vivisector

Продолжение сюжета поста: http://pikabu.ru/story/_1830047

Сегодня ей опять снились кошмары. Уже неделею она не могла толком выспаться. Опять эта жуткая долина, опять это гнетущее чувство, словно за каждым ее шагом следят, опять эти черные, будто вытесанные из мрака, колонны на горизонте.
Все из-за этого ужаса в метро – когда умер Андрей. Не сказать, что бы она очень уж переживала – его она рассматривала скорее как способ подобраться к его холостому и куда более импозантному другу. Тем не менее, ей стало не по себе. «Разрыв сердца» - вердикт медиков звучал жутко, и поселил в ее душе неясную, смутную тревогу.
- Так, Ира, сейчас ты пойдешь, умоешься, накрасишься, и все будет хорошо! – она выскользнула из постели, накинула халат, и отправилась в ванну.
Однако ни умывание, ни попытка держаться бодро не помогли – круги под воспаленными от недосыпа, красными глазами, и общая усталость давали о себе знать. Ничего – успокоила она себя – вот съеду из его квартиры – и полегчает. Она глянула на вторую зубную щетку, и недовольно поморщилась. Вещи Андрея словно специально попадались повсюду – его зубная щетка, его обувь в прихожей, его нестираное белье. Приведя себя в порядок, она отправилась на работу.
В транспорте ей было неуютно – люди пялились на нее, как на психа. Неужели она так плохо выглядит? Под не слишком-то деликатными взглядами людей она добралась до офиса. Слегка поправив прическу, она вошла в холл здания.
Ей на встречу шагнул один из охранников.
- Ирина, у вас все в порядке? – озабоченно спросил он.
- Да, конечно... – она мельком глянула на его бейджик – ...Паша. Не выспалась просто.
- Ну.. хорошо. Вы только умойтесь – нельзя же в таком виде по улице ходить.
Она недоуменно на него посмотрела, и охранник молча развернул ее к зеркалу. Ира тихо вскрикнула – помада была размазана вокруг рта, а тушь – по лбу. Не удивительно что на нее все так смотрели. Но ведь она же перед зеркалом красилась... Сгорая от стыда, она побежала в ближайший туалет, и принялась торопливо смывать макияж. Черт с ними с кругами под глазами – хорошо еще что в таком виде в отдел не явилась!
- Света утром не было – в слепую красилась. – зачем-то бросила она охраннику, проводившего ее задумчивым взглядом.
Вечером, вернувшись домой, она весь вечер провела за просмотром комедий – неясная тревога после утреннего инцидента тяжелым камнем лежала на душе. Решив, что немного веселья ей не повредит, она скачала пару фильмов, и, заварив чаю, села их смотреть.
Но кино «не пошло». Нелепые ситуации вызывали раздражение , шутки казались плоскими, а актеры – бездарями. Это все от депрессии. Решив, что кино не поможет, она решила отправится спать. Конечно, будут опять эти кошмары. Но лучше хоть немного выспаться.
Приняв душ, и умывшись, она немного посмотрела на себя в зеркало. Да уж, она и получше выглядела. Немного посмотрев на себя, он хотела было пойти в кровать, когда отражение моргнуло. Вздрогнув, Ира застыла, всматриваясь в отражение. Но ничего не происходило. Видимо, показалось – подумала она, и, выключив свет, отправилась спать.
Заснула она почти мгновенно, и сразу же оказалась в уже знакомой жуткой долине. Все вокруг было окутано туманом, в котором мелькали неясные тени. Их движения были неестественными – очень резкими, словно их сняли на пленку, и затем вырезали отдельные промежуточные кадры. Стоять на месте не хотелось. Она сделала шаг, и ощутила, как сочится влагой земля под ногами. Почему-то смотреть вниз не хотелось – она была уверена, что увидит там какой-то очередной ужас, и потому старалась смотреть прямо перед собой.
«Это же просто сон, дурочка» сказала она сама себе. И тут же замерла в нерешительности. Если это – сон то как она это поняла? Во сне себя не осознаешь. Она зажмурилась, и попробовала проснуться. Однако все оставалось на своих местах. Туман, тени, сочащаяся какой-то черной жижей земля. Нервно сглотнув, девушка неуверенно сделала шаг. Однако ничего ужасного не произошло. Это придало ей немного храбрости. Стараясь не глядеть под ноги, она шагнула в туман.
Шагов через пятьдесят туман начал рассеиваться, оттесняя движущиеся тени на задний план. Неясное пятно в паре шагов впереди оказалось металлической рамкой со стеклом. Она висела в воздухе без видимых опор, под небольшим углом к Ире. Слегка поежившись, девушка подошла к странному окну и заглянула внутрь. По ту сторону она увидела саму себя – она красилась в ванной. Как завороженная, он смотрела на своего двойника. Девушка по ту сторону умылась, и принялась размазывать по лицу помаду – точь-в-точь, как она сегодня утром! Не зная что еще делать, Ира продолжала смотреть, словно окаменев. Двойник закончила краситься, и удалилась из поля зрения на пару секунд, и затем появилась снова – уже без макияжа. Ира узнала себя вечернюю. Двойник умылась, и уставилась прямо в стекло, словно видела ее через зеркало. Девушка моргнула, пытаясь прогнать наваждение, и тут же проснулась.
