Михаил Мухин. Почему распался СССР (Часть 4.1)⁠⁠

Предыдущие части:

Часть 1. Пара слов о застое или что собственно «застоялось»

Часть 2. Накануне краха (Первая половина 1980-х)

Часть 3. Перемен, мы ждем перемен (Заря Перестройки)

ЧАСТЬ 4. ПРОЦЕСС ПОШЕЛ, А ВОТ КУДА?

(Апогей Перестройки, 1987-1988)

Во второй половине 1986 г. в деятельности Горбачёва и его команды наметился новый подход к вопросу реформирования страны. Если ранее курс, принятый в 1985 г., представлял собой, по больше части некий набор спонтанных акций, слабо увязанных между собой, то с середины 1986 г. ситуация меняется. Теперь руководство страны начинает воплощать в жизнь комплексный план преобразований, элементы которого тесно взаимосвязаны между собой, причём во главу этого плана ставилась перестройка политической системы.

По сути, та Перестройка, которую мы привыкли называть процессом эрозии Советского Союза, началась именно тогда – во второй половине 1986 - начале 1987 гг. Именно на 1987 г. пришлись три знаменательные вехи этого процесса: январский пленум ЦК КПСС – начало реформ в политической сфере; июньский пленум – начало реформ в области экономики; и празднование 70-летия Октябрьской революции – начало переосмысления исторического наследия, с которого, собственно, начались кардинальные подвижки в общественном сознании. Итак, попробуем разложить события и процессы этих бурных 2 лет по порядку и ранжиру.

На митинге Ленинградского Народного фронта 9 ноября 1989 г., фото с сайта www.agitclub.ru

Январский пленум. Наступление по всем фронтам

Для пленума было характерно резкое углубление и интенсификация критики «наследства». Результаты деятельности до-Горбачёвских команд подверглись беспощадному обсуждению и (кто бы сомневался) осуждению. Общий тренд речей Горбачёва сводился к следующим тезисам: реформы идут медленно (обратим внимание, что на январь 1987 г. собственно, никаких скоординированных и планомерных преобразований и не было, если не считать шараханий от антиалкогольной компании к госприёмке), потому что им мешает «механизм торможения». Анализу этого «механизма» уделялось особое внимание. Считалось, что за прошлые годы сформировалась особая система, которая ослабила экономические рычаги власти (очень аккуратный намёк на отраслевых баронов и региональных князьков), в результате чего социально-экономическое развитие начало пробуксовывать. Соответственно первое, что надо сделать для обновления страны (в рамках предложенного дискурса) – сломать оный механизм торможения, который, очевидно, укрылся в недрах управленческого аппарата.

Таким образом обосновывалась немудрящая мысль – «для успешного осуществления реформ вообще, сначала надо реформировать (сломать, перестроить, нужное подчеркнуть) систему управления, т. е. осуществить реформу политическую». В дальнейшем «механизм торможения» стал одним из первых идеологических жупелов периода Перестройки, которым клеймили налево и направо всех, кто на том или ином этапе вызывал неудовольствие Кремля. Главным средством слома такового механизма считались углубление социалистического демократизма и всемерное развитие самоуправления народных масс, причём во главу угла ставилась реформа избирательной процедуру на всех уровнях.

Вот это – действительно было уже ОЧЕНЬ серьезно. Речь шла об организации выборов как в советские органы, так и в руководящие органы КПСС различных уровней – на альтернативной основе. Сам этот термин – «выборы на альтернативной основе» являлся молчаливым признанием того, что действо, именовавшееся выборами в СССР 1970-х годов было чем угодно – политической бутафорией, спектаклем, актом демонстрации лояльности, – но только не выбором между какими-то кандидатурами на какие-то посты. Теперь – впервые с полулегендарных 20-х годов – горбачёвцы выразили недвусмысленное желание заставить «демократию по-советски» не прокручиваться вхолостую, а работать всерьёз.

Помимо этого, на январском пленуме было сделано ещё 2 очень важные заявки. Во-первых, в –надцатый раз было выражено стремление углублять и расширять Гласность. Само по себе это 1001-е китайское последнее предупреждение ни о чём не говорило, но теперь оно было дополнено уточнением о том, что процессы Гласности должны распространятся и на дела минувших дней. Первой ласточкой «нового взгляда» на историю стало муссирование т. н. «событий 1937 г», т. е. второй волны репрессий против командного состава РККА в 1937–39 гг. Разумеется, ни о первой волне репрессий в армии, ни о ещё более ранних событиях («дело Промпартии», «Шахтинское дело» и пр.) на тот момент и речи не шло.

