Ненавижу себя за то, что не выстрелил⁠⁠

Гарнизонная гауптвахта была расположена на территории нашей бригады. «Залетали» туда бойцы и офицеры со всей Иссык-Кульской области Киргизской Республики. Несмотря на то, что «Губа» имела гарнизонный статус, это была небольшая пристройка к караулке. В этой пристройке было всего три камеры – одна для рядового состава (бюджетный вариант), другая для сержантов (номер с матрацем), третья камера была для офицеров (люкс со «шконкой»). И так как в бригаде караульную службу нес только наш батальон, держали гауптическую вахту под замком мы.

До моего «дембеля» оставалось пару месяцев, когда в офицерскую камеру «заселили» прапорщика из части ПВО, умудрившегося застрелить солдата из табельного пистолета. Как это получилось? Да все просто – часть маленькая, офицеров не хватает, поэтому дежурными по части заступали и прапорщики тоже. «Клиент» нашего «отеля» был тот еще «синяк». Свидетели потом расскажут, что прапор частенько выпивал на дежурстве, а затем, объявляя «тревогу» в родном подразделении, он поднимал своих солдат и учил жизни. Учил, разумеется, кулаками и ногами, а когда не оставалось сил, то вытаскивал из кобуры вверенное оружие и наводил его на солдат. В тот раз оружие выстрелило. Пуля попала в голову. Раненный боец умер в машине скорой помощи, не доехав до больницы.

На улице уже смеркалось, когда я заступил на свой пост. Единственная «живая» лампочка освещала покрашенные на советский лад стены, прапор кряхтел в своей камере, пытаясь уснуть, а я отмерял коридор строевым шагом. Тяжелый ботинок с глухим звуком «падал» на потрескавшийся пол. Ему в унисон гремел штык-нож, болтавшийся на автомате. Я уже приблизился к тридцатому «подходу» как раздался голос «подопечного»:

- Ты, бл#, в задницу себе затолкай этот штык-нож!

Игнорируя арестанта, я финишировал возле стенки, развернулся и пошел на четвертый десяток.

- Слышь, сучара, я ж сейчас выйду и вы#бу тебя! - В его голосе прорезались нотки истерики.

Я остановился и пристально посмотрел на перекошенное лицо прапорщика, уничтожавшего меня взглядом через решетчатую камерную дверь. Ничего кроме презрения он у меня не вызывал.

- Ну, выйди и сделай это. – Усмехнувшись, предложил ему я, понимая, что между нами была не только дверь, но еще и сплошная решетка – от пола до потолка, от стены до стены.

Буквально через секунду моя улыбка сменилась удивлением. Он достал отмычку из кармана, открыл дверь, и вот его рука уже просовывается между прутьями сплошной решетки, пытаясь схватить меня. Недолго думая я сбросил автомат с плеча и взял его на прицел. Мой голос искажался от злости и ненависти к нему:

- Зашел обратно, тварь, завалю!

- Стреляй, сука, стреляй в меня!

Во мне кипел Ад. Понимание того, что я сейчас отправлю на тот свет ублюдка, убившего молодого пацана придавало мне силы. Сняв оружие с предохранителя, и передернув затвор, я приготовился открыть предупредительный огонь, а затем и на поражение. Но видимо звезды так сложились, либо наши крики услышали в караулке, находившейся через стенку, но, когда палец лег на спусковой крючок, дверь гауптвахты открылась, и в помещение вбежал начальник караула.

- Опусти автомат! - Рука вбежавшего перехватила «Калаш» и мягко «отняла» его у меня.

Я продолжал смотреть в глаза этого ублюдка, слыша, как отсоединяется магазин от автомата, лязгает затвор, падает на пол патрон, так и не достигший своей цели.

- Держи сигарету, пойди, покури. - В нос ударил перегар начкара – прапорщика вооруженных сил, старшины моей роты, также любившего выпить и попинать солдат по головам, принявших упор лежа.

Прошло почти 8 лет с того момента, но я до сих пор ненавижу себя за то, что не выстрелил.