Сказать, что сон был кошмаром она не могла. Но вот увиденное ее очень встревожило. Могло ли ей показаться. Что отражение моргнуло? Могло. Могла ли она это увидеть во сне? Могла. Обычный сон, и никакой мистики. Глянув на часы она удивилась: прошло почти пять часов, а во сне – всего пара минут. Повернувшись на бок, она опять уснула. До утра она проспала без сновидений, и проснулась на удивление свежая и бодрая.
Немелодично напевая веселый мотивчик, Ира приняла душ, и хотела было покрасится, но, вспомнив вчерашний инцидент, передумала, и решила обойтись только тональным кремом – скрыть синяки под глазами. Тщательно нанося косметику ей на секунду показалось, будто ее отражение копирует ее движения чуть-чуть иначе. Однако стоило приглядеться, и наваждение пропало.
День пролетел в трудовой рутине. Звонил друг Андрея – Павел, на которого она положила глаз – узнавал все ли у нее в порядке. Ира хотела было придумать какой-то предлог, что бы встретиться, и немного поплакать у него на плече, но решила, что с такими синяками под глазами она будет жутко непривлекательной, и передумала.
Домой она вернулась изрядно уставшая, но довольная – все-таки как важно высыпаться! Вечер она заняла фильмами – на этот раз комедии пошли куда лучше, и тихонько хихикая, она отправилась в душ. С легкой опаской она заглянула в зеркало, но, судя по всему, сегодня вечер обещал обойтись без всякой мистики – отражение вело себя нормально. Умывшись, и приведя себя в порядок, она отправилась спать.
На это раз сон обещал быть приятным. Она плыла в лодке по реке. Рядом был какой-то мужчина – она смеялась вместе с ним, брызгала в него водой, и вообще всячески дурачилась, радуясь хорошему солнечному дню и теплой погоде. За всем этим весельем она не заметила, как они вплыли в пелену тумана. Все еще улыбаясь, она обернулась что бы что-то спросить у своего попутчика, но его уже не было в лодке. Внезапно она осознала, что все звуки умерли – остался только тихий плеск воды и, размерное поскрипывание лодки. Какое-то время лодка продолжала плыть, а потом с тихим шорохом причалила к берегу.
Девушка осторожно спустилась на берег. Знакомая мертвая земля приветствовала ее влажным касанием, и снова из ее недр выступила противная черная жижа. Ира хотела было вернуться на лодку, но, обернувшись, увидела, что ни реки, ни лодки, ни берега уже не было – только туман, мертвая земля, и снова неясные тени, пляшущие свой жуткий танец. Обреченно вздохнув, Ира пошла вперед. Быть может, все закончится как вчера – немного жуткой картиной ее дня, и затем можно будет нормально выспаться.
Через несколько шагов туман на мгновенье расступился, и она мельком увидела фигуру девушки, стоящую перед знакомой металлической рамой. Незнакомка была в выцветшей салатовой ночнушке – единственном цветном мазке в этом черно-белом мире. Она водила руками по лицу, словно нанося косметику. Затем туман опять поглотил видение. Ире стало не по себе, но сон не заканчивался, и ей пришлось идти дальше. Вскоре туман опять расступился, открывая знакомую раму. Ира уже не колеблясь заглянула внутрь. Опять ванна, опять она принимает душ, наносит тональный крем, опять ее двойник уходит из поля зрения, и возвращается обратно.
Ира наблюдала, как она снова – уже вечером умывается, опасливо заглядывает в зеркало, и уходит из поля зрения. Но в ванной кто-то остался. По телу девушки пробежал озноб. Неясная фигура стояла в углу – у ее отражения за спиной. Затем тень шевельнулась, и шагнула к зеркалу. Вскрикнув, Ира отшатнулась, оступилась и упала на землю. Однако ни падение, ни испуг не прервали жуткий сон. Она увидела, как темная, словно сотканная из мрака рука высунулась из висящей в пустоте рамы. Закричав, девушка бросилась прочь – сквозь туман, мимо неясных теней, и со всего размаху влетела во что-то большое, холодное и склизкое, однако от неожиданности и испуга проснулась часто бьющимся сердцем. Она была дома, она была в своей постели.
Едва поняв, что выскользнула из своего кошмара, она вскочила, включила свет, и бросилась в ванну. В углу, разумеется, никого не было. Сон все не уходил из головы. Девушку трясло мелкой дрожью. С опаской она заглянула в зеркало, но там не было ничего ужасного. Растерев виски руками, она вышла из ванной, а ее отражение проводило ее холодным долгим взглядом.
Утром она поняла, что заболела. Ее лихорадило и подташнивало. Голова кружилась, суставы ныли. На улице стояла отвратительная осенняя погода – и без того противный мелкий дождь швыряло порывами холодного ветра. В такую погоду идти за лекарствами совсем не хотелось.
Вспомнив про предложение Павла о помощи, она отыскала его номер, и попросила приехать – привезти чего-нибудь от простуды. Он, разумеется, согласился, и сказал, что будет ближе к вечеру. Ира тут же улыбнулась сама себе: ловко придумала. Ее ужасная внешность сейчас будет оправдана болезнью, а, на сколько она знала, Павел был мужчиной обходительным и всегда был готов помочь другим. Можно было дать ему немного поспасать себя – мужчины любят быть сильными защитниками.
Почувствовав себя лучше от одних только мыслей о предстоящей встрече, она решила

