Потороча Хрипка (длинный длиннопост- продолжение в комментах)
Хрипка приобрела себе это прозвище с того самого времени, как стала поторочей.
Мало кто знал о ее молодости, потому что пришла она из чужой, далекой стороны. Сама же она была неразговорчивой, как и все поторочи, и никогда ничего не рассказывала о себе. И некому было что-то рассказывать, потому поторочи живут себе совершенно отдельно от другой невидимой силы и почти не видят других созданий. Они в основном сидят тихонько по старинным руинам, заброшенным домам, пожарищам, старым мельницам и пустошам. Никто к ним не приходит, так же и они никогда не выходят за пределы своего жилища. Живут сами, полностью одинокие и только по-очереди являются на Ивана Купала на Лысую гору. Часом еще их вызывает к себе Бес, чтобы дать указание перебраться на новое место. Молча принимают они те приказы и бесшумно переходят к новому жилью, где и остаются до следующего приказа. Там они исправно выполняют свою нетяжелую повинность: не допускать живых существ к жизни в опасном помещении...
Хрипку звали так потому, что когда она отзывалась, то был слишком тихий, хриплый голос. Даже сначала трудно было разобрать, что Хрипка говорила. Только слышно сухой хрип, напоминавший скребки осторожной мыши в соседнем доме или скрип пера по бумаге. А так как потороча была очень некрасивая, то никто из собеседников не подходил к ней близко, на даль же у Хрипки не хватало голоса...
Была она такого роста, что издалека выглядела как школьница. Она была очень сухая и костлявая, с длинным носом, что даже закрывал ей верхнюю губу и почти сходился с ее острым подбородком. Под носом росли темные, довольно длинные, для женщины, усы. На подбородке же из шести бородавок торчали жесткие, как у кота, белые кустики волос. Седые большие брови нависали над блестящими, быстрыми, черными глазами.
Она всегда ходила в старом, темном рубище, опираясь на клюку.
Словом, если бы вы ее увидели, то несомненно подумали бы, что это какая-то бедная, старая нищенка.
Уже долго жила Хрипка в заброшенной кирпичне, стоявшей в стороне от большого города. Никогда никто туда не заходил ночью, а потому мало кто знал, что там живет Потороча. Кирпичня осыпалась со временем, иногда падала мазка из стены, старые черепицы летели от тяжелого снега на землю, ветер обрывал гнилые латы, а в прошлом году весной даже упала одна внутренняя стена. После того приходили какие-то люди, осматривали здание и говорили между собой, что надо его до основания разрушить, пока оно не упало само.
Хрипка обеспокоилась, что ей придется переходить к новому жилью, а здесь она уже привыкла, знала каждый камешек и никто ее не беспокоил. Здесь же и единственные ее приятели - летучие мыши и шестеро старых крыс, неизвестно чем питавшихся, но решительно хотевших дожить свой век в родном гнезде, где прошла их давняя, веселая молодость. Зимой временем сюда забредали переночевать несколько бездомных псов, днем бродили по соседним летним дворам.
Однако время шло, а никто не приходил разрушать старую кирпичню. Видимо, люди забыли о ней снова, а Хрипка также забыла о тех людях. Каждый вечер она обходила кирпичню снаружи и изнутри, заглядывала во все щели, вылезала и на чердак. Затем, как уже становилось совсем темно, шла к развалившемуся колодцу, из которого когда-то брали воду на кирпич, и пила. Ела она раз в сутки - ночью. Ела очень мало: несколько сухих корешков, преимущественно цветка петров кнут, которые сушила на чердаке. Иногда ела морковь.
Поужинав, Хрипка влезала в щель над дверями и неподвижно сидела там до утра. Иногда оставалась там на целый день.
Ночью Хрипка смотрела, как над городом сияло светящееся зарево от множества фонарей и слушала, как издали долетали до нее звонки трамваев, часом - гудок автомобиля, иногда грохот телег. Смотрела также на дорогу, стелившуюся перед ней. Видела, как ехали тем путем крестьянские подводы: вечером - из города, а утром - в город, как спешили куда-то в одиночку и целыми толпами всегда занятые люди; перебегали псы; изредка маршировали с оркестром воины...
Но все то, что было вокруг ее кирпични, ее не трогало, не касалось. Она смотрела, потому что имела глаза; слушала, потому что имела уши, но по большей части даже обо всем ничего не думала. Также ни о чем она не мечтала, ничего не ждала и не желала от грядущего, очень неохотно вспоминала и прошлое...
Получалось, что она двигалась, ела, спала, выполняла свои повинности, но - собственно - не жила. Так, например, как живут часы, зря, что они стучат, машут своим маятником, передвигают стрелки, показывающие время, необходимо их заводить, чистить, мазать...
И вот однажды ночью случилось происшествие, заставившее Хрипку ожить. Приключение не только разбудило ее нерушимый, неизменный покой, но и оставило в ней память на долгое время...
Было уже пополуночи.
Давно опустела дорога, постепенно темнело зарево над городом, затихали звонки, свистульки, гудки, грохот. Вокруг только однообразно падал туман, подобный на мелкий дождь. Было сыро и холодно, потому что стоял ноябрь, самая плохая погода бывает на улице.
Потороча вполглаза смотрела на дорогу и почти дремала. Когда во мгле, в направлении города, начала колебаться тень. Хрипка сразу узнала человека. Через несколько минут она увидала, что это не был взрослый мужчина, а маленький мальчик. Он едва переставлял ноги и нес под мышкой небольшую шкатулку, издалека похожую на малую шарманку.
Когда он приблизился, Хрипка открыла глаза и наблюдала даже с интересом. Она знала, что дети сами боятся ходить ночью, а тем более, еще так далеко за городом и в такую непогоду. Еще больше она удивилась, когда заметила, что мальчик свернул с пути и постепенно начал приближаться к кирпичне. Сначала Хрипка сразу хотела вылезти из своего убежища и заступить парню дорогу к опасному зданию, но сдержалась, потому что знала, что не везде в кирпичне было опасно. Она заметила, что у мальчика было полное отчаяния лицо. К тому же он был совсем обессиленный, его глаза застилали слезы, и он тихо всхлипывал или стонал, чего сразу нельзя было разобрать.
И какое-то незнакомое чувство неожиданно зашевелилось в Хрипкином сердце. Она почувствовала сожаление к ребенку, которому, видимо, все на свете было безразлично. И ей невольно захотелось не только выполнить свой долг, а сделать бедному мальчику что-то более полезное. Поэтому она ждала, что он будет делать в кирпичне...
Мало кто знал о ее молодости, потому что пришла она из чужой, далекой стороны. Сама же она была неразговорчивой, как и все поторочи, и никогда ничего не рассказывала о себе. И некому было что-то рассказывать, потому поторочи живут себе совершенно отдельно от другой невидимой силы и почти не видят других созданий. Они в основном сидят тихонько по старинным руинам, заброшенным домам, пожарищам, старым мельницам и пустошам. Никто к ним не приходит, так же и они никогда не выходят за пределы своего жилища. Живут сами, полностью одинокие и только по-очереди являются на Ивана Купала на Лысую гору. Часом еще их вызывает к себе Бес, чтобы дать указание перебраться на новое место. Молча принимают они те приказы и бесшумно переходят к новому жилью, где и остаются до следующего приказа. Там они исправно выполняют свою нетяжелую повинность: не допускать живых существ к жизни в опасном помещении...
Хрипку звали так потому, что когда она отзывалась, то был слишком тихий, хриплый голос. Даже сначала трудно было разобрать, что Хрипка говорила. Только слышно сухой хрип, напоминавший скребки осторожной мыши в соседнем доме или скрип пера по бумаге. А так как потороча была очень некрасивая, то никто из собеседников не подходил к ней близко, на даль же у Хрипки не хватало голоса...
Была она такого роста, что издалека выглядела как школьница. Она была очень сухая и костлявая, с длинным носом, что даже закрывал ей верхнюю губу и почти сходился с ее острым подбородком. Под носом росли темные, довольно длинные, для женщины, усы. На подбородке же из шести бородавок торчали жесткие, как у кота, белые кустики волос. Седые большие брови нависали над блестящими, быстрыми, черными глазами.
Она всегда ходила в старом, темном рубище, опираясь на клюку.
Словом, если бы вы ее увидели, то несомненно подумали бы, что это какая-то бедная, старая нищенка.
Уже долго жила Хрипка в заброшенной кирпичне, стоявшей в стороне от большого города. Никогда никто туда не заходил ночью, а потому мало кто знал, что там живет Потороча. Кирпичня осыпалась со временем, иногда падала мазка из стены, старые черепицы летели от тяжелого снега на землю, ветер обрывал гнилые латы, а в прошлом году весной даже упала одна внутренняя стена. После того приходили какие-то люди, осматривали здание и говорили между собой, что надо его до основания разрушить, пока оно не упало само.
Хрипка обеспокоилась, что ей придется переходить к новому жилью, а здесь она уже привыкла, знала каждый камешек и никто ее не беспокоил. Здесь же и единственные ее приятели - летучие мыши и шестеро старых крыс, неизвестно чем питавшихся, но решительно хотевших дожить свой век в родном гнезде, где прошла их давняя, веселая молодость. Зимой временем сюда забредали переночевать несколько бездомных псов, днем бродили по соседним летним дворам.
Однако время шло, а никто не приходил разрушать старую кирпичню. Видимо, люди забыли о ней снова, а Хрипка также забыла о тех людях. Каждый вечер она обходила кирпичню снаружи и изнутри, заглядывала во все щели, вылезала и на чердак. Затем, как уже становилось совсем темно, шла к развалившемуся колодцу, из которого когда-то брали воду на кирпич, и пила. Ела она раз в сутки - ночью. Ела очень мало: несколько сухих корешков, преимущественно цветка петров кнут, которые сушила на чердаке. Иногда ела морковь.
Поужинав, Хрипка влезала в щель над дверями и неподвижно сидела там до утра. Иногда оставалась там на целый день.
Ночью Хрипка смотрела, как над городом сияло светящееся зарево от множества фонарей и слушала, как издали долетали до нее звонки трамваев, часом - гудок автомобиля, иногда грохот телег. Смотрела также на дорогу, стелившуюся перед ней. Видела, как ехали тем путем крестьянские подводы: вечером - из города, а утром - в город, как спешили куда-то в одиночку и целыми толпами всегда занятые люди; перебегали псы; изредка маршировали с оркестром воины...
Но все то, что было вокруг ее кирпични, ее не трогало, не касалось. Она смотрела, потому что имела глаза; слушала, потому что имела уши, но по большей части даже обо всем ничего не думала. Также ни о чем она не мечтала, ничего не ждала и не желала от грядущего, очень неохотно вспоминала и прошлое...
Получалось, что она двигалась, ела, спала, выполняла свои повинности, но - собственно - не жила. Так, например, как живут часы, зря, что они стучат, машут своим маятником, передвигают стрелки, показывающие время, необходимо их заводить, чистить, мазать...
И вот однажды ночью случилось происшествие, заставившее Хрипку ожить. Приключение не только разбудило ее нерушимый, неизменный покой, но и оставило в ней память на долгое время...
Было уже пополуночи.
Давно опустела дорога, постепенно темнело зарево над городом, затихали звонки, свистульки, гудки, грохот. Вокруг только однообразно падал туман, подобный на мелкий дождь. Было сыро и холодно, потому что стоял ноябрь, самая плохая погода бывает на улице.
Потороча вполглаза смотрела на дорогу и почти дремала. Когда во мгле, в направлении города, начала колебаться тень. Хрипка сразу узнала человека. Через несколько минут она увидала, что это не был взрослый мужчина, а маленький мальчик. Он едва переставлял ноги и нес под мышкой небольшую шкатулку, издалека похожую на малую шарманку.
Когда он приблизился, Хрипка открыла глаза и наблюдала даже с интересом. Она знала, что дети сами боятся ходить ночью, а тем более, еще так далеко за городом и в такую непогоду. Еще больше она удивилась, когда заметила, что мальчик свернул с пути и постепенно начал приближаться к кирпичне. Сначала Хрипка сразу хотела вылезти из своего убежища и заступить парню дорогу к опасному зданию, но сдержалась, потому что знала, что не везде в кирпичне было опасно. Она заметила, что у мальчика было полное отчаяния лицо. К тому же он был совсем обессиленный, его глаза застилали слезы, и он тихо всхлипывал или стонал, чего сразу нельзя было разобрать.
И какое-то незнакомое чувство неожиданно зашевелилось в Хрипкином сердце. Она почувствовала сожаление к ребенку, которому, видимо, все на свете было безразлично. И ей невольно захотелось не только выполнить свой долг, а сделать бедному мальчику что-то более полезное. Поэтому она ждала, что он будет делать в кирпичне...