KpyTbleCocKu

- Эт чё за фигня такая?

- Похоже, что привидение.

- А какого хрена оно делает в моем сортире?

- Пугает.

- Я и без перепуга запорами не страдаю!

Я с чувством захлопнул дверь сортира, приведение разочарованно начало греметь цепями, и выть аки пес подзаборный.

- Завтра же чтоб этой фигни тут не было!

Раздолбаи, блин. Понасвинячат, не только тараканы, приведение вон завелось. А что дальше будет?

Замок был немалым, сортиров в нем имелось еще с пяток, но классом похуже, жить можно и с приведением, один фиг до утра не выгонят.

Утром посетил свой любимый позолоченный показатель статуса. Приведения нет. Осмотрел все помещение, заглянул в сливную яму – нет. Странно. Сел и задумался. Никто так и не появился.

Дернул за шнур из стены. Дверь открылась, явился уборничий с кружевами наперевес.

- Сколько раз говорил, что эта дрянь колючая, и плохо влияет на мое настроение! Тащи пергамент, с отчетом о проведенной работе по удалению приведения! Да помягче!

- Но…

- ТАЩИ сказал!

Пергамент принесли приотличнейший, запечатанный гербовой печатью. Сургучной. Уроды. Повешу всех нахрен.

Разломал печать, кое-как ободрал остатки сургуча, и принялся ознакамливаться с шедевром отчетности.

«Превидение была изганана из сральника».

Отличный отчет, блин.

Теперь меня ждет кухня. Дегустация приготовленного. Что понравится – себе, любимому, что не понравится – свиньям. Хотя все равно до свиней не дойдет, но приятен факт, что работники кухни сами приравнивают себя к этим пятакорылым.

На кухне меня ждал сюрприз. Сюрприз тяжело вздохнул, и лениво позвенел цепями.

- Ну, и чего тебе надо, убожество?

- Я не убожество, я душа не упокоенная.

- Так упокойся, и вали нахрен! С сортира на кухню, небось, и руки не помыл! Ишь, чего удумал, ирод!

- Я помыл! – приведение явно оправдывалось.

- Пшел вон, я сказал.

Приведение, всхлипывая, провалилось под пол. Так-то лучше, теперь, хоть, пожрать спокойно можно.

Не тут то было. Из-под пола вылезла рука, показала мне нехорошую комбинацию, и исчезла.

- @#$%!!! Удалить из замка! И доклад завтра же мне! И без печати!

Малость успокоился, употребив половинку поросеночка, с яблочком, нежного, тающего во рту.

- Коня мне! На охоту я изволят!

- Но там…

- Коня, сказал!

Через пол часа в конюшне я любовался приведением на моем породистом скакуне.

- Пошел нах@й!

- Вы знаете, чтоб меня упокоить, нужно сказать «пошел к черту», и я к нему и провалюсь.

- Я сказал нах@й проваливай!

- Злой ты.

- Вот и вали!

Приведение обиделось, и ушло куда то в стену, откуда еще секунд десять торчала его голая жопа. Терпению пришел край, и, разогнавшись, я пнул её. Охоту пришлось отменить, ногу гипсовать, придворному мудрецу учить меня новым словестным оборотам, ибо старых мне не хватило.

Расположившись в своих покоях, я задумчиво рассматривал транцовщиц, доедая вторую половинку поросенка. Что то с приведением таки делать придется. На ведьмака казны не хватит, придворная колдунья только зимой дорожки песком посыпать горазда, слуги не управятся. Ладно, утро вечера мудренее.

- Эт чё за фигня такая?

- Похоже, что опять привидение.

- А какого хрена оно ОПЯТЬ делает в моем сортире?

- Может подглядывает?

- Да пошли вы все к черту! А ты, мутный, останься. Разговор к тебе есть.

- А может и я, того, а? К черту?

- Сидеть. Слушать. Теща моя немая, к черту тебя не пошлет. Но достала страсть как, карга старая. Недельку попугаешь – так и быть, пошлю.