Одновременно, стремясь расширить идеологическую атаку по фронту, Горбачёв заговорил об общем засилье догматического подхода в гуманитарных науках и о необходимости с таковым засильем оного подхода бороться. В общем, понимающие люди – поняли, и взяли под козырёк.

Зима-осень 1987 г. Социальная активность растёт

Заседание ленинградского клуба 'Перестройка', на базе которого позднее был создан Ленинградский Народный Фронт. Фото - журнал 'Огонек', 1988-31

Надо отметить, что судя по скорости реакции общества, Горбачёву удалось очень хорошо уловить витающие в воздухе тенденции и возглавить движение, которое, судя по всему, появилось бы в любом случае. Во всяком случае, стихийная самоорганизация политически активной части общества, не включённой в официальные структуры, началась уже через считанные дни после окончания январского пленума. Как грибы начали расти разнообразные «неформальные» объединения – экологические, политические, религиозные и др. Важным фактом стало появление «альтернативной прессы», которая выражала политическую позицию как «неформалов», так и просто сторонников реформ.

Тут надо внести терминологическую ясность. Вообще внецензурная пресса в СССР конечно существовала и задолго до 1987 г. Достаточно упомянуть «Хронику текущих событий», которая, кстати, была не единственным подобным органом информации. Но мы в данном случае говорим именно об альтернативных СМИ – то есть об органах печати, которые находясь официально если не в оппозиции, то, как минимум, – вне медийного поля советских органов, в то же время этими органами никак не пресекались, да и, по большому счёту, не контролировались. С июля 1987 г. Григорьянц начал выпускать журнал «Гласность» (один из первых, если вообще не первый, орган альтернативной прессы в СССР). Вскоре при указанном журнале стала функционировать т. н. «общественная приёмная», в которой пытались оказывать помощь гражданам, считавшим, что их права нарушены местной властью. С августа 1987 г. стала выходить «Экспресс-хроника», быстро ставшая наиболее популярной среди «неформальных» кругов именно в силу своей нацеленности на освещение деятельности подобных структур и клубов. Тогда же, летом 1987 г. начало функционировать агентство новостей СМОТ (Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся), пытавшееся позиционировать себя (насколько успешно – другой вопрос) как некую «неформальную» альтернативу ТАСС».

К октябрю 1987 г. число «неформальных» организаций перевалило за отметку «100»; 17 из них провели конференцию в Ленинграде, на которой присутствовали корреспонденты центральных газет и журналов и даже представители горкома ВЛКСМ. Разумеется, пока всё это было не столько политикой, сколько игрой в политику. Идейное бурление приводило к созданию очередного клуба численностью в 3–5 человек, который распадался спустя 2–3 месяца, что бы предоставить своих экс-членов для формирования 3–4 новых федераций, союзов или ассоциаций. Всё это роение политически активной части населения, которая по тем или иным причинам не могла или не хотела инкорпорироваться в официальные советские структуры, по сути, имела только одну точку консенсуса – критику существующего статус кво, и одну базисную форму деятельности – общение внутри своей тусовки.

В целом всё это очень напоминало репетиловское «шумим, братец, шумим…». На тот момент довольно трудно выделить более-менее влиятельные группировки, но с учётом всех привходящих, с поправкой на малый период полураспада таких структур и их крайнюю малочисленность, можно сказать, что относительно известным в узких кругах политтусовщиков 1987 г. был ленинградский клуб межпрофессионального общения «Перестройка», в деятельности которого активно участвовали решительно никому (кроме близких) на тот момент неизвестные молодые люди Чубайс и Гайдар. В Москве им соответствовал (по весу в соответствующих кругах) т. н. Клуб социальных инициатив. В августе 1987 г. была сделана первая попытка как-то структурировать всё это броуновское движение, но созданная тогда Федерация социалистических общественных клубов серьёзного следа в отечественной истории не оставила.

Осень 1987 г. Водораздел

Первая выставка, посвященная истории сталинизма в клубе МЗЛЗ , 1988. Фото - Дмитрий Борко (http://www.borko.ru)

Относительно плавное развитие «неформалов» в течение весны-лета привело к качественным изменениям, черёд которых пришёл осенью. Хронологически это совпало с окончательным оформлением идеологии Перестройки и выходом на политическую арену национальных движений. Всё это в комплексе позволяет выделить весну того года в особый период, ставший своеобразным водоразделом между «детством» и «отрочеством» системной оппозиции в СССР. Итак, рассмотрим ведущие тенденции осени 1987 г.

1) Во время празднования годовщины Октябрьской революции Горбачёв выступил с докладом «Октябрь и Перестройка», который был вскоре дополнен свежеопубликованной книгой «Перестройка и новое мышление». В этих работах делался упор на творческом характере ленинзма, который, дескать, нельзя рассматривать как догму, а следует перерабатывать в соответствии с реалиями текущего момента; поднимались вопросы о недоиспользованном потенциале НЭПа и цене коллективизации, а так же подчёркивалась необходимость для созидания нового – идти на социальные эксперименты.

В практическом плане следует отметить призыв довести на логического конца процесс реабилитации незаконно репрессированных, начатый в 1950-х, но прерванный после 1964 г. (причём первой кандидатурой на реабилитацию рассматривался Бухарин, как вождь «правого уклона», что давало определённый повод для рассуждений, кого Горбачёв считал своим идеологическим предшественником); а также впервые прозвучавшие открытые обвинения Брежневу в организации Застоя. В целом, можно сказать, что данные документы стали своеобразным манифестом идеологии Перестройки по-горбачёвски.

2) Примерно в это же время начинается стремительная политизация «неформального» движения. С одной стороны, к этому времени всем сколько-нибудь адекватным деятелям этой сферы стало очевидно, что клубный формат себя исчерпал. Продолжая сидеть в уютных аудиториях можно было и дальше переливать из пустого в порожнее, но если ставить перед собой задачу действительно как-то влиять на окружающий мир – требовалось уже как-то в оный мир выходить и искать точки соприкосновения с реалиями текущей жизни. С другой стороны, «критический консенсус» так же себя исчерпал.

Нарастает трещина между двумя основными течениями внутри «альтернативных политиков». Выделяются «социалисты», выступающие за обновление и очищение социалистической идеи и видящие своим идеалом некий «социализм с человеческим лицом» или, на худой конец, социал-демократию шведского разлива. Им противостоят «либералы», которые всё чаще говорят о том, что социалистический эксперимент себя исчерпал, и пора бы вернуться на магистральную дорогу развития, по которой идут ведущие государства Запада. Из московского Клуба социальных инициатив выделились «Социальная инициатива», а затем КСИ окончательно распался – последние «социалисты» образовали Фонд социальных инициатив, а московские «либералы» ушли под эгиду ленинградской «Перестройки». Впрочем, и ленинградский клуб в ноябре 1987 г. распался на «Гражданское достоинство» и «Перестройку-88».

При этом «ультра-правые» (ну, какие они тогда были…) сочли оба новоучреждённых клуба недостаточно радикальными, и создали семинар «Демократия и гуманизм» во главе с Новодворской и группу «Доверие» под руководством Дебрянской. Уже в конце осени «ультра» отметились, проведя несколько несанкционированных митингов в поддержку политических заключенных и свободы слова.

Митинг Ленинградского Народного Фронта на Дворцовой площади (www.agitclub.ru)

3). Принципиально новым фактором политического пейзажа стал первый «раскол в партии», который, вероятно, будет правильней назвать «ельцинским бунтом». Это действительно был пример разрешения разногласия в высшем эшелоне власти «на новый манер». На октябрьском пленуме ЦК КПСС 1987 г. Ельцин (на тот момент – персек московского горкома КПСС) обвинил Лигачёва в консервативном стиле руководства партией и потребовал сократить аппарат ЦК примерно вдвое.

В первом приближении этот демарш можно рассматривать как попытку быть «святее папы римского» и перехватить инициативу в деле реформирования партийных структур. Горбачёв, будучи опытным аппаратчиком, этот расклад просчитал «на лету» и моментально организовал отпор. «Группа товарищей» устроила строптивому персеку показательную порку, упирая на то, что Ельциным руководят некие «личные обиды», а не интересы дела. Соответственно, его претензии пленум отверг, а дальнейшее было жёстко предопределено устоявшейся логикой партийной жизни. Теперь аппаратчика, замахнувшегося слишком высоко, могло ожидать только одно – стремительное падение.

Действительно, в московском горкоме была организована травля в лучших традициях 1930-х, ну разве что без передачи дела в НКВД. Однако фокус был в том, что смещённый первый секретарь неожиданно оказался народным любимцем. Надо сказать, что ряд популистских мер привели к тому, что симпатии москвичей действительно были на его стороне даже до описанных событий. Но теперь эти симпатии были дополнены титулом «от власти пострадавшего». Собственно, причины опалы уже мало кого интересовали (а известны были ещё более узкому кругу). В декабре 1987 г. в МГУ прошёл первый студенческий митинг в поддержку Ельцина. У бывшего первого секретаря стремительно формируется имидж борца против «консерваторов», «перестройщика, большего, чем Горбачев». Одновременно начинает складываться политической фольклор. Среди политически активной части населения ходят несколько вариантов (причём все они имеют очень отдалённое отношение к оригиналу) «той самой речи Ельцина, за которую его сняли». Интересно, что один из этих вариантов проник за кордон и был опубликован в газете «Монд».

4) Наконец, совершенно новым моментом политического расклада стал выход на арену неких группировок которые… нет, пока ещё не выступали с националистических позиций, но всё более настойчиво поднимали национальную тематику на щит. В октябре 1987 г. было создано Объединение за национальное самоопределение Армении. Там же, в Армении, а так же в Эстонии и Литве прошли многочисленные акции, носившие формально экологическую окраску, но постоянно муссировавшие мысль «злобный Центр нашу самобытную природу губит».

18 ноября 1987 г. в Литве прошла демонстрация в годовщину провозглашения независимости страны, завершившаяся митингом. О массовости движения на тот момент говорит численность финального митинга – 3 человека. Характерно, что вышеупомянутая группа «Доверие» провела аналогичную акцию в Москве, солидаризируясь с прибалтийскими единомышленниками, и была та московская акция едва не более многочисленной, чем литовская. Разумеется, столь радикальные выступления национального окраса были на тот момент чем-то исчезающее редким. Но в то же время национальная активность в республиках (не РСФСР) начинала бурлить всё более заметно. Пока она рядилась в одежды разнообразных народно-демократических движений в поддержку Перестройки, но это пока…

Общество 'Память', ок. 1990 г.. Фото - Дмитрий Борко (www.borko.ru)

Зима-весна 1988 г. Общественно-политическое размежевание

Одним из аспектов радикализации процесса Гласности стала массированная «десталинизация» общества, проходившая в форме интенсивного вброса в общественное сознание разнообразных негативных (их подлинность в данном случае была второстепенна) фактов о периоде 1930-40-х гг. Неожиданно это дало старт новому этапу идеологической поляризации, который, в отличие от осени 1987 г., охватил не только весьма узкую прослойку идейных «неформалов», но выплеснулся в широкие массы и стал едва ли не доминирующим мотивом общественной жизни. Характерная деталь – в кинокартине «Маленькая Вера» дочь-оторва и папаша-шоферюга в ходе очередного кухонно-поколенческого скандала бросают друг другу обвинения в стиле «при Сталине тебе так себя вести не позволили б! – Да твой Сталин ваще людей мильенами убивал!», хотя очевидно, что и доче, и батюшке вопросы истории, политики и геофизики равноинтересны.

Старт процессу был дан «наверху» – в январе 1988 г. в ЦК была создана комиссия по реабилитации жертв репрессий под руководством одного из виднейших представителей радикал-реформаторов в высших эшелонах власти – Яковлева. Примерно в это же время аналогичные тенденции начали развиваться «снизу». Новосозданное историко-просветительское общество «Мемориал» поставило своей целью содействие «полной реабилитации» и оказания помощи лицам, пострадавшим от необоснованных репрессий 1930-40-х годов, а равно родственникам таковых лиц. Эти встречные потоки, идущие как с вершин власти, так и из глубин общества, совокупно образовали своеобразный трамплин для обобщённой критики базисных идеологических постулатов социализма в целом.

Образовался некий общественный тренд, рупором которого стали популярные издания – журнал «Огонёк» и газета «Московский комсомолец». За считанные месяцы и указанные СМИ, и возглавляемое ими общественное течение перешло от методики ликвидации «белых пятен» в истории и рассказа о судьбах и деяниях репрессированных лиц – вклад в историю которых действительно замалчивался официозом, тут уж что было, то было; – к повальному закрашиванию истории 30-40-х годов прошлого века «радикально-чёрным цветом» а-ля Киса Воробъянинов. При этом беспощадная критика прошлого рассматривалась как обоснование радикальности грядущих преобразований. Если в прошлом всё было так плохо – значит, косметическим ремонтом не обойдёмся. Придётся перестраивать всё капитально.

Первый выход 'Мемориала' на первомайскую демонстрацию. Фото- Дмитрий Борко (www.borko.ru)

Нельзя сказать, что этот тренд вызвал всеобщее одобрение. Определённые круги общества сначала вполголоса, а затем – открыто стали возражать против «покушения на святое». Рупором этих настроений стала статья Андреевой «Не могу поступиться принципами», опубликованная в «Советской России».

К сожалению, уже на этом этапе проявилась главная слабость антигорбачёвской оппозиции – полное отсутствие внятной контрпрограммы. По сути, если отжать из статьи «воду» в виде ритуальных заклинаний о нерушимости союза рабочих и крестьян, величии Октября и прочих камланий советского агитпропа, которые (камлания) уже давно у всех навязли на зубах и были решительно никому не интересны, у Андреевой оставалось только 2 тезиса – о снижении уровня жизни населения в годы Перестройки (к слову сказать, на начало 1988 г. оное снижение было ещё сравнительно малым и явно не годилось для вывода людей на баррикады); и об огульном очернении советской истории.

Ну, очернение действительно имело место быть, но, во-первых, что бы понять, где кончается «белое пятно в истории» и начинается «замазывание грязью» таки надо было обладать рядом специфических навыков, коих у подавляющего большинства населения не было и не могло быть; а во-вторых, на антитезе «чёрное – нет, белое» идеологию не построишь. Для «горбачёвцев» борьба за историю была частью общеполитической программы, для «андреевцев» – самоцелью, именно потому, что программы в общеполитическом значении они не имели. Поэтому в узкоисторическом сегменте они могли витийствовать хоть до посинения звёзд на Кремле (кстати сказать, уровень исторической аргументации у них был примерно равный «Огоньку», так что даже на этом «фронте» противостояния их шансы были весьма призрачны), но в политическом противостоянии сторонники Андреевой были обречены изначально.

Однако в ЦК сам факт появления оппозиции в достаточно высоких этажах власти (протолкнуть статью в государственную газету республиканского значения не так просто) вызвал настороженность, и контрудар решили готовить по всем законам аппаратно-военного искусства. Текст контр-статьи был написан главным редактором «Правды» (на тот момент – Афанасьев), затем правился Яковлевым и прошёл окончательную обработку уже под пером лично Горбачёва. Наконец, 5 марта 1988 г. в «Правде» была опубликована статья «Принцип Перестройки: революционность мышления и действительность» – в котором власть сигнализировала о своей решимости продолжать и углублять радикальные реформы. Летом этот «манифест перестроечных сил» был дополнен книгой «Иного не дано». В этих работах, по сути, был сконструирован «образ врага» – то, чего так не хватало для «правильного», привычного обществу, стиля проведения реформ.

Итак, теперь супостат, вредящий Перестройке и Гласности был назван поимённо. Это были «сталинисты», «номенклатурщики», «враги Перестройки», «консерваторы» и «аппаратчики». Горбачёв и его сторонники могли быть довольны – первый робкий мятеж был подавлен в зародыше, но в угаре победных реляций в Кремле пропустили одну простенькую мысль. От критики «преступлений сталинизма» полшага до осуждения «сталинизма» как преступной системы. Это, в свою очередь, прокладывает мостик к критике марксизма-ленинзма как утопичной доктрины, приведшей на практике к утверждению того самого кровавоужасного «сталинизма». Отсюда – прямой путь к отрицанию социалистической идеологии в целом. И, если пройти весь маршрут идеологического дрейфа до финала, неизбежен вопрос – а на чём базируется легитимность Горбачёва, как генерального секретаря коммунистической партии?

Пройдёт лишь несколько лет, и Горбачёв поймёт, в какую ловушку он сам себя загнал, но об этом – позже.