Нет же, конечно, она не была блядью.
Во-первых потому, что плату за свои услуги никогда не брала, а просто просила одолжить.
Во-вторых в свои девятнадцать лет она, хоть и считалась лучшей плечевой на маршруте Брест-Москва, была девственницей.
В третьих... Ну, мало ли что там в третьих.
По профессии, призванию и жизненному кредо она была минетчицей, и редко кто мог устоять перед ее искусством более пяти минут.
В 1985 году случилось в ее жизни необычное приключение. Водила армянин, который перегонял в Узбекистан, левый с минского завода МАЗ, завез ее в хлопкоуборчный совхоз и продал председателю. В ответ на жалобы и слезы сказал: “Ты еще мне за это благодарна будешь. Лови свой вариянт.”
В совхозе к ней относились хорошо. Работать никто не заставлял, хотя зачислили в члены профсоюза, сделали паспорт и трудовую книжку. В трудовой книжке было написано, что она сборщик хлопка. Несколько лет ее фотография висела на доске почета. В самом же деле она была управляющей, потому что в ее обязанности входило управление видеомагнитофоном.
На 65-летие Великого Октября председателю совхоза подарили японский VHS магнитофон панасоник системы пал и телевизор сони который мог показывать все, даже Америку. Из Москвы в командировку из НИИ выписали русского радиоинженера, который подключил магнитофон к телевизору красивыми проводами и научил, как вставлять кассету. Кассета была трехчасовая -порнографическая.
Все, что за тысячелетия существования человечества было изобретено в мире секса, можно было найти на этой кассете. Большие сиськи, азиатки, брюнетки, спортсменки, анальный секс, женщина-паук, женщина-космонавт, молодые девушки, минет, русская народная ебля, секс втроем, домашнее, в туалете, транссексуалы, мамочки, межразовое, групповое, с большими игрушками, с маленькими игрушками, Анжела Девис, садо-мазо, рыжие и наконец загадочное кунилингус, до которого так и никогда не дошли. По большим государственным праздникам приезжали в совхоз другие председатели других совхозов и, после официального собрания, для них устраивался концерт, а для самых избранных физкультурно-оздоровительное мероприятие.
В специально построенный спортивный центр, который никогда никакими спортивными мероприятиями не был осквернен, где был пятидесятиметровый бассейн, налитый ароматной розовой водой и финская баня на электричестве, приносили видеомагнитофон и телевизор. В костюме танцовщицы, с заголенным животом и далеко на виски заведенными тушью глазами, выбегала она сцену. Завернутыми в банные простыни, как римские патриции в тогах, чистые, как ангелы сидели вокруг нее совхозные председатели. Она танцевала по восточному под живой оркестр. Когда председатель хлопал в ладоши, оркестр бегом удалялся и все дружно, как на детском новогоднем карнавале три раза кричали ей: “Елочкова зажгись!”. И тогда она нажимала кнопку пульта дистанционного управления, спрятанного у нее в рукаве. Включался видеомагнитофон и председатели совхозов видели на экранах это. У тех, кто видел в первый раз, как бы смещалось представление об устройстве мира и менялись главные базовые жизненные принципы.
По специальному списку, который составлял председатель, они заходили в процедурную комнату, где она мастерски облегчала их. Последним, иногда, забегал и сам.
В области ее любили. Баловали, дарили подарки и давали деньги. Деньги председатель забирал себе, говорил, что кладет на сберкнижку. Так прошло несколько хороших лет в тепле, чистоте и сытости. Она расцвела, похорошела и почти избавилась от дурной привычки чистить зубы по несколько раз в день и однажды, в самом деле, почувствовала мысленную благодарность к водиле-армянину который ее сюда завез. Но тут случилось непредвиденное.
Председатель в одну ночь куда-то исчез, а ей велели собраться, получилось много вещей, погрузили в серую двадцать четвертую волгу, отвезли, аэропорт и купили билет на Минск. Рейс был на завтра утром. Когда сопровождающие ушли, она сдала билет в кассу. Все свои вещи она равнодушно оставила таксисту, который вывез ее загород на двадцатый километр, и встала на северо-западное направление.
Он был типичным представителем водительской аристократии – софиком, что происходит от древнееврейского “cовтрансафто”, т.е. гонял грузовой треллер мерседес в загранку – туда и обратно.
Однажды, возвращаясь из командировки, на самом выезде из страны капиталистического лагеря – Западной Германии, он пересчитал и обнаружил у себя излишек валюты, который нужно было срочно потратить. В ларьке на заправке он купил у югослава, красивый баллончик с дезодорантом. Югослав плохо говорил по-русски и софик так до конца не понял, что тот хотел сказать. Югослав, когда объяснял изобразил что-то в роде эпилептического припадка, чем рассмешил софика. Не насторожило водителя и то, что хотя сам баллончик был разрисован веселыми парфюмерными красками, на дне снаружи было выбито по металлу ‘made in Israel.’
Баллончик совик закинул в бардачок и ни разу не вспоминал о нем до самой брестской таможни. Таможню проходил в неудачное утреннее время. Как раз произошла пересменка, заступила свежая, а главное голодная, суточная смена. Молодой младший лейтенант, который досматривал его, полез в бардачок и вытащил баллончик.
- Что это? – спросил он капризно. Софик понял, что баллончик таможеннику понравился и он хочет его конфисковать.
- Дезодорант, - сказал софик и сразу пожалел об этом, потому что пограничник взболтал содержимое, побрызгал себе подмышки и понюхал. Вернее под одну из подмышек, потому что сразу же упал на землю и скрючился в страшном припадке, как это изображал югослав и мощный спазм перистальтики молодого организма товарища младшего лейтенанта, выбросил содержимое кишечника в штаны. Дезодорант оказался нервно-паралитическим.
- Что я наделал! – в ужасе воскликнул софик. – Е..ть меня конем! Судить меня военным трибуналом.
Но ничего подобного делать с ним, уже сильно расслабившаяся брежневская система не стала, его отпиздили, исключили из партии и перевели на внутренний маршрут. Из-за переживаний, у него пропала потенция, после чего ушла жена. Он стойко перенес все лишения, не запил, получил в седьмом гаражном маз, положил под лобовое стекло красивый цветной портрет Сталина и вышел на трассу.
Здесь они и встретились.
- Куда тебе? - спросил софик.
- Туда, - она махнула рукой в сторону, куда показывала стрелка ее внутреннего компаса.
- Значит по дороге, - сказал он. – Садись.
Они долгое время ехали молча. К разговору не располагал сильный шум.
- Как ты сюда попала? – прокричал он через рев мазовского двигателя и удары ветра в открытые из-за жары окна.
Она сделала рукой такой жест, что он сразу все понял и ничего не нужно потребовалось больше объяснять. Он посмотрел на нее и улыбнулся. Она ему нравилась.
- А ты?! – спросила она одними бровями.
И он сразу же, одним движением и печальной улыбкой, привыкшего объясняться в большом шуме человека, рассказал ей все о себе и о своей жизненной катастрофе. Она посмотрела на него, улыбнулась и произвела приглашающее к любовному акту действие, но он мягко удержал ее рукой и покачал головой - “Нет”.
Она спросила сурдопереводом: - “Почему?”.
Он нагнулся к ее уху и прокричал:
- Я - импотент!
Она засмеялась и спросила по глухонемому:
- С кем ты облажался?
- С женой! – сказал он совсем не громко, но она прочитала это по губам.
- Останови, показала она жестом.
Он съехал на обочину и выключил двигатель. Она посмотрела на него внимательно и спросила:
- Тебя мама женское платье надевала?
- Да, - признался он.
- Вспомни что-нибудь из детства, - сказала она.
- Я маленькая девочка – танцую и пою. Я Сталина не видела, но я его люблю.
- О, как все запущено, - сказала минетчица. - Что ж, будем с тобой работать.
На тридцатом километре от города Ургенч в поле возле бетонки, которую в восьмидесятом году положили военные, расположились с отарой овец два пастуха. Один варил что-то в котелке на костре, а второй курил трубку с длинной бамбуковой вставкой, серебряным мудштуком и маленькой серебряной табачной камерой и листал книгу, которую привезла и выдала под расписку русская библиотекарша из передвижной библиотеки для чабанов. Вечерело. Одна за другой на небосводе зажигались звезды.
- Что читаешь, Карим? - спросил тот, кто сидел возле костра.
- Переписку Чехова к издателю Суворину, брат Адолат, – сказал Карим.
- Что пишут?
- Пишут, надо выдавливать по три капли два раза в день.
- Правильно пишут, - сказал, помешивая ложкой в котелке и пробуя на вкус похлебку, Адолат. – Что-то меня на хавку пробило, не дождусь когда сварится.
Вдали послышался гул мощного двигателя.
- Кто-то едет, сказал Карим. Странно. Сколько здесь живу, никто никогда по этой дороге не ездил.
- Куда ведет эта дорога? – спросил Адолат.
- Никуда, - сказал Карим.
- А откуда? – спросил Алопат
- Ниоткуда, - сказал Карим.
- Не нравишься ты мне сегодня, - сказал Алопат. Опять петь будешь?
- Буду, - сказал Карим.
- Кажется готово, - сказал Алопат, снял котелок с огня и полез в палатку за хлебом
В этот момент из- за холма ударил сноп света галогенных фар и на бетонном шоссе появился грузовик. . Какое-то время машина, стремительно набирая скорость, шла на бреющем и вдруг почти вертикально взмыла в звездное небо и исчезла из вида.
- Что там? – спросил из палатки Алопат.
- Да, машина полетела, - сказал Карим.
- Какая еще машина? – спросил Алопат
- МАЗ-500 с двухосным прицепом номер В-309 МТ-15, - ответил Карим.
- Вот видишь, а ты говорил, что трава слабая, не цепляет, - сказал Алопат.