Когда привыкаешь ездить по одному и тому же маршруту – неважно куда – на работу, или на учебу – то организм приспосабливается, и подстраивается под монотонный график. Я просыпаюсь за минуту до звонка будильника, еду в одном и том же автобусе, сажусь в один и тот же вагон метро. Даже если я засыпаю, то всегда открываю глаза на нужной станции. Кроме того, разумеется, за несколько лет езды по одному и тому же маршруту, я уже знаю каждую деталь. Фонари, киоски, выбоины в асфальте, где стоят урны, под каким деревом можно укрыться от дождя.

И всегда глаз привлекают детали новые. Новая разметка на дороге, снесенный ларек, новый рекламный стенд в метро. Именно мельком замеченная деталь и привлекла мой взгляд, когда я, в который раз, ехал с работы домой. Отмечая взглядом едва заметные на проносящихся мимо стенах детали, я мысленно вел обратный отсчет. Вот мелькнул зеленый кафель внутреннего помещения станции. Такой грязно-зеленый цвет – только на одной станции в моей ветке. Значит, еще пять минут, и моя остановка. Вот мелькнула резиновая лиана кабеля, выскочившего из своего крепления. Еще две минуты.

И именно тут я заметил то, чего раньше не было – небольшой, плохо освещенный коридор. Мелькнул, и унесся дальше. Но память успела сделать мгновенный снимок – голые серые бетонные стены, забраные в грязные стеклянные плафоны лампы, коричневый кафель на полу. В общем-то я не придал особого значения этому коридору. Мало ли служебных переходов в метро? Видимо, сейчас там велись какие-то работы, вот и включили свет. А до этого коридор пустовал, будучи невостребованным. Выходя из вагона, я уже едва ли помнил про мелькнувшую картинку.

Следующий раз произошел где-то через неделю. Я, как всегда, ехал домой, привычно отмечая ориентиры. Зеленый кафель, выбившийся кабель. И снова мелькнул тот же коридор. Быть может, я бы и не обратил внимания, но что-то не дало мне просто выкинуть его из головы, и внести в список привычных ориентиров. С коридором что-то было не так. Я был уверен в этом. Самое обидное – я не мог вспомнить что именно меня насторожило, однако неприятный холодок пробежал по спине при одной мысли о том проходе.
Последующий месяц я ездил, напряженно всматриваясь в проносящиеся стены туннеля, но коридор словно замуровали. Кабели тянулись ровными линиями – и ни на одно мгновение не уходили куда-то в сторону. Коридора быть тут просто не могло!

В очередной раз я возвращался домой с посиделок с коллегами. Голова была забита всякой ерундой и хмельными мыслями про одну симпатичную девушку, работающую в одном со мной здании. Я уже пару раз с ней пересекался, но знакомство пока не завел – частично из лени, частично потому, что подозревал у нее наличие ухажера, а то и не одного.

Поезд шел неспешно, и потому промелькнувшая в окне картина встала передо мною во всей четкости. Коридор был залит резким белым светом, словно под грязными плафонами скрывались мощные галогенные лампы. А в дальнем конце стояла едва различимая из-за света ламп фигура. Если бы не алкоголь в крови, то быть может, я бы сумел рассмотреть стоявшего там человека повнимательнее, но, как мне показалось, его пропорции были слегка искажены. Чуть более длинные руки и ноги. Короткий, но мощный торс. Лица я не разглядел из-за бившего в глаза света. А еще – я готов был поспорить – изменился коридор. Стены были покрыты каким-то узорным кафелем. Деталей я не разглядел, но я был уверен: там была какая-то мозаика.

Может быть из-за раздумий мне показалось, или поезд в самом деле шел намного тише чем обычно, но перегон между станциями мы проехали медленнее обычного. Я такой мелочи значения не придал, и спокойно проследовал домой – отсыпаться после пьянки.
Прошел еще почти месяц, прежде чем я снова столкнулся с загадочным коридором. В тот вечер я ехал предельно измотанный работой, и мечтал только об одном: добраться до кровати, и, наконец, уснуть. Усевшись поудобнее, я задремал, краем сознания отмечая происходящее вокруг. Я ехал последним поездом. В вагоне я остался один, да и вообще, кажется, во всем составе остались только я и машинист.

Поезд в очередной раз сбавил ход, стараясь подобрать всех оставшийся на платформах. И тут меня словно вытолкнули из сладкой дремы. Я оглянулся, пытаясь понять что меня разбудило, и тут опять на глаза попался этот проклятый коридор. Он плавно проплыл за окном вагона.

На этот раз освещение, скорее, подошло бы терпящему бедствие кораблю. Лампы горели тускло, не столько разгоняя темноту, сколько делая ее гуще. Пол влажно и маслянисто отсвечивал, словно его только что залили нефтью. И еще на стене появился рисунок. Пожалуй, он изображал скелет не то птицы, не то летучей мыши. Однако изображение было, скорее, схематическим, походящим на те, что я видел в передачах про доисторических людей. Черты рисунка были грубые, примитивные, но при том очень четкие. Вокруг скелета был нарисован круг с заключенной в него семиконечной неправильной звездой, на вершины которой опирались отдельные части скелета. Честно говоря, ничего более жуткого я в жизни не видел.

Пока я пытался осмыслить увиденное, поезд резко затормозил. Меня бросило на сиденье, и, застаный врасплох, я чуть было не свалился на пол. Я удивленно озирался по сторонам – мы стояли посреди перегона. По обе стороны вагона вились черные змеи кабелей. Слабо пищали динамики в вагоне.

Мне стало не по себе. Я физически ощущал нарастающую угрозу. В этот момент ожили динамики: «приносим извинения за техническую остановку». От неожиданности я чуть не подпрыгнул, однако поезд тут же тронулся, и я ощутил как схлынул наводнивший мою душу страх.

Когда я выходил из вагона, меня била мелкая дрожь. Ощущение было такое, словно я избежал чего-то... неприятного. Я даже головой тряхнул – но все равно – у меня просто не было слов что бы описать это чувство беспричинной тревоги, нахлынувшее на меня при виде того рисунка.

Дома, едва перекусив, я засел за компьютер, пытаясь найти похожие изображения. Увы, но среди всевозможной кабалистической символики ничего похожего я не нашел. Было ли увиденное мною какой-то галлюцинацией? Едва ли. По крайней мере, я испытывал серьезные сомнения на счет подобного варианта. В конце-концов, просидев за компьютером до утра, я сдался, и лег спать. Однако сон не принес облегчения. Меня преследовали кошмары, в которых я бежал по злополучному коридору, в тщетной попытке спастись от ужаса, наступающего мне на пятки. Проснулся я через несколько часов – измотанный и весь в холодном поту.

После того дня я старался ездить только в оживленное время. По началу я всматривался в темноту туннеля, опасаясь увидеть проклятый коридор, но судьба была милостива ко мне, и он на глаза не попадался. Постепенно я пришел к выводу, что каждый раз когда я его видел я его не искал. Потому я старался внимательно вглядываться в проносящиеся мимо кабели, надеясь, что мне не придется опять пережить тот ужас.

