по службе, но тот возражал: «Нет, говорю, не надо «замкомэска». Я лучше поеду в школу».
Тогда командир полка В.С. Михайлов убедил начальника училища, и Виктора отпустили на экзамены. Полученные в училище знания позволили в октябре 1976 года достойно сдать сложный теоретический экзамен.
Решения пришлось ждать долго, до июня следующего года. Уволившись 1 июля в запас «в связи с переходом на работу в другое ведомство», на следующий день Пугачёв прибыл в Школу летчиков-испытателей Министерства авиационной промышленности СССР.
За полтора года обучения он освоил почти все типы истребителей: Су-7, Су-15, Су-17, МиГ-21, МиГ-23, МиГ-25, Як-28 и тяжелых самолетов: Ан-24, Ан-26, Ту-16, Ту-124, Ил-18, налетав в общей сложности свыше 300 часов.
С первых дней работы в ЛИИ он, несмотря на молодость, принимал участие в исследованиях по всем разделам летных испытаний: газодинамической устойчивости, прочности, «устойчивости и управляемости» и прочим характеристикам; летал на МиГ-21, МиГ-23, МиГ-25, МиГ-31 и других самолетах вторым пилотом и командиром корабля.
Когда в октябре 1980 года в ОКБ потребовался летчик-испытатель, то заканчивавший институт Пугачёв получил добро на переход благодаря поддержке «суховцев» и командира своего отряда А.А. Муравьёва.
Работа в ЛИК (летно-испытательном комплексе) началась с полетов на Су-17, Су-24, Су-25. В 1981 году ему доверили вылет на одноместном истребителе-перехватчике Т-10С, улучшенной конфигурации Т-10, прототипа Су-27.
А в 1982 году Пугачёв поднял в небо Т-10-15 (первый серийный образец Су-27) и был назначен его ведущим летчиком-испытателем.
В 1986 и 1993 годах на Т-10-15 установил 13 мировых рекордов скороподъемности и высоты полета (из которых 4 — улучшение своих же рекордных результатов).
В протоколах ФАИ самолет Т-10-15 фигурировал под названием П-42. С самолета сняли лишние элементы, при подготовке к зачетным полетам в баки заливали минимум топлива только для выхода на режим и посадки, двигатели форсировали. Все это позволило достичь уникальной тяговооруженности машины на старте. П-42 разгонялся и переходил звуковой барьер в режиме вертикального набора высоты.
17 августа 1987 года Пугачёв совершил первый вылет на опытном одноместном самолете Су-27К (Т-10К-1) корабельного базирования, созданном для обороны кораблей ВМФ от средств воздушного нападения противника. На наземную «палубу» сделано несколько сот касаний и посадок. Натурные испытания проводились на тяжелом авианесущем крейсере (ТАВКР) «Тбилиси» (с 4 октября 1990 года — «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов»), и 1 ноября 1989 года Пугачёв выполнил первую в отечественной практике посадку на палубу корабля.
«На летчика накладываются очень жесткие требования, которых на аэродроме нет, — разъясняет Виктор Георгиевич, — по точности приземления, отклонению от оси посадки и заданной скорости. Нужна высокая натренированность. В условиях качки это сделать сложно. А ночью — еще сложнее». По завершении испытаний эта машина получила официальное обозначение Су-33 и пошла в серийное производство. Первый ее показ широкой публике состоялся 18 августа 1991 года во время празднования Дня авиации в городе Жуковском, а 31 августа 1998 года самолет был принят на вооружение.
В феврале–мае 1989 года с оснащенным противоштопорными ракетами и парашютом Су-27УБ выполнена программа исследований, давшая знания о возможностях балансировки и способах компенсации непроизвольных кренов и уводов в этом режиме. А 28 апреля на аэродроме в Жуковском Виктор Пугачёв впервые продемонстрировал Генеральному конструктору режим аэродинамического торможения с выходом на максимальный угол атаки. Название элемента придумал М.П. Симонов, сравнив поведение самолета в воздухе со стойкой кобры перед атакой. «Кобра Пугачёва» — фигура высшего пилотажа.
