garik23

ШИНЕЛЬ

Весной в полку случилось ЧП - исчезли два бойца-азербайджанца. Были организованы спешные поиски. Борт ?22 возвращался из Зеи с молоком и сметаной, когда, уже на подлете к аэродрому, его переориентировали на прочесывание поселка с воздуха.

Вертолет, взяв точкой отсчета баню на краю поселка, начал ходить галсами - улица за улицей, - едва не цепляя колесами телевизионные антенны. Экипаж добросовестно выполнял приказ, понимая всю бесперспективность такого поиска.

- Они же не дураки по улицам бегать, - сказал командир. - Сидят сейчас где-нибудь у друзей - здесь азеров полно, - над нами смеются.

Прочесав нижний поселок, вертолет вылетел к железнодорожному вокзалу и пошел над перроном. На первом пути уже тронулся и набирал скорость скорый из Владивостока. Когда пролетали над серединой состава, борттехник Ф. увидел, как из двери первого вагона выскочил человек в шинели. За ним выпрыгнул второй, упал, перекатился - состав уже шел с приличной скоростью.

- Кажется, нашли, - доложил командир, когда они пролетели над двумя солдатами. - Только что двое воинов спрыгнули с поезда. Сейчас развернемся, посмотрим. Высылайте группу, кто здесь рядом...

- Возвращайтесь, 451-й, - сказала "вышка". - Только что обнаружили бегунков, на водокачке прятались. А в поезде - это наш патруль...

Лейтенант Самойлов, с которым лейтенант Ф. жил в одной квартире, заступил в этот день в наряд начальником патруля. А поскольку лейтенанты все еще не пошили себе шинелей, он позаимствовал этот вид верхней одежды у соседа по лестничной площадке. Как и лейтенант Самойлов, сосед служил в ТЭЧ, но дослужился уже до капитана - и лейтенант отправился в наряд в капитанской шинели.

...Когда патруль ворвался на перрон, скорый поезд уже стоял минуту из положенных пяти. Расстегнув кобуру, "капитан" увлек двух своих бойцов в крайний вагон. Троица понеслась по узким коридорам поезда. Начальник патруля, выкрикивая "извините", открывал двери купе и отбрасывал от лица ноги, торчавшие с плацкартных полок. За ним с пыхтением и топотом следовали два воина.

Они были в тамбуре третьего вагона, когда поезд тронулся. Пробежали два оставшихся вагона, уже никуда не заглядывая. К счастью проводник еще не успел закрыть дверь в тамбуре на ключ.

Начальник патруля открыл дверь, махнул рукой подчиненным. Выпрыгнул первый. Второй замешкался, примериваясь. Перрон вдруг кончился, лейтенант увидел внизу плавно ускоряющийся мазутный снег, и вытолкнул солдата.

Когда лейтенант высунул голову, над ним пронесся вертолет, ударил ветром и ревом. Лейтенант вздрогнул от неожиданности и отпрянул, потеряв несколько секунд. Скорость росла. Он снова высунулся, и, прицелившись в набегающий пышный сугроб, прыгнул.

...Взмахнув полами капитанской шинели и провернувшись вокруг оси, тело с криком врезалось в кучу шлака и золы, припорошенной вчерашним снежком. Над местом трагедии взметнулось черное облако...

В голубом мартовском небе стрекотал, удаляясь, борт ?22. По перрону шел капитан с лицом шахтера, в чужой черной сажистой шинели, придерживая рукой конец лопнувшей портупеи. Он грустно думал, что скажет хозяину этой шинели. Слева и справа, наклонив головы и сдерживая улыбки, шагали два аккуратных, подпоясанных белыми ремнями бойца.

- Что, чумазый, - сказала, пятясь, торговка пирожками. - Поймали тебя наши солдатики? А ты не бегай, не бегай!

- Да пошла ты, бабка, - сказал капитан-лейтенант.

И вдруг расхохотался, сверкая зубами.

МЕДИЦИНА И СОЛДАТ

В мае в полк прибыло пополнение. В июне новобранцы принимали присягу. В этот день стояла редкая для начала амурского лета жара. Дежурный по стоянке части лейтенант Ф. отобедал в солдатской столовой и, сидя в курилке, в тени приказарменных тополей, смотрел, как прямо перед ним на плацу один за другим юноши превращаются в солдат Советской Армии.

Наконец все закончилось - отзвучали хлопки сапог по плацу и петушиные голоса новобранцев. Из динамика медленно и хрипло грянул гимн Советского Союза. Строй замер по стойке "смирно", офицеры подняли руки к козырькам. Лейтенант Ф. задумался: должен ли он, будучи в курилке, принимать участие в торжественном моменте? Но на всякий случай встал, надел фуражку и поднес руку к козырьку.

Гимн играл невероятно долго. Лейтенант уже устал и переминался с ноги на ногу. А каково солдатикам там на жаре. Вон тому уже явно плохо - он поднес руку к глазам, покачнулся...

Лейтенант Ф. увидел, как солдатик поднес руку к лицу, потом покачнулся и переломился в поясе, чуть не клюнув носом плац. Стоящий сзади вовремя схватил его за ремень, предотвратив удар лбом об асфальт.

Двое вынесли бойца из сомкнувшегося строя, положили на травку возле курилки. Лейтенант Ф., вздохнув, подошел, наклонился к бледному с синими губами рядовому, расстегнул ремень, воротничок гимнастерки, пошлепал по щеке. Рядовой вздохнул и открыл глаза.

- А-а, товарищ лейтенант... - сказал он слабым голосом. - Вы знаете, снилось мне, что я в саду, бабочки летают, девушки далеко поют такими тоненькими голосами...

- Лежи, несчастный, - сочувственно сказал лейтенант, махая над лицом рядового своей фуражкой. - Отдышись, сейчас в санчасть тебя отведу.

- Спасибо, - сказал рядовой, блаженно улыбаясь, и вдруг, приподняв зад, насупил брови. - Что-то мокро мне...

Лейтенант потянул носом:

- Да, брат, кажется, ты обделался... Бывает. Как говорится - когда спишь, себя не контролируешь...- сказал он, стараясь не рассмеяться.

- Это все она! - вдруг злым трезвым голосом сказал рядовой, и щеки его покраснели. - Ну, гадина! Накормила!

И только что умиравший боец, к изумлению лейтенанта, вскочил на ноги и, подтянув липнущие к ногам галифе, походкой цапли понесся к санчасти. В его сапогах хлюпало. Лейтенант последовал за ним - солдатик явно оклемался, и сопровождать его не было нужды, но лейтенант не мог пропустить развязку.

Друг за другом они ворвались в темный коридор санчасти. Не останавливаясь, солдат помчался к кабинету с криком:

- Накормили, суки! Чем вы меня накормили?

Дверь кабинета открылась, и на крик выглянула капитан медицинской службы.

- Что с вами, товарищ боец? - пролепетала она, увидев надвигающегося на нее рядового с выпученными глазами.

- Чо, чо! - прокричал он. - Обосрался, вот чо! Какие таблетки вы мне дали? Я простыл, у меня с утра температура была, я пришел к вам перед присягой! Что вы мне дали?! Куда я попал, что это за армия, где травят солдат?!

- Успокойтесь! Я дала вам тетрациклин и слабительное, чтобы сбить температуру и освободить кишечник.

- А-а! - завыл рядовой, развернулся и выбежал на улицу.

Поморщившись, лейтенант поспешил на воздух. На крыльце он столкнулся со своим помощником, лейтенантом Л.

- Что случилось-то? Что за шум? - спросил помощник.

- Что, что! - сказал лейтенант и засмеялся. - Новый защитник Родины обделался, вот что...

ПЯТЬ МИНУТ

К старому штабу делали пристрой. Руководил строительством летчик майор Шамоня. Он сам летал за стройматериалами по всей Амурской области. Однажды летчик-строитель запряг 22-й борт и повел его в поселок N*, что лежал у самой китайской границы. Там майору должны были подвезти груду фанерных обрезков.

Сели на пыльном стадионе, разогнав гонявшую мяч ребятню. Выключились. Майор послал правака и борттехника по адресу, где их ждали стройматериалы. Они вернулись на машине, груженной обрезками фанеры. Когда борттехник выскочил из кабины, он увидел следующую картину.

Вертолет как изнутри, так и снаружи кишел мальчишками. Майор Шамоня лежал в салоне на лавке, натянув на нос фуражку, и его охранная деятельность заключалась в том, что он придерживал рукой закрытую дверь кабины, не подозревая, что борттехник оставил открытым верхний люк, и кабина была полна мальчишек.

"Бонифаций херов", - подумал борттехник. Он разогнал мальчишек и, осмотрев вертолет, увидел, что из гнезд на левой створке исчезли обе ракетницы с шестью сигнальными ракетами. Их крепежные винты (по одному на обойму) можно было вывинтить монетой. И вывинтили.

Узнав от злого борттехника о пропаже, майор Шамоня сказал "ай-яй-яй!", и развел руками. Уже взбешенный борттехник (ответственность огребет он один!) поймал за шиворот первого попавшегося пацана и прошипел:

- Если через пять минут ракетницы не вернутся на место, ты полетишь со мной в военную тюрьму.

- Все скажу, все покажу, - залепетал испуганный парнишка. - Я знаю - кто, нужно ехать в школу.

Услужливые пацаны подкатили невесть откуда взявшийся раздолбанный мотоцикл "Восход". Оттолкнув всех, борттехник прыгнул на тарахтящий мотоцикл, показал заложнику на заднее сиденье, и отпустил сцепление.

С грохотом они пронеслись по поселку, въехали во двор школы. Шел третий день сентября.

Борттехник открыл дверь в указанный класс, вошел, и, не здороваясь с ошарашенной учительницей, сказал:

- Дети! Вы все знаете, что враг рядом, - он показал рукой в окно, - за рекой. Именно поэтому любая деталь боевого вертолета сконструирована таким образом, что, при ее попадании в руки врага, включается механизм самоуничтожения. Через двадцать минут после ее снятия происходит взрыв, уничтожающий все живое в радиусе ста метров.

Он демонстративно посмотрел на часы:

- Осталось пять минут!

В гробовой тишине стукнула крышка парты, к борттехнику подбежал мальчишка и дрожащими руками протянул две обоймы с ракетами.

- Скорее, - умоляюще сказал он, - разминируйте их!

- Не бойся, пионер! - сказал, принимая обоймы, повеселевший борттехник. - Разве ж ты враг?

И, погладив мальчика по голове, вышел.

ЦИЦЕРОН

В начале осени 1986 года борт ?22 снова оказался в Белогорске. И снова кидали парашютистов. Работали не только с профессионалами, но и с местным подростковым парашютным клубом. Команда клуба почему-то состояла только из девчонок 13-15 лет.

Девчонки сыпались из вертолета как горох, и, когда машина приземлялась, парашюты были уже уложены, и девичий отряд был готов к новому прыжку. Эта интенсивность начала беспокоить экипаж. И погода как назло была ясной и теплой - стояло бабье лето.

Самым неприятным было то, что на все шутки экипажа девчонки отвечали вежливо-безразличными улыбками. Они вообще были не по-детски хладнокровны.

Одна из них, дернув кольцо раньше, чем нужно, зацепилась выходящим куполом за штуцер левой амортстойки вертолета. Купол сорвался со штуцера, но был распорот. Девочка спокойно отцепила основной, открыла запаску, приземлилась, и уже на следующем взлете была в небе.

- Юные диверсантки, бля, - с досадой бормотал командир.

Командировка явно не удавалась. Экипаж был на грани нервного срыва. И неудивительно, что в крайний день детских прыжков этот срыв произошел. День начался с неприятности. На контрольном висении, когда борт завис метрах на пятидесяти, с "вышки" вдруг ласковым голосом сказали:

- Четыре полста первый, у вас стремяночка не убрана.

Борттехник выскочил в салон, встал на колени, наклонился над 50-метровой пропастью, рывком втянул стремянку и захлопнул дверь. Потом только подумал, что вполне мог улететь вниз, и сказал несколько строгих слов в адрес командира, который не предупредил, что зависнет так высоко.

Итак, в промежутке между взлетами, когда вертолет молотил на площадке в ожидании, пока диверсантки натягивали свои парашюты, случилось доселе небывалое. Три девочки вдруг отделились от отряда и побежали к зарослям кустарника на краю площадки. Увидев их легкий бег, командир оживился:

- Гляди, мужики, они тоже, оказывается, люди. Приперло, все-таки!

И, пробормотав странное: "Раз они по-человечески, то и мы по-человечески...", он взял шаг-газ.

Когда девчонки, забежав в кусты, присели, командир поднял машину и, ухмыляясь, двинул ее вперед. Подскочили, на мгновение зависли над кустами, и, свалив на круг, вернулись на место.

В салон вбежали две фурии постарше, и набросились на встретившего их борттехника Ф.:

- Как вам не стыдно! Офицеры Советской Армии ведут себя как хулиганы из подворотни. Мы будем жаловаться через начальника нашего клуба командиру вашей части!

Борттехник понял, что шутка не удалась, и угроза может оказаться вовсе не пустой.

- Успокойтесь, товарищи парашютистки! Произошла трагическая ошибка! - сказал он, примиряюще поднимая руки. - Во всем виноват сбой техники. Командир решил сделать контрольное висение, но на высоте двух метров произошло нештатное барометрическое включение автопилота, который и направил вертолет соответственно заложенной гиропрограмме. Во время работы автопилота человек бессилен изменить курс. Мы смогли отключить автопилот только над кустами, где, как вам, надеюсь, известно, существует аномалия давления, что и ввело в заблуждение барометрическое реле. Командир, не медля ни секунды, увел машину. Мы приносим извинение за действия нашего автопилота. По прибытию на базу он будет заменен.

Девочки смотрели на строгое лицо офицера - ему нельзя было не верить. К тому же он добавил:

- Если вы будете настаивать на своей версии, мне, как старшему, чтобы сохранить честь всего экипажа, придется уволиться в запас ровно через год. Я бы сделал это сегодня, но командование согласится минимум на год. Что скажете?

- Ну, хорошо, - промямлили девочки, переглянувшись. - Мы берем свои слова назад.

И смущенно улыбнулись.

В кабине, в которую транслировалась речь борттехника, не снявшего ларинги, ржали левый с правым. Когда борттехник, проконтролировав загрузку девочек, вошел в кабину, командир встретил его словами:

- Разрешите взлет, старшой?

- Давление в норме, САРПП работает, все тела на месте, - сказал борттехник. - Взлет разрешаю...

Но на этом трудности летного дня не закончились. Стремление к примирению сыграло с экипажем злую шутку. Приземлившись, они увидели, что одну из диверсанток снесло на край площадки. Она устало брела, волоча в охапке смятый купол.

- Может помочь пигалице? - смилостивился командир.

- Я помогу, - вдруг сказал правак, отсоединил фишку СПУ, отстегнул парашют и ловко выпрыгнул в открытый блистер. Он помчался навстречу, принял парашют, и пошел рядом, галантно согнувшись к спутнице и что-то говоря.

Загрузились, взлетели, выбросили, пошли на посадку.

- Все, на сегодня отработали, - сказал командир. - Прикурите мне сигарету.

Правак достал сигарету, спички, прикурил, передал командиру. Потом взялся за ручку блистера, чтобы открыть его и впустить в кабину ветер.

(Информация для сведения: блистер - сдвижное боковое окно трапециевидной формы, выпуклое, площадью почти 0,6 кв. м, окованное по периметру, достаточно тяжелое, двигается по направляющим. В случае необходимости летчик сбрасывает блистер и покидает вертолет. Сброс осуществляется срыванием красной законтренной ручки, расположенной над блистером.)

Итак, правак потянул за ручку блистера (не за красную!). Блистер не поддался. "Вот бля", - сказал правак и рванул сильнее.

И блистер распахнулся! В кабину ворвался ветер. Борттехник увидел, что правак, высунувшись в окно по пояс держит сброшенный блистер за ручку, а набегающий поток, наполняя этот парус из оргстекла и металла, выворачивает держащую его руку.

- А-а-а!!! - кричал правак, повернув голову назад на 180 градусов. - Да помогите, ёб вашу мать, сейчас вырвет!

Несмотря на трагичность ситуации, командир и борттехник, увидев выпученные глаза орущего правака, покатились со смеху.

- Помоги ему, - кое-как выговорил командир.

Борттехник перегнулся через спинку правого кресла, дотянулся до края блистера, почувствовал его страшное сопротивление. Вдвоем с праваком они дотянули рвущийся на свободу блистер и попытались втащить его в кабину. Но, оказалось, что этот кусок стекла и металла неправильной формы в проем не проходил.

- Держите его так, - сказал командир, - скоро сядем.

Но в это время, штурманская карта, брошенная праваком на приборную доску, вдруг зашевелилась и поползла в окно.

- Карту лови! - страшным голосом заорал правый.

- Держи ее! - завопил командир. - Секретная карта, всем полком искать клочки будем! Хватай!

Борттехник бросил блистер и кинулся за портянкой карты, которая уже втягивалась в проем, огибая локоть правака, обе руки которого вцепились в блистер.

Борттехник схватил карту, смотал ее и засунул под свое сиденье. Но оставшийся без помощи правак снова упустил блистер, и тот бился на ураганном ветру в вытянутых руках лейтенанта С., который опять орал:

- Да помогите же, сейчас отпущу нахуй! Руки отрывает!!! Кончай ржать, помоги, сволочь!!!

Когда сели, командир утер трясущимися руками слезы. Борттехник выбежал на улицу и принял блистер из бессильных рук правака. На аэродром с площадки решили лететь с открытым окном. Солнце уже садилось. Забрали девочек и полетели на аэродром. Правак угрюмо молчал, рассматривая синяки и ссадины на руках. Борттехник периодически заливался смехом.

Прощаясь с летчиками, девочки поблагодарили экипаж, а самая старшая, подойдя к борттехнику, подарила ему книгу под названием "Цицерон. Биография".

- Мы подумали, что вам подарить, - краснея, сказала она, - и вот...

- Спасибо, - сказал борттехник. - Это мой любимый оратор.

После того, как диверсантки уехали, начался разбор полетов.

- Ну-с, что у нас случилось? - спросил командир. - Почему сработал аварийный сброс блистера?

Он показал на красную ручку, которая болталась на разорванной контровке.

- Потому что борттехник у нас - распиздяй, - сказал правак. - Ручка была не законтрена.

- Распиздяй вовсе не борттехник, а правый летчик лейтенант С. - сказал борттехник. - И доказать это легко. Первое - контровка, как мы видим, порвана, но слом свежий. Значит, сорвано недавно.

Второе - полчаса назад лейтенант С., влекомый преступным чувством к несовершеннолетней парашютистке, выбросился из окна. Во время эвакуации - обрати внимание, командир, - лейтенант С. был в шлемофоне, и шишаком этого самого шлемофона - как лось рогами - он сбил ручку и сорвал контровку. Когда он дернул блистер, ручка соскочила с упоров. Поэтому мы поимели то, что поимели.

- Не верь ему, командир, - взвизгнул правак. - Этот Цицерон от чего хочешь отпиздится!

- Ладно, - сказал командир. - Кончай ругаться. Баба на борту - всегда предпосылка. Давайте блистер на место ставить.

СТОТОННАЯ МЕСТЬ

Когда старший лейтенант Ф., получив приказ на увольнение, подписывал обходной лист, случилась неприятность. Он не смог получить подпись начальника службы ГСМ.

Еще в самом начале его летной карьеры молодого лейтенанта пригласила в гости одна прапорщица, служившая на горюче-смазочной ниве. Все бы ничего, но двухметровая и совсем не тонкая служивая девушка не очень приглянулась хрупкому лейтенанту.

Он тактично избежал свидания, сославшись на то, что заступает в наряд. Приглашение повторилось еще несколько раз, пока, наконец, жаждущая общения не поняла, что лейтенант ушел в глубокий отказ.

Притязания прекратились.

Однажды вертолет борттехника Ф. был откомандирован в Шимановск на тушение лесных пожаров. Летали много - лили воду, высаживали на горящий торфяник пожарников. Возвращались на аэродром насквозь продымленные, с закопченными днищем и боками, с застрявшими в стойках шасси обгорелыми кедровыми ветками.

Когда работа закончилась, борттехник Ф. вручил водителю ТЗ свой командировочный талон, вписав в него 100 тонн керосина - столько они сожгли за время командировки. В спешке борттехник забыл оставить себе отрывную часть талона для отчета в родном полку.

И вот теперь, зайдя в кабинет за подписью, он увидел обиженную им прапорщицу, которая, покопавшись в бумагах, злорадно сказала:

- Подписать не могу. Вы должны армии сто тонн керосина, товарищ старший лейтенант. Откуда я знаю, может быть, вы этот керосин налево загнали. Езжайте в Шимановск, ищите отрывной корешок талона - или платите.

Расплачивайся, старлей! - и Брунгильда мстительно захохотала.

Старший лейтенант, посмотрев в глаза ГСМщицы, понял, что проиграл. Со словами "я поехал в Шимановск", он вышел из кабинета. Достал из кармана ручку, положил "бегунок" на подоконник в коридоре, и нарисовал в нем что-то похожее на подпись.

Он благополучно уволился в запас. Но еще несколько лет после армии бывшему борттехнику Ф. в кошмарных снах приходил счет за призрачные сто тонн керосина.

УДАР ПО КИТАЮ

(лирическая зарисовка)

Теплый летний день 1986 года. Лейтенант Ф. идет с аэродрома в общежитие на отдых перед ночными полетами. Он идет мимо стоянки Ми-6, по дороге, ведущей точно на юг. Сразу за стоянкой, справа по полету - заболоченная полянка, вся усыпанная кустами голубики. Лейтенант привычно сворачивает, и, бродя по сочащейся холодной водой травке, собирает ягоду в фуражку.

Набрав полный головной убор, он выходит на дорогу и движется дальше, - в промокших ботинках, с мокрыми коленями, совершенно умиротворенный. Он идет медленно, глядя по сторонам, кидая в рот горсти спелой голубики, и напевает "А я иду, шагаю по Москве...".

Прямо перед ним, в стороне китайской границы - кучевые облака, плотно укрывающие солнце.

И вдруг... В небе над китайской границей вспыхивает ослепительный свет. Лейтенант останавливается и, открыв фиолетовый рот, смотрит, как, упираясь в облака, встает огненный столб. Он видит растущую из-под облаков клубящуюся "юбку", и световую волну, которая стремительно разбегается в стороны, рассекая почерневшие тучи. Он мгновенно узнает ядерный взрыв!

В миг лейтенант оценивает обстановку: нанесен удар по Китаю, совсем недалеко от границы, может быть по городу Хай-хэ, что на другом берегу Амура, напротив Благовещенска. Ударная волна достигнет этого места менее чем за полминуты.

Из ближайших укрытий - неглубокая придорожная канавка. Если, как учит гражданская оборона, лечь в нее ногами к взрыву, все равно, торчащий зад срежет заподлицо с плоскостью дорожного полотна.

И лейтенант принимает единственно верное решение. Он зачерпывает полную горсть голубики, запихивает ее в рот и начинает, давясь, пережевывать, глядя на ядерный гриб. Про пушкинский "Выстрел" и фуражку с черешней он сейчас не помнит.

Он просто жрет свою ПОСЛЕДНЮЮ (а вовсе не крайнюю) голубику и ждет мгновенного опаляющего удара.

Это странное наслаждение (вкус ягоды необычайно чудесен, вид неба ужасно прекрасен) длится недолго. Через несколько секунд гриб исчезает, свет меркнет, и на горизонте опять - те же кучевые облака. Всего лишь солнце на миг прорвалось через их плотную упаковку, высветив столь похожую конфигурацию.

Лейтенант облегченно вздыхает, смеется, качает головой и продолжает движение.

Лето, Магдагачи, пыльная дорога. В руках у лейтенанта - фуражка с остатками голубики, за спиной у лейтенанта - родной вертолетный полк...

Автор : Фролов Игорь Александрович .Участие -Афганистан.Звание: Старший лейтенантРод войск: ВВС

http://artofwar.ru/f/frolow_i_a/

НАБЕГАЮЩИЙ ПОТОК

Зима 1985 года. Близится Новый год. По всему фронту перестройки разворачивается наступление на алкоголизм.

Государственные потоки радости резко пересохли, и армия перешла на внутренние резервы. И вот, однажды вечером молодые борттехники попробовали нечто. Эту мутную жидкость - спирт, слитый из системы - принесли друзья с Ми-6.

Эта гадость имела вкус фотопроявителя и запах резины. Но нужно же когда-нибудь начинать - и лейтенанты выпили противообледенительную смесь, закусив китайской тушенкой "Великая стена".

Утром после завтрака, уже забравшись в кузов машины, борттехник Ф. почувствовал, что его кишечник начал жить самостоятельной бурной жизнью. На середине пути к аэродрому, после энергичной тряски по ухабам, борттехник понял, что, если он не выбросится из машины, позор неминуем.

Но выбраться из плотной укладки тел в меховых куртках и унтах, обдуваемых вихрящейся за машиной зимней пылью, было невозможно. Усилия, которые требовались для этого, неминуемо бы вызвали преждевременное освобождение от страданий.

Так он не терпел никогда! Машина подъехала к штабу, сочувствующие пассажиры уже пропустили его к борту, и он десантировался, не дожидаясь полной остановки.

Возле штаба в ожидании построения уже собралась толпа офицеров. Тут же кучками стояли вольнонаемные женщины. Борттехник, обогнув толпу, и оставив ее за спиной, полетел, шурша собачьими унтами, по тропинке к покосившемуся "скворечнику" на самом краю лесочка.

Здесь требуется небольшое техническое отступление: для облегчения жизнедеятельности летчика, на зимних "ползунках" (по сути - меховой комбинезон без рукавов) сзади предусмотрен треугольный клапан на "молниях", расстегнув которые, летчик может выполнить "контрольное висение", не снимая "ползунков".

Возвращаясь к борттехнику. На своем стремительном пути он проделал сложную работу - расстегнул "молнию" меховой куртки, завел руки за спину, под куртку, нащупал "молнии" "туалетного" клапана, и расстегнул их до упора, чтобы не тратить время в тесной будке. (Может быть, он надеялся, что тяжелая куртка, прижав клапан сверху, не даст ему отпасть. Но, если честно, в этот страшный момент он даже не думал о проблеме внешнего вида.)

Все эти операции страждущий борттехник проделал столь быстро, что потом еще с десяток метров несся по тропинке к заветной дощатой дверце, размахивая руками. Поглощенный стремлением к цели, он даже не слышал хохота толпы, которая наблюдала вид сзади.

Поскольку борттехник летел вперед с большой скоростью, расстегнутая куртка, вздыбленная набегающим потоком, освободила клапан.

Клапан, в свою очередь, отвалившись, открыл огромную треугольную дыру, в которой, как в люке скафандра коленвалом крутились ягодицы бегущего борттехника, обтянутые пронзительно голубыми китайскими кальсонами.

Когда счастливый борттехник вышел, полк встретил его аплодисментами.

СЕМЕРО И ОДИН

После Нового Года лейтенантам, живущим в общежитии, выделили трехкомнатную квартиру в ДОСах (дома офицерского состава). Лейтенанты не знали - радоваться им или печалиться. В плюс переезда записывалось то, что ДОСы были много ближе к столовой, чем общежитие, находящееся в нижней половине поселка, по ту сторону железной дороги.

Минус же был в том, что лейтенантам, уже обжившим комнаты на двух человек, предстояло ввосьмером занять маленькую квартирку в панельной "хрущовке" - а это уже пахло (в прямом смысле слова) обыкновенной казармой. Лейтенанты даже начали, было, отнекиваться, но аргумент командования - "зато теперь утреннюю физзарядку на стадионе пропускать не будете" - перевесил все доводы "против". Пришлось переезжать. Вернее - переходить через весь поселок с узлами и коробками, поскольку машину выделить забыли.

Военная квартира не удивила уже привыкших к армейскому быту лейтенантов. Ободранные обои, ржавая сантехника, комнаты без дверей, электросчетчик с "ломом" (проволочка, тормозящая диск счетчика), батареи пустых пыльных бутылок - и запах, будто на портянки недельной носки сходили по-маленькому все коты городка.

Лейтенанты, свалив вещи в большой комнате, начали делить жилплощадь. Борттехнику Ф. приглянулась маленькая, ближайшая к входной двери комната. Ему очень хотелось поселиться, наконец, одному, и оборудовать себе гнездышко, в котором он чувствовал бы себя, как дома - кровать, стул, стол с настольной лампой - достаточно для вечернего счастья. Ради этого богатства он пошел на авантюру.

- Слушай сюда, - сказал лейтенант Ф. командирским голосом. - Вы семеро занимаете две дальние комнаты. Четверо - в большой, трое - в той, что поменьше. Ну, а я, несчастный, буду одиноко ютиться в этой махонькой.

Семеро недовольно зашумели - говорили о какой-то справедливости, предлагали странные вещи - вроде жребия. Лейтенант Ф., выслушав мнения, отмел их уверенным взмахом руки.

- В любом ином случае, товарищи лейтенанты, вы были бы правы. Но не в этом. И все потому, что у мистера Фикса есть план, который не пришел в голову ни одному из вас. Восемь молодых людей нуждаются в общении с прекрасным полом. И где же, как не в этой маленькой комнатке возле самой входной двери, рядом с ванной и туалетом должно быть дежурное помещение? Ну а смотрителем, поддерживающим боеготовность вверенного ему помещения, буду я - тот, кому принадлежит эта прекрасная идея. Кто против?

Логика была неопровержима, и лейтенанты, помявшись, согласились. Они даже начали прикидывать, какие шторки повесить на окна, да и коврик на пол неплохо - хотя бы отрез на парадную шинель постелить...

Только пессимист лейтенант Л. язвительно сказал лейтенанту Ф:

- Что-то маловато доводов в пользу твоего роскошного существования.

Лейтенант Ф. вздохнул и вынул из стопки принесенных с собой книг одну - толстую в твердой синей обложке, на которой тусклым золотом отсвечивало грозное слово "САМБО".

- Вот он, - сказал лейтенант, - мой самый веский аргумент.

Самбо - как и другие боевые искусства (кроме года занятий боксом) - он не знал, и купил книжку недавно в букинистическом отделе книжного магазина. Но до армии лейтенанты, учившиеся на разных факультетах огромного института, не были знакомы друг с другом, и лейтенант Ф. мог врать свободно.

- Когда обживемся, начну обучать вас самообороне без оружия, - сказал он. - Или кто-нибудь хочет проверить мое искусство?

- Вот так всегда, - проворчал лейтенант Л. - Чуть что, сразу в морду...

И семеро двинулись обживать две комнаты отведенные им "самбистом".

А лейтенант Ф., в очередной раз подивившись человеческой доверчивости, внес вещи в завоеванную комнату.

МАЛЕНЬКИЙ

Вскоре представился случай опробовать "дежурное" помещение. Кто-то из жильцов ушел в наряд, койка его пустовала. Воспользовавшись этим, лейтенант С-ханов привел в квартиру не очень юную особу, с которой познакомился несколько дней назад на танцплощадке городского парка.

Вечером он договорился с сожителями, что явится с пассией как можно позже, и к этому времени в квартире должно быть темно и тихо. "Можно храпеть, чтобы не испугать девушку", - сказал он непонятную фразу и удалился.

К назначенному времени все было готово. Лейтенант Ф. перебрался в большую комнату и занял временно свободную кровать. Потушили свет. Лейтенанты, лежа в койках, негромко переговаривались в темноте - все ждали испытания комнаты, чтобы, когда настанет очередь каждого, знать, как все это слышится со стороны, и учесть ошибки первопроходца. Его дело осложнялось тем, что комната до сих пор не имела двери - только жалкая занавеска отделяла пространство комнаты от остальной квартиры.

Вскоре в замочной скважине тихо заскребся ключ. Все замерли. Дверь, скрипнув, отворилась, возник шепот лейтенанта С-ханова:

- Проходи вдоль этой стенки, здесь все ботинками уставлено...

Двое пробрались в комнату, щелкнул выключатель, и занавеска озарилась потусторонним светом.

К разочарованию подслушивающих, кроме визга панцирной сетки они ничего не услышали. К тому же, все произошло неожиданно быстро, без прелюдий - лейтенант С-ханов уложился в норматив сборки АК-47. Его партнерша вообще ничем не выдала своего присутствия. Лейтенанты даже возмущенно всхрапнули, но тут же затихли, услышав, наконец, женский голос.

- Да, - вздохнула женщина башкирского лейтенанта, шурша одеждами. - Маленький ты, Фарид...

Лейтенанты напряглись, прислушиваясь.

- Чего это маленький? - недоуменно спросил лейтенант С-ханов. - Метр семьдесят я - тебя-то уж повыше буду! (Судя по стуку пяток, он соскочил с кровати.) Вот встань прямо, спиной прижмись к моей. Голову подними... Видишь? Ты на пять сантиметров меньше.

- Маленький, маленький...

- Да что ты заладила - "маленький", "маленький"! - разозлился лейтенант, срываясь с шепота в голос. - Видела ведь, что я не дядя Степа, блин! Чего теперь бубнить! Не нравится, вали отсюда, - разошелся обиженный любовник. - Иди, иди давай, может великана встретишь! Маленького нашла, твою мать!

- Да я не это имела в виду... - уже в коридоре сказала женщина.

Кровати в двух комнатах тряслись, лейтенанты крякали, сдерживая рвущийся смех.

Когда захлопнулась входная дверь, темнота взорвалась хохотом. Лейтенант С-ханов включил в коридоре свет, вошел в большую комнату:

- Нет, слыхали, а? Дюймовощка нашлась, блядь! Гулливера ей подавай!

Увидев в проеме двери кривоногий силуэт в трусах и сапогах, комната захрюкала.

- Не это она имела, видите ли... - продолжал брюзжать обиженный. - А что она имела, корова?..

Вдруг он осекся. Понимая, но все еще не веря своей догадке, выдохнул:

- Ах ты...

- Да, Фарид, - сказал лейтенант Ф. - Именно это. Она имела то, что имела. Опозорил авиацию, тэчист мелкокалиберный, гнать тебя из нашей квартиры!

- Убью суку! - стукнул по косяку кулаком лейтенант С-ханов. - Да у нее просто манда развальцована - на такой зазор никаких допусков нет! Ржите, ржите, вы все там потонете, как те трактор с трактористом!..

- Ох-хо-хо-хо! -ржала вся квартира, и кровати стучали об стенки...

НОВЫЕ ФИЛЬТРЫ

Однажды вертолет борттехника Ф. закатили в ТЭЧ на регламент. К тому времени за бортом ?22 был закреплен механик Разбердыев (Оразбердыев - спустя двадцать лет уточняет лейтенант М., но лейтенанту Ф. уже поздно исправлять свое произношение). В ТЭЧи не хватало собственных специалистов, и механику, прибывшему вместе с бортом, доверили поменять на родной машине топливные фильтры.

Разбердыев, которого этому учили в учебке, кивнул, взял новые фильтры и полез наверх. Когда его работу проверили, все было в порядке - все завернуто, законтрено, старые фильтры лежали в ведре с керосином. Механика похвалили и отпустили ловить мышей.

На следующее утро борттехник Ф. проспал и явился на аэродром, когда его вертолет уже выкатили из ТЭЧи. Входя на стоянку, борттехник увидел, что в кабине его машины сидит экипаж и явно готовится к запуску без него.

Он ускорил шаг, потом побежал, надеясь успеть и тем смягчить упреки в нарушении воинской дисциплины. Послышался нарастающий вой запускаемого двигателя. Лопасти винта уже начали набирать обороты. Вдруг борттехник увидел, как из-под капотов двигателей повалил белый дым, а через секунду пыхнуло пламя. Продолжая бежать, он заорал, давая руками отмашку. Его жесты увидели.

Вой стих, лопасти остановились, пламя исчезло, только дым еще сочился из-под капотов.

Борттехник влетел в кабину с криком:

- У вас движки горят! Кто-нибудь перед запуском открывал капоты? Там, наверное, тэчисты ветошь забыли.

Летчики, переживая свою вину, молча полезли наверх. Открыли капоты. Двигатели были залиты керосином, который почему-то шел верхом через топливные фильтры. Борттехник попытался вынуть фильтры, но они не поддавались. Он поднапрягся и, сдирая кожу на пальцах, извлек из гнезд топливные фильтры - как и положено новым, они были герметично запаяны в полиэтилен!

Летчики в недоумении смотрели на фильтры.

- Привет от Разбердыева, - сказал борттехник. - И больше без меня не запускайтесь.

ИМЕННАЯ КУРТКА

Однажды полк посетил генерал Третьяк. Как это всегда бывает, командующему понадобилось куда-то слетать. Неизвестно почему, выбор командира полка пал на 22-й борт.

Он подошел к вертолету, посмотрел на его закопченный бок и сказал лейтенанту Ф.:

- Повезем командующего. Борт помыть в течение часа. - И, уходя, добавил: - И не керосином, а порошком! Сейчас вам пришлют бойца в помощь.

Вскоре прибыл ефрейтор Зейналов - воин азербайджанской национальности. Лейтенант Ф. поставил ему задачу: налить в большой цинк керосина, бросить туда тряпку, поджечь, набрать в ведро снега, нагреть воды, принести порошка, щетку, губку и отдраить борт.

Зейналов выслушал и сказал:

- Нэт.

- Нэт? - удивился борттехник. - Что еще за хуйня?...

- Мущына не может мыть, - с наглым достоинством сказал навсегда чумазый Зейналов. - Это дэло женщына.

- А я, по-твоему, кто? - ласково спросил борттехник, придвигаясь.

- Нэ знаю, - пятясь, пробормотал сын Кавказа. - Вода кипятить буду, мыть нэ буду.

- Ты дыни любишь? - спросил борттехник.

- Лублу.

- А я нэ лублу, когда мне их вставляют! - заорал борттехник. Но он уже понял, что Зейналов сейчас непобедим. - Ладно, иди, воду грей,  потом поговорим.

Потом борттехник елозил по борту губкой и собственным телом, скользя унтами на обледеневших пилонах, оттирая копоть выхлопа, потеки керосина и масла. Через час борт блестел как новорожденный.

Зейналов млел у догорающего керосинового костра, борттехник мрачно курил, держа сигарету красными замерзшими пальцами. Вода, щедро заливавшаяся в рукава куртки, уже леденила остывающее тело. Куртка, еще недавно новая и синяя как небо, была покрыта пятнами сажи и разводами порошка, вода, пропитавшая ее, уже замерзла, и борттехник, покрытый грязной ледяной коростой, напоминал сгоревший среди зимы дом, над которым поглумились пожарные.

Подъехал "уазик". Лейтенант Ф. шагнул навстречу, поднимая руку к обледеневшей шапке и, доложил, глядя между командиром и командующим:

- Товарищ командир! Вертолет к полету готов. Борттехник, лейтенант Ф.

- Молодец, сынок, постарался, - услышал он голос командующего. - Майор, сгоняй-ка, привези лейтенанту новую куртку, и горячего чаю в термосе.

Полет прошел нормально. На прощание командующий тепло пожал ему руку и поблагодарил за хорошую службу - у лейтенанта даже мелькнула мысль о грядущем ордене.

На следующее утро лейтенант Ф. явился на построение в новой куртке и с хорошим настроением. Но когда, после обязательной болтовни, были отпущены прапорщики, лейтенант почуял неладное. И командир полка не обманул его ожиданий.

- Я вообще не понимаю, что у нас тут происходит, товарищи офицеры. Что это за боевое подразделение, которое может развалить в считанные месяцы один человек. Командир первой эскадрильи!

- Я! - сказал майор Чадаев.

- Что вы скажете о лейтенанте Ф.?

- Работает без замечаний, товарищ подполковник.

- Интересная формулировка. То он не отдает честь командиру полка - ну просто в упор не видит, то докладывает с трехэтажным матом, то я ловлю его с трехдневной щетиной... Кстати, я поручил командиру звена майору Гуле каждое утро проверять лейтенантскую выбритость.

Майор Гула, доложите, если вам не обидно.

- Постоянно выбрит, товарищ подполковник.

- Второе. Из библиотеки мне поступил список должников. Всех пропускаю, но вот лейтенант Ф. не сдал в библиотеку - вслушайтесь, товарищи офицеры! - подшивку журнала "Театральная жизнь" (откуда ЭТО вообще в нашей библиотеке?) и "Современную буржуазную философию"! Теперь понятно, почему вчера случилось то, что произошло. Это я плавно перехожу к третьему.

Подъезжаем мы с командующим к 22-му борту. Выходим. Вокруг бардак, ведра, лужи, какой-то пленный француз у костра греется, даже не встал.

И в этих условиях подваливает к нам грязный в доску лейтенант Ф. - таких грязных вы никогда не видели! - и докладывает, что он, видите ли, к полету готов! К какому, нахуй, полету в таком невменяемом виде, я вас спрашиваю?

И после этого командующий вставляет мне дыню за то, что у меня офицеры сами борта моют! А кто, я, что ли должен мыть? Вы сами знаете, как в крайний год этого... ускорения обострилось национальное самосознание наших казбеков.

Если так пойдет и дальше, офицерам придется и в солдатских казармах мыть. Не заниматься же рукоприкладством и прочими неуставными взаимоотношениями, как поступил недавно старший лейтенант Кормильцев!

Но это трудное положение - не повод позорить весь полк перед командующим. Вот и подумайте всем полком, как сделать из лейтенанта Ф. настоящего офицера - для этого он сюда и прислан. Удивительно, что с его буржуазно-театральной философией не было ни одной предпосылки (плюет через плечо)... Всё, свободны! Командиру эскадрильи придумать наказание и доложить.

А лейтенанту Ф., геройски помывшему борт, сдать свою именную куртку в музей ВВС - то бишь на склад.

УЧЕНИЯ

В феврале 1986 года в округе начались крупные учения. Магдагачинский полк, приданный 13-й десантно-штурмовой бригаде, принял в них участие полным составом.

Его задачей было перебросить технику и личный состав бригады к китайской границе, на аэродром под Благовещенском.

Борт ?22 готовился к учениям. Задача была поставлена простая - полет строем, поочередная посадка на полосу аэродрома назначения - вертолет катится по полосе, борттехник с правым выбегают, открывают задние створки, уазик с бойцами съезжает и сворачивает с полосы вправо (или, если смотреть по полету - влево, чтобы не попасть под хвостовой винт), створки закрывают, прыгают в вертолет, он взлетает, за ним уже катится следующий.

Борттехник Ф. тренировал водителя уазика въезжать в грузовую кабину и быстро выезжать из нее. Уазик постоянно срывался с направляющих. Наконец, когда один раз все прошло удачно, борттехник решил, что навык прочно закрепился в мозжечке бойца, и прекратил тренаж.

Наступил день учений. В Ми восьмые загнали уазики с четырьмя бойцами, Ми шестые приняли на борта более тяжелую технику и десант. Полк запустился и пошел на взлет. Такого борттехник Ф. никогда не видел, и уже не увидит. В небо поднялись три эскадрильи Ми-8 и эскадрилья Ми-6 - рой под сотню машин закрыл солнце.

Небо шевелилось, ползло, гудело, выло, трещало, серый саранчовый шлейф еще волок хвост по земле - взлетали один за другим крайние вертолеты. Армада, разворачиваясь на юг, начинала движение к китайской границе, и это было похоже на неумолимо собирающуюся грозу - казалось, такая сила могла спокойно переползти границу и, даже теряя машины одну за другой, дойти до Пекина в достаточном для победы количестве.

Поднявшись, двинулись. Строй растянулся на приличную дистанцию.

Ми шестые шли выше, восьмерки неслись на пределе, огибая рельеф, чтобы не светиться на локаторах предполагаемого противника.

Борт ?22 пилотировал капитан Божко, имевший за плечами Афган. Он откровенно наслаждался полетом - бросал машину с сопок вниз, сшибал колесами верхушки сосен, завидев "учебный" танк, заводил вертолет на боевой, имитировал пуск, бормотал "цель уничтожена!" - обиженные танкисты показывали неприличные жесты, но на всякий случай ныряли в башню.

Борттехник Ф., у которого от такого полета сердце и другие внутренности прыгали от пяток до горла, конечно, тоже наслаждался, но периодически с тревогой вспоминал о своем грузе - распятом на тросах уазике с четырьмя бойцами.

После очередной "атаки" по особенно крутой траектории, и с перегрузками на выходе, он услышал глухой щелчок в грузовой кабине. Потом послышались перекрывающие шум двигателей крики.

- Что они там - боятся или радуются? - сказал командир. - Выгляни, посмотри, может, обделались?

Борттехник открыл дверь в грузовую кабину. К его удивлению, бойцов в уазике не было.

Выбравшись в салон, он увидел, что все четверо лежат за уазиком, упираясь ногами в стенки и в бардачки на створках, а руками - в уазик, сорвавшийся с растяжек. Лица атлантов были перекошены, тела периодически амортизировали, сжимаясь в такт изменениям тангажа.

Борттехник забежал в кабину, вкратце обрисовал ситуацию. Командир виновато вздохнул и перевел вертолет в ровный полет - авиагоризонт замер в нейтральном положении.

Сели удачно, створки открылись, уазик с четырьмя измученными бойцами выпрыгнул на полосу, свернул вправо и умчался, очумело виляя. На бегу закрыли створки, запрыгнули, взлетели.

А за ними все садились и садились вертолеты. Учения продолжались...

ФИЛОСОФИЯ ТРЯПКИ

Кроме экипажа вертолета в четырехместной гостиничной комнате живет пехотный полковник. Он все время ходит в туалетную комнату - стирает носки, трусы, майку, чистит китель, ботинки; перед сном развешивает свои многочисленные одежды на плечики, на спинки стула и кровати. Очень аккуратен, всегда причесан и выбрит.

За окном идет снег. Послеобеденный отдых экипажа. Борттехник Ф. лежит на кровати и читает "Братьев Карамазовых".

Полковник сидит на кровати и смотрит на читающего борттехника. Потом оглядывается на стол. На столе лежит тряпка. Полковник обращается к борттехнику.

- Лейтенант, все хочу спросить. Насколько я понимаю, работа в воздухе требует особенной внутренней и внешней дисциплины. Так?

Лейтенант кивает, не отрываясь от книги.

- Тогда объясните мне, как вот этот постоянный бардак, вас окружающий, может сочетаться с такой ответственной работой? Как вы можете спокойно читать Достоевского, когда на столе с утра валяется тряпка?

Лейтенант отводит книгу от лица, смотрит на полковника.

- Все дело в том, товарищ полковник, - говорит он, - что тряпка - вещь совершенно несущественная, а посему определенного места не имеющая. Тряпка - она на то и тряпка, чтобы валяться - именно это наинизшее состояние характеризует ее как последнюю ступень в иерархии вещей. Она всегда на своем месте, куда бы ее ни бросили. Но нам-то с вами не все равно, верно? Одно дело - тряпка на столе, и совсем другое - под капотами двигателей вертолета. В этом случае она может стать фактором летного происшествия, - однако, называться она будет уже не тряпкой, а предпосылкой. Улавливаете разницу? - он строго поднял указательный палец. - Здесь-то и зарыта философия боевой авиации.

- Однако! - сказал полковник, вставая, - Однако, у вас подозрительно неармейский склад ума, товарищ лейтенант. И это сильно навредит вашей дальнейшей карьере.

Он взял бритву и полустроевым шагом покинул комнату. Когда дверь за ним закрылась, командир с праваком, притворявшиеся до этого спящими, зашлись в поросячьем визге.

Автор : Фролов Игорь Александрович .Участие -Афганистан.Звание: Старший лейтенантРод войск: ВВС

http://artofwar.ru/f/frolow_i_a/

За те два с половиной года, которые в буквальном смысле пролетели в небесах Приамурья и Афганистана, борттехник вертолета Ми-8 (в дальнейшем - просто борттехник Ф.) собрал небольшую коллекцию забавных историй. Почти два десятка лет пролежали они в темном углу памяти, и только теперь он предлагает эти истории твоему благосклонному вниманию, читатель.

(Автор предупреждает, что в тексте встречается ненормативная лексика).

В качестве эпиграфа - история, найденная в Интернете:

"Есть в Амурской области два населенных пункта, которые имеют названия Магдагачи и Могочи. Так вот, был в Магдагачи вертолетный полк. И тут в период всеобщего развала и сокращения армии приходит кодограмма - полк расформировать. Сказано - сделано. Солдат распределили по другим частям, офицеров тоже, кто выслужил свое - на пенсию, казармы сравняли с землей, все, что плохо лежало - распиздили, вертолеты перегнали. И тут приходит еще одна кодограмма - ошибочка вышла, оказывается, полк надо было расформировывать в Могочи (там тоже был вертолетный полк)".

И в дополнение - цитата из письма однополчанина:

"...Все вертолеты просто списали, выстроили в две линейки на нашей стоянке, поснимали оборудование. В августе пригнали с Новосибирска специальную машину со здоровенными ножницами, и эта тварь за 2 часа порвала все 24 (столько их осталось) наших вертолета на маленькие куски. А мы стояли, и, глотая слезы, смотрели на всю эту гадость. Когда все закончилось, довольный машинист вылез и сказал "Ну как я их?".

После таких известий не оставалось ничего другого, как взять и вспомнить все. С самого начала.

Чтобы исчезнувший полк (один из многих) воскрес хотя бы частично - и продолжал жить уже независимо от моей ненадежной памяти. И назло той силе, которая стерла его с лица земли.

ОСЕНЬ В МАГДАГАЧИ

1985 год. Амурская область, поселок Магдагачи, вертолетный полк. Несколько лейтенантов-двухгодичников после окончания Уфимского авиационного института прибыли для прохождения службы.

Маленький поселок при железнодорожной станции лежит среди мелкорослой амурской тайге. Желтеют березы, краснеет черемуха, синеет небо. Деревянные тротуары, чистые лужи. Пахнет горящей на огородах картофельной ботвой. Осень.

Устроились в сыром, холодном офицерском общежитии. Спали, укрывшись поверх одеял новыми плащ-накидками - спасало от сырости. Совсем немного времени оставалось до антиалкогольного указа, и в магдагачинских магазинах еще стояли бутылки спирта "этилового питьевого". Вечера коротали под жареную картошку и спирт. Приняв на грудь, писали на родину длинные письма типа: "Сейчас ночь, на аэродроме тихо, только потрескивают остывающие пулеметные стволы". Дни проводили в учебном ангаре на стоянке, лениво перелистывая инструкции по эксплуатации вертолета. Устав от учебы, играли в "коробок" или гуляли в пристояночном леске.

Однажды, когда лейтенант Ф. от скуки решил углубиться в инструкцию, ангар потрясли глухие удары. Выбежав на улицу, лейтенант застыл. Открывшаяся взору картина была чудовищна - особенно для лейтенанта Ф., который родился и вырос в Южной Якутии, среди тайги. Он увидел, что возле ног двух лейтенантов валяется с десяток огромных (шляпка с блюдце) белых грибов. Лейтенанты подбирали грибы и с криками "получи, фашист, гранату!" швыряли их в стену ангара.

Грибы разлетались в клочки.

- Что вы делаете, уроды! - заорал лейтенант Ф., бросаясь на амбразуру.

Лейтенанты прекратили побоище и удивленно смотрели, как лейтенант Ф. дрожащими руками собирает оставшиеся грибы.

- Ты чё? - спросили они.

- Через плечо, - сказал лейтенант Ф. - Привыкли на Урале опята со свинарями жрать... Это же белые! Не любите, не ешьте, но бить-то зачем?!

- Белые? - искренне удивились лейтенанты. - Так вот они какие, эти белые... А мы думали - поганки!

ТЭЩИСТ

Занятия в ангаре продолжаются. У лейтенантов есть толстые общие тетради, в которых они ведут конспекты - переписывают из инструкции по эксплуатации основные сведения. Конспекты вести приходится, поскольку обещана проверка этих конспектов высоким начальством.

Однажды, перед самой проверкой, лейтенант Ф. позаимствовал конспект у лейтенанта С-ханова - списать по студенческой привычке.

Необходимое пояснение: лейтенант С-ханов, по национальности башкир, говорил по-русски с характерным акцентом - в частности, вместо буквы "Ч" он произносил "Щ". А тянуть службу по причине плохого зрения ему предстояло не в небе, а в технико-эксплуатационной части (ТЭЧ).

Переписав конспект, лейтенант Ф. в порыве благодарности оставил в тетради лейтенанта С-ханова краткую надпись крупными буквами: Я - ТЭЩИСТ. Тетрадь вернулась к владельцу, который положил ее на стол, не открывая.

Вошел зам по ИАС майор Черкасов с незнакомым подполковником. Прочтя лейтенантам лекцию о важности знания матчасти и всех инструкций, которые "написаны кровью", подполковник попросил показать конспекты. Лейтенант С-ханов, сидевший на первой парте, протянул свою тетрадь. Полковник открыл ее, посмотрел на первую страницу и спросил:

- Что это, товарищ лейтенант?

- Где? - спросил лейтенант С-ханов, вставая и перегибаясь через стол к своей тетради.

- Ну вот, что это за слово - "тэщист"? Я - тэщист, - написали вы в тетради, видимо, гордясь предстоящей службой. Но правильно было бы написать "Я - тэчист"! От слова ТЭЧ - технико-эксплуатационная часть. Понятно?

- Да, - сказал лейтенант С-ханов, ничего не понимая.

- Вот и скажите: Я - тэчист!

- Я - тэщист... - краснея, сказал лейтенант С-ханов.

- Ну, знаете, - возмущенно сказал подполковник, обращаясь к майору Черкасову, - если они до сих пор таких простых вещей не усвоили, как же доверить им технику и жизнь людей?

И забыв про остальные конспекты, начальство покинуло ангар.

ПАЛЕЦ

После месячной подготовки будущие борттехники сдают экзамен по матчасти вертолета МИ-8Т. (В институте на военной кафедре они изучали МиГ-21.) Никто из них до службы близко вертолет не видел, и даже сейчас некоторые из будущих борттехников полагают, что хвостовой винт толкает вертолет вперед, тогда как несущий винт, соответственно, тянет вверх.

Экзамен принимает зам по ИАС майор Черкасов. Прогуливаясь по рулежке с лейтенантом Ф., майор спрашивает:

- Расскажите мне о назначении и устройстве топливной системы вертолета.

Лейтенант Ф. (уверенно):

- Топливная система служит для питания двигателей топливом. Она состоит из топливных баков и трубопроводов...

Он замолкает и выжидающе смотрит на майора, считая свой ответ исчерпывающим. Майор (уже подозревая неладное):

- Ну, хорошо, а масляная система?

- Масляная система питает агрегаты вертолета маслом. - Здесь лейтенант задумывается, и уже не так уверенно завершает. - Состоит из маслобаков и маслопроводов... - и после гнетущей паузы уже совсем неуверенно добавляет, - и маслонасосов...

Майор отрешенно смотрит вдаль, в сторону китайской границы. Потом спрашивает:

- А противообледенительная система?

- Противообледенительная система Ми-8 работает на спирту, - оживляется лейтенант. - Она состоит...

Майор прерывает его:

- ...Из спиртовых баков и спиртопроводов, я уже догадался. Но я должен вас огорчить, товарищ лейтенант. Вы трагически ошиблись с местом службы - с обледенением на Ми-8 борется электричество...

Это провал - понимает лейтенант. Но, цепляясь за жизнь, на всякий случай бормочет:

- Да, точно, электричество. Это я с Ми шестыми перепутал...

Майор качает головой, смотрит себе под ноги, наклоняется, поднимает ржавый металлический стержень. Показывая его борттехнику, спрашивает:

- И последний вопрос: что это?

- Палец, - уже не веря самому себе, отвечает лейтенант, и хихикает от нелепости своего ответа.

- Правильно, палец, - говорит майор. - Что же тут смешного? Ну и, поскольку очевидно, что на земле вас больше держать нельзя - вы допускаетесь к полетам с инструктором.

ДОРОГА В НЕБО

После экзаменов начинающие борттехники некоторое время слонялись без дела. Наступили ранние амурские холода, а они все еще не были востребованы небом. Убедившись, что их еще никто уверенно не знает в лицо, лейтенант Ф. и лейтенант М. повадились сразу после утреннего построения удаляться из расположения части. Каждое утро после построения они, укрываясь от эскадрильского домика за ближайшим к нему вертолетом, медленно перемещались в сторону гражданского аэропорта, готовые вернуться при первой опасности.

Перебравшись через ВПП, быстрым шагом шли в общежитие. Там, в своей двухместной комнате уставшие офицеры ложились в кроватки и отдыхали до обеда - беседовали, читали, спали. Все это называлось "пойти понежиться".

Так продолжалось целую неделю. Лейтенанты даже начали питать робкую надежду, что про них забыли навсегда. Через неделю к ним примкнул лейтенант Т. Поскольку он был немногословен и спокоен, то получил кличку "Свирепый". А поскольку на старом борту, который за ним закрепили, было кем-то давно выцарапано "Видас", то окончательно закрепилась кличка "Свирепый Видас".

Свирепый Видас, игнорируя совет бывалых прогульщиков сидеть дома, отправился после обеда в книжный магазин. Вернувшись, он сказал:

- Был сейчас в книжном магазине. Видел инженера эскадрильи.

- И что? - вскричали оба лейтенанта.

- Он на меня посмотрел.

- Ну - и?!!!

- Он меня не узнал. А может, испугался - сам ведь прогуливает.

Лейтенанты успокоились - и, действительно, если бы узнал, Свирепый Видас ходил бы сейчас нараскоряку.

На следующее утро хмурый инженер позвал всех троих в домик.

- Ф., М., где вы вчера были?

- Ходили получать противогазы на склад, товарищ капитан, - выдал лейтенант Ф. давно заготовленный ответ. - Прапорщика долго не было.

- А ты, Т.?

Видас растерялся. Легенды у него не было и ему не оставалось ничего другого, как идти след в след за товарищами:

- Я тоже был на складе.

- Противогаз получил?

Этого Видас не знал. Он неопределенно пожал плечами.

- А где этот склад находится? - нанес решающий удар инженер.

Склад находился в километре от стоянки, за дорогой в березовом леске. Но Видас и этого не знал. Он нерешительно поднял руку, дрожащим согнутым пальцем нарисовал в воздухе кривую окружность, и, глядя вверх, сказал:

- Там...

- Ты дурак, Т.! - торжествующе сказал инженер. - Ну, нахуя, спрашивается, съебывать со службы, если даже не знаешь, как соврать? Или ты в книжный за противогазом ходил? Все, раздолбаи, лафа кончилась! Я вас в небе сгною!

Так началась служба ...

ДВОЙНИКИ

Первое время инженер эскадрильи, не доверяя прогульщикам, строго отслеживал их "посещаемость" построений возле эскадрильского домика. Здесь нужно отметить: несмотря на то, что лейтенант М. был татарином, а лейтенант Д. - украинцем, они, особенно издалека, очень походили друг на друга. Поэтому неудивительно, что подслеповатый инженер их иногда путал.

Однажды на построении, инженер, вглядываясь сквозь очки в строй борттехников, вдруг зло сказал:

- Да где опять этот ебаный Д.!

- Я здесь, - обиженно выкрикнул из строя лейтенант Д., поднимая руку.

Подумав, инженер сказал:

- А тогда где этот ебаный М.?

ПЕРВЫЙ НАРЯД

Лейтенант Ф. и лейтенант Т. впервые дежурят по стоянке части. После развода они заходят в дежурный домик, осматривают его. Кровать, оружейная пирамида, печка, старый телевизор, на столе - эбонитовая коробка с ручкой - полевой телефон. По мнению лейтенантов, этот телефон еще военного времени и работать не может - наверное, предполагают лейтенанты, он стоит здесь как деталь армейского интерьера.

- Связь времен, - уважительно говорит лейтенант Ф.

Лейтенант Т. берет трубку, дует в нее, говорит "алло". Трубка молчит.

- Покрути ручку, - советует лейтенант Ф. - Возбуди электричество.

Лейтенант Т. крутит ручку, снова снимает трубку, и, глядя на лейтенанта Ф., шутит:

- Боевая тревога, боевая тревога!

- "Паслен" слушает, что случилось? - вдруг резким тревожным голосом отзывается трубка. - Кто говорит?

Глядя на лейтенанта Ф. полными ужаса глазами, лейтенант Т. говорит:

- Говорит лейтенант Ф.

Он отстраняет кричащую трубку от уха, испуганно смотрит на нее и медленно кладет на рычаг.

Лейтенант Ф. разражается бранью.

ПРОКЛЯТИЕ БОРТТЕХНИКА

Когда полеты с инструктором завершились, борттехник принял во владение собственный борт. Увлекшись расконсервацией и заменой двигателей, а потом и своими первыми самостоятельными полетами, он никак не мог забрать свой парашют с борта инструктора (идти через всю стоянку). Однажды на утреннем построении инструктор, отводя глаза в сторону, сказал:

- Ты бы забрал парашют - нужно сдать его в ПДСку.

- Зачем?

- Да он испортился малость.

Когда борттехник увидел свой парашют, он оцепенел. Средство спасения представляло собой черный, совершенно слипшийся мешок - мокрый и жирный на ощупь, с устойчивым запахом керосина. На его немой вопрос: "кто это сделал?", инструктор, смущаясь, поведал.

Борт поставили "на прыжки". Борттехник (тот, который инструктор) снял дополнительный бак, потом выловил на стояночном просторе блуждающий топливозаправщик и поручил водителю заправить вертолет "по полной". Сам закрыл борт и удалился.

Водитель ТЗ залил через левый подвесной "по полной", потом открыл на борту лючок, за которым обычно находилась горловина левого дополнительного, сунул туда ствол заправочного "пистолета", нажал на спуск и задремал.

Все 915 литров, предназначенные отсутствующему баку, вылились на тот злополучный парашют, который валялся на полу в ожидании хозяина.

- Да ты не расстраивайся, - сказал инструктор, - в ПДСке твой купол простирнут. А вот я от керосина заебусь отмываться - завтра хотел в Зею за сметаной слетать, да кто ж теперь поставит такой вонючий борт? И вся стоянка, между прочим, насквозь пропиталась...

Однако все оказалось не так просто. Парашют был признан негодным к дальнейшей эксплуатации. "Вот если бы ты принес его раньше, - сожалеющее сказал начальник ПДС старший лейтенант Н. - А так он уже запарафинился".

Объяснительная никому ничего не объяснила, и финчасть удержала у борттехника Ф. из нескольких зарплат целых 600 рублей советских денег.

Борттехник проклял своего инструктора и начальника ПДС страшным проклятием. Проклял - и забыл. Но, как ни странно, ровно через год это проклятие сработало. В это время борттехник уже второй месяц бороздил небо Демократической Республики Афганистан.

И пришло в эту афганскую часть письмо из родной приамурской эскадрильи, в котором описывалось чрезвычайное и невиданное до сих пор в полку летное происшествие.

Здесь уместно отметить, что перед самым убытием в Афганистан, борттехник Ф. сдал свой борт  своему бывшему инструктору. И сдал он этот борт во время перевода вертолета с летнего на зимние масла. Пробки на шарнирах хвостового винта, которые борттехник набил смазкой, были уже завинчены, но не законтрены, о чем борттехник Ф. (снятый инженером прямо со стремянки, на которой он стоял с контровкой в руках - "беги, оформляй служебный паспорт, а борт сдашь старшему лейтенанту Ч.") добросовестно предупредил своего бывшего инструктора.

Но старший лейтенант Ч. шел навстречу своей судьбе и наложенному проклятию, - в этот день он так и не добрался до борта ?22, а на следующий день стремянку уже утащили соседи, и Ч. забыл о предупреждении. Пробки остались незаконтренными.

Итак, в письме сообщалось, что при подлете к аэродрому у борта ?22 заклинило хвостовой винт.

(Как было отмечено в документе комиссии "незаконтренность пробок повлекла их выкручивание под воздействием вибрации при вращении ХВ, и вытекание смазки с дальнейшим разрушением шарниров ХВ"). Естественно, под воздействием неуравновешенного реактивного момента от несущего винта, вертолет начало вращать.

Инструкция в таких случаях предписывает экипажу покинуть борт. Экипаж выполнил предписание и борт покинул - правда, с некоторым запозданием, потому что борттехник упорно отказывался отрываться от своего рабочего места.

Этот борттехник боялся прыжков до потери сознания. Он никогда не прыгал с парашютом и гордился тем, что единственный из летно-подъемного состава избегал этой идиотской процедуры - выбрасываться с тысячи метров с тряпкой за спиной. Косить от прыжков ему позволял малый вес - и командование закрывало на него глаза, помня, как одного легкого летчика унесло ветром к железнодорожному депо, и он приземлился среди тепловозов и электровозов, умудрившись проскользнуть между проводами, и напугав железнодорожников.

Итак, выбросив борттехника, летчики покинули борт. Осиротевшая машина продолжала болтаться в небе, наматывая круги рядом с аэродромом, а, значит и в опасной близости к поселку Магдагачи.

Командир эскадрильи сам поднял в небо борт с четырьмя полными блоками НУРСов и кружил вокруг неуправляемого вертолета, готовясь расстрелять его, если тому вздумается дрейфовать в сторону поселка. Но тот, словно чувствуя намерения комэски, начал потихоньку разматывать спираль в сторону тайги.

Покрутившись в воздухе около часа и выработав все топливо, летучий голландец, подтверждая трехкратную надежность советской техники, аккуратно сел на авторотации на полянку в тайге, порубив несколько молодых березок.

А вот с экипажем (вернее - с одним из его членов) дела обстояли не так благополучно.

Борттехник, несмотря на свой малый вес и на благополучно раскрывшийся купол, к земле шел с громким матом. Он улетел по прямой далеко в поля и, приземлившись в мерзлые глыбы земли, сломал левую ногу.

Что касается второго виновного - начальника ПДС, ст. лейтенанта Н., то и он не ушел от возмездия. Приехав в тот же Афганистан на недельку "напрыгать на орден" (такая война тоже практиковалась), он неудачно приземлился. На высоте шести метров коварный порыв ветра сложил его "крыло" и, брякнувшись с этой высоты на чужую для него землю, начальник сломал правую ногу.

Автор :  Фролов Игорь Александрович .Участие -Афганистан.Звание: Старший лейтенантРод войск: ВВС

http://artofwar.ru/f/frolow_i_a/

https://www.bluewin.ch/de/leben/heiraten-fuer-anfaenger-das-...

https://www.facebook.com/permalink.php?id=423198735471&s...

Апрель 2004 года, провинция Эн-Наджаф. Ирак.

Что вспоминалось мне тогда, в тот почти полночный вечер, когда на протяжении почти уже шести часов шло напряженное противостояние и мы не знали, чем всё это закончится? Сейчас, даже трудно себе всё это представить. Что думает в такие моменты человек? Почему он попал в такую ситуацию?

Чего ему не хватало? Можно ли было всего этого избежать? И да, и нет. Жалеть ни о чём нельзя – это снижает духовные силы, подрывает их бесповоротно, а на войне без них кранты; но и не думать об этом невозможно, потому как не буратины же мы, не деревянные по пояс. Вот и приходится лавировать на грани, между Сциллой и Харибдой, на границе противоречий.

Были мысли, не скрою, о бредовости самой идеи – попасть на чужую войну ради куска хлеба и ради куска картонки, которая сможет что-то открыть в будущей жизни, может быть, если не мне, то моим потомкам. Мир изменился. Что было понятным тогда, стало размытым сейчас, и наоборот. Всего сразу на свете не бывает, видимо.

И подобрать друг к дружке хорошее тоже, видимо, нельзя. В этом секрет мироздания, и в этом его апокалипсис. Наши деды дрались с фашизмом и победили, но умирают в нищете в, отличие от ветеранов СС и Люфтваффе

Мы оказывали интернациональную помощь народу и искренне верили в их улыбки в начале. А народ видел в нас захватчиков, для него мы были «неверные», и, когда мы поняли это, мы ушли, ввергнув Афганистан в пучину новой войны и новой смерти, ввергнув и свою страну в хаос рыночной революции, от которой скончалась наша изломанная, но некогда Великая Родина. Всё пало к ногам Нового Рима.

Этими «римлянами» солдатам бывшего врага было сделано предложение, от которого они, эти осиротевшие воины, не смогли отказаться в силу того, что не было у них альтернативы. Они стали не нужны в одном месте, но потребовались в другом. Закон физического существования. Вот только сложно все это, ломано.

Слова «антитеррористическая операция» звучат громко, звучат со смыслом, но только со стороны. Когда попадаешь вовнутрь, ощущение сразу изменяет знак на тот, который ещё не придуман математиками или астрологами. Его пока нет в их науках, но он есть на этой войне. И неважно, как ты её назовёшь. Что в Чечне, что в Ираке, где бы то ни было. Она, один хрен, тётка без зубов и с пустыми глазницами, без идеи и цели, и плохо пахнущая.

Нас, нерезидентов, передали в отдельную команду S в штурмовой стрелковый батальон, чтобы мы, бывшие военнослужащие СВБ (specia lweapons branch), сожрали пуд натовского дерьма и освоили вооружение морской пехоты США. После месячных упражнений на выживание и прохождения полос препятствий, после просеивания на «физике» и еще различной дребедени, я попал в группу подготовки снайперов штурмовых групп рейдовой разведки и пулемётчиков. Вот здесь всё и началось.

Я вспомнил нашего замполита, вспомнил особистов, вспомнил СССР, и мысль полезла мне в голову: «Так что, получается, всё то же самое? Они просто одурачили нас, просто убрали конкурентов? А мы, как лохи, поверили в эту их идиотскую мифическую демократию?»

Это я сейчас так думаю, а тогда я заткнул уши, выпучил глаза, сжал зубы, едва не прикусив язык, и дрался, дрался, и выживал, выживал, и вставал из песка и воды вместе с другими парнями, чтобы иметь возможность поменять свой балахон «мазуты» на форму морского пехотинца, чтобы открыть перед собой разрисованные перспективы цивилизованной жизни в западном мире, которые нужно было заслужить кровью.

Впереди был тернистый путь, но мы с товарищами решили выйти из этой схватки победителями. Ради мечты. Сдохнуть или победить. И это не смотря на то, что каждую неделю кто-то уходил. Не выдерживали.

Кроме нас из ОГ ССО в учебке были расквартированы разведчики-диверсанты ВМС, личный состав артиллерийской разведки и разведка рейнджеров США. Их курс составлял 11 недель, наш – ровно 3,5 месяца. Дополнительной нагрузкой ложился язык. За три месяца я должен был освоить тактику боя и полностью закрепленную за мной винтовку М40А1 и ее модификацию М82А1, знать, что такое прицел «Унертл» и как устранить на нём явление параллакса.

Также мы должны были уметь устанавливать мины М18А1 с электрическим управлением в случае длительной засады и пользоваться при этом AN/PRC-77, станциями закрытой связи, не говоря уже об устройстве блиндажей, маскировочных укрытий в пустыне и горах. После промежуточного теста нас разбили на двойки, и так мы по парам прошли до самого конца: от высадки с берега, с воды, с вертолёта, до боевой роты.

Я был аттестован как пулемётчик штурмовой группы, и с пулемётом М249 SAW нашёл общий язык. Бельгийская машина слушалась меня, и мы показали хорошие результаты. Со слезами на глазах по ночам от тоски по дому, от неоправданных унижений и с саудовским песком на зубах после учебных атак, я стал капралом экспедиционного корпуса.

Нас готовили в Афганистан, но судьбе было угодно, чтобы я попал в Ирак…

У меня проносилась перед глазами вся жизнь, скомканная и разбитая на «до» и «после», а потом снова «до» и снова «после»... Потому как сегодня ночью для нас всё может быть кончено. Одни в кромешном мусульманском море, где для устрашения «неверных» вывешивают на колах головы убитых неверных жен. «Смотрите, свиноеды, что мы сделаем с вами». Отрезанные от внешнего мира, оказавшиеся в сердце нарастающего восстания, мы понимали, что шансов у нас немного.

И ещё это…

Очень тяжело пытаться заснуть с мыслью, что ты убил… убил невинных, и из-за этого жизни всех бойцов, всей твоей команды, поставлены под удар. Хотя, что значит «невинные»? У них в руках было оружие, а за кварталом мазанок шёл бой. Что нужно было делать? Как бы поступил я?

Я понимал Мазу. Это парень из второго экипажа, таец по национальности, коренастый и молчаливый. У нас вообще тут сборная солянка, кого только нет.

Из-за него-то и весь сыр-бор. Шесть часов назад на окраине Эн-Наджафа, в шиитском радикальном квартале, им были убиты два подростка. В кишлаках, прилегающих к пригороду, шли локальные бои, шли зачистки. Расчёт Мазы на «хаммере» стоял в патруле на дороге на Аль Кут, на объездной дороге. Из-за домов на них выбежали два человека с АК-47 в руках, прямо на Мазу, который отошёл в этот момент помочиться. Непонятно, что там произошло, но Маза выстрелил первым.

Через три часа, когда стихли выстрелы (нам поступил приказ отойти), весь восточный пригород был заполнен толпой манифестантов. Шииты шли к имаму, несли на руках убитых подростков. Сначала они кричали, что они, эти убиенные, махометдины и пали за веру, но потом у них курс поменялся. Когда спустя несколько часов они подошли к нашему чек-пойнту, небольшому укрепрайону, убитые стала выглядеть как «дети, павшие от рук захватчиков и попирателей веры». Если бы они знали, что Маза сам был муслимом…

Смешно. На востоке в шестнадцать, даже в четырнадцать – это уже взрослый человек, мужчина. А мужчина с оружием в руках в момент боя? Да ещё на линии огня? Разбирать некогда.

Положение было не очень. Всё из-за сложных методов полумер. А на войне – чем проще, тем лучше.

Обстановка, конечно же, осложнялась тем, что грозила взрывом всей ситуации и в без того тяжелом районе в непростое время. В бандформированиях на этой территории по нашим данным участвовали, в основном, сунниты, шиитская же оппозиция, возглавляемая полевым командиром Муктада ас-Садром, держалась пока в нейтралитете, как бы выжидая, чем всё это закончится. И будет ли для этой части населения видимая выгода.

Мир был хлипким, и вот, похоже, та самая последняя капля нашлась. Ас-Садр, сын крупного аятоллы (шиитского духовного лидера) на этой территории, считался непререкаемым авторитетом благодаря своему происхождению, хоть и не имел никакого религиозного титула. От движения его руки могла начаться буча.

И, по всей видимости, ему это и нужно было. У молодежи он пользовался уважением за мужество и дерзость перед захватчиками и за реальное пополняемое богатство – он держал паломнические маршруты в провинции и на Кербелу. И вот этот необъявленный имам заявил, что тот, кто это сделал, должен быть выдан его руководству и казнён, иначе неверные умоются кровью. С час назад он встречался с главой суннитской части Наджафа, и они, по данным нашей разведки, заключили перемирие.

– Мы своих не сдаём, – проговорил взводный, зайдя к нам в комнату и услышав разговоры между ребятами. – Все разговоры прекращаем. Но придётся туго, ребята. Кто-то из них утверждает, что видел убийцу в лицо. Такое может быть? Я уже два часа с ними базарю, а они всё подходят и подходят. Похоже, мы отрезаны.

Взводный, двадцатишестилетний лейтенант, высокий плечистый парень из Атланты, окинул всех взглядом.

Все посмотрели на Мазу. Он лежал спиной к нам на своей шконке, виновато сжавшись в клубок.

– Такого не может быть, – ответил за него Юстаф, серб из Приштины. – Я всё видел. Там никого, кроме духов, не было. Они мертвы. А капрал Мазару не виноват.

– Это частное определение, я о нём не спрашивал.

На миг воцарилось молчание.

– Ладно, парни. Капралы Мазинин, Мезек и сержант Шиман, за мной. Предстоит непростая ночка, я чувствую. Будем ждать указаний по связи. Всем остальным занять огневые точки, расчётам машин – по машинам. Стволы на толпу. Дальний дзот оставить, личному составу и миномётному расчёту перейти на этот чек-пойнт и приступить к обороне. Но только нежно. Связи долбить базу на решение. Без устали. Пусть хоть что-нибудь скажут, кроме «Контролируйте ситуацию, не поддавайтесь на провокации».

Мы вышли к шлагбауму, к брустверам из мешков с песком. Такой своеобразный барьер – здесь мы, там они. Целый город. Из-за срочной переброски сюда у нас даже не было блоков из бетона, так, пара плит, которые мы сами притащили на БТРах с саддамовских взорванных складов, и всё. Мы чувствовали себя абитуриентами перед экзаменами.

Только один «бредли» и четыре «хаммера», которые мы перегнали на фланги – если начнётся штурм, их можно использовать как заслон. А это пшик перед крепкой армией объединившихся полевых командиров повстанцев. Оставался ещё шанс прорываться на броне сквозь вражеские районы, но для этого нужно было принимать решение немедленно, потом будет поздно. Ситуация накалялась.

Мой позывной в Базисе был «Маннер21». В машине связи на экране лэптопа (амер. англ. ноутбук – прим.ред.) загорелся вызов. Связист дал мне знак, чтобы я надел шлем, и вставил в ухо динамик. Характерный щелчок тангетки сменился резкой и нервозной английской речью. Я ничего почти не понял. Догадался только, что это, должно быть, приказ.

Я повесил пулемёт на плечо, снял с предохранителя и зарядил свой АКМС, с которым никогда не расставался. Очень удобно во всех случаях.

Во-первых, надёжность автомата, безукоризненная в таком климате (он был у меня трофейный, ещё советского производства, что тут большая редкость), во-вторых, калибр давал хорошую огневую мощь и, в-третьих, тот же калибр прикрывал меня и мою группу от лишних проблем при зачистках и их последствий – ни одна комиссия военной прокуратуры, если что, не докажет несанкционированное применение оружия.

«Беретта» на набедренной кобуре у меня всегда была готова к бою.

Мой напарник протащил куда-то по пыльной земле ящик с подствольными гранатами и махнул мне рукой.

Мы встали напротив толпы. Делегация горлопанила прямо у балки. Наши ребята на редуте были взвинчены, видно было невооружённым глазом, как напряжены их нервы. Достаточно было сейчас одной ошибки и всё… уже ничего не остановишь.

К нам подбежал сержант Вельбес, мой бывший враг по учебке, лабус. Ох уж, они там нас не жаловали.

– Сэр, задний эшелон – вооружённые люди. Мы в окружении. С тыла по крайней мере около тридцати человек с автоматическим оружием. У них пикапы с пулемётами ДШК наверху. Около пяти штук. Несколько РПГ-7. Держатся на расстоянии 100 метров. Если пытаться прорваться, то только сейчас. Потом не сможем. Пожгут технику.

Взводный посмотрел на него и улыбнулся чисто по-американски. Все застыли. Вот тебе и рейнджеры, супермены. Нас обложили, как пацанов, а янки х…овы решили нас, видимо, списать.

Этот е…ый спецназ выполнил своё местечковое дельце, «нашумел» и удалился получать награды. А все дерьмо оставили разгребать нас. Вот тебе, бабушка, и гринкарта.

Сгрудившиеся у шлагбаума и сдерживаемые тремя морскими пехотинцами, которые ощетинились автоматами, кто, сидя на колене, кто, стоя, манифестанты, завидя нас, замолчали, подчинившись приказу какого-то человека в белом балахоне. Минут сорок тянулось это молчание с обеих сторон. Ни мы, ни они не были готовы к стычке, во всяком случае, ни мы, ни они не знали о готовности другой стороны к действиям, и мы, и они выжидали. Страх и неведение – сдерживающие факторы в такой ситуации. И ещё разногласия. В стане противника не было единения.

– Наблюдайте, сержант. Прилипнете к «ночнику» и наблюдайте. Расчехлить весь боекомплект, подготовить машины к прорыву и, с…ка, наблюдать, – прошептал командир.

– Сэр, я бы добавил цирку, – сказал я.

– Что это значит, капрал?

– Нужно показать, что мы не одни. Они не нападают на нас, потому что не знают реального положения вещей, сколько нас. Иначе давно бы разорвали.

– Логично. Сержант, радиста на бруствер, и пусть показушно держит связь с нашими. Больше цирку. Задача ясна?

Вельбес посмотрел на меня пронизывающим взглядом.

– Да, сэр.

– Выполняйте. Среди них есть те, кто понимает по-английски, это как пить дать.

Мы прошли немного дальше, за плиты. Миновав последний насыпной бруствер, взводный дал нам команду остановиться. За линию к толпе он вышел один.

Я очень отчётливо слышал его голос, спокойный голос:

– Салам алейкум, джентльмены, есть, кто говорит по-английски?

Вперёд вышел мужчина средних лет в арабском балахоне, которого я заметил давно. Его лицо было изрыто оспой и было чёрным от сжигающего всё на этом свете солнца.

– Малейкум салам. Я слушаю, дорогой, тебя.

– Со всем уважением к постигшему вас горю, прошу вас разойтись по домам и освободить дорогу. В инциденте, который произошёл сегодня днём, наше подразделение не виновато. Мы ждём колонны и сопровождаем колонны. В зачистке мы не участвуем, это недоразумение. Поверьте, мне искренне жаль.

Из-за спины араба в белом балахоне выскочил парень лет двадцати пяти и, тыча пальцем в лейтенанта, что-то прокричал по-арабски. Этот араб в абайе попытался остановить его и преградил ему дорогу рукой, но к парню с редкой бородой присоединился еще один молодой человек в чёрной маске Аль-Каиды на лице. Он прокричал по-английски, что лично отрежет лейтенанту голову. После этого он скрылся в толпе. Первый резвый парняга, воодушевляемый толпой, преодолел сопротивление араба в балахоне и стал что-то кричать в лицо взводного, тыча ему в грудь пальцем. До меня доносились только слова «Хала-с… хала-с… хала-с…».

Лейтенант оглянулся. Вид у него был растерянный, но он пытался тщательно скрыть это.

– Рассредоточились, – проговорил я, понимая взводного по глазам, и поставил пулемёт на «ножки» на землю, присев рядом с ним на колено.

Минут пятнадцать протянулись словно день. Холодный пот выступил у меня на лбу. Напряжение достигло пика. Казалось, что вот-вот всё должно прийти к логическому концу, и мы были готовы к этому. Правда, вру, не все. Слева от меня оказался Лоток, это кличка такая, его ещё звали Ухо, из-за разных ушей. Киевлянин. Он, так же как и я, сюда попал из 15 корпуса. Мутный типчик, но соотечественник, а этим тут приходится дорожить.

– Ты чего тут? – спросил я. – Ваши там, на той стороне.

– Слушай, это же безумство. Нас всех тут покрошат в винегрет. Я видел у них АГС-ки. Там духов – мать моя женщина. Они заняли всю зелёнку и вон те трущобы.

– Что ты предлагаешь?

– Тебе нужно умирать за этого узкоглазого?

Я пристально посмотрел на товарища.

– Ты что несёшь? Это же твой брат по оружию.

– Какой он мне брат, мать его. Ты чего, спятил? Мы же сюда за гражданством приехали. А не для того, чтобы сдохнуть тут. Знаешь, что они с нашими трупами сделают?

– Ты зачем сюда шёл тогда?

– Сам знаешь. За тем же, за чем и ты. Но не подыхать из-за какого-то чурки.

Мне стало неприятно от мысли, что подобное поведение одного человека в подобной обстановке может стоить жизни всем. Это вредно. В одну секунду неуправляемый инстинкт самосохранения может сослужить плохую услугу, перечеркнуть всё, чему учили этих людей, превратить их в стадо безвольных баранов, если они поддадутся страху. И это всё из-за одного труса. Не зря во время войны трусов расстреливали на месте.

И самое страшное, что вирус «здравой мысли» начал поражать и мой мозг. Действительно, мы все тут наёмники, и вся эта война нам на хрен не нужна. Не за Родину мы воюем, а выполняем коммерческий проект своего личного устройства в мире. Будущую родину себе зарабатываем. Что нам не сиделось на своей-то? Предатели мы, и сдохнем тут, как мрази. Но тут же в голове завертелись мысли, пришли воспоминания – сын, жена. Больничная палата. Разговор с врачом и резюме – вам нужно в США. Там это лечат, и вы спасёте сына. Заплаканные глаза Марины вернули меня в реальность. Я вспомнил свою мотивацию: я вырвусь отсюда, чего бы мне этого не стоило. К чёрту все мысли, умение воевать – это мой единственный капитал, при помощи которого я могу спасти своего сынишку.

Афганистан, Кавказ, Средняя Азия – и до чего я дослужился? У меня даже своей квартиры нет и гражданства, хоть я за Россию воюю с 1986 года. Пошло всё к чёрту, и родина тоже. Моя родина – это мой сын.

Я решил смягчить обстановку.

– Что предлагаешь?

– Либо выдавать этого урода, либо валить отсюда.

– Если мы выдадим тайца, его убьют и разорвут на наших глазах. Тем самым мы сами себе подпишем смертный приговор. Мы обгадим сами себя. Для них мы станем ничтожней свиньи. Они будут мочиться на наши могилы. Если же мы прыгнем сейчас по машинам и начнём уходить, то сами спровоцируем боестолкновение. Начнётся перестрелка, и шансов у нас не будет.

– Лихо ты… какой же выход?

Ухо пристально смотрел на меня. Вена на его виске заметно пульсировала.

– Пытаться тянуть время. Договариваться. Пока мы на месте, они тоже не будут торопиться. Раз всё ещё нет обстрела, значит, нет и приказа от Муктады ас-Садра.

– Я считал тебя умнее. Ты что… хочешь, чтобы тебя, твой труп здесь жуки-прыгуны сожрали или медведки?

– Успокойся, Лёня. Иди на позицию и расслабься. Я сейчас всё решу. Рыжий (это наш командир) дал команду готовить отход. Не нервничай.

Ухо ушёл, оставив меня в ещё большей стрессовой ситуации.

– Мы требуем осмотра ваших людей!!! – кричали демонстранты. – Мы опознаем людей!!! Убийцы!!! Янки, проваливайте домой!!!

Рыжий стоял один перед разъярённой толпой. К его ногам, поднимая пыль, на небольшую смотровую площадку для личного осмотра и осмотра техники положили два трупа. Заголосили женщины.

– Вы видите ситуацию, офицер, – проговорил парламентарий, всё тот же араб в светлой абайе.

Образовалась пауза.

Взводный поднял руку для убедительности, затем указал себе за спину.

– Там территория сил Коалиции, армии США. У меня приказ, я не имею права пускать на базу гражданских. Меня отдадут под суд. Поэтому предлагаю вам разойтись и перенести выяснение этого инцидента на утро. Вы будете говорить с представителями местной власти.

Раздался свист и арабские ругательства. В Рыжего полетели камни. Араб в балахоне поднял вверх руку и закричал охрипшим голосом:

– Халас, Халас ла хуйя, …американо харам, аме… харам…

– Иншала… иншала!!! – вопила молодёжь.

В сердце толпы кто-то произносил пламенную речь, послышались выстрелы из автоматов вверх.

– Алла акбар, Алла акбар!!! А рахма аль рахим…

Лейтенант начал пятиться назад, вскинув автомат в боевое положение. Я и ещё четверо бойцов, в том числе темнокожий сержант Томми из комендантского взвода (это был их блокпост), перекинувшись взглядами, поняли друг друга и быстро отсекли взводного от толпы. Первые шеренги митингующих испугались и не пошли за нами. Некоторые мальчишки даже улыбались нам. Выстроившись в неровную линию, мы, прикрывая себя и офицера, отступили за бруствер.

Перед КПП остался стоять только Белый араб, так я его прозвал.

– Что с базой? – спросил Рыжий.

– Всё то же самое. Держитесь, не накаляйте ситуацию, – ответил Томми.

– Вы доложили обстановку?

– Так точно, сэр. Я доложил, что мы в окружении, что до утра не продержимся. Что силы противника – это весь город. Мы запросили разрешение на самостоятельную эвакуацию, на что они ответили: действуйте по обстановке, но не накаляйте ситуацию.

– Это означает, что команды отход нет. Нас просто кинули.

Лейтенант сорвал с головы пыльный бронешлем и уселся на автопокрышку.

– Ночью они к нам сюда подмогу не пошлют, потому как это всё может быть ловушкой. Ас-Садру только того и нужно, чтобы заманить в это болото как можно больше янки. До утра можно рассчитывать только на свои силы, парни. В лучшем случае, придут штурмовики, но и то вряд ли. Начался штурм Эль-Фалуджи.

Со стороны КПП быстро подбежал боец.

– Сэр, там вас требуют… этот…

– Белый араб? – уточнил я, давая понять, что догадываюсь, о ком идёт речь.

– Метко, – ответил, улыбаясь, молодой пехотинец, похожий сейчас на универсального солдата: пыльная ХБ под бронником, небрежно расстегнутая разгрузка сверху, и на голове весь в пыли бронешлем и головной прибор ночного видения.

Рыжик встал и, сделав мне знак, чтобы я со своей группой следовал за ним, пошёл навстречу Белому арабу. Вдруг он остановился.

– Капрал, чья у вас винтовка на плече?

– Сэр, у одного пехотинца сдали нервы. Мы приняли решение арестовать его до конца этой ситуации.

– Почему не доложили?

– Я доложил старшему сержанту Митчеллу и сержанту Макливеру, как положено. А они, видимо, приняли решение неотлагательно. Вы были на передовой, сэр.

– Кто это?

– Капрал Лоток, сэр. Просто нервы.

– Ладно, потом разберёмся. А какая причина?

– Трусость и несоответствующее боевой ситуации поведение.

– Спасибо, сэр.

Он отдал мне честь и, повернувшись, ускорил шаг. Араб величественно ждал лейтенанта.

– Мархаба, мистер. Они нападут на вас, если через час вы не выдадите убийцу, – произнес он.

– Мархаба. Я это понял по приготовлениям. Мы готовы.

Рыжик подмигнул мне, и я, повернувшись, сделал знак радисту-«циркачу». От него наш гость узнал, что через час здесь будут вертушки и подойдёт танковый взвод.

Парламентарий молча выслушал весь этот цирк и внимательно посмотрел в глаза лейтенанту. Несколько минут шёл нервный поединок взглядов. Взводный держался уверенно и спокойно.

– Вы понимаете, сэр, что это может спровоцировать войну? – наконец процедил сквозь зубы переговорщик.

Парламентарий оказался на редкость воспитанным и образованным дядькой. Вероятно, из суннитской части и, видимо, саддамовский офицер. Была заметна выправка.

Взводный утвердительно кивнул и добавил.

– Она уже идёт.

– И что?

– Я правда не могу нарушить устав. С глубоким уважением к вам, сэр, это приказ.

– А умереть вы не боитесь?

– Боюсь. И, поверьте, вы тоже. Это одна из сторон медали в нашей с вами работе. Но я искренне не хочу, чтобы вы умирали, и тем более не хочу, чтобы умирали мои подчинённые. Давайте мирно решим этот вопрос. Ведь Аллах не хочет насилия, я читал Коран. Мне многое там близко. Правда.

Взводный оглянулся и очертил указательным пальцем круг в воздухе.

Блокпост ощетинился стволами.

Араб окинул нас всех взглядом.

– У тебя храбрые воины, но их мало. В Армии Махди только здесь, в Медине, под стволами тысяча человек.

Лейтенант протянул арабу руку и с прищуром спросил:

– А ты кто? Что-то ты не похож на его человека.

– Я человек аль-Систани, меня зовут шейх аль-Шаади. Но это ничего не значит, у нас мир. Конфликт тот в прошлом.

Мы с взводным переглянулись. Это давало нам шанс. Великий аятолла Али аль-Систани, командир «Армии Бадр», придерживался умеренных взглядов, и в междоусобной войне после того, как пал режим Саддама, на голову разбил Махди. До этого момента он лояльно относился к силам Коалиции.

– Вы были врагами, теперь вы говорите друг с другом. Так почему нам не говорить? А то, что арабы великие воины и любящие отцы, мне тоже очень хорошо известно. Смерть сына на войне – тяжёлая утрата. Но не мы с вами заварили эту кашу. Давайте решим этот инцидент мирно, между собой. Не будем усугублять и прибавлять к двум погибшим ещё кого-то… Поверьте, мы скорбим вместе с вами. Но смерть детей – это не повод и не разменная монета для чьих-то политических амбиций.

Время тянулось, истребляя человеческие нервы обеих сторон. Но я понимал, что время работает на нас. Пыл толпы угасает, когда ей не дают действовать сразу. И в этом поединке с многочисленной делегацией шиитов, похоже, побеждал наш летёха из Атланты.

Так прошёл ещё почти час.

Вдруг почему-то в толпе раздался выстрел. Одиночный, резкий, взрывающий сердце. Глупый и совершенно неприцельный. Я даже предполагаю, случайный, по неосторожности. Потому как по звуку было слышно, что пуля вошла в землю. В ответ, с нашей стороны – пулемётная очередь.

Я, когда падал на землю в песок, видел, как взводный повалил вниз араба. Пуля ещё одного выстрела, уже прицельного, из толпы, ударила в плиту.

– Не стрелять!!! – заорал Рыжик. – Не стрелять… держать на мушке!!! Не стрелять!!!

Ситуация снова прошла по краю, но осталась управляема. Я даже сам удивился. Что может быть хуже. Ожидание смерти хуже самой смерти. Толпа перед блокпостом поредела на какие-то полчаса, а потом снова стала сгущаться. Вот какие-то смельчаки впятером под прицелами наших снайперов и пулемётов подошли к убитым, подняли их на руки и, выкрикивая «Алла акбар», двинулись к арыку.

Старший сержант Джон Митчелл с моим другом Монголом провожали их через ночной прицел пулемёта. Десантный «САВик» (от аббревиатуры SAW– SquadAutomaticWeapon, взводное автоматическое оружие – прим. ред.) как нельзя лучше подходил для этой работы.

Если что, то уверенный и непринуждённый ритм огня, продолжающийся прицельно достаточно продолжительное время, лишит врага необходимого манёвра. Моджахеды остались в темноте на дальних подступах, они, похоже, испытывали неуверенность и наблюдали за нами, не зная, что делать. А когда прочухали или получили приказ, что большее количество жертв от рук американцев им только на руку, было уже поздно. Провокация сорвалась. Переговорщик, спасённый нашим командиром араб, вскинул вверх руки и закричал на арабском толпе. Его речь путалась с текстами из сур, и он говорил быстро, но его слушали и, что странно, соглашались. Из всего диалога я понял, что он сказал, как Аллах хочет мира, и что он разговаривал с достойным человеком, который уважает Аллаха. А слово достойного человека в Эн-Наджафе и святом храме Кербелы дороже золота.

Он повернулся, отряхнул одежду и пожал руку взводному.

– Мы уважаем смелость и разум, – сказал он. – Я хочу разрядить ситуацию.

Он повернулся и ушёл.

– Капрал, вы, что-нибудь поняли? – спросил Рыжик меня.

Я посмотрел в спину Белому арабу.

– Он что-то задумал. Но, сдается мне, что он хочет того же, чего и мы. Пока идёт этот бестолковый диалог, войны не будет.

– Совершенно верно. Что со связью?

– Пропала. Низкая облачность и спутник закрыт.

Вдруг в темноте снова показался белый абайя, словно привидение. Это шёл шейх аль-Шаади в сопровождении нескольких человек.

– Я должен пройти к вам на базу. Эти люди останутся на КПП.

– Мы же с вами говорили, – ответил ему Рыжик.

– Эти люди мне беспрекословно доверяют. А я не хочу бойни на святой земле. Я хочу помочь вам. Я должен осмотреть блиндажную часть…

Он это как-то странно сказал, так, что у меня появилось ощущение скорого окончания противостояния. Причём благополучного.

В четыре часа утра пустырь перед нашим блокпостом был почти пуст. Окружение было снято. Правда, кое-где стрелки остались, и мы до утра не снимали усиления и перемещались внутри периметра осторожно. До подхода основных сил.

Через час, с явной задержкой, с нами вышло на связь командование, запросив цинично, как у нас дела. Мы попросили подкрепление на утро. Из переговоров мы узнали, что в Эль-Фалудже началась серьёзная заваруха, тогда как у нас весь следующий день прошёл на удивление спокойно. Из 11-го корпуса подоспело подкрепление, успело; пришли «абрамсы» и военные грузовики с блоками. Стало веселее. Но мы не знали тогда, что всё ещё впере

http://navoine.info/18-hours-of-peace.html