Так прошло почти три месяца. Я по прежнему всматривался в кабели до рези в глазах, коридор старательно избегал моего внимания. Однако я рано праздновал победу. В который раз мне пришлось задержаться на работе, и я опять ехал последним поездом. Памятуя про необходимость всматриваться в стену туннеля. Я сосредоточенно глядел перед собой, опасаясь даже моргнуть случайно.
И снова мелькнул грязно-зеленый кафель, пронесся мимо знакомый выбившийся кабель. Я внутренне сжался, требовательно глядя на стены туннеля. Мелькали провода и боковые ответвления. Я продолжал усердно смотреть перед собой.

Не знаю как быстро до меня дошло, что мы поезд едет слишком долго. По моим ощущениям, мы должны были уже доехать до станции. Я опасливо поглядел по сторонам. Стараясь держать окно в поле зрения. Поезд громыхал вагонами. В соседних вагонах мирно спала пара человек. Однако мы ехали слишком долго. Перегон между станциями явно был намного меньше, а поезд не только не остановился, но и начал набирать скорость.

И тогда включились динамики. То, что я услышал нельзя было назвать шумом. Какофония звуков, словно сотни музыкантов бьются в припадке. Этот хаотичный шум сливался в одну поистине безумную мелодию, от которой на затылке вставали дыбом волосы.

В следующий момент моргнул, и пропал свет. А музыка стала еще пронзительнее, словно этой безумной симфонии не хватало обычного, слышимого диапазона, и она переходила в ультразвук, а затем скатывалась в рокот басов, который заставлял подкатить к горлу тошнотворный комок.

Затем нахлынул запах. Так должна пахнуть скотобойня. Тяжелый, удушающий запах крови заполнил воздух. Я прикрыл лицо воротником куртки, стараясь подавить отвратительный запах, и попытался забиться в угол. Однако моя рука не нащупала холодного металла поручня.Вместо этого я коснулся чего-то липкого и теплого. Едва я поднес руку к глаза что бы посмотреть что я нащупал, как включился свет.

Первую секунду я тупо оглядывался по сторонам. Мое сознание не могло вместить все, что я увидел. Это было невозможно. Невероятно. Неправильно, противоестественно.
Весь вагон был покрыт багровой пульсирующей массой оголенных мышц и костей. Я увидел, как медленно один из этих отвратительных наростов начинает поглощать спящего в соседнем вагоне человека. Но тот, казалось, не замечал происходящее. Он продолжал спать.

Затем до моего оглушенного сознания дошло происходящее. Я издал нечленораздельный звук, и попятился прочь от окна. Край того, что когда-то было сиденьем ткнулся мне под колено, и я с размаху уселся туда. Отвратительные багровые наросты тут же принялись корчится подо мною. Несколько наиболее наглых тут же принялись оплетать мою ногу. Несколько секунд я оторопело смотрел на происходящее, я с воплем вскочил, оборвав несколько отвратительных побегов.
А тем временем безумие продолжалось. Стены туннеля разошлись, и поезд помчался по целой долине, заполненной причудливыми формами, от одного вида которых сердце уходило в пятки, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет наружу. На горизонте высились три исполинские колонны черного мрака. Казалось, они подпирают сам небосвод, за

Несмотря на повальную компьютеризацию нашего общества, процент людей, умеющих эти самые компьютеры пользовать - катастрофически мал. И речь идет не об админах, или программистах - им по профессии положено знать больше, чем среднестатистическим пользователям. Нет, речь идет именно об этой самой массе "среднего" юзверья. Забудем про дедушек и бабушек. Забудем вообще про людей, которым за 40. Давайте сосредоточимся на самой массовой аудитории интернетов - людях от 14ти до 30ти лет. Эти люди живут в мире, которые насквозь пронизан компьютерами и сопутствующими проблемами и потребностями.

Проблема первая. Полное непонимание смысла слова "компьютер".

При слове компьютер многим сразу приходит на ум системный блок, с монитором, клавиатурой и мышкой. Такой большой. гудящий и пыльный. Многие милостиво причисляют сюда же и ноутбуки. Мало кто - планшеты. Но факт в том, что компьютеры - это уже давно не древние коробки с мониторами.
Думате, ваш айфон, или андроид, или даже старенькая "нокия" на Simbian - это телефон? Это, господа, компьютеры. Равно как навигатор в вашей машине, ваш айпод, даже ваш вай-фай роутер - это все компьютеры.
Давно прошла та пора, когда "разбираться в компьютере должен было вон тот мальчик в свитере". Нет, ребята. Вы должны разбираться - на самом примитивном уровне - сами. Отсюда уже произрастает следующая проблема.

Проблема вторая. Абсолютно неверное восприятие своих навыков и трактовка их необходимости.

Почти что эффект Даннинга — Крюгера. Вот есть некий Петя. Ему 16 лет. Компьютер ему купили еще в далеком 2004м. То есть Петя пользует компьютер уже почти 10 лет. Петя считается у мамы с папой (которые тоже ни в зуб ногой про эти ваши компьютеры) компьютерным гением. Потому, что Петенька знает что такое фейсбук, умеет настроить твиттер, и подключить 3G интернет на телефоне. Петенька же, растет в полной уверенности в том, что его навыки с работе с ПК выше среднего. Казалось бы - что тут плохого? Человек умеет пользоваться каким-то базовым набором приложений, и ему хватает. Молодец, что вообще их освоил.

Но я вам скажу: нет. Петенька - нихера не молодец. Почему же так? Да потому, что столкнувшись с проблемой. выходящей за пределы его фейсбуковой компетенции, он тупо мычит, и ничего не понимает. Переустановка виндовс вызывает у него приступ паники, а настройка домашнего маршрутизатора ввергает в бездну кататонического ступора. Что ужаснее всего - даже столкнувшись с проблемой не единожды, Петенька продолжает жить в полной уверенности что "он владеет ПК". Что еще хуже - он не пытается поднять эту самую планку владения. Я промолчу про такие поистине сложные действия, как перепрошивка мобильника, или все того же вай-фая. И отсюда переходим к третье проблеме.

