— Когда-нибудь ты поймёшь…
Не дав ей договорить, Горан вскочил на ноги. Слишком часто мать обезображивала маска ненависти, чтобы он сейчас мог стерпеть выражение благородной грусти на почти идеальном лице.
— Пойму — что? Желание вымещать свою злобу на собственном ребенке? Пойму, как можно избивать его, пока не потеряет сознание? Пойму, как можно улыбаться, когда он корчится от боли? Пойму, зачем выискивать поводы для наказаний, даже когда их нет?
— Поймешь, что прощение нужно не мне. Ты должен простить и меня, и себя.
Горан задохнулся от такой наглости. А ему-то, интересно знать, за что просить прощения? За то, что не умер во время очередной порки? Или за то, что вообще родился?
И вдруг он заметил одну очень странную вещь.
Он смотрит на мать сверху вниз. Очень сильно сверху, будто она не дотягивает ему и до плеч.
Он отступил на шаг и помотал головой. Потер лицо и замер, уставившись на свои ладони.
Это его руки. Не Горана-мальчика, не Горана-юноши. Горана — мужчины. Большие, сильные мужские ладони.
Мать не дожила до его зрелости.
Он внимательнее всмотрелся в её лицо.
Как он сразу не увидел? Такой молодой и красивой мама была только в его детстве. До того как печать злости и страданий наложила несмываемый след на её черты. До того как она стала казаться ему настоящей ведьмой.
До того как она улыбнулась ему в самый последний раз, когда он помог ей принести воды из колодца, неловко переваливаясь с ноги на ногу, потому что ведро было слишком огромным и тяжелым для него. Целую вечность назад.
С тех пор он всего один раз видел улыбку на её лице — когда она умирала. И та улыбка сводила его с ума.
Образ матери растворился с последними отголосками звука её голоса. Горан заплакал.
Он очень быстро понял, что его семья — несчастливая. Отец много пил, гулял, не скрываясь, почти ничего не зарабатывал, не утруждал себя особыми заботами по хозяйству и регулярно избивал мать.
Мог ли Горан осуждать её за то, что она делала?
В детстве он был слишком занят выживанием, чтобы думать об этом. Повзрослев, он понял, что она была всего лишь глубоко несчастной, сломленной женщиной, которую никто и никогда не любил. Оправдывало ли это её? Нет.
Но значит то, что ему пришлось вынести, никак не было связано непосредственно с ним. На его месте мог оказаться кто угодно, с таким же исходом. Он вовсе не никчемный, не бездарный, не безнадежный. Невезучий — да. И в этом они с матерью даже похожи.
Наверное, он никогда не смог бы простить её при жизни. Но отравлять своё существование после её смерти… Кажется, он начинал понимать, что она имела в виду.
Как же его командир радовался, что Горан не выразил желания вступиться за своих родителей и спокойно наблюдал за всем!
При поступлении на службу Горан не указал в личном деле все «особенности» своей семейной жизни. Боялся, что его тогда просто не возьмут. Он тогда ещё не знал, что из них будут готовить форменных психопатов.
Тот секрет помог ему сдать «выпускной экзамен».
Горан постоянно думал о том, что стал таким же чудовищем, как мама. Она не испытывала к нему ни любви, ни сострадания. И он отплатил точно тем же. Круг замкнулся.
Каждый новый день с тех пор учил его оставаться холодным ещё к чему-нибудь.
Ловля эльфов. Пытки пленных. Убийства. Шпионаж. Список подвигов рос, а с ним — полная апатия ко всему.
У основания стены, которую он построил внутри себя, был всего один краеугольный камень: он не пожалел умирающую в муках мать.
И когда стена рухнула, это не надолго изменило ситуацию. Потому что его родители были чудовищами. А он — их достойным наследником. Он не заслужил нормальной жизни.
Горан вдруг почувствовал, что с каждой слезинкой, с каждым всхлипом из него выходит всё, что мучило его. Рыдания сотрясали его тело, пока он совсем не обессилел.
А потом стало легко и хорошо. Последний раз ему было так хорошо…
Когда эльф устроил бунт у него в голове.