Выполнять показательную программу Пугачёву предстояло на видимой высоте, не превышающей 1000 м, что накладывало строгие требования на технику пилотирования и на надежность работы материальной части.
За мужество и героизм, проявленные при освоении Су-27, в 1989 году В.Г. Пугачёв был удостоен звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
C 1999 по 2004 год он испытывал двухместный истребитель палубного базирования Су-27КУБ, принимал участие в подготовке летчиков и летчиков-испытателей к посадке на ТАВКР «Адмирал Кузнецов» и за успешное проведение испытаний награжден орденом Мужества.
В 2000 году, проявив мастерство и присутствие духа, в аварийной ситуации спас дорогостоящую технику и жизни экипажа.
В 2000–2010 годах разрабатывал методику по подготовке летчиков авиации ВМФ к взлетам и посадкам Су-25УТГ, Су-33 и Су-27КУБ на авианосец, обучал летчиков у иностранных заказчиков самолетов Сухого, участвовал в методической подготовке первого вылета истребителя 5-го поколения Т-50.
Виктор Георгиевич Пугачёв, заместитель главного конструктора по летным испытаниям ОАО «ОКБ Сухого» (1999), освоил более 60 типов самолетов. Его общий налет превышает 3400 часов, из которых более 2000 — испытательные полеты. В.Г. Пугачёв — Герой Советского Союза (1989), заслуженный летчик-испытатель СССР (1991).
В летописи отечественной авиации немало имён тех, кто свои ежедневным трудом помогал совершенствовать летательные аппараты. Вот одно из них. Памяти Героя России, заслуженного лётчика-испытателя Сергея Николаевича Мельникова посвящается.
Сергей Николаевич Мельников, Герой России (присвоение звания 7 марта 1995 года)
Воспоминания Александра Юрьевича Гарнаева, Героя России, заслуженного лётчика-испытателя, о Друге и Личности, с его любезного разрешения:
«Мы с Серёжей почти сверстники и «цыплята одного инкубатора» – уроженцы того, ещё полузакрытого, утопавшего поголовно в секретности и романтике лётных испытаний, советского города Жуковский.
Вся наша юность прошла рядом в одних и тех же занятиях и увлечениях, в параллельных школах/секциях: моя жуковская школа № 3, его - № 7, моя легкоатлетическая секция в городской спортшколе, его горнолыжная на Боровском кургане. У нас были схожие друзья семей и авторитеты-кумиры из мира «козырных» лётчиков-испытателей: мои – дядя Лёня Рыбиков и Олег Гудков, его – Олег Кононенко (старший).
Мы оба с младенчества всасывали восторженно с молоком матерей форсажный грохот, регулярно накрывавший полгорода, оба ходили на похороны погибших испытателей, а к окончанию средней школы поставили себе однозначную цель – поступление в Школу лётчиков-испытателей (ШЛИ). Оба видели для себя один основной путь – через военное истребительное училище и боевую офицерскую службу в советской истребительной авиации.
Под призывной возраст мы подгадали прохождение в городском военкомате углублённой медкомиссии для поступления в военное лётное училище. Тогда, в 1975-76 годах статистика казалась устрашающей: из 52 кандидатов-школьников прошли только пять. Двоими из них оказались мы с Серёгой, а нашими напарниками были ровесники Боря Кречетов и Игорь Гудков. Так попарно мы и поехали поступать в соседние истребительные ВВАУЛы: Сергей с Борисом в Ейск, а мы с Игорем в Армавир – из расчёта зарезервировать за каждым по дополнительной повторной попытке поступления в случае неудачи. Но неудач тогда ни у кого не случилось – все четверо поступили с первого захода!
Все мы, четверо, «асами» в 1981 году приехали по выпуску в родной Жуковский, переполненные гордостью – в стальных парадных шинелях и белоснежных офицерских рубахах, синих лётных кителях с золотыми лейтенантскими погонами… Море нашего счастья плескалось через край, и мы шагали по родным улицам и бульварам словно через Океан Жизни – который нам тогда казался по колено! Все четверо, лихо отгуляв первый офицерский отпуск, по-воински дисциплинированно убыли в боевые полки для дальнейшего прохождения армейской службы.