Проблема третья. Нежелание вникать.

В общем-то я не сомневаюсь, что многие скажут "это ж все фигня". И я согласен с вами. Действительно что сложного в переустановке винды, если там все написано? Ведь действительно - это не сборка gentoo, с которой не всякий справится, это - не пилотирование самолета, и не разминирование бомбы! Все написано, все понятно! Но нет. Люди не хотят в упор видеть написанное "ой. оно что-то написало, я не прочитал(а), и теперь не работает!!".

Что сложного в том, что бы вбить свой вопрос в гугле? Но нет. Мы напишем на форум. Ведь там же "знающие люди"! Они нам скинут нужную ссылку, они помогут! О том, что эта самая ссылка. Зачастую, идет первой же в результатах работы поиска многие не догадываются. И вот эта вот погоня за быстрым ответом, не вовлекающим мозг в процесс, ведет к проблеме номер четыре.

Проблема четвертая. Страх перед "этой сложной техникой".

Многие слышали эти истерические вопли "Вася! Сделай то-то - тут все так сложно! Я ничего не понимаю!". Или мужской вариант "я не знаю как это работает! Помоги, что бы я не накосячил!". И это ведь касается не схемы работы ядерного реактора. Это касается. например, установки ОС. люди настолько привыкли верить в то, что компы - это что-то сложное, что "все эти программы" - это что-то сложное. Хотя речь идет о таких невероятных системах, как, скажем, MS Office.

Люди, не привыкшие читать что написано, считающие, что они "не должны разбираться в таком сложном", потому, что считают фейсбук и твиттер вершиной юзерской грамоты. Их ведь не просто много. Их очень много. И это, признаться, пугает.

Немного послесловия.

Нет, я не айтишный сноб, считающий, что каждый обязан уметь поднять веб сервер, настроить маршрутизацию, и написать свою ОС. Речь идет не о тайных материях, а о простейшем умении использовать - самостоятельно и без посторонней помощи - базовые инструменты работы современного общества. Все эти блондинки, тыкающие в клавиатуру одним пальчиком, 16ти летние оболтусы, не способные прочесть инструкцию к принтеру, и чуть что бегущие к "тыжпрограммистам". Этому всему не может быть места в современном обществе. Есть такая старая шутка:

- Что если производители софта создадут абсолютно понятный интерфейс для своих продуктов?
- Тогда мир породит абсолютно тупого пользователя.


Господа, не надо тупеть. То, что какая-то программа настолько понятна, что вы с ней мигом разобрались говорит не о вашем офигенном навыке владения компьютером, а о примитивности и простоте программы. Однако многие не способны освоить даже эти азы.



Я понимаю, что это некрасиво, но вот вопиющий пример тотального отупения: http://pikabu.ru/story/_1806251

Человек просит помощи с набором формул. Он даже не попробовал вбить в гугле ужасное "математические формулы в ворде". Он идет путем наименьшего вовлечения мозга: спрашивает на ресурсе. Ведь давайте будем реалистами: гугл - это настолько просто, что им научились пользоваться даже 70ти летние пенсионеры!

И обратите внимание: господин вопрошающий - это как раз вышеупомянутый Петенька. Человеку 16 лет (судя по нику ***97), он явно знает как фотографировать на свой телефон, но не знает даже самых простых азов работы с офисными программами.

Если вы боитесь темноты – то знайте: она не опасна. В темноте нету ни времени, ни пространства. Там нет ни чудовищ, ни призраков. Однако бойтесь того, что может выползти из темноты на свет вашей свечи.
Это было в Южной Америке. Нет, я не назову населенный пункт, и даже не скажу страну. Вам будет достаточно знать, что это все было.
Пестрая тропическая растительность, горы и грунтовые, размытые дождями и разбитые машинами дороги - вот где я оказался на пятой неделе своего путешествия. Я остановился в каком-то домишке – ободранная, но еще крепкая мебель в числе старой, продавленной кровати, шкафа, стола, стульев. В качестве плиты - туристическая горелка на сухом спирту. Дом стоял возле поворота дороги, на самом краю деревни - так что из окна открывался живописный вид на долину - зелень, холмы, голубое бездонное небо с белыми громадами облаков, и убегающая куда-то вдаль грунтовая дорога. Дорогу было видно довольно хорошо - километра на три-четыре - дорога, петляя, спускалась в долину внизу, то тут, то там выныривая из окружающего зеленого океана.
В общем, весь первый день я обустраивался - раскидал барахло по полкам, вытряхнул серые от времени простыни (мало ли какие тропические гады туда могли заползти), и провел косметическую уборку. Когда закончил, на дворе уже стояли сумерки, и вся деревенька затихала, готовясь отойти ко сну. Электричества тут не было. Вообще. Ни освещения на улицах, ни в домах. Единственным источником света были свечи. Будучи человеком культурным, я расположился на кровати, зажег пару свечей, и углубился в чтение. Не знаю, сколько времени прошло - час, или два, но в дверь постучали. Я, размышляя, кого это черти принесли, открыл дверь. На пороге стояла владелица моей лачуги. Размахивая руками, она потребовала погасить свечи. Все мои робкие попытки протестовать провалились, и я вынужден был принять ее условия. Заверив ее, что все сделаю, я с сожалением отправил книгу в шкаф, и, забравшись в кровать, погасил свечи (на кой черт они вообще нужны, если их нельзя жечь?!). Конфликтовать с хозяевами - да еще на ночь глядя как-то не хотелось. Решил выяснить все на следующий день.
Проснулся я, когда еще было темно. Сначала я грешил на смену часовых поясов и прочую ерунду. Ворочался с боку на бок, пытаясь уснуть, но сон не шел. Полежав немного в темноте, я решил, что раз все равно все спят, то, хотя бы, скоротаю время до утра за книжкой. Я зажег свечу, и вновь углубился в чтение. Не знаю, как долго я читал, пока не обратил внимание на странные звуки. Думаю, они были слышны достаточно давно, но увлеченный книгой я их не заметил. Это было что-то вроде пения. Были слышны голоса - множество. Но звучали они тихо, словно издалека. Слов не было - скорее какой-то гул множества голосов - на всех тональностях. Этот незримый, едва слышимый хор пробирал до костей - словно каждая мышца, каждый хрящик, каждая косточка отзывалась едва уловимой вибрацией, отплясывая в такт неслышимой музыке. Я выглянул в окно - в попытках определить источник столь необычного шума. Тогда-то я их впервые и увидел. По той самой дороге, убегающей вглубь долины, тянулась целая река света, как если бы тысячи светлячков роились над ней. Ближний конец этой необычной ленты, сотканной из мягкого света, терялся где-то между холмов по пути к деревне. И, пускай я и мог различить движение (словно что-то постоянно переливалось, не видимое в янтарном блеске огней), но, сколько я ни стоял, колонна так и не показалась на следующем изгибе дороги. В конце концов, устав стоять у окна, я вернулся в кровать, и удивительно легко заснул до самого утра.
На следующий день я решил разузнать у местных, что же за явление я видел ночью. Первым делом, я пошел к хозяйке, и, как смог, описал увиденное. Она как-то странно на меня посмотрела, и поинтересовалась, не зажигал ли я свечу. Я заверил, что свечей не жег, и вообще мне бы только узнать, куда ведет дорога, и что это я видел ночью. Старуха ответила, что мне все, приснилось - дорога никуда не ведет уже лет тридцать как. Раньше там было несколько деревень, но с ними что-то случилось (Ellos absorben el infierno - испанский я знал плохо, потому решил, что это какая-то метафора), и с тех пор туда никто не ездит (очередное преувеличение - дорога-то не заросла!).
Решив, что я все равно не добьюсь внятного ответа, я решил поступить проще: арендовать машину, и поехать туда самому. Однако моим планам сбыться было не суждено. Узнав, куда я собираюсь ехать, все владельцы автомобилей сразу же менялись в лице, и отказывались от предложенных мною денег (я поднял цену до 500 долларов за день - и все равно все отказались!). Снедаемый любопытством, я решил, что завтра встану пораньше, и отправлюсь туда пешком. Остаток дня я посвятил расспросам о загадочной дороге, но все мои попытки разбивались о стену молчания. Наконец, устав, и совершенно измотавшись от проклятой тропической жары, я вернулся обратно в свою лачугу. Сон не заставил себя ждать, и уже через пару минут я спал, как убитый.
Из сна меня выдернуло все то же пение. На это раз - более громкое. Иногда из общего гула голосов доносились отдельные диссонансные вскрики, но ни были редки, и никакой закономерности в них я не услышал. Выглянув в окно, я судорожно выдохнул. Процессия была ближе. Намного ближе. Уже можно было различить отдельные человеческие фигуры, неуклюже передвигающиеся по грязи дороги.
Откровенно говоря, мне на секунду стало жутко. Издалека это зрелище было прекрасным и величественным. Теперь, когда процессия приблизилась к деревне, очарование постепенно уступало гнетущему чувству… опасности. Или чего-то схожего. Мне было тяжело подобрать аналогию – все эти неуклюжие движения, удушающее воздействие хора голосов – все это давило на сознание, словно тяжелый камень, зависший над головой.
С трудом оторвав взгляд от процессии, я вернулся в кровать, и улегся, накрыв голову подушкой. Однако, от заунывного хора это не спасло. Приглушило верхние тона, но от этого гул стал напоминать стоны похороненных заживо. Сглотнув подступивший к горлу ком, я сосредоточился на своих мыслях, и постепенно заснул.
Проснулся я на рассвете от стука в дверь. Стучали настойчиво, но не громко. Протерев глаза спросонья, и накинув рубашку, я открыл дверь. На пороге стояла хозяйка. Бесцеремонно отодвинув меня в сторону, она прошествовала прямиком к огаркам моих свечей. Придирчиво изучив то, что от них осталось, она в который раз спросила, жег ли я свечи. Поскольку терять время на препирания с ней я не хотел, я ответил отрицательно, и попросил ее покинуть дом, так как я хочу переодеться, и пойти на прогулку. Старуха еще раз смерила меня долгим, пристальным взглядом, и, тяжело вздохнув, вышла, бормоча что-то себе под нос.
День выдался пасмурным. Еще вчера небо, бездонное и без единого облачка, наполнилось тяжелым свинцом дождевых туч. Думаю, не стоит объяснять, что такое дожди в тропическом климате. Судя по всему, хлынет не сегодня – завтра. Потому я поспешил к цели своей экскурсии. Увязая в плотном суглинке, я двинулся по дороге – в ту сторону, где я видел загадочную процессию.
Обогнув очередной холм, я замер в нерешительности. Я совершенно точно видел вчера тут людей. Однако, дорога была покрыта лишь старыми следами шин, но ни единого отпечатка ног. Быть может, кто-то проехал передо мной, уничтожив все следы? Что ж. Так или иначе, но я намеревался дойти до ближайшей «странной» деревни.
На остаток пути ушло почти три часа. К тому моменту, когда деревья расступились, открывая вид на деревушку, я окончательно выбился из сил, и, увидев дома, я облегченно выдохнул. Наконец-то!
Однако мое облегчение длилось не долго. Деревня и впрямь была покинута. Пустые дома, где все еще стояла утварь, брошенные, где попало вещи, даже ржавая, видавшая виды машина возле одного из домов.
Зайдя в очередную хижину, я осторожно осмотрелся. Следов запустения не было – словно хозяева съехали совсем недавно. Чувствовалось, что людей тут нет. Но не тридцать лет! Что, я в Припяти, разве, не был? Брошенные поселки – особенно в джунглях не так должны выглядеть.
Обходя дом, я наткнулся на фотографию его хозяев. Семейство – отец, мать и трое ребятишек радостно улыбались сквозь стекло фоторамки. Я поставил фотографию на место. Ощущение неправильности происходящего усиливалось. Люди жили тут. И не жили одновременно. Как там сказала старуха? Ellos absorben el infierno.
У меня по спине пробежал неприятный холодок, и следом накатила волна липкого, неосознанного страха. Прочь отсюда. Не стоило мне сюда идти – правы были местные.
Нервной, преувеличенно бодрой походкой я двинулся обратно, постоянно оглядываясь, и, то и дело, сбиваясь с шага. В итоге обратно я вернулся к вечеру. Весь издергавшийся, и вздрагивающий от любого шороха в кустах. К счастью, хозяйку я не застал (иначе не миновать расспросов). Переоделся, вымылся, и остаток вечера провел, стараясь отвлечься от увиденного. Незаметно на землю опустилась ночь, и, спохватившись, я потушил свечу, и забрался в кровать. Выспаться, и завтра прочь из этих жутких мест.
Вопль, ворвавшийся в мой и без того неспокойный сон, заставил меня подпрыгнуть, судорожно оглядываясь по сторонам. Нет, это был не единичный крик. Воздух вокруг стенал, плакал, кричал и подвывал на все лады. Теперь до меня дошло, что я слышал. Не пение, и не музыку. Это были крики, полные агонии, ужаса, боли и одиночества. Словно сотни людей одновременно пытали самыми изощренными способами.
Обливаясь холодным потом, я выглянул в окно, и почувствовал, как провалилось куда-то мое сердце.
Люди. Мужчины, женщины, дети и старики. В руке каждого горела свеча, их лица были искажены гримасами ужаса и страданий, а рты открыты в немом вопле – за них стенал сам воздух. И они передвигались. Ползли, шли, ковыляли. Шли, но не двигались. Стоило взгляду упасть на одного, как он замирал – даже пламя свечи переставало плясать на ветру, однако глаз улавливал движение на периферии обзора. Стоило взглянуть туда, и становилось видно, что позы чуть-чуть, неуловимо менялись. Это было похоже на замедленные в тысячи раз съемки –

Думаю, уже все успели если не посмотреть, то хотя бы услышать про очередной великий высер Бездарчука «Сталинград». Посмотревшие и услышавшие – все без исключения – высрали по паре кирпичей. У кого-то кирпичи гордости и счастья «умеют еще снимать», у кого-то – кирпичи ненависти и отвращения. Мой – из последних. Я постараюсь не акцентировать внимание на исторических неточностях, и несоответствиях – сам факт, что Паулюса повысили до фельдмаршала, уже ставит крест на какой-бы то ни было историчности.
Делить ляпы на художественные, постановочные, ляпы сценария – бессмысленно, ибо будет все вперемешку. Потому пойдем по порядку. Для начала – сцены фильма.
Начинается фильм с того, что в стране Тентаклей и аниме происходит очередное землетрясение, в ходе которого были придавлены немецкие подростки (тут я вообще подумал, что ошибся залом, но мелькнувшее в титрах имя Великого Режиссера меня убедило, что just as planned). И вот этих подростков приезжают спасать МЧС России. Ну, это понятно – международная помощь и вся фигня. Что бы студентам было не так скучно, один из спасателей рассказывает байку про «пять отцов». И все бы ничего, но вдумайтесь: немецким подросткам, которые находятся на грани жизни и смерти, мужик рассказывает про то, какими зверями были их деды/прадеды. Жгли ервеев, угрожали миллионам жизней, итп. В Германии итак пытаются отмазаться от этого дерьма, и нету ничего хуже, чем обвинить немца в нацизме. Расплачется и убежит. А тут «детям», заваленных обломками рассказывают что попало. По идее надо поддержать, и помочь. Но нет. Давайте вгоним их в депрессию. Авось помрут от расстройства – тогда и работать не надо.
Далее начинается кино про войну. Скажу сразу: войны там нет. Есть убогие киношные штампы и идиотские повороты сюжета, но войны нет.
Итак, по порядку. Начинается все с милой цены, где мы видим, как солдаты идут по воде. Аки посуху. Несмотря на довольно прозрачный намек, эта сцена – чуть не единственная в фильме смотрится без руки, вдавленной в лицо.
И вот эта армия мессий отправляется штурмовать тот берег. Причем участок штурма пролегает через топливные склады. Да. Именно так: топливные склады, заполненные горючим (!) на передовой(!!). Судя по дальнейшим фразам немецкого младшего офицера – там запасы горючки для всей армии. То есть немцы, у которых с бензином полный швах оставили свою резервы топлива на передовой, что бы взорвать их в случае нападения русских. Ну да, видимо, они и свои самолеты на наших аэродромах держали – что бы, значит, поближе к врагу-то!
Затем, собственно, та самая сцена, которая погнала толпы народу в кино: горящие солдаты идут в атаку. Красиво, эпично, патриотично! Несгибаемые воины голыми руками давят охуевших немцев. А теперь посмотрим на этот эпизод внимательно, и подумаем. Подумаем вот о чем: бутылка бензина, закинутая на танк, превращает его в качественную фритюрницу. Тут не бутылка бензина. Тут – топливные склады. Тонны горючки в одном месте. Да там не то что все патроны хором детонировать должны, там, блин, стволы ППШ превратятся в сопли. Я молчу про частично горящих солдат. Они, блядь, прошли через реку горящего топлива, но почему-то горят очень и очень местами – у того пятка, у этого – ухо. И ни у кого – оружие.
Следующая сцена, вогнавшая меня в ступор – это, безусловно, немецкий офицер, рассуждающий о том, что за Волгой – Индия. Видать, в Вермахте глобусов не водилось. Ну да ладно, его поставили там командовать, а не географию изучать.
Затем следует сожжение еврейки. Честно говоря, хамоватая и напористая баба не вызывает ни капли симпатии. Ну, ребенка-то жалко, но бабу – нисколько. Вообще удивляет реакция главных героев. Снайпер почему-то стреляет сначала в сжигаемых людей, и только потом – в огнеметчика. Отчего нельзя было сразу это сделать? Он что, думал, что дойчи сейчас прикурить им дадут? Нет! Снайпер стреляет только тогда, когда мать и ребенок уже мертвы. Гениально, блядь. Но еще больше удивляет реакция командира. Нет, я понимаю – во время съемок «обитаемого острова», актеру, сыгравшего Гая, таки выжгло мозг. Потому. Прибегнув ко всему тактическому мастерству орков, он, с воплем WAAAAGH!!! «сукибляволкипозорные», кидается в атаку. Ну ладно, сдали у него нервы. Но какого хуя немцы-то делали? Если из одних деверей на вас бегут русские берсеркеры Кхорна, то, блядь, стреляй по дверям! Но бравые дойчен зольдатен кидаются в рукопашную, в которой их выпиливают знающие кунг-фу советские бойцы. Серьезно – почему бы не пострелять? Точнее они стреляют, но (да, вы угадали) – синдром штурмовика.
Следующая сцена – это расстрел бегущего за водой солдата. Начнем с того, что советский стрелок «шутя» предлагает снять гражданское лицо – ту самую «немецкую подстилку». Это что, блядь, за защитник родины такой? Но бабе везет – успевает прибежать немец, которого тут же пристрелила Катенька. И тут командира, недавно отправившего своих людей в лобовую атаку, клинит в сторону гуманизма. Он, внезапно, высказывает мысль, что «на водопое даже звери друг друга не убивают». Прошу прощения, что? Это говорит персонаж, который в приступе слепой ярости бросился на немцев, которые поддал в «солнышко» своему бойцу, который несколько раз пытался тупо вытолкать Катю «в безопасное место», который одним махом расстрелял матроса, который вымазался потрохами мертвого немца, в конце концов. Блядь! Нашли гуманиста! Ебать! Там есть для этого другой персонаж – тот самый пожилой мужик (не помню имя персонажа), у которого убили семью при бомбежке. Это он утешал и успокаивал Катю. Он был готов выслушать и помочь. Нет слов.
Далее, возможно не в порядке сюжета, но в порядке идиотизма – сцена, в которой немецкий офицер таки трахнул ту бабу. Причем, что удивительно, бабе. По ходу, понравилось, и весь дальнейший фильм она в него влюблена. Слово «пиздец» даже в малейшей степени не отображает пиздец, царящий в голове сценариста.
Вообще, говоря о немцах, судя по всему, эта дивизия прибыла прямиком из Амстердама. Ибо за Волгой у них Индия, у индийских баб – по шесть рук… Ну и все в том же духе. Собственно, подобные фантазии могут появляется только в борделе и под грибами, как мне кажется. Так что, по крайней мере, мы знаем либо место ее предыдущей дислокации, или, что вероятнее – точно место где писался сценарий.
Шагаем дальше по сюжету. День рождения Кати. Подарок – ванна. Чугунная, блядь, ванна, которую доперли через окопы под пулеметным огнем. За такую выходку надо, блядь, к стене ставить. В комплекте с ванной откуда-то находится вечерний костюм, в котором бывший певец Саша исполняет какую-то там арию, после чего все идут курить, сидя на ступеньках дома.
В общем-то остальные сцены – вымораживают не меньше. Но вот вышеперечисленные – они являются воплощением идиотизма и бездарности как сценаристов, так и режиссера.
А, да. Чуть не забыл. Рассказчик. Милые, «душещипательные» ремарки которого должны, по задумке режиссера, очеловечить персонажей. Интонациями, с которыми можно читать только описание пасторального пейзажа, он рассказывает про то, как кого-то насиловали и убивали. Что еще веселее – так это неуместные драматические паузы, призванные прошибать зрителя на слезу. Как факт – они просто раздражают. Это не повествование Фореста Гампа. Это, блядь, низкопробное действо, сделанное бездарем.
Теперь, коротко, о персонажах.
Катя. Милая девочка, которую по очевидным причинам оставили жить в доме немцы. Катя – прирожденный снайпер, и, очевидно, прирожденная шлюха. Потому, что после того, что с ней мог сделать немецкий гарнизон дома, она уже на третий день знакомства дает одному из «пятерых отцов». Хотя сама фраза про пять отцов отдает порнографией.
Командир-как-его-не-помню. Психически неуравновешенный «профессиональный герой», как его охарактеризовал рассказчик. Да, именно так. Не «профессиональный военны», не разведчик, не воин, в конце-концов. Профессиональный герой. Очевидно, что по ночам он облачался в латексный костюм, и нес возмездие во имя Луны.
Снайпер. Мелкий, злобный, тощий, пошлый гопник, одержимый манией убийства.
Саша. Бывший оперный певец, обладающий сверхспособностью находить всюду исправный рояль, и чистый фрак.
«Добрый мужик» - не помню как там его звали – чуть не единственный персонаж, который толково проработан, и который не вгоняет в ступор своим идиотизмом. Пожалуй, единственный, у кого не поехала крыша во всей этой компании.
«Тютя», он же корректировщик огня, он же биологический отец рассказчика. Нет, не Бондарчук Старший. Маловнятный персонаж, который вечно ходит с каким-то потерянным видом, вечно мнется в присутствии женщин, и, как оказалось, единственный выживший после какой-то там битвы за Мухосранск. Является сверх скиловым артиллеристом-наводчиком, и ухитряется фугасным снарядом попасть в минометный расчет немцев. Судя по всему, немцы при этом тщательно раскидали свой боезапас по всей территории так, что бы при попадании по ним одного-единственного снаряда началась цепная реакция.
Немецкий офицер Кан. Второй адекватный персонаж. Иногда порет такую херню, что просто рука к лицу прирастает (бред про шестируких шлюх, и «сделавшую его зверем» бабу). Но, в целом, годный вояка, исполняющий приказы, и еще верящий в какую-то честь. Вообще, в этом фильме вызывает если не симпатию, то почти сочувствие.
Немецкая подстилка Маша. Воплощение идиотизма сценаристов. Плачет и пускает сопли к месту, и не к месту.