Костёр весело потрескивал, хотя должен был давным-давно догореть. Из котелка пахло не травами, а похлёбкой. Но самое главное — рана на ноге больше не болела. Горан опустил глаза и обомлел. На месте гниющей дыры осталась лишь розовая полоска.
Может, он уже просто умер?
Горан ощупал бедро, чувствуя каждое своё прикосновение. От костра шёл жар, от воздуха — вечерняя прохлада. Всё нормально, кроме того, что такого быть не могло.
— С тобой всё будет хорошо.
Горан повернул голову в сторону звука. Одетый в новую одежду Авантюрин сидел на его вещах, оперевшись локтем на согнутую в колене ногу и беззаботно болтая в воздухе второй.
— Так ты жив, — сказал Горан и закашлялся. И без того не особенно мелодичный голос стал совсем сиплым. — Опять копался у меня в голове? Знал бы, что ты это сделаешь, не полез бы за тобой в тюрьму. Надолго хватит в этот раз, а? Я теперь ничем не лучше последнего пьяницы. Сначала — счастье, а потом руки трясутся… Решил завести себе ручного человека? Лучше б дал спокойно подохнуть…
Выражение веселья на лице эльфа сменилось смущением. Он сел ровно и даже слегка покраснел. Или то блики от костра?..
— Слушай, я… В прошлый раз я не очень понимал, что делаю. Мне никогда не доводилось работать с такими, как ты. И… я немного занервничал.
Горан громко хмыкнул. Авантюрин вздохнул.
— Ладно-ладно… Я был в ужасе. И, как я думал, стёр тебе память. Я не знал, что магия на это не способна. И очень удивился, когда ты почти сразу всё вспомнил.
— Можешь быть уверен, меня ты тоже очень удивил! Что это вообще было?
— Если верить тому, что мне рассказали… Я сделал две вещи. Вернул тебе способность чувствовать и стер всю эмоциональную окраску твоих воспоминаний. И когда ты начал заново их переосмысливать, все разом…
— Едва не сошёл с ума, — закончил фразу Горан. — Отличная работа, что тут сказать…
Авантюрин поерзал, а потом вдруг возмутился:
— А ты вообще продал меня! Да, я пока не мастер эмпатии, но старался как мог. Так что вместо того, чтобы издеваться, может, скажешь спасибо?
Горан замолчал. Отвернулся от эльфа и прислушался к себе. Попытался вспомнить мать, службу, Драгану… И ничего не произошло. Воспоминания были печальными, но вполне сносными.
— Выбросил в Пустоту твоё чувство вины. Оно такое огромное, что просто душило всё остальное. Нельзя нормально жить в настоящем, когда прошлое занимает столько места.
На небе показались первые звезды. Тишину разбавляли звуки ночного леса. Горан вдохнул свежий, вкусный воздух, смешанный с ароматами похлебки. Спокойствие разливалось по венам, пульсируя с каждым ровным ударом сердца.
— Пожалуйста. — Авантюрин посерьезнел. — Старые воспоминания я стянул сетью грусти, они не должны больше расползаться по твоему сознанию. Только не строй внутри себя стену, как раньше. Жуткая гадость! Чувства бывают очень неприятными, но они помогают отличить хорошее от плохого, понять, кто ты есть… И вообще быть живым. Не делай того, от чего потом будет плохо, стремись к тому, от чего хорошо, и умей отпускать, что уже случилось. И тогда тебе больше никогда не потребуется моя помощь.
— Звучит не так уж сложно, верно?
Авантюрин улыбнулся в ответ:
— Легче, чем будет на самом деле. Но мне кажется, ты справишься.
— За моё чудесное исцеление тоже надо благодарить тебя?
— И её. На самом деле, её. Меня одного никто бы не послушал.
Горан так долго рассматривал эльфа, что тот смутился и опустил взгляд.
Интересно, почему он вообще помогал ему? И как выразить словами, что эльф сделал для него больше, чем все люди в его жизни, вместе взятые?
Но вместо благодарности Горан неожиданно даже для себя спросил:
— Как думаешь, жена сможет меня простить?
— Не думал, что ты захочешь дать ей второй шанс… после всего.