Ровно четыре года спустя, в 1985 мне удалось со второй попытки пробиться к своей заветной цели – поступить из ВВС в Школу лётчиков-испытателей. По тогдашним советским меркам нам, слушателям, временно выдавалось совершенно роскошное жильё – отдельные квартиры каждой семье в новом общежитии ШЛИ на лесистой городской окраине. В один из дней в дверь моей ещё неосвоенной квартиры раздался стук… Открыв, чуть не заорал от радости – на пороге стоял «свежепоступивший» Серёга Мельников! С тех пор мы больше надолго не расставались… и не расстаёмся.
Полтора года нашей учёбы в ШЛИ пролетели как одна многосюжетная, пёстро раскрашенная сказка: в колоритный калейдоскоп торжества и радости постижения, огромной ответственности, вплеталась горечь потерь товарищей. Сбылось: упоение сложнейшими полётами на полутора десятках самых разных типов, трагизм прощаний с погибшими товарищами, неутолимое стремление ввысь – на самый верх овладения профессией своей мечты!
И после выпуска из ШЛИ в 1987 году мы были почти совсем неразлучны – оба в стрежне бурной испытательной работы на самых «забойных» фирмах: в ОКБ «Су» и в ОКБ «МиГ». Базовые лётные станции на родном испытательном аэродроме в Жуковском располагались бок-о-бок вокруг поделённого перегородкой пополам огромного ангара, а экспедиции наших фирм в Ахтубинске (где нам в начале испытательской карьеры доводилось работать по семь-восемь месяцев в году) были по соседству.
Вспоминается, как мы недоумевали по не заставившему себя долго ждать самому первому «подвигу»: полетев на испытания с новым топливным насосом на стареньком однодвигательном Су-17 по вроде бы несложной двигательной программе, Сергей нарвался на непростой отказ силовой установки, его мотор непредсказуемо встал в воздухе и даже вдогон запускаться сходу не захотел… тогда молодой лётчик-испытатель в нескольких беспрерывных попытках запусков дотянул-таки до аэродромной ВПП, мягко сел и потом лишь шутливо недоумевал: почему же такие программы на серийных типах оценивают лишь по 2-й степени сложности с копеечной оплатой?!
Вообще юморное отношение ко всему окружающему было неисправимым кредом Сергея: он никогда не прекращал шутковать, даже в самых напряжных ситуациях, даже при очень несмешных уж-было обстоятельствах… первая его реакция – всегда улыбка, она могла быть и искренней, и надсмешкой, и защитной реакцией.
У нас совпадало всё: и планы на жизнь, и отношение к своей работе, и увлечения, и досуг, и взгляды на людей, на политику и все события вокруг. Как сумасшедшие носились на парашютные прыжки…
Общая страсть к парашютным прыжкам, чуждая большинству пилотской братии. На фото слева – С.Мельников, справа – А.Гарнаев
Нам вдвоём всегда было интересно: и на службе, и в быту, и в горнолыжных отпусках… как «засекреченным боевым оборонщикам» ещё со времён СССР нам рекомендовалось отдыхать в Приэльбрусье отгороженными от иностранного присутствия – лишь на турбазе Министерства обороны Терскол. Мы с восторгом ездили туда каждую зиму из года в год, с упоением нарезали кантами и распахивали целяки, трамбуя крутые склоны и снежные бугры горы Чегет, седого Эльбруса.
Горных лыж нам, неугомонным, оказалось мало, и мы начали-было со снежных склонов стартовать и летать по ущельям на парапланах. Очень яркая иллюстрация Серёгиного несгибаемого характера: однажды после не вполне удачного приземления на поляне Чегет, он почувствовал боль в ногах, но, преодолевая её, сам поднялся и пешком дошёл по горной тропке больше 2-х километров до турбазы Терскол. Только на следующий день ему, просветив рентгеном, диагностировали перелом обоих голеностопов, и обе ноги загипсовали. Но нескончаемым нашим шуткам, приключениям, приколам, новым интересным знакомствам всегда, казалось, не было конца…
В первой боевой службе авианесущего крейсера 1995-96 годов, когда тот зашёл в порт на Мальте, Сергей сбегал в портовый дьютик и купил резиновую маску-страшилище. Через пару месяцев, возвращаясь из многомесячного похода на авиабазу в Североморск, доблестные летуны вперёд корабля перегнали по Заполярью свои ястребки с палубы на базовый аэродром, где их официально встречало высшее командование авиации ВМФ с соблюдением всех воинских ритуалов: торжественное построение личного состава в парадной форме на аэродромной рулёжке, гремит оркестровый марш. На заруливании Серёга по-быстрому снял кислородную маску и лётный защитный шлем, одел ту маску-страшилку и поверх неё напялил всё снаряжение обратно… в таком виде – с ЗШ-7 на голове и пристёгнутой КМ-35 он, выключив двигатели, и вылез из кабины пред затихшими парадными шеренгами воинов. Гремевший-было оркестр аж сбился с марша…
А вот служебных «подвигов» и «страшилок» на всю нашу последующую испытательную работу нам выпало «хоть отбавляй»… но не об этом сейчас речь, не в этом всё-таки основная тяжесть испытательной работы – вовсе не в геройстве и подвигах, а именно в тяжком труде… отнюдь не безопасном, но изнуряющем, многолетнем.
С 1989 года на крымском военно-морском аэродроме Саки и близлежащей акватории Чёрного моря параллельно-конкурентно наши ОКБ «Су» и «МиГ» интенсивно вели этап корабельных испытаний на отечественном авианесущем крейсере, трижды переименованном: «Леонид Брежнев» - «Тбилиси» - «Адмирал Кузнецов». Там, на аэродромном блоке, мне как-то не повезло: при отработке корабельной посадки на палубном аэрофинишере крушаще лопнула стальная рессора механизма тросоподъёмника, моему МиГ-29ЛЛ порвало левое колесо основной стойки шасси и пробило 3-й топливный бак – еле-еле успел уйти вверх и «с крючка» зайти-усесться на большую аэродромную полосу с разрушенным шасси и хлещущим из дыры в баке топливом… хлюпая ботинками в разливающемся керосине, убежать по бетону из аварийного самолёта. Пожара тогда удалось избежать чудом, машина требовала ремонта, а меня тем временем перенацелили безотзывно, до получения зачётного результата на Балхаш – в супер-стратегическую тему «07» по отработке поражения орбитальных объектов с опытных самолётов на огромных сверхзвуковых скоростях.
На палубе авианесущего крейсера «Тбилиси», впоследствии переименованного в «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов» в 1990 г. На фото слева направо: Токтар Аубакиров, Сергей Белясник, Сергей Мельников, Михаил Шевяков, Александр Гарнаев, Авиард Фастовец
С самого начала работ по военно-морской тематике Сергей посвятил себя всего этому делу без остатка. После громких первых успехов на палубе старших лётчиков-испытателей, он взял на себя всю тяжесть огромного многолетнего объёма испытаний, отработки различных корабельных методик, обучению и вводу в строй военных испытателей и палубных лётчиков ВМФ: всего более полутора десятилетий тяжкого труда в большом отрыве от родного дома, многие сотни полётов по корабельной тематике, с дозаправкой в воздухе, на боевое применение, тысячи заходов по блоку и палубе с проходами, с зацепами, боевые походы вокруг континента, вынужденные посадки на корабль с единственным исправным тросом, две сотни палубных зацепов – собственных корабельных посадок!
Наш выпуск из ШЛИ-1987 получился одним из самых «звездатых»: из 13 выпускников – пять Героев России (по-честному должно бы было быть шесть)… Серёга Мельников – из нас самый первый! Особая практика присвоения наивысшего звания для лётно-испытательной работы сложилась ещё со времён СССР: не оглядываться лишь на отдельные «подвиги» и «страшилки» (кои в нашем деле у многих происходили-бывало с ежедневной регулярностью), а – дабы не профанировать высокое звание – рассматривать представления не ранее, чем через десятилетие непрерывной лётной работы соискателя по наивысшим категориям сложностей, начиная с получения испытателем такого уровня допусков в принципе (дававшихся априори отнюдь не всем, а лишь считанным единицам). Сергей Николаевич Мельников за свою уникально сложную и результативную испытательную работу необычайно рано - несомненно заслуженно - получил Золотую Звезду через семь с половиной лет после выпуска из ШЛИ.
Цену Сергею, увы, пришлось заплатить немалую – и семейное счастье, и в итоге жизнь… Драматичная развязка с первой семьёй произошла даже не дома, в Москве, а там же – при надрывной работе в Саках. Затем судьба подарила ему ещё недолгое счастье – яркую любовь Сергея с красавицей-горнолыжницей Таней, новую счастливую семью и двоих очаровательных детишек: доченьку Юленьку и сынка Тимку! Беззаветно любила своего папу выросшая умница, обворожительная старшая дочь Лана…
Но при очередной врачебно-лётной медкомиссии у Сергея вдруг заподозрили неладное… в заключении о его годности к полётам врачами было временно отказано, но в той ситуации казалось безальтернативно: тогда, чтобы даже просто понять происходящее глубоко в организме, нужно было очень сильно располосовать его – после чего при любом результате о продолжении высокоманевренного летания на сверхзвуковых самолётах уже не могло бы быть и речи… Потому Сергей категорически отказался от любых хирургических вмешательств. А самые значительные его подвиги (без кавычек) были ещё впереди!
7 (семь!) лет Сергей, продолжая заниматься руководящей работой у себя на суховской фирме, мужественно, с предельной настойчивостью постигал все возможные в этом подлунном мире способы внеоперационного противостояния болезни – от самых передовых медикаментозных, до физических и высоко-духовных. Невообразимое исцеление периодически происходило на глазах в результате регулярных месячных походов и медитаций по тибетским монастырям – встречая его из таких поездок, сам не верил своим очам: взгляду вдруг вновь представал необъяснимо помолодевший задорный юноша с ярким лучезарным сиянием в глазах.
В этот период, очевидно, и произошло то духовное вознесение Сергея, до которого суждено взойти лишь очень немногим людям. По-братски мы с ним много сокровенно обсуждали столь труднопостижимые, не поддающиеся упрощенным объяснениям зависимости нашей судьбы и здоровья от собственного (прежде всего) мировосприятия и мироощущения. Вот когда и от кого мне посчастливилось получить, наверное, Самые Главные уроки в жизни…
И настоящее чудо на глазах реально произошло! Сергей исцелился-было, по крайней мере, с формальной точки зрения наистрожайших врачебно-лётных требований: он сумел в итоге совершенно зачётно пройти все медицинские исследования, тесты и объективно убедить всех авиационных докторов в несомненной стабильности своего состояния, в отсутствии отрицательной динамики и каких бы то ни было острых угроз внутри своего организма… а на глубокие внутриполостные хирургические вмешательства он по-прежнему не соглашался по очевидным вышеизложенным причинам. Прошло почти семь лет после первого отстранения – и вот вердикт ВЛЭК: Годен!
А зачем Всевышнему было нужно дать Сергею ещё немного полетать?… Ну уж, конечно, не забавы ради! Следом за вводом в испытательный строй, не заставили себя долго ждать и аварийные ситуации, и невообразимо ответственные, наисложнейшие лётные задания… Серёга с честью выходил победителем раз за разом, и с характерной улыбочкой потом за рюмкой чая юморил и острил над своими очередными подвигами…
В декабре 2007 года из-за обострения политической обстановки отечественному авианесущему крейсеру было срочно приказано выйти из Североморска на боевую службу вокруг Европы. Несколько боевых самолётов оставались на аэродроме. Всю зиму в тех арктических морях полярная ночь, ближайший рассвет ожидается лишь в марте следующего года. У всего поголовно истребительного лётного состава ВМФ России давным-давно истекли допустимые перерывы не только в выполнении корабельных посадок, но и просто ночных полётов! Как быть? Серёга, выручай в одиночку весь отечественный Военно-Морской Флот!
Сергей-то точно так же вроде бы «не в строю»… но над ним не висит дамокловых запретов военных уставов. У испытателя Главный судья – прежде всего ты сам себе, твой самоконтроль и твоя совесть! И вот на палубу корабля, прокладывающего ночной заполярный курс по Баренцеву морю севернее Скандинавии, один за одним садятся корабельные истребители: зацеп, остановка, выключение двигателей – единственный незаменимый лётчик-испытатель Мельников выпрыгивает из кабины и бегом в уже стрекочущий в ожидании него вертолёт. Быстрее на береговой аэродром – и оттуда следующий перегон вдогонку на уходящий корабль, второй, третий, четвёртый…».
Краткая справка: самолёт заходит на посадку на палубу со скоростью 240-250 км/ч, на крошечном лоскутке палубы 40х12 м он должен «приземлится» и остановиться, зацепившись крюком (гаком) за один из четырёх тросов, за считанные секунды скорость падает до нуля, позвоночник испытывает неимоверные перегрузки.
В дальнем походе авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов» оборвались три из четырёх тросов – те самые, за которые цепляется самолёт во время посадки на палубу корабля. Мельников – в небе. Ночь. Море. А в море запасных аэродромов нет. И он посадил самолёт – чётко зацепившись за единственный целый трос.
Повезло? Повезло тогда, когда стал учеником лётчика-испытателя Виктора Пугачёва. Повезло попасть в состав первой группы лётчиков, которые в Крыму отрабатывали посадку на палубу. Те, почти двухлетние тренировки на Чёрном море здорово отшлифовали его профессиональное мастерство. Потом была пятница, тринадцатое (13 июля), – первая его настоящая посадка на палубу.
Огромный корабль из-под облаков выглядит не больше спичечной коробки. На него, идущий по курсу и раскачивающийся на волнах, надо посадить многотонную машину и на палубе погасить скорость до нуля…
Первым этот сложнейший манёвр совершил лётчик-испытатель Виктор Пугачёв. Пугачёв и Мельников вдвоём посадили на палубу Су-27. А позже Сергей Мельников стал первым российским асом, в активе которого стало 100 таких посадок (зацепов). А затем он ещё сотню раз сажал на палубу самолёт. Всего более двухсот зацепов!
Но тот случай в Северном море, когда три из четырёх тросов оказались оборваны, и он посадил самолёт без страховки и без малейшего права на ошибку, имеет особое значение и в его биографии, и в истории российской авиации.
«Вот такова бывает Роль Личности в Истории! Чего стоило хотя бы участие Сергея и в отечественной авиационно-морской программе, и неутомимое обучение им лётного состава как отечественного, так и иностранных заказчиков. Это и выполненные от безысходности, категорически возбранявшиеся взлёты с палубы неисправного корабля, пришвартованного к причальному пирсу рядом со скалой в бухте Видяево, на требующем срочного ремонта корабельном истребителе. Это внедрение дозаправки в воздухе поставленных из РФ в Индонезию Су-30 от тамошних допотопных турбовинтовых танкеров КС-130J, максимальная скорость которых была аж на 40 км/ч меньше минимально разрешённой для дозаправки в воздухе скорости Су-30.
Очередная командировка в Индонезию зимой 2009-10 г.г. стала для Сергея последней. Полёты там шли с ужасающей интенсивностью, сердце сжималось видеть Серёжу в частых беседах по скайпу. Мы бурно радовались и мечтали об альпийских горнолыжных каникулах сразу же по его возвращении из опостылевших душных тропиков. Эти мечты, словно сильнодействующие инъекции, заставляли-было его бурно воспрять, но тут же на глазах Серый таял как свечка…
Через день после его прилёта из Индонезии мы с огромной радостью проехались вместе по московским переулкам, оплатили в турагентстве горнолыжные путёвки в австрийский Цель-ам-Зее. Но буквально через пару дней он перезвонил и сказал, что горы в этот раз не потянет. Через пару месяцев мы с Сергеем покрестили моего младшего сынка Серёжу.
Летом 2010 года мы в Аэрофлоте только начинали-было осваивать на Airbus A330 транс-океанические полёты в Лос-Анджелес… туда-то мне вдруг 1 сентября и дозвонился Сергей – поздравить с 50-летием. Сердце сжалось: стало вдруг ясно, что это он прощался навсегда. 5 сентября 2010 года он покинул этот Свет».
Солидные титулы, высшие награды и почётные звания: Заслуженный лётчик-испытатель России, Герой России, кавалер ордена Почёта, крупный административный пост на фирме «Сухого» не сподвигли его «зазвездиться». Друзья называли его просто – Мельников Серёга. Весёлый он был человек, жизнелюб. Увлекался парапланеризмом, гонял на мотоцикле – имел даже пропуск для въезда на нём на территорию Лётно-исследовательского института. Тысячи людей неоднократно слышали его голос: он комментировал полёты на аэрокосмических салонах МАКС в Жуковском.
В США лётчика, совершившего 100 посадок на палубу авианосца, приглашают на приём к Президенту страны. У нас по-своему отмечают таких асов.
Старлея (затем – майора) в запасе Мельникова коллеги уважительно называли «полковником Северного флота», ему даже на лётном комбинезоне это уникальное звание указали. А ещё о Мельникове сложена хорошая песня Николаем Анисимовым, написана книга, его имя присвоено школе и в памяти жителей города Жуковского он в одном строю с Анохиным и Гринчиком, Амет-Хан Султаном и Станкявичюсом, Грищенко и Волком, Виктором Пугачёвым и многими другими нашими славными героями – живыми и уже ушедшими от нас.
Александр Юрьевич Гарнаев (слева) и Виктор Георгиевич Пугачёв (справа). Выступление на присвоении школе № 7 г. Жуковского имени Героя России Сергея Мельникова
«За облаками всегда солнце», оптимистично говорил Сергей Мельников. Уже больше десяти лет, как не стало Сергея Николаевича. В нашей памяти он – навсегда.
«…Ведь лётчики не умирают,
А просто меняют крылья,
И Господь их зачисляет
В небесную эскадрилью…»
Скупые строчки биографии:
Сергей Николаевич Мельников родился 7 июля 1959 года в подмосковном Жуковском в семье выпускников МАИ.
В 1977 году, через год после окончания средней школы №7, поступил в Ейское высшее военное училище лётчиков.
По окончании учёбы служил в строевых частях ВВС в городе Гянжа (Азербайджан).
В 1986 году старлеем уволился в запас.
В 1987 году окончил Школу лётчиков-испытателей (ШЛИ Минавиапрома), пришёл на лётно-испытательную работу в ОКБ «Сухой».
В 1989 году, без отрыва от основной работы, окончил Московский авиационный институт.
Участвовал в испытаниях и доводках самолетов Су-17, Су-25, Су-27, Су-33. Испытывал и сдавал на вооружение самолёты палубного базирования Су-33, Су-25УТГ и Су-25УТГ.
Почти два года на комплексе «НИТКА» (город Саки) тренировался сажать самолёт на палубу авианесущего корабля.
В 90–х годах на Су-25УТГ подготовил большую группу лётчиков ВМС для базирования на тяжёлом авианесущем крейсере «Адмирал Кузнецов», за что 7 марта 1995 года получил Золотую Звезду Героя России.
29 апреля 1999 года поднял в небо (в качестве второго лётчика) и затем провёл испытания Су -33УБ (Су-27КУБ).
С 2001 года — заместитель начальника лётной службы Лётно-испытательной и доводочной базы ОКБ «Сухой».
Умер после продолжительной болезни 5 сентября 2010 года. Похоронен на Быковском кладбище города Жуковского.
Источники: