Хелло, Дарлинг
Дарлинг не разбирался в словах, иначе бы он смекнул, что фраза - «Крепкий пес! Продай» - ничего хорошего не предвещает. Слова эти прозвучали в лифте и принадлежали человеку угловатому как сундук. На предложение ответа не последовало, а мальчик, что держал поводок, глянул в глаза Дарлингу и подмигнул. Пес ткнулся морщинистой мордой в ногу юного хозяина, нос собаки засопел, и шерстистый увалень начал лизать хозяйскую штанину.
- Дарлинг, фу! – прозвучала команда, и мальчик с псом вышли из лифта, а человек-сундук поехал выше.
Через неделю собака пропала. Юноша в грязной одежде прибежал домой и поведал родным, как Дарлинг скулил и рвался в сторону мрачной части парка, как карабин на поводке не выдержал, и как собака полетела кометой в темноту. Рассказал парень и о том, что все канавы и ямы в сквере обследованы, что голос охрип в попытках дозваться Дарлинга, что юноше помогали люди, встреченные в парке, но все напрасно. Пес растаял, словно кубик сахара в горячем кофе.
***
- Ты собаку зажарить хочешь что ли? - раздалось над связанным псом, когда багажник осветил на пустыре двух людей у машины. Свет над собакой мигал, а через истлевшую изоленту на проводах у лампочки просвечивали синие искорки. Человек, похожий на жирную жабу, махал ладонью перед лицом и морщился.
- Старая машина, вот проводка и попахивает, – ответил угловатый хозяин распахнутого багажника.
Жабьелицый провел рукой по холке собаки и сказал:
– С ремонтом не затягивай, а то сгоришь к черту в этой развалюхе... Что за барбос?
- Зовут: Дарлинг. С породой - не ясно.
- Свисающие уши, голова в складках, – произнесло жабье лицо и продолжило, - похож на японских молоссов, однако они должны быть коричневыми, а этот белый… Мощная грудь, мускулистые ноги… Нет, нет, цвет не в породу.
Жабьи глаза осматривали собаку. Пес тихо скулил, вдалеке едва слышно гудел ночной город.
- Что еще о собаке скажешь, Гриня? – жабьелицый выпрямился, отвернулся и чихнул в весеннюю тишину.
- Зверь семейный под дитем ходил. Пока не рекомендую ставить с сильными бойцами.
- Лопух, значит? На другое дело пойдет, – произнес жабьелицый, и потер ладони.
- Другое? – хозяин багажника покачал крышку.
- Для гастрономов - нынче модно… Ну-ну, не морщи нос, Гриня!
- Я так не работаю, - сказал Гриня, его руки прижали багажную дверцу.
- А как ты работаешь? Какая тебе разница, как закончит твоя добыча: сдохнет от клыков или от топора.
- Дарлинг под тесак не пойдет! – сказал псовый охотник.
- Ты на мели, что ль? Без проблем, удвоим цену. Собачатина денег стоит, – жабьелицый поднял крышку багажника, посмотрел на скулящего пса и продолжил, - Гриня, этот балбес при первой же атаке потеряет хвост! Я таких простофиль чую. А вот на стол годится.
- Это хищник.
- Был хищником! Когда бирюком в тайге бродил, но это было давнее чем гладиаторы.
- Зубы есть, весит как я. Что еще надо? Не гляди что мытый. Зверь!
- Мытый? У меня на него аллергия похоже, – человек-жаба потер нос и продолжил, - говорили мне, что ты - идиот. Я отмахивался, ерунда мол, зато каких псов добывает. Но с этим промашка вышла, он - не боец. Ты в его глаза посмотри, это же теленок! – жабьелицый схватил намордник и стал показывать Грине глаза собаки.
- Это сейчас он такой, а в драке сообразит, что к чему, – ответил Гриня.
- Болван, ты! Волк из него уже не вырастет. Ладно, уговорил, даю тройную цену, – жабьелицый потряс перед Гриней ладонью с оттопыренными тремя пальцами.
- Нет, – ответил Гриня и захлопнул багажник.
- Гриня! - не утихал жабьелицый. - Что ты будешь делать с Дарлингом? Никто из собачьих маклеров не станет с тобой возиться, я - клык среди коренных зубов.
- Оба мы - редкая человеческая форма.
- Вот, именно, нам дружить надо. Гриня, тройная цена.
- Нет, – произнес Гриня и, помедлив, сказал, - я сам Дарлинга натаскаю.
Жабьелицый закрыл глаза и потрогал себя за кадык.
- Гриня, ты всей кухни не знаешь.
- Я поведу его в бой, – сказал Гриня.
- Заладил! Философ-живодер. Тройная, Гриня! Отказываешься? Я время лишь трачу! – жабьелицый коснулся носа Грини указательным пальцем. – Если Дарлинг явится - поставлю своего Ункаса.
Сказав это, собеседник наклонился и, в замок багажника как в микрофон, проговорил:
– Хелло, Дарлинг! - после чего развернулся, вновь чихнул и пошел к своей машине.
Мотор заурчал, зажглись фары, и грунтовая дорога унесла человека-жабу в город.
Гриня дождался, когда автомобиль маклера растворится в темноте и снова раскрыл багажник. Угловатый как сундук собачий ловец наклонился и долго разглядывал глаза поскуливающего пса. После чего Гриня захлопнул скрипучую крышку, и старенький форд повез их с собакой к жилью охотника.
***
Гриня обитал в брошенной безымянной деревушке далеко от города. Во дворе косого дома, который охотник выбрал для жилья, находился сарай, его Гриня оборудовал под псарню, где и разместился Дарлинг.
Тишина, глушь, люди стерли точку на карте, означавшую когда-то это поселение. Вместе с шумом и заботами отсюда ушли человеческие законы и принципы. Гриня был здесь царем, народом, трибуналом, подсудимым.
И ни одна душа в мире не могла избавить Дарлинга от предстоящих здесь испытаний.
Гриня взялся за пса с первого дня. Тонким стальным прутом охотник исхлестал Дарлинга до полусмерти. Орудие не увечило собаку, однако портило белую шкуру и причиняло жуткие страдания. Давно, когда Дарлинг был щенком, его клюнула в нос курица, и тогда пес визжал и метался по дачному участку. Вся боль и обида, которые причинил клюв, вероятно, могли разместиться в одном миллиметре невыносимого прута, а ударов им собака перенесла за первый деревенский день не меньше сотни.
После экзекуции охотник и пес часто дышали, первый от усталости второй от ужаса и боли. Гриня склонился над окровавленной собакой и произнес:
- Форму нужно заполнять содержанием, Дарлинг. Сейчас содержание у тебя телячье. Этого теленка я и прогоняю.
«Прогонять теленка» Гриня приходил в сарай каждый вечер. Пес, завидев охотника, вжимался в угол, ни лая, ни рычания - Дарлинг лишь стонал и скулил.
На пятый день собачьего ада Гриня вновь заговорил:
- Ты чего не лаешь, не огрызаешься? Так я тебя совсем убью. Ты должен на меня набрасываться, ты озвереть должен. Ты понимаешь? Собака ты глупая! Я ведь не чугунный…
Еще два раза приходил Гриня хлестать собаку, но та упорно не хотела «звереть», только по-прежнему вжималась в угол и скулила.
На седьмой день гестаповского метода, охотник вышвырнул окровавленный прут в проем двери.
***
На следующий день Гриня начал копать посреди двора яму шириной в два метра. В этот же день охотник перестал кормить Дарлинга. Вертикальную пещеру угловатый человек рыл несколько дней, и все это время в пасти собаки не было ни косточки, ни крошки, ни капли воды.
Наполнив последнее ведро грунтом, Гриня выбрался по лестнице из ямы и отправился к Дарлингу.
- Меня в детстве, - сказал охотник, – голого заперли с разъяренной крысой в душевой, открыть обещались, когда убью крысу. Я был меньше тебя, у меня не было клыков, но я победил. Завтра твоя очередь взрослеть.
Перед тем как начать яму, Гриня расставил по заброшенным домам и сараям ловушки, и к началу нового собачьего испытания набралось больше десятка голодных сердитых крыс.
Человек отволок собаку и сбросил в жерло, после чего открыл бочку, в которой томил грызунов, опрокинул в яму, и на ошарашенного пса грянул кошмар.
- Десять! На сегодня хватит, - сказал охотник и стал смотреть вниз.
Крысы падая, ударялись о собаку и мгновенно кусались. Неимоверно острые зубы оставляли глубокие порезы, некоторые крысы умудрялись вонзаться до кости. Пес взвился и стал крутиться по яме как бешеная стрелка тахометра, бестии прыгали со всех сторон на жертву, грызли и падали, некоторые оставались чуть дольше на теле собаки, но не выдерживали неистовой скачки и отцеплялись и вновь кидались в атаку. Дарлинг через минуту покрылся кровью. Серые твари лавировали между собачьих лап и безответно резали собаку, а одно из чудовищ, закрепившись на левой лопатке Дарлинга, настолько глубоко вонзило резцы, что верхняя часть отвратительной мордочки углубилась в рану. Пес взвыв изогнулся и с такой силой клацнул зубами, что разделил крысу пополам.
Гриня, поднял кулак и крикнул:
- Да!
После первой удачи Дарлинг перестал вертеться, поднялся на задние лапы, глянул вниз и обрушился придавив одну крысу передними лапами и одну уничтожил щелкнув клыками. Тварь под лапами шевелилась, пес не обращал на нее внимания и его челюсти орудовали по сторонам, отрывая хвосты и головы грызунам. Наконец Дарлинг, не переставая в лево и в право работать зубами, сделал движение передними лапами, словно рыл землю, из-за чего крыса, что лежала под когтями, разлетелась на части.
Охотник наблюдал за ямой, кулаки сжались над головой, а лицо покрылось испариной.
Дарлинг перевалил за половину крыс, но оставшаяся мерзость не думала отступать, напротив, стала яростнее, почуяв дух смерти. А самая шальная вцепилась в ухо Дарлинга, прокусила насквозь и повисла сатанинской серьгой. Бедный пес вертел головой, но только раздирал ухо. Наконец он наклонил голову вниз, грызун оказался на земле. Собака извернулась и ударами передней лапы размозжила тварь. Мертвая крыса перестала стискивать зубы, и Дарлинг освободил ухо.
Завидев такой маневр, Гриня закричал:
- Дарлинг - ты гений!
Разобравшись со всеми крысами, пес лег, его грудь тяжело работала, весь он был бурым от крови, морда изодрана, а правое ухо укоротилось на четверть.
Охотник смотрел на дно мясорубки и кивал. Он ушел к себе, оставив на сегодня Дарлинга в покое.
С этого дня Гриня вылавливал грызунов, как проклятый. Он не давал выходных ни себе ни собаке. Так, день за днем, угловатый человек увеличил число зверьков в одном крысобое до двадцати.
Через месяц Гриня остановил крысиный промысел и привез из города большую коробку набитую медикаментами. Надев дрессировочный костюм, охотник поднял собаку из ямы и перенес на псарню; на несколько дней мази, промывания, уколы заполнили время мохнатого страдальца. Отличная говядина, что приносил Гриня, восполняла силы, Дарлинг много спал, иногда охотник цеплял на пса поводок и бегал с ним по заброшенным дорогам.
За время этого рая крупные раны собаки зажили, шкура огрубела, а мышцы снова налились. По вечерам Гриня ощупывал Дарлинга, мерил рулеткой и взвешивал. При этих манипуляциях пес не издал ни звука и ни разу не оголил зубы, а глаза его всегда следили за человеком.
***
Наконец в один из дней молодого лета Гриня повез пса на бой.
- Таки привез Дарлинга! – сказал жабьелицый маклер и чихнул, глянул еще раз на собаку и проговорил, – Бедная собачка, вся в шрамах, с медведем лето встретила что ли?
Как и грозился, человек-жаба вывел своего пса.
Черный Ункас - это был крупный импозантный ротвейлер. Кроме дорожки шрама через морду, ничто не говорило, что это матерый солдат, на счету которого стая побежденных и даже убитых собак. Ункас стоял в углу коробки арены и спокойно смотрел на болельщиков и на белого пса напротив.
Дарлинг, по высоте превосходящий Ункаса, вертел мордой в стороны, реагируя на крики и подначивания зрителей; его задние ноги то подгибались, то выпрямлялись. Люди, заметив неуверенное поведение белого пса, улюлюкали и кривлялись.
К зрителям через изгородь перелез Гриня и оттуда вытянутыми руками расстегнул ошейник, отчего Дарлинг повернулся мордой к охотнику - хвостом к противнику. Завидев это, публика засвистела и заржала, жабьелицый тоже ухмылялся, но не спешил расстегивать черного ротвейлера, прищуренные жабьи глаза изучали Дарлинга и Гриню. Наконец, крикнув:
- Хелло, Дарлинг! - жаба расстегнул Ункаса.
Почуяв что шея свободна, ротвейлер с яростью, как луна холодной и огромной, устремился туда, где отвернувшись, стоял неопытный пес. Ункас на бегу врубился в белую спину, отчего Дарлинг упал. Ротвейлер втаптывал противника в землю и, сжимая в челюстях хребет, мотал головой. Однако, пес-новобранец с обидчиком на плечах отжался от земли, а пасть Дарлинга рванула ногу ротвейлера, и Ункас упал на спину. Сейчас же Дарлинг прыгнул на живот черной собаки, и его лапы заскребли по мягкому животу противника будто рвали крыс. Но ротвейлер быстро освободился, перекатился и вскочил, однако с его живота капала кровь.
От вида красных следов на земле толпа взревела, по всему выходило - столь необычного приема не видели ни Ункас ни зрители.
Не обращая внимания на живот, черный пес торпедировал Дарлинга в бок, и белая собака вновь оказалась на земле. Ункас бросился вниз к светлому горлу, но Дарлинг подобрал ноги и подпрыгнул, а ротвейлер ткнулся мордой в арену.
Люди за забором свистели и хлопали, увидав танковую атаку Ункаса и увертку остроумного Дарлинга. Эти два соперника на арене разнились не только цветом, но и манерой драться: Ункас бил сильно и использовал вес тела, однако его укусы тяжелые и продолжительные редко достигали цели; Дарлинг, напротив, прыгал, пускал в ход лапы, клацал зубами и резко отскакивал - работал словно перед ним крыса. От этой тактики Ункас покрылся царапинами и ссадинами. Дарлингу достались три раны, но они были глубокими и обильно кровили.
В конце концов, черный старый гвардеец вжал Дарлинга в раствор арены и вцепился в горло. Белый пес начал извиваться, но ротвейлер усилил хватку и словно примерз к противнику. Напрасно Дарлинг оставлял когтями глубокие борозды на шкуре Ункаса - черный пес навис над белым и не отпускал шею. Вскоре движения Дарлинга замедлились, и он обмяк.
- Задавил! Ай да Ункас! – прокричал кто-то.
Толпа ревела.
Когда Дарлинг начал утихать, угловатый охотник дернулся было через забор, но его остановили крепкие руки, и Гриня услышал за спиной:
- Бой на смерть!
- Кто сказал? – спросил охотник.
Одна из волосатых рук, что держала Гриню, показала на противоположный угол арены, и охотник увидел собачьего маклера, который помахал ему и улыбнулся. В мгновение, Гриня локтем двинул назад, развернулся и нанес два удара людям, что его держали. Но встретив тычок рукоятки пистолета в нос, охотник упал, и сейчас же земля под его лицом стала сырой и красной.
***
Когда белые лапы перестали дергаться, маклер перебрался к собакам, на шее Ункаса щелкнул ошейник, а жабьи руки просунули палку между челюстей ротвейлера и оттащили его от бездыханной собаки.
Тем временем Гриня, покачиваясь, поднялся с земли, выбрался на арену к Дарлингу, и его ладонь потрогала грудь животного. Охотник глянул на часы, и руки надавили на сердце пса, потом Гриня раздвинул челюсти собаки и протер бледный язык. После чего пальцы сомкнули пасть, и Гриня стал делать искусственное дыхание Дарлингу через нос. Меняя искусственное дыхание на массаж сердца, Гриня следил за языком собаки. Время незаметно утекало, но охотник не останавливался, он то и дело посматривал на часы и продолжал действовать.
Вокруг арены замерла толпа, которая только что желала крови Дарлинга, сейчас лица людей изображали растерянность. Некоторые делали ставки на исход реанимации. Все следили за человеком и собакой. Вдруг движения Грини остановились, он сел рядом с телом.
- Все. Конец, – сказали в толпе.
Разбитое лицо охотника поднялось, и он сказал:
- В этом раунде победа за мной!
Гриня встал, раздвинул пасть собаки вновь - язык потихоньку розовел. Под собачьей шерстью прощупывалась жизнь, а грудь слабо подымалась. Дарлинг возвращался.
Толпа загудела:
- Вот здоровяк!
- Крепкий пес!
- Парень мертвого достанет!
- Молодчаги!
Жабьелицый стоял у забора, не отводя глаз от зрелища. И когда белый пес был спасен, он отдал черного Ункаса помощникам, вышел на середину арены и обратился к зрителям:
- Господа! Где вы еще увидите таких псов, такие красивые бои, и такую беспримерную преданность? Мы готовы пойти на многое ради вашего удовольствия! Мы готовы даже нарушить регламент и отпустить белую собаку. Разумеется, все ставки сохраняют силу, и, конечно, победа в смертельном бою остается за Ункасом. Но, то, что мы сегодня увидели навсегда останется в наших сердцах!
Толпа закричала:
- Правильно! Отпустить!
- Это по-человечьи!
Люди с повеселевшими лицами начали расходиться, а маклер подошел к Грине и жабьи губы проговорили:
- Это моя арена. Забирай своего обглодыша и проваливай. Увижу еще, пристрелю обоих.
***
По приезду в поселочек охотник расположил пса в доме. Лечение, хорошее питание и уход – вот что давал Гриня собаке теперь, а Дарлинг лежал и не мог поднять даже голову. Очевидно, из бед последних месяцев, путешествие на тот свет измотало его больше всего, и прошел не один день, прежде чем лапы смогли держать пса. Он похудел, а исполосованная кожа висела, как чехол грузовика на легковушке, но все же Дарлинг поправлялся.
Перед тем как Гриня скрылся с арены, к нему подошел делец-иностранец - азартный Ласло с предложением купить «дикофинного, самитшатилного» пса и всучил охотнику визитку. Сейчас, во время лечения собаки, глаза Грини подолгу останавливались на Дарлинге, и все чаще вертелась визитка Ласло в пальцах охотника.
Как-то раз пес, глаза которого никогда не упускали из виду охотника, увидел, как руки Грини отодвинули стол. Собака, лежа у двери в кухню, замерла. Охотник убрал небрежно обрезанные паркетины, и в полу обнаружился сейф. Кочергой охотник крутанул колесико на сейфе, и спрятанный медвежий капкан треснул по изогнутой шуровке. Пес вздрогнул и заскулил. Через секунду под полом раздался щелчок, а на чердаке затарахтел мотор. Гриня подошел к шкафу, пальцы нажали рубильник, что висел на стене, и мотор замолк. Дарлинг замер поскуливая.
- В генераторе топлива на три часа, он пускает ток в капкан. У вора нет шансов, – сказал Гриня, когда услышал пса.
Убрав капкан, Гриня открыл стальное хранилище и достал груду денег.
- До твоего поражения было больше. Ты - очень дорогой пес, – продолжил охотник, после чего достал из кармана пачку и добавил к куче, деньги скрылись в сейф, вновь притаился взведенный капкан, паркетины со столом вернулись на место, а до внимательного Дарлинга донеслись слова:
- Куплю домик на море и буду рыбачить. Сидишь с удочкой, тучки ложатся в море, солнышко греет… Будешь правильным псом, возьму с собой. Свежая рыба, знаешь какая на вкус? Но ты должен мне помочь, выздоравливай скорей.