Через неделю довольное жизнью (или смертью) приведение явилось ко мне в место для наших встреч.

- Сделано! Теща в ужасе, неделя прошла!

- Как ты меня достал. Да иди ты к че…

- Стойте-стойте! Я передумал к черту! Найдите мне еще кого, кого так смешно пугать!

Так я и стал сдавать приведение на прокат, дабы тёщев усмирять.

Автор: © Lordua

Источник: личная переписка

Мне не нужно касанья твоей руки

И свободы твоей реки;

Мне не нужно, чтоб ты была рядом со мной,

Мы и так не так далеки.

И я знаю, что это чужая игра,

И не я расставляю сеть;

Но если бы ты могла меня слышать,

Мне было бы легче петь.

Это новые листья меняют свой цвет,

Это в новых стаканах вино.

Только время уже не властно над нами,

Мы движемся, словно в кино.

И когда бы я мог изменить расклад,

Я оставил бы все как есть,

Но если бы ты могла меня слышать,

Мне было бы легче петь.

По дощатым полам твоего эдема

Мне не бродить наяву.

Но когда твои руки в крови от роз,

Я режу свои о траву.

И ни там, ни здесь не осталось скрипок,

Не переплавленных в медь;

Но если бы ты могла меня слышать,

Мне было бы легче петь.

Так прости за то, что любя тебя

Я остался таким же, как был.

Но я до сих пор не умею прощаться

С теми, кого я любил;

И хотя я благословляю того,

Кто позволил тебе взлететь -

Если бы ты могла меня слышать,

Мне было бы легче петь...

Если бы ты могла меня слышать,

Мне было бы незачем петь.

Автор: БГ

Словно ветер в степи, словно в речке вода,

День прошел - и назад не придет никогда.

Будем жить, о подруга моя, настоящим!

Сожалеть о минувшем - не стоит труда.

Омар Хаям.

Обычный рутинный день, пришел на час позже полуночи домой. Уже сегодня, а у меня еще вчера. Ничем не запомнилось это вчера – прошло, как тысячи других. Я уже в кровати лежу рядом с ней. Мысли бегут одна за одной: «Еще один день, в котором ничего не было – его просто не стало. Еще один день. Еще один день. Неужели ничего? Пусто то как.

Поворачиваясь на бок смотрю на неё. Забавная, сопит, озорная челка разбросана по подушке. Одеяла намотаны на ней, и мое тоже. Погладил шелковые волосы. Аккуратно разматываю куколку; она, не просыпаясь, находит рукой мою голову, целует в щеку.

- Спи уже, козлик! Хрюк!!! – прям, как поросенок. Смешно у неё получается.

«Еще один день… еще один день рядом с чудом, рядом с ней. Я улыбаюсь. Хороший день.»

Может что-нибудь съесть? А что? Вот бы сейчас, яичницы. Какая у неё яичница была утром. Вроде, как у всех, но… Нет, не такая. Сделанная для меня, только для меня. Как я люблю. А ведь я её даже не поблагодарил…

Все – решено! Сегодня встану пораньше. Заведу теста - напеку блинов. Чая сладкого сделаю. Сгущенку открою… Эх, нет же сгущенки. Пойду в магазин. Заодно куплю сока апельсинового, вместо чая, она его обожает. Потом разбужу куколку топотом на кухне, сонная и сердитая бабочка сядет на табуретку.

- Ну ты чего шумишь? Чем так вкусно пахнет? – почти не открывая бездонных океанов глаз, она втянет аромат, уголки её прекрасных губ поползут в стороны.

- Доброе утро, любимая! – она будет улыбаться… Хорошее будет утро.