— Если я получил второй шанс после того, что делал, почему это не заслуживает кто-то ещё?
Теперь очередь терпеть долгие разглядывания настала для Горана. Но он выдержал взгляд.
— Вы, люди, весьма интересный народ, — заключил наконец Авантюрин.
— Вы, эльфы, — тоже, — улыбнулся в ответ Горан.
— Твоя жена — очень красивая женщина. И очень несчастная. Если сможешь сделать для неё то же, что я сделал для тебя, — у вас может что-то и получится.
— Я приглашу тебя на золотую свадьбу.
Горан улыбался и после того, как эльф исчез, и во время ужина, и когда разглядывал небо. И только сон стёр легкую, едва заметную безмятежную улыбку с его лица.
— Так совсем никуда не годится! Ты словно просишь разрешения покопаться у меня в голове! Я не должен замечать твоего присутствия, но понимаю твои намерения ещё до того, как ты устанавливаешь Связь!
Авантюрин стиснул зубы и удержался от того, чтобы огрызнуться.
В глубине души он был очень благодарен Ланнуэлю за гостеприимство, а Варину — за учёбу, но с каждой неудачей благодарность уходила куда-то глубже, а раздражение росло и отдавало болью в висках.
Очередная попытка кончилась провалом, боль вспыхнула с новой силой. Авантюрин вскрикнул и зажмурился. Оранжевые и красные круги застилали взгляд, а затошнило так сильно, что Авантюрин не заметил, как пошла носом кровь.
— Варин, ты уверен, что начинать нужно именно с этого? Это же очень сложные техники, их не освоить новичку…
Самый приятный в мире голос остудил горящие виски. Авантюрин открыл глаза и увидел протянутый платок и участливое лицо Тарии.
— Если ему хватило таланта перемещаться к нам из какой-то Матерью забытой дали и якшаться с людьми, то не такой уж он и новичок. А уметь быть незаметным и защищать свой разум от встречных атак — долг любого эмпата в наше время. Хотя в последние дни мне упорно кажется, кто-то забыл, что идёт война.
Тария проигнорировала упрёк и пожала плечами:
— Его разум исследовали вдоль и поперёк, в том числе с помощью пыток. И раз уж он не выдал больше меня, то вряд ли нуждается в такой усиленной защите.
Хмурый эльф недовольно поморщился.
— Живя во дворце, он узнает много нового.
— Значит, не надо рассказывать ему ничего опасного, по крайней мере до тех пор, пока он не окрепнет настолько, чтобы пережить твои уроки. Если после учёбы ему опять придётся идти к Осфу, тебя по голове не погладят. Ну же, Варин, месть тебе не к лицу. Давай мы встретимся сегодня вечером и обсудим то, что случилось? Мне кажется это более разумным, чем сживать со света нашего гостя.
Варин коснулся протянутой ладони и, ворча, согласился. Эта девчонка всегда могла найти к нему подход!
— И всё же я хочу напомнить, что его обучение поручили не тебе, а мне.
— И я считаю, что Авантюрину очень повезло — обезоруживающе улыбнулась Тария. — Но несправедливо, что тебе придётся возиться с ним круглые сутки. Давай я расскажу ему сегодня, чем он может заниматься в свободное время без тебя?
Варин с облегчением кивнул. Он давно отвык проводить так много времени с кем-то и правда уже тяготился юным эльфом. Тем более что после инцидента с охотником гость его откровенно раздражал, а количество задаваемых им вопросов превышало предел, который Варин готов был терпеть. Но и одного его оставить тоже не казалось хорошей идеей.
Авантюрин молча шёл за Тарией, внимательно глядя по сторонам, всё больше утверждаясь в своих догадках.
Когда Авантюрин только оказался во дворце, он удивился, насколько враждебно воспринимают его другие эльфы. Стоило ему появиться в коридорах, как он наталкивался на презрительные, агрессивные или просто холодные взгляды.
А потом он понял, что это бывает исключительно в сопровождении Тарии. Едва его отдали на попечение Варину и он стал ходить по дворцу в компании темнокрылого эльфа, всю враждебность как рукой сняло. Дождавшись, пока они войдут в какую-то комнату, Авантюрин спросил:
— Почему тебя не любят другие эльфы?
Тария вздрогнула и быстро закрыла дверь. Забралась с ногами на плетеный диван, повозилась, зарываясь поглубже в упругую листву. Долго не отвечала и не встречалась с Авантюрином взглядом, рассматривая водопад, огибающий статую Матери по замысловатой системе желобков.
— Из-за моей работы. Ты ведь знаешь, зачем я оказалась в темнице с тобой?
— Чтобы убить меня. Я, кстати, так и не сказал тебе спасибо за то, что этого не сделала.
Тария недовольно дернула плечом.
— Не совсем так. Чтобы казнить тебя, если ты выдашь наши тайны или если согласишься работать на людей. Я не убийца. Я всего лишь исполняю законные приказы своего короля.
— Тогда ты не ответила на мой вопрос.
— Понимаешь… Смертная казнь не практиковалась у нас тысячелетиями. Кроме того, не все согласны, что для её исполнения необязательно доставлять преступника во дворец.
Авантюрин подошёл ближе к статуе. Ему очень захотелось прикоснуться к воде, но он не был уверен, что это не запрещено.
— Мне кажется, это детали.
Тария иронично подняла бровь.
— Хотела бы я, чтобы мои соплеменники рассуждали так же. А у вас разрешена смертная казнь?
— Да. Больше того, она не так уж редко практикуется. Несколько веков назад были казнены почти все эмпаты. Меня тоже ждет такая участь, если станет известно о моих похождениях. Да и за другие тяжкие преступления Совет старейшин может вынести такое решение. Содержать тюрьму довольно накладно, так что по факту всё правосудие сводится к одному вопросу: готовы ли мы простить эльфа и разрешить ему снова жить среди других после того, как он отработает своё наказание, или проще отрубить ему голову. На моей памяти казни случались даже из-за обычного воровства — если вор никак не мог исправиться и продолжал нарушать закон.
— Жестоко, — удивилась Тария. — Иногда мне кажется, что Ланнуэль прав относительно твоего происхождения, а иногда я просто не могу в это поверить. Неужели всего за несколько поколений можно так изменить культуру целого народа?
Авантюрин не ответил. Он всё ещё не был готов обсуждать эту тему. Сравнивать свою родину и здешних эльфов было любопытно, а вот думать о том, что половина твоих знаний о мире и истории враньё, — это совсем другое.
— Слишком уж часто я слышал это слово, и не в самых благоприятных условиях. Хотелось бы знать, за что меня едва не убили.
— Тебе… небезопасно это знать. И нам тоже. По правде говоря, я положила жизнь, чтобы тайна Колыбели не попала к людям.
— Но могу я услышать хотя бы то, что известно им? Надоело чувствовать себя идиотом, который единственный ничего не понимает.
— Резонно. — Тария вздохнула и опустила ноги на пол, словно ей было неловко говорить о Колыбели, сидя во фривольной позе. — Начну с вопроса… Как ты думаешь, что происходит после того, как ты устанавливаешь с кем-то Связь?
— Ну… — начал Авантюрин, — я никогда не делал этого с эльфами, но с людьми… Мне кажется, словно после этого я оказываюсь у него в голове.
Он покраснел от того, как наивно это звучало. Не может же он и правда верить, что внутри черепа людей есть целые залы и стеллажи с книгами. Даже если представить, что они очень странные существа и состоят не из плоти и крови, внутри них просто нет столько места. Однако же, когда он слился с разумом Горана, его тело куда-то делось. Он смотрел на мир глазами охотника и точно помнил, что снаружи его не осталось!
Тария улыбнулась, почти без снисхождения.
— В каком-то смысле так и есть. Но не физически. Ментально ты растворяешься в разуме другого — не важно, человека или эльфа. А вот твоё тело в этот момент становится уязвимым. Природа мудра и позаботилась о нашей безопасности. Колыбель — это место, куда попадают все эльфы, установившие Связь. Вокруг неё ходит много легенд, но это её предназначение — основное. Защищать, пока творятся высшие чары. Поэтому-то люди и хотят узнать, где она находится. Тогда им больше не нужно будет бояться эмпатов, скорее уж бояться придётся эльфам, потому что выбор будет нелегким — умереть или повиноваться приказам того, кто захватит Колыбель. И жизнь показывает, что в опасной ситуации не для всех решение очевидно…
— Если во время Связи моё тело переносится в Колыбель, почему Василь пытал меня и тогда, когда я был не в сознании? Я точно помню, что очнулся у него на столе уже раненый.
Тария поморщилась. Не самые приятные воспоминания…
— Такое могут только несколько человек во всем мире. Мы до сих пор не очень понимаем, как это работает, но Связь с ними — не такая, как с другими людьми или эльфами. Твоё тело никуда не переносится, и сам контакт… очень странный. Скажи, что ты видел во время Связи с Василем?
— А я мог видеть что-то, что не видели другие?
— Не знаю, что написано в ваших книгах по магии, но явно ничего толкового. Каждый эмпат видит во время Связи что-то своё. Как это происходит для тебя?
Авантюрин рассказал про залы, окаменевшие чувства, стеллажи памяти. Тария кивала, а потом спросила:
— А чем контакт с Василем отличался от обычного?
— Внутри него не было ничего особенного. Точнее, я так думал. Пустота, холод и сплошные уродливые обломки. А потом на меня напало… нечто. Какая-то мерзкая черная дрянь.
Воспоминание оказалось настолько живым, что Авантюрин съежился. Тария придвинулась ближе и положила руку ему на плечо.
— А у меня это звери. Но не осторожные и предсказуемые, как в лесу, а совершенно безумные. Когда я не в силах защищаться, они рвут меня на части, а я не могу потерять сознание от боли, пока человек не разорвёт Связь. Должна признаться, я теперь стала бояться прогулок в одиночестве. Хоть в наших лесах и нет таких тварей, как в моих видениях, мне хочется упасть в обморок уже от одного вида волка или барсука.
— Я готов составить тебе компанию, — ответил Авантюрин, — если, конечно, тебе не придёт в голову спуститься в какую-нибудь пещеру…
Тария улыбнулась и кивнула.
— Договорились. Но кроме леса и пещер у нас на многое можно посмотреть… Мы с тобой сейчас находимся в зале для медитаций. Во дворце их несколько, самый большой — в Храме Матери. Там никогда не бывает пусто, а это не всем подходит. Для желающих уединиться с собственными мыслями есть такие вот комнаты — здесь не собирается больше четырех эльфов, нет места. Если хочешь, чтобы к тебе вообще никто не присоединялся — закрываешь дверь. И, конечно, если ты видишь закрытую дверь — не входи туда. Никто не любит, когда прерывают его медитацию. Обеденный и тренировочный залы ты уже видел, Храм я покажу. Ещё у нас есть отличная библиотека, три трактира, летний и зимние сады…
Следуя за Тарией, Авантюрин вдруг перестал чувствовать враждебность окружающих. По крайней мере, среди всех недружелюбных взоров, обращенных на эльфийку, был один очень тёплый — его собственный.
И без того обыкновенно неулыбчивый, Варин был мрачнее тучи. Наткнувшись на его суровый взгляд, Тария вздохнула:
— Только ты один во всем дворце можешь простить меня за то, что я прикончила десяток эльфов, но не можешь простить за то, что не дала тебе убить одного человека. И кто после этого кровожадный?
— Не утрируй, — отрезал Варин. — Если бы всё ограничилось тем приступом милосердия, я бы не злился. Мало ли насколько сильно тебя ударили по голове. Но когда ты поддержала этого приблудыша и уговорила Ланнуэля помочь человеку… Даже Осф едва не лопнул от возмущения, несмотря на своё безграничное любопытство ко всему новому и любовь ко всему живому.
— О, то была лучшая часть всего предприятия, — усмехнулась Тария. — Я люблю Осфа, но тогда еле сдержалась, чтобы не смеяться.
— Ты позвала меня, чтобы шутить? Я не настроен на светские беседы.
— Ладно, не злись… Слушай, это на самом деле очень сложно объяснить. Честно сказать, у меня не было ни одной логичной причины это сделать, но… Знаешь, мы ведь никогда раньше не говорили с тобой про мою работу.
— Дела короля не всегда касаются простых смертных, — пожал плечами Варин, — и я не могу его за это винить. Он знает больше, чем мы все, а значит, и принимает решения не так, как мы.
— Рада, что ты это понимаешь. И я это понимаю. Поэтому и делаю то, что делаю… Но всё же те, кто обвиняют Ланнуэля, не представляют, о чем говорят. Ни один приговор не был приведен в исполнение, пока не было уверенности в его справедливости. Этим я и занимаюсь: моя задача понять, совершено ли преступление, и если да — не дать ситуации выйти из-под контроля. Обычно для этого приходится вступать в контакт с пленными. Чаще всего заканчивается тем, что я и сама оказываюсь в плену. Так было и на этот раз… Но Авантюрин ничего не рассказал людям.
— Потому что ничего и не знал, — проворчал Варин.
— Может быть, — легко согласилась Тария. — Никогда нельзя заранее знать, что именно ты выдашь под пытками… пока тебя не начнут резать на куски. Но интереснее другое: он вообще не согласился помогать людям, в отличие от Солина и остальных. За что и поплатился — ты видел, в каком состоянии мы его нашли. Когда раны были свежие, выглядело это ещё хуже.
— Восхищен его стойкостью, — пробурчал Варин, — но какое отношение это имеет к человеку?
— Самое непосредственное. Меня раскрыли, Авантюрин был тяжело ранен, а глава Особых королевских оказался умнее многих других. Когда явился охотник, я пела Последнюю Колыбельную. Для Авантюрина и для себя.
— Если я правильно всё понял, то наш найдёныш попал в темницу именно из-за охотника. Не много чести исправить то, что сам натворил. Внезапно проснувшаяся совесть — это, конечно, хорошо, но я бы не был так уверен в его мотивах.
— И снова ты прав, — не выдержала взгляд Тария. — Если бы я могла, ушла бы от него сразу. Но во время побега меня ранили. Когда я очнулась, не могла не то что телепортировать двоих — не уверена, что мне хватило бы сил добраться до дворца самой на своих крыльях. Мне пришлось ждать. И то, что я увидела… очень меня удивило.
— Когда я нашёл тебя, сразу заметил, что вы не в клетках. Я тогда ещё подумал, он чем-то вас одурманивает.
— Нет, — печально покачала головой Тария, — то были только лекарственные травы. Вполне, кстати, годная смесь. Если бы не она, Авантюрин бы не дожил до получения помощи. Каждый вечер Горан возился с нами: варил отвары, менял повязки. И ждал, когда мы уйдём. Не знаю, как объяснить… У меня не получилось установить с ним нормальную Связь, но и без этого чувствовалось: всё, что он делает, — это не для того, чтобы продать нас. Он просто помогал.
— Очень трогательно, — процедил Варин, — но это не отменяет того, что он — наш враг. Как и все они.
— Я знала, что ты вряд ли поймешь. Но должна была попробовать рассказать. Когда вы натравили кабана, я первым делом спрятала Авантюрина. А потом поняла, что не могу сбежать, не узнав, что случилось. Наверное, не попроси Авантюрин Ланнуэля о милосердии, я бы струсила предложить сама. Но я рада, что мы помогли.
Варин сделал большой глоток из кружки с нектаром и поболтал остатки, наблюдая, как лопаются пузырьки на поверхности напитка.
— Ты просто очень добрая. Всегда была, и ничего не изменилось за все эти годы. Ты уверена, что занимаешься своим делом?
— Как дипломатично, — усмехнулась Тария. Варин поднял брови.
— А ты ожидала от меня чего-то другого?
— Нет. И хвала Матери, что хоть у кого-то здесь хватает духу говорить мне правду. Мне не нравится убивать других эльфов. Первый раз меня рвало так, что я чуть не упала в обморок в собственные нечистоты. Теперь уже легче, пусть и все равно ужасно. Но кто-то должен делать это. Я люблю свой народ и безгранично доверяю Ланнуэлю. Если он сказал, что так надо, — значит, так оно и есть.
Варин внимательно посмотрел на Тарию.
— Мне кажется, ты многовато времени проводишь с нашим гостем.
— Не кажется. Кроме тебя и короля здесь не так много эльфов, кто бы не презирал меня. Приятно, знаешь ли, для разнообразия пообщаться с тем, кто не считает тебя чудовищем.
— Думаешь, королю это понравится? — осторожно спросил Варин.
— А ты думаешь, ему есть до этого дело? — наклонила голову Тария. Варин не выдержал взгляд.
— Не знаю. Иногда мне кажется, что он… выделяет тебя.
— Ты же понимаешь, что будь это правдой, это всё равно ни к чему не приведёт.
— Знаю, — вздохнул Варин, — но не всегда случается только то, что должно. Впрочем, ты редко бываешь во дворце.
— Редко бывала, — кисло ответила Тария. — Теперь мой портрет есть у половины человеческих королей. И мы до сих пор не знаем точно, у каких именно. Поэтому меня пока не отправляют на задания. Больше того, очень скоро люди поймут, что эльфов небезопасно держать близко друг от друга не только из-за возможных побегов… Чума и ураганы! Мы с таким трудом научились делать то, что делаем, и опять нужно разрабатывать новую тактику… Иногда у меня ощущение, что мы не просто плывём против течения, а пытаемся грести внутри водопада.
— А вода прибивает нас всё глубже и глубже ко дну, — закончил за неё Варин. — Спасибо, что ты позвала меня сегодня. Я понимаю тебя, потому что чувствую то же самое. Наверное, именно поэтому меня так разозлила ваша помощь человеку. Когда проигрываешь войну, хочется, чтобы враги исчезли все до единого, а не разбираться, кто среди них немного лучше остальных. Не могу сказать, что одобряю то, что вы сделали, но мне стало чуть легче.
— Есть шансы, что завтра твой подопечный ни разу не упадёт в обморок? — засмеялась Тария. Варин улыбнулся в ответ.
— Обмороки — обязательная часть моих тренировок. Почему-то, когда ты сама занималась со мной, тебя это не беспокоило.
— Я боялась, что ты не разрешишь мне больше приходить на твои уроки!
— Тебе не обмануть старого эльфа! Ты была готова на что угодно, лишь бы стать лучшей ученицей и утереть всем нос. Не все так усердствовали. У половины моих учеников и голова-то никогда после занятий не болела!
— То есть ты признаешь, что в моей требовательности нет ничего плохого?
Они спорили и смеялись почти до самого закрытия. Только по дороге домой, ответив на очередное фальшиво-любезное приветствие, Тария вернулась в реальность. Сердце сжалось. Жаль, что нет такой магии, которая бы умела поворачивать вспять время.
Она бы с удовольствием вернулась на несколько десятков лет назад, когда всё было гораздо проще…
Как он раньше этого не понимал?
Делать что-то ради другого человека. Слушать. Пытаться угадать желания. Радовать, заботиться… Сотни дел, которые сплетаются в полотно прекрасного чувства.
Его никогда не любили, и он научился понимать, в чем это выражается. Каких поступков не совершали для него. Но он давно уже не ребенок и способен подарить то, чего не давали ему. И одно предвкушение этих поступков заставляло его сердце биться чаще.
Пусть она не сразу примет это, не поверит ему поначалу. У него достанет времени и упорства доказать, что он заслуживает доверия. Что умеет любить.
В конце концов, жить — это тоже действие. И у него есть все шансы преуспеть в этом ремесле.
Кошелёк с золотом приятно оттягивал карман. Солнце припекало голову, полную планов относительно будущего.
Горан до сих пор не обнаружил за собой погоню, но всё равно не собирался рассчитывать на милосердие Василя. Они с Драганой переедут подальше от этих мест. А заодно и от дурных воспоминаний.
Полученная от эльфа безмятежность уступила место радостному нетерпению.
Если бы секрет жизни был описан в какой-то книге, Горан чувствовал себя так, словно прочёл её от корки до корки. Оставалось немного — последовать полученной мудрости и наслаждаться результатом. И будь он проклят, если на этот раз не сделает всё как надо.