Возвращения. Рязанов В. В.
Есть у меня дедушка. Вот он, на фото. Он написал мемуары - честно и бесхитростно, без утайки рассказал о своей жизни, в основном для нас - внуков и правнуков, но я хочу чтоб кто-то еще узнал о нем, поэтому буду публиковать главы из его книги здесь, с тегом "Возвращения", в произвольном порядке - как мне больше нравится. Будет много фотографий. Плюсы можно не ставить - лучше напишите комментарий ему на самиздат, он туда иногда заходит и ему будет приятно - http://samlib.ru/editors/r/rjazanow_wjacheslaw_wasiliewich/w...
ГЛАВА III
ПО ОКОНЧАНИИ СУВОРОВСКОГО. ПОСЁЛОК
Год Всемирного Фестиваля Молодежи и студентов в Москве. В столице толпы иностранцев. Атмосфера очень дружественная. Нам это нашествие иностранцев в диковинку, страна в те годы была практически закрытой, а темнокожие нам вообще непривычны. Короче, сплошной праздник. И так почти две недели.
Я приезжаю числа тринадцатого. Постфестивальная Москва еще бурлит. Еду в троллейбусе, сижу у окна, на голове берет, слепленный из чехла суворовской фуражки. Этот берет - повод, чтобы прохожие москвичи радостно махали мне, принимая за неуехавшего иностранца.
Шестнадцатого августа у нас первый экзамен - математика письменно. Пишут сто двадцать человек. На следующий день - результат - девяносто неудов. Я в эти девяносто попал. На этом поступление закончилось. И для справки - из нашей группы абитуриентов (тридцать человек) поступил один человек, взяли парня с шестилетним стажем работы в геологоразведке.
Так закончился второй этап жизни. Эти семь лет привили каждому кадета такие положительные качества как чувство товарищества, порядочности, установили порядок жизни.
Куда дальше? Родных - дедушка в Донбассе и только.
Я к ним уже однажды ездил в отпуск. Билет на поезд был воинский, бесплатный, но что-то помешало приехать на вокзал с запасом времени, и пришлось во всю спешить, чтобы поезд не ушел без меня. А в городском транспорте час пик, народу - толпы, протиснуться невозможно.
Троллейбус трогается. Я с чемоданчиком бегу за ним и, вспомнив свой детский опыт катания на трамвайной колбасе, вскакиваю на заднюю лестницу, ведущую на крышу, где расположены оглобли-токосъемники. Так и проехал по всему городу до вокзала, не пытаясь попасть внутрь троллейбуса. На поезд успел, ни один милиционер не попытался снять меня, понимая, что кадет с чемоданом просто так кататься не будет, и лучше ему не мешать.
У дедушки оказалось, что неподалеку от их поселка (в 20 км) расположено техническое училище геологоразведчиков - воплощение моих гражданских планов.
Так я оказался в поселке в некотором смысле абсолютно уникальном. Правила, по которым жил этот поселок, вполне можно назвать полным отсутствием оных. Судите сами.
Где-то в конце первой половины двадцатого века в открытой степи в Донбассе начали добычу уникального песка, применяемого в литейном производстве. Песок добывали открытым, т.е. карьерным способом. Экскаваторами вскрыли пласт и начали его разрабатывать, т.е. отправлять на металлургические заводы большегрузными автомобилями и по железной дороге.
Для людей, работающих в карьере, построили барак на 8 комнат с отдельными входами. В них жили по 2-3 семьи в каждой. Именно с этого барака и начался посёлок.
Народ там был дружный, работящий, весёлый. Работали все в карьере, где работа была физическая, тяжёлая.
Все жильцы барака страстно желали выстроить себе собственную хату, чтобы вырваться из казарменных условий общежития в бараке. По мере расширения производства люди потихоньку, никого не спрашивая, начали воплощать в жизнь свою мечту - строить, точней лепить себе хатки по периметру карьера, нещадно при этом воруя стройматериалы, и переселялись в них. А барак оставался своеобразным приютом для вновь прибывающих и центром, где вечерами собирались и стар, и млад. У молодых - баян, танцы, разные игры; у старших более серьёзные: домино, шашки, лото, картишки, засекреченные "на троих" и т.п., вплоть (редко) до шахмат. Замечу, что среди жителей посёлка не было ни одного инженерно-технического работника.
Опять к застройщикам. Люди, отчаявшись дождаться достойной оплаты своего труда, тащили всё, что плохо лежит. Хищение, растаскивание всего подряд приобрело характер эпидемии. Тащили рельсы, шпалы, лес, кирпич, цемент, трубы - всё шло на микроновостройки отселяющихся из барака. При этом явно присутствовал дух соревнования - более удачливые гордились своими достижениями; например, построенный погреб считался престижным, если был перекрыт железнодорожными рельсами, лежащими вплотную одна к одной. А если между соседними рельсами из-за нехватки приходилось укладывать ряд кирпича, то это уже не то...
Были, конечно, и не настолько удачливые, поскромней, такие строили себе землянки. Представьте: яма глубиной в метр и шириной максимум метра три. Длина - любая, зависит от количества наворованных стройматериалов. Стенки ямы переходят в стены над уровнем земли метра в полтора высотой, сооружённых из разных кольев, обмазанных саманной смесью (глина с соломой). Сверху по периметру - шпалы. Поперёк этой, уже не ямы, а скорей уже землянки, тоже шпалы, но трёхметровые (такой длины шпалы укладывают на стрелках железной дороги, т.е. добыть их - реально), с уклоном в одну сторону, и потом с помощью того же саманного замеса превращают потолок в крышу и облагораживают интерьер землянки.
Получается нормальное жильё. На крышу наносят слой саманной смеси побольше, чтоб тепло не уходило. Эта обмазка постепенно смывается дождями, поэтому раз в год крышу надо "поновлять", т.е. наносить очередной слой такой же глины с соломой.
Печка, естественно, есть, её сложить - не проблема. Стены - нормальные. При желании можно их и обоями обклеить, а не только побелить. Окна есть, сколько хочешь. Немного непривычно то, что они изнутри смотрятся высоковато, а снаружи - полуподвальными, низковато, но ведь главное - результат: собственное жильё есть.
А если, со временем, хватит сил построить хату, то эта землянка становится сараем для живности - коров и других животных, которые быстро осваивают искусство преодолевать ступеньки.
Вот так проявлялись черты протеста рабочего класса против собственной нищеты - воровать у государства всё, что можно. И что нельзя - тоже. Поэтому попрекать поселковых за своеобразие их жизни не поднимается перо.
Так и образовался посёлок. Никаких архитектур, никаких БТИ и пр. Домов - всего штук тридцать, населения - чуть больше сотни. Никто из них не тяготился оторванностью от города, и образ жизни, по местным критериям, был вполне насыщенным. За счёт ворованных урожаев с колхозных полей люди держали домашнюю птицу, коров, свиней.
Один горожанин, поселившийся здесь, завёл козу. Кормил её ворованным силосом, она через месяц скончалась от несварения желудка. Не козья, оказывается, эта еда. Животновод не состоялся, но это исключение.
В городе, до которого было четыре километра, у власти сложилось своё мнение об этом поселении. Грубоватое, но, по большому счёту, справедливое. Репутация посёлка обрастала надуманными дополнениями о нём, как о воровском гнезде, от которого нет спасения, т.к. посёлок расположен в стороне от города, от власти, от органов правопорядка.
Пример. Осенью начиналась уборочная страда на колхозных и совхозных полях, окружающих посёлок со всех сторон. По ночам народ собирался в бригады и весёлой гурьбой отправлялся в поля за кукурузой, подсолнечником... Причём для повышения рентабельности этих рейдов семечки из шляпок выбивали прямо в поле и к утру на тележках привозили домой по 2-3 мешка семечек на каждого участника похода.
Общепризнанным ночным командиром был Кирьяныч, инвалид, потерявший на фронте ногу. Его усаживали в тележку и торжественно вывозили на поле боя, т.е. в поле, Всеобщее признание лидера он заработал, когда однажды в ночном его бригаду пытались взять в плен руководители совхоза, собравшие для этой цели десятка полтора энтузиастов-селян. Кирьяныч, завидев противника, спокойно и громко произнёс: "Ребята, не подходить, буду стрелять", и приложил к плечу ружьё. Селяне подойти не решились и ушли, ругаясь. А ружьё Кирьяныча оказалось его костылём. Ночью при слабом лунном свете костыль вполне прошёл за ружьё с отвисшим ремнём. Помогла солдатская смекалка.
Много чего ещё можно было бы вспомнить об этом уникальном посёлке, где люди пытались сами, не ожидая милостей от власть предержащих, справедливо уравновесить труд и его оплату. Этот посёлок, можно предположить, не такой уж и уникальный в масштабах нашей великой страны. Сейчас его уже нет.
Существовал он до конца двадцатого века, пока хватало песка на открытом пространстве полей. Но постепенно карьер подобрался к хаткам, съел их, а потом и барак пошёл под снос, т.к. и под ним оказался песок. Люди разъехались - кто в город, а кто и подальше. Поселка нет. Не стало поселения, которое ухитрилось более шестидесяти лет жить своей жизнью, в которой инициатива и трудолюбие не смогли, тем не менее, преодолеть нищету, спущенную сверху