Спать охота, не пойду в магазин… Завтра, лучше... Да, да завтра… Еще сирени куплю, она так её любит… А-а-а(зеваю). Да, завтра - обязательно…

Мы дружили со школы, я был отличником, а он шпаной, королем нашего района. Я ему рассказывал о генетике, математике, о Пушкине. Он мне о наркотиках, девках и как играть на гитаре. Школа кончилась; судьбы наши пошли разными дорогами. Я поступил в институт, а его забрали в армию. Он просел приглядеть за его Наташой, чтобы не обижали и ни один козел не смел даже посмотреть на неё. А я её тоже любил. Хотел, мучался, но предать друга – нет! Хотя желания и бесновались в моей голове. Так и гуляли мы с ней, вспоминая Димку.

Мы писали друг другу письма, рассказывали о своей новой жизни.

Однажды, он сбежал в самоволку. Дома ему жить было нельзя, и я приютил его у себя. Дал одежду, которая мне уже была мала, мать кормила его, так же как меня - отнеслась как к сыну. А в один день он исчез, со всеми своими пожитками и сбережениями моей матери.

Я был в шоке, надеялся конечно, что деньги затерялись. Может завалились куда-то в шкафу. Шифоньер я даже разбил и вынес на помойку. Денег там не было. Я пробовал его найти на районе, пришел к его девушке; рассказал о случившемся. Конечно, она его защищала, как типа я только подумать такое могу. Я был рад её словам, но Димасика необходимо было найти. Прошелся по «Брадвею», опросил пацанов. Он – куражил, его заметили в сауне и в местном баре. Его видели все кроме меня.

Ну что же, пришлось применить не лицеприятные методы поиска. Я подошел к местным малолеткам и пообещал тому, кто сведет меня с ним лицом к лицу, награду. К вечеру я уже был возле его нового логова. Слова я заготовил заранее: «Ну и как тебе быть крысой?». Я надеялся, что он ответит: «Да иди на …, уху ел, что ли?». Потом броситься на меня с кулаками, «крыса» - для нас в то время оскорбление похуже педераста. Но он начал оправдываться: «Это не я. Да ты проверь, может затерялись где…» 

Он стоял пьяный и красивый, в дорогих шмотках взамен тех, что дал ему я. Вокруг были пацаны, ждавшие исхода словесной дуэли. Не мог он нигде украсть столько денег, чтобы так вырядиться. И по кабакам таскаться три дня, откуда бабки?

Мне все было ясно, хотелось плакать, но надо было бить – простить не имел права. Если бы он украл у меня я бы понял. Да только украсть у меня тогда было нечего, да я и сам бы отдал. Но он причинил боль моей матери – не имел я права его простить – да и не хотел. Сшиб его первым же ударом – разница в весе у нас приличная, да и бить я умею. Он упал в грязь. Парни было хотели его защитить… но остановились, когда я взглянул на них. Просто ждали в стороне - ответит ли их герой, которой поил их три дня. Я требовал, чтобы он поднялся, но он не вставал. Не хотел бить его ногами, по нашим правилам – это приравнять к тому самому педерасту. Не хотелось ломать ему судьбу, но крови я жаждал.

«Ну что же, тварь, ты сделал свой выбор!». Удар - один, второй, третий – он лежал в грязи и собственной крови. А я все ждал, что он мне скажет: «Иди на …, овца!». Он молчал – то-ли боялся, то-ли не мог соврать.

Прибежала его Наташка и вцепилась в меня: «Педераст! Мелкий (мое прозвище Малыш) ты уху ел? Какая «крыса» – да ты, сука, эти бабки сам взял!». Из её голубых глаз градом текли слезы. Она била меня, а я не чувствовал боли. Девка все-таки, да и… Любил я её, очень любил.

Я услышал то, чего ждал - пусть и не от бывшего друга. От девушки, которая верила в его невиновность. Я развернулся и ушел. Оглянувшись я видел, как она села в туже лужу, где валялся мой вчерашний товарищ, и обняла его. Я ухмыльнулся… Мне было жаль её… И не напрасно, в последствии он не единожды предал и её, первую красавицу нашего двора. А потом они поженились, и теперь он по полной ломает ей жизнь.

Только вот ненавидит она меня, а его любит – несправедливо.