Когда я переродился восемью восемь раз в восьмидесяти мирах, и душа моя вновь повисла яйцом на ветви Мать-Дерева, что стоит у слияния шаманских рек на берегу покойницкого моря, я взмолился:
- О, белые удаганки, позвольте мне родиться в России!
Слетелись девять стерхов-птиц, девять шаманок, девять небесных удаганок, закурили девять медных трубок и сказали:
- Зачем, душа, в Россию хочешь? Там, однако, плохо.
А я рогом уперся:
- Хочу претерпеть и в терпении окрепнуть. Хочу, хочу, хочу!
- Какая душа страстная! Откуда, душа, про Россию знаешь? - спросили удаганки.
- Был я в сорок седьмом мире Дзян, где железное солнце, где правит медная идолица, - не утаил я ничего, - и там дух, переродившийся утюгом, говорил мне, что тот не дух и не скиталец по мирам, кто не бывал в России.
- О-о-ох! - закачали головами вечно юные небесные шаманки. - Россия - далеко-о-о-о, в бедственном Нижнем мире, в Земле Где Облизываются, в долине Чёртечох, где навыворот все живое. Ты, душа, туда не ходи! Давай мы тебя японцем в Калифорнии родим - хочешь?
И то, и другое предлагали мне, но я не унимался, день и ночь о России бредил. Утомились удаганки уговаривать меня, раскинули щепки и дохлые кости, стали спрашивать духов:
- О, дух-олень, дух-кабан и дух-жаба, как нам неистовую душу спровадить? Как у дитяти, не знавшего бед, утвердился в безумном решении своем упрямый разум его!
Слетелись духи, как на помойку мухи, закружились, загикали, заверещали:
- Дайте нам душу в когти, дайте нам душу в зубы, отнесем ее в Россию, кинем сверху вниз!
И полетел я стремглав с тремя духами; когда миновали мы семибездное голубое небо, стала видна Россия - стояла она на своем, словно лютый мороз, в клубящейся долине Чёртечох. Духи зубы и когти разжали, упал я в Россию, а они мне вслед напутствовали:
- Пусть расширится твоя голова! Пусть умножится печень твоя! Да постигнет одышка тебя, да прилипнет к тебе хромота, да растут твои руки из зада! Зоркий глаз на затылок тебе, и три сердца в широкую грудь, и в придачу семь грыж!
Отягощенный грыжами, летел я плохо и все время задевал за провода. Мимо вверх пронеслась какая-то душа, еще в пылу оставленной внезапно жизни, крича и шевелясь изо всех сил; я затабанил крыльями, загреб хвостом и спросил ее:
- Is it Russia?
- Мать, мать! - ответила душа невнятно и умчалась к изначальному Мать-Дереву. Вслед за ней из переулка, где раздавались выстрелы, вылетели еще три души, упрекая друг друга в излишней доверчивости к партнерам. Отчаявшись объясниться с ними, я грянулся оземь и воплотился.
- Мочи его! - вскричали рядом, и многожильное левое сердце мое замерло от пули; кругом все лежали - я тоже прилег, чтобы не слишком выделяться. Ближайшие ко мне тела еще теплились. Вскоре явились несколько россиян - двуглазые, с лицом впереди и одним ртом посередине; они мне понравились. Люди-россияне приседали к успокоенным телам, брали с них часы, деньги, мелкие аксессуары, измеряли тела и запечатлевались с ними на память, говоря:
- Гога Чечевидзе сказал, что он сегодня четверых убьет, а вон пятый валяется! Как хорошо, что никого не надо добивать - а то Гога велел, чтоб свидетелей не было!
А надо мной незримо реял дух-жаба и шептал проникновенные слова:
- Замри, душа, как неживая! Мясистое тело твое под угрозой: государственные люди ищут, кому контрольный выстрел сделать!
Но людям наскучило мертвое дело, они зевали и томились, пока не выразилась вслух идея выпить водки; закричали они от восторга, все бросили и укатили вдаль на завывающей машине.
Я встал - а вокруг простиралась Россия. Пылали пожары, сияла реклама; множество россиян бродило всюду, словно все что-то потеряли, а над миром в темной вышине горели огненные слова - ЭРОТИКА ВОЗБУЖДЕНИЕ. Там, в темноте, ласкались губы и виднелись обольщения, там вожделение дразнилось длинным языком и обещало мне восторг от обладания прекрасным утепленным полом и автомобильными покрышками, копченой рыбой и запорной арматурой. Едва не соблазнился я! Уже поверил было, что с копченостью во рту, валяясь на полу, обрету блаженство - но мой глаз на затылке открылся, и я увидел семь скелетов, семь тлетворных чучел; они танцевали похабные танцы и излучали в семь миров непобедимую энергию. Я сразу узнал их! Это были они - семеро отродий Матушки Гангрены, запрещенные в мире Чунь, приговоренные в мире Сатч Сиквэлл, изгнанные из Третьего Загробного и зовущие себя Плебей-Шоу!
- Граждане России! - воззвал я, встав на мусорный контейнер. - Берегитесь! Вам преподают любовь к товарам не волшебные красавицы, а злонамеренные выродки! Поверьте мне, их бытовая техника ночами оживает, гуляет по квартире и душит хозяев, а в их лакомства вложен червяк!
- Ура! - закричали столпившиеся россияне. - А то мы не знали! Дурак! Ты что, с Луны упал?!
- Нет, я из мира Дзян, - отвечал я, кланяясь народу на четыре стороны, - где железное солнце, где мне рассказал утюг, что в России крепнет дух!
- И как тебе у нас понравилось? - интересовались на ближних подступах, а вдали шел рукопашный бой между моими сторонниками и моими идейными противниками. - Круто, да? Ты погоди, сейчас менты приедут, будет совсем ништяк.
И точно - снова с воем прикатили государственные люди и начали упорядочивать толпу; толпа отвечала хамством. Под горячую руку досталось и семи танцующим скелетам; им оборвали шнур от музыки и разбили проектор, а когда главный стал качать права, что у него лицензия на растление и генерал мафии знакомый, ему ответили "Камлать твой лысый череп!" - и откамлали, и по черепу, и всяко. Пришлось ему с собратьями убраться в преисподнюю!
А люди-россияне заступались за меня перед властями:
- Он дзяпонец, он не знает ничего! Он пьяный! Он больной!
Начальник пристально осмотрел меня:
- Не похож он на дзяпонца! Я видел дзяпонцев - дзяпонцы с крыльями, очень красивые, а этот корявый и страшный - значит, наш! Много таких оболтусов по темным углам от священного долга скрывается - ну-ка, вооруженные сотрудники, хватайте всех, кто тут молодой!
Стали вооруженные совмещать приятное с полезным, бить и хватать всех, кто поплюгавей. Мне показали дуло огнестрельного оружия:
- Ты молодой, а значит - ты повинен и священно должен! Давай сюда свою присягу! И жизнь свою нам отдавай; мы поиграем - и вернем, честное слово.
Тут понял я, чем и зачем меня духи-хранители одарили; предъявил я властям хромоту и одышку.
- Эка невидаль! - плюнули хором они. - Наша армия вся - из калек и уродов, ты лишним не будешь!
Но недаром мне духи расширили голову, словно котел. Я сказал:
- Убежден я оружие в руки не брать, потому что из зада растут мои руки!
Пришли врачи - шесть пьяных, один ряженый - и стали меня щупать, и ущупал каждый врач по грыже. Однако они усомнились - а правда ли то, что они ощущают? - и призвали на комиссию троих профессоров - слепого, криворукого и трясучего; пока те трое спорили, кто из них больше людей от правосудия спас, ряженый втихомолку за всех расписался и печать левой ногой поставил, что я в детстве инсульт перенес и попал под каток, а потом вытолкал меня в шею.
- Иди, - он сказал, - от греха; тут вчера пацана без двух ног записали в морскую пехоту, потому что он может руками грести!
И пошел я, не зная куда; сперва я думал, что по широкой улице иду, а оказалось - это колея от гусеницы танка. Тут и танк показался вдали - как гора, что идет к Магомету.
- Да как же вам не страшно?! - спросил я россиян, торчавших в окнах. - Такой большой! Ведь он раздавит!
- Не-е, - стойко улыбнулись россияне, - он мимо проедет, потому что мы в это верим!
Мой дух крепчал с минуты на минуту; я чувствовал, как проникаюсь верой россиян в то, что всё по фиг, и подсознательно учился класть на всё. Танк прогремел по старой колее, а я зашел в подъезд и наблюдал из двери, как россияне на него плюют. Тут из тьмы дома вышли ужасные юноши и девушки.
- Глядите, какой человек интересный! - шептались они. - Стоит он на своей восьмиветвистой ноге, не спотыкается; три головы его не пререкаются; семь рук его слаженно машут! Эй, человек, откуда ты? Не хочешь ли курить? Мы угостим!
- Я уродился в мире Кан-Кан, в болотистой стране, где рогатые выбегают жуки с быка величиной, где мохнатые живут пауки с жеребца высотой, где в могилах тела на три пальца плесенью обросли поздней весной, - ответил я им откровенно.
- Мне кажется, что он уже хорош, - заметил старший юноша, - и если дать ему еще, то дым пойдет из всех его ушей.
- Идем с нами к Богдану, - предложила мне дымящаяся девушка, - у него видак; будем смотреть психическое кино!
Я подумал, что это послужит креплению духа, - и пошел. Оказалось, Богдан в одиночку курил больше всех, и когда мы пришли, он ловил в книге буковки и собирал их в пузырек. Начали мы состязаться с ним, но у меня дым уходил в спасительную грыжу, и когда все уже стали стягивать узор с обоев, я по-прежнему видел Россию в натуре, однако все прозреть был не в силах: мне мешали стены, а девушки и юноши надежно видели сквозь них сверхновую реальность.
- Пипл, это не обряд! - сказал я решительно. - Я через дым не достигаю дна сознания! Как, подскажите мне, проникнуть в суть России до конца?
Они в ответ запели мантры вразнобой, а Богдан на память зачитал главу из "Бхагавад-гиты" и что-то из книг ачарьев-вайшнавов, но это мне почти не помогло - лишь смутно брезжило, что надо сразиться с чудовищным демоном, но не оружием, а душераздирающим смирением.
Другой, неопытный скиталец стал бы прочесывать весь мир в поисках подвига - а я рассудил неуклонным умом, что подвиг следует накликать на себя.
Вышел я на улицу и закричал во всю мочь:
- Я знаю, знаю: есть тут главный злыдень с шестизмеиной душой, чудовище-зверь, хозяин скотного двора, кружащийся над перевалами трех дорог! Объявись, покажись!
Кричал я с полчаса, пока не появились хорошо знакомые мне государственные люди на машине - они выскочили, грозя ор