Крыша не течет
Живу в Кишиневе. Город активно улучшается и обновляется, но вот такой пережиток девяностых сегодня сделал мой день.
PS: Баянометр утверждает что это похоже на сиськи примерно на 31%.
Живу в Кишиневе. Город активно улучшается и обновляется, но вот такой пережиток девяностых сегодня сделал мой день.
PS: Баянометр утверждает что это похоже на сиськи примерно на 31%.
Ларьки с этой удивительной едой появились в Питере в 90х. Я не сомневалась, что готовят ее в антисанитарных условиях, но всё равно иногда покупала - вкусно и дёшево. Маринованное мясо со свежими овощами, завёрнутое в лепешку. "Как вы можете есть эту гадость?" - надменно морщился муж моей подружки, очкастый высокомерный сноб. "Эта гадость не содержит микробов, они убиваются при термической обработке," - придумывала я. Нравилась мне шаверма.
При очередной трудной ситуации, когда срочно нужны деньги на жильё, а с работы пришлось уйти, нужно было сразу идти в какое-нибудь новое место. И вот я подошла к ларьку шавермы у Балтийского вокзала. Хозяином был настоящий араб из арабской страны. Кажется, из Египта. Пару раз я видела его жену - настоящую арабчанку в шелковом покрывале и прочей национальной одежде. Она была очень молоденькой и красивой. Она не понимала по-русски, но зато она застенчиво улыбалась. Представляю, как холодно и одиноко ей было в зимнем Питере замужем за важным толстым предпринимателем. Мои полуголодные скитания по городу казались судьбой получше.
Хозяин шавермы отобрал у меня паспорт, взял его себе. Это чтобы я с выручкой не сбежала. Я должна была работать в ночную смену: стоять на кассе, а когда нет покупателей - заготовить к утру ведро огурцов, ведро помидоров, ведро лука. Овощи должны были быть мелко нарезанными. Овощерезки в ларьке не было. Видимо, нанимать живых овощерезок было дешевле, чем покупать кухонный комбайн. Также от меня ожидалось протирание окон и наведение чистоты. Утром мне полагалось жалование.
Работать - не моё призвание, тем более в таком качестве. В первое же утро я выползла оттуда с забинтованными руками - умудрилась порезать пальцы тупым ножиком и обожглась об печку, над которой жарится мясо на вертеле. Резать по-быстрому я научилась не сразу. Точнее, я так и не научилась это делать по-быстрому, и иногда я выползала из ларька не утром, а в обед, потому что оставалась дорезать положенное количество овощей. Уборку в конуре приходилось делать моему напарнику-повару. Напарники были разные каждую смену, но чаще всего мне доставался на ночь чёрный студент из Судана и русский пэтэушник. Суданец мне нравился: вежливый и добрый. Конечно, я расспрашивала его про Судан. У него умер отец, а мать работала в полиции. На свою зарплату она могла неплохо содержать свою кучу детей и даже отправить сынка учиться в Россию. У меня даже сложилось впечатление, что в Судане жить лучше. Там, кажется, пока не было войны, когда я с ним познакомилась.
С арабом-хозяином я тоже успела пообщаться. В один из вечеров он мне сказал: "У тебя сегодня День Рождения, да?" В паспорте моём прочитал, наверное. "Поехали посидим немножко, отметим." Я согласилась без колебаний - уж интереснее перспектива чего-нибудь пожрать с толстяком, чем полночи плакать над луком в свой День рождения. Но дяденька меня обломал. Покружил на машине вокруг привокзальной площади и предложил интим. Я отказалась. Тогда он почему-то стал читать мне нотацию о строгих моральных правилах в его ларьке. Оказывается, у них там были какие-то арабские сплетни о моём аморальном поведении, и он повёз тестировать мой бесстыжий облик. Бред какой-то. После нотации он подвёз меня обратно к овощам и сказал: "Рэжь!" Он также любил читать лекции о воровстве, и зачастую доводил до слёз мою сменщицу с дневной смены своими подозрениями. Девушка была очень чистой, хозяйственной, расторопной, и выглядела порядочной. Он говорил ей гадости для профилактики. Когда она уходила домой, заплаканная и измотанная, он с удовлетворением говорил ей вслед: "Настя - честная дэвушка".
Русского моего напарника звали то ли Паша, то ли Толя, то ли Колян. Он был свежим выпускником кулинарного училища. Рассказывал, что всё лето проработал в каком-то летнем кафе. Наконец, к сентябрю ему выдали зарплату - а ее хватило только на пару затрапезных модных джинсов. Паша / Коля был зол на весь мир, на свою нищую долю, на меня, на всех. В соседнем ларьке работала его двоюродная сестра. Однажды она пришла требовать у Толяна денег. Он занимал у нее, а отдать никак не мог. Обещал отдать в тот день - а нету. Он ее обругал и послал подождать до утра. Ночью я оставляла кассу на напарников, если нужно было выйти в туалет. Чтоб не пропустить покупателей, когда меня нет. Утром в моей кассе обнаружилась большая несостыковка. На Коляна я как-то не подумала и решила, что по рассеянности кому-то давала неправильную сдачу. Или это хозяин-араб зажадился и решил взять меня в рабство? Я не знала, что думать, но мне определённо не понравилось, что вместо зарплаты я оказалась должна ларьку денег.
Деньги были нужны, как всегда, срочно и катастрофически. Просто уйти и устроиться на новое место я не могла, потому что мой паспорт - у толстяка. Делать новый паспорт занимает много времени, а у меня его не было.
Русскому безденежному напарнику я предложила мухлевать. Можно купить упаковку этих экзотичных арабских лепёшек в супермаркете в одном месте, которое я помнила (в те годы они не были распространены в Питере), чуть-чуть недокладывать мясо каждому покупателю - и выручку от дополнительной упаковки лепёшек делить пополам. Пацан согласился. Но я не успела нажиться, потому что хозяин заметил, что одна упаковка с питами отличается от остальных. Не тот пакетик!
Толстяк разозлился не на шутку. Сказал, что в его стране мне отрубили бы руку. И добавил: "Рэжь!" Ему позарез нужна была овощерезка на ночь. Утром, естественно, я не получила ни денег, ни паспорта.
В придачу к моим расстройствам, рано утром меня в окошке "Шавермы" увидели одноклассники, и я чуть не умерла от стыда, ведь это такое непрестижное занятие. Они бы поржали ещё больше, если б узнали, сколько я там зарабатываю: вместо зарплаты остаюсь должна.
Я поехала домой, поспала, и вечером пришла за паспортом с охраной - Маленькой Леной. Хозяин всё-таки дал мне паспорт, но перед этим, конечно, прочёл нотацию. Я терпела. Маленькая Лена взорвалась, обругала его и обозвала жирным пенгвином. Жирный Пенгвин обиделся, разозлился, покраснел, выпучил глаза и погнался за нами. Мы с Леной забежали в метро. У нас были фальшивые школьные проездные, и мы без труда проскочили на эскалатор. Я обернулась и увидела, что Пенгвин застрял. У него не было навыков пользования подземным транспортом. Больше я его никогда не видела. Мы обсуждали способы мести: проколоть колёса на его машине? Заявить на него в какие-нибудь санэпидемстанции? Было не до него, и он остался безнаказанным.
Я подарила Пенгвину несколько недель своей жизни. Адский и стрёмный месяц.
Самое удивительное - я не перестала есть шаверму даже после того, как увидела своими глазами, что творится в таких ларьках. Я помню, в какой посуде маринуют мясо. Грязные жирные кастрюли и вёдра отдавали на мытьё привокзальным бомжам. Где бомжи мыли тару, я не знаю. Там рядом была большая привокзальная лужа. Это была их ежедневная подработка за горсть мелочи. Посуду они возвращали такой же мерзкой и жирной, как и до мытья. Ведь у бедолаг не было горячей воды и моющих средств. И тут же в этих же вёдрах мариновалась новая порция куриной вкусняшки.
И в тот месяц запах от меня шёл божественный. Мой кот меня обожал. Люди в общественном транспорте меня